Текст книги "Спецзона для бывших"

– Мне трудно это сказать. Я много лет провел на тюрьме, а не в колонии.

– А в тюрьме есть свои правила?

– Там все проще. Меньше говори – больше жить будешь. Хотя в зоне тоже приходится себя сдерживать. Я вот получил письмо, из которого узнал: матери стало плохо. Подхожу к дневальному отряда, говорю: «Мне надо съездить в отпуск». Здесь положены отпуска, с выездом, за хорошее поведение, по отбытии части срока. А дневальный мне отвечает: «Ты малоизученный». Я смотрю на него: стоит передо мной какой-то пацан, ему двадцать три года. А я – полковник! И у меня такое желание было сказать ему: «Да пошёл ты на…». Но я сказал: «Слушаюсь», и отошёл от него. Но в отпуск я всё равно съездил. Написал письмо жене, объяснил ситуацию. Она позвонила в Минюст, спросила кого надо, ей ответили, что в отпуск меня могут направить по усмотрению начальника колонии. То есть ей дали понять, что если надо, из Минюста могут позвонить в ГУИН, а оттуда – в колонию, и мне разрешат покинуть колонию.

Часть 2
Список приговоренных

Арест до выяснения обстоятельств

Начальник из МИДа. – Военный атташе на подхвате. – Нехорошая квартира. – Кирпич на голову. – Труп в реке. – В СИЗО – в белой рубашке. – «В Москве все контролировали люди в погонах».

О своем преступлении осужденный М. рассказывает с улыбкой.

– Просто я оптимист по жизни, – говорит он. – Мне сидеть семнадцать лет. Но я не пал духом. Занимаюсь спортом. Читаю. Тут на свидание ко мне приезжала родственница – жена брата, так она вообще сказала: «Ты здесь как на курорте».

Спрашиваю его: чему может научить тюрьма?

– Меня тюрьма ничему не научила. У меня у самого очень много опыта, который я могу передать. Я прошел все ступени карьерного роста…

И немного подумав, он добавляет:

– По моей биографии вообще можно было бы снять приключенческий фильм!… Моя биография очень обширна. Родился я в Северном Казахстане, в городе Петропавловске, в нормальной семье. Закончил там восемь классов. Поступил в железнодорожный техникум, закончил его. Потом был призван в ряды Советской Армии. Служил в городе Москве в Комитете госбезопасности, то есть солдатом срочной службы: я был водителем – возил контрразведчиков. Сейчас это уже можно разглашать, а тогда я давал подписку о неразглашении, потому что мы ездили на секретные объекты. Два года я отслужил, демобилизовался и поступил в Ачинское военное авиационное училище Красноярского края. После окончания училища меня направили служить в город Мелитополь в Гвардейский московский транспортный авиационный полк. Специальность у меня была: авиационное вооружение и десантное оборудование. Год я прослужил в полку, потом наш полк попал под сокращение. И нас поставили перед выбором: либо ищите себе новое место работы, либо готовьтесь служить в украинских вооруженных силах. Поскольку город Мелитополь был на территории Украины, ставшей теперь самостийной. В наших личных делах задним числом всем уже написали, что мы якобы приняли присягу украинской армии. И в моем личном деле тоже появилась надпись: лейтенант такой-то принял присягу на верность народу Украины.

– Так вы принимали эту присягу или нет?

– Я даже текста этой присяги в глаза не видел. И украинского языка я тоже не знал. Но мне предложили должность зампотеха в автороту 41-го отдельного инженерно-авиационного батальона там же, в Мелитополе. И я остался в Мелитополе. Потом командир роты ушел на пенсию, и я исполнял обязанности командира роты. Спецификой этого батальона был монтаж-демонтаж аэродромов: строительство полностью взлетных полос, ангаров либо их разборка. Таких батальонов в Советском Союзе было всего два, и оба после распада Союза остались почему-то на Украине: один в Одессе, другой – в Мелитополе.

– Сколько всего лет вы прослужили в армии, включая службу в украинских вооруженных силах?

– Десять лет – с 1986-го по 1996-й. Дослужился до капитана. Потом я однажды пошел в отпуск и увидел, как начал процветать частный бизнес. Я увидел, что все наши бывшие офицеры стоят за прилавками на рынке, потому что попали под сокращение, а вот теперь они торгуют. В то время у меня зарплата была около десяти-пятнадцати долларов. Квартиры не было. С женой и ребенком мы жили в малосемейном общежитии. В общем, средств на жизнь не хватало. И я написал рапорт на увольнение. А меня не увольняют. Вызывают к начальству, обещают направить в Киев на переподготовку, говорят, что у меня вся карьера еще впереди. Но я все равно решил уволиться. Потому что я побывал в отпуске, во время которого не сидел дома. На юге всегда есть возможность заработать на стороне. Я продавал овощи-фрукты. То есть приезжал в колхоз, скупал там по дешевке, вывозил на рынок и продавал. За свой отпуск я наторговал, наверное, на сто своих зарплат. Я тут же купил новую машину и решил для себя, что в армии перспективы нет. Конечно, я мог дослужиться до нового звания, но квартиру я все равно бы не получил. И зарплата в армии меня не устраивала. Поэтому я решил заняться бизнесом. В итоге из армии я все-таки уволился. Аттестацию мне дали на украинском языке. Я когда ее прочитал, у меня аж волосы дыбом поднялись. Я думаю: как я мог так служить? На меня написали, что я пьяница, что я разгильдяй, что я недисциплинированный. Я не знаю, зачем они это так написали… Наверное, для того, что если я поеду дальше служить в Россию, чтобы меня нигде больше не приняли в вооруженные силы.

– Вы самостоятельно читали эту аттестацию на украинском языке?

– Нет, мне просто зачитали в русском переводе. После этого я поехал в Красноярск, хотел в военное училище устроиться. Но там тоже прошло сокращение, и меня не приняли. Тогда я опять подумал про бизнес. Встретился с одним бывшим офицером, разговорились, и он рассказал, что работает в венгерско-украинском предприятии. Потом он говорит: «Нам требуются дисциплинированные деловые люди, желательно военные. У нас президент компании в прошлом тоже был связан с армией». В общем, пригласил меня в офис, я приехал. Переговорили. И меня взяли на должность администратора.

– В каком городе это происходило?

– Все в том же Мелитополе, я уже вернулся туда обратно. Меня быстренько оформляют на это предприятие, с испытательным сроком на месяц. В мои обязанности входило наблюдать за порядком в зале, в баре, чтоб секьюрити, охрана, не расслаблялась. Казино было не бандитское, а европейское, потому что охраняла нас милиция. После армии, после погон мне было все это слегка непривычно: я был в костюме, галстучке красивом, туфельках… Меня все называли: «Господин администратор». Когда приходили гости, я их сопровождал по залу, объяснял им, что и где у нас тут находится: здесь американская рулетка, здесь блэкджек, здесь покер. В казино я был правой рукой управляющего. Проработав первый месяц, я получил восемьсот долларов. Свою зарплату я получил в конверте, где было восемь стодолларовых купюр. Я был поражен! Потому что в армии, на последней должности, я был командиром роты, и получал вместе с пайковыми двадцать пять долларов. В итоге я год проработал на этой фирме, потом пошел в отпуск, поехал в Москву, где встретил своего старого друга. Он был уже майором, работал в должности начфина в одном из ведомственных управлений, и он мне говорит: «Ты помнишь такого-то Олега?» Я говорю: «Конечно, помню». – «Он сейчас коммерческий директор, у них серьезная фирма. Я знаю, что им сейчас нужен парень, чтобы мотаться по России». Мы встретились с этим Олегом. Посидели. Он спрашивает, сколько я получаю. Я называю сумму. Он говорит: «Переезжай к нам в Москву, устраивайся в нашу фирму, будешь получать в два раза больше». В Москве у меня были родственники, у которых я мог первое время жить. Я приехал снова в Мелитополь, пришел к директору фирмы и сказал, что уезжаю в Москву. Сообщил, что меня пригласили там работать. А он мне отвечает: «Ты сразу хочешь урвать много, а надо продвигаться потихоньку». Кстати, нужно было прислушаться к его словам. До сих пор эта венгерская фирма работает, процветает, недавно они отметили свое десятилетие. Но я говорю ему: «Нет, я поеду в Москву». Приехал. Устроился сразу в эту компанию. Большая, солидная компания, занимающаяся оптовой продажей продуктов питания.

– Какую работу вы там выполняли?

– В мои обязанности входило заключать договора со всеми фабриками и заводами на поставку нашей фирме продуктов. Начальником у нас был мидовский работник. Он всю жизнь проработал в Министерстве иностранных дел. Его замом был бывший военный атташе. Всего нас в фирме было восемь человек. Все мужики серьезные, все с образованием. А тот, который рекомендовал меня, сейчас в Москве, полковник. И вот я стал здесь работать. Я был постоянно в командировках: Ростов, Пенза, Рязань, Сургут, Тюмень, Красноярск, Екатеринбург, Челябинск. Я везде был. И надо отметить, что работа себя оправдывала. Моя первая зарплата была три тысячи долларов. Накануне я провернул большое дело. Я приехал в Тюмень с доверенностями, что я представитель такой-то компании. Быстренько познакомился с президентом фирмы, с бухгалтерами, с коммерческим директором. Сразу к ним загнал, то есть поставил под загрузку товара четыре железнодорожных вагона и еще десять фур машин, дальнобойщиков, тоже под загрузку. И заключил договор. Звоню в Москву, в свою фирму, и докладываю. Мне даже сначала не поверили, что я все это дело так быстро провернул. Потом я прилетел в Москву, там уже скоро вагоны стали подходить, фуры приехали, и мне директор нашей компании говорит: «Ну, Петр, ты молодец». А я просто умею работать с людьми, находить общий язык, как-то лавировать. Проходит какое-то время, все идет нормально, и вдруг руководство нашей фирмы решило… ну как сказать, они уже обеспечили себя на старость деньгами и поэтому решили уйти на заслуженный отдых. Поскольку и директор, и его заместитель были уже в возрасте. Но нам они дали дорогу. Я с другими ребятами открыл новую компанию, тоже связанную с продуктами питания.

– В Москве вы жили вместе с семьей?

– Нет, один. Жена отказалась поехать в Москву. Она захотела к своей маме в Красноярск. Забрала с собой нашу дочь, и там они остались. А когда я попал в колонию, она со мной вообще развелась.

– Она сообщила об этом в письме?

– Нет, она письма не пишет. Но мир не без добрых людей: мне написали об этом другие люди.

– За что вы попали в колонию?

– Дело в том, что в Москве я сначала снимал квартиру. Но потом познакомился с женщиной, у которой тоже был свой бизнес. Мы с ней сошлись и совместно приобрели коттедж в Подмосковье. Я даже думал, что со временем женюсь на ней. Потому что я понял, что жена от меня отвернулась: у нее была своя жизнь, у меня – своя. И вот одни мои знакомые посоветовали по дешевке приобрести квартиру в Москве. Эти мои знакомые были так называемые черные риелторы. Они продавали квартиры с липовыми документами. Правда, по цене намного меньше реальной стоимости квартиры. И вот мне говорят, что есть такая квартира. В хорошем районе, в хрущевке, которая в будущем идет под снос. Первый этаж, двухкомнатная квартира. Мне ее предлагают всего за пятнадцать тысяч долларов, со всеми документами. Хотя в то время такие квартиры стоили сорок пять тысяч долларов. Но есть одна проблема: в квартире живет какой-то бич. Фактически он не живет, а существует. Постоянно пьет. От него просто надо избавиться. И тогда квартира будет моей. Я спрашиваю: «А как избавиться?» – «Да у нас есть человек, который за такую-то сумму поможет избавиться. Только предоставь ему машину, чтобы вывезти бича из квартиры».

– Куда его собирались вывезти?

– Его собирались убить. А я должен был предоставить транспорт.

– И вы сразу согласились?

– Согласился. Но иной раз до сих пор задаю себе этот вопрос: почему я согласился? Либо я повелся на то, что эта квартира доставалась мне очень дешево. Хотя я не собирался жить в Москве, у меня же был коттедж в Подмосковье. А про эту квартиру я думал, что отремонтирую ее и подороже продам. И вот приезжаю я на квартиру с подельником. Он, кстати, сейчас на воле, я никого не потянул за собой. Может быть, это был джентльменский поступок с моей стороны, да и вообще… Не знаю, я думал, что мое частичное признание как-то облегчит мою участь, я же почти все сразу рассказал следователю. Мы приехали на ту квартиру посмотреть, что к чему. Там был хозяин-алкоголик. Он уже, наверное, лет тридцать только пил и больше ничего в жизни не делал.

– Сколько ему было лет?

– Под пятьдесят. В квартире – хлам-бедлам. Естественно, все прокурено. Куча бутылок. Их было так много, что на них можно было кататься. Мы посадили хозяина в мою машину и повезли его в Подмосковье. На заднем сиденье с ним сидел мой подельник, они напились. Потом подельник лупанул его кирпичом по голове и скинул в реку.

– А вы где в это время находились?

– Я отъехал подальше, потому что я боялся всего этого. У меня был мандраж, меня трясло, хотя я тоже выпил спиртного, чтобы успокоиться. И даже в течение всей следующей недели я всего потом боялся.

– Как вы расплатились с убийцей?

– Отдал ему полторы тысячи долларов. Сумма совсем незначительная. После преступления подельник уехал, и я больше с ним никогда не встречался. Я даже не знаю, где он сейчас.

– Что произошло дальше?

– Я неделю жил в страхе. А мне уже документы на квартиру сделали. Оформили генеральную доверенность о том, что я распоряжаюсь этой квартирой. Месяц я боялся туда прийти. Наконец успокоился, появился там, оплатил в ЖЭУ все коммунальные счета, по которым были долги. И стал делать косметический ремонт. Нанял бригаду молдаван. Я их привез в квартиру, дал им инструменты, стройматериалы, завез продукты и закрыл на ключ. Они сделали ремонт, я им заплатил. И решил продать квартиру. Настал 1999 год. У меня уже был покупатель. Он приехал, посмотрел. Квартира ему понравилась. Мы договорились о сумме. Покупателем был кавказец, я знал всю их династию, они держали рестораны. Он говорит: «У меня сейчас денег нет. Ты пока оформляй документы, я потом заплачу». Я отвечаю: «Ахмед, ты Ахмед, со мной не пройдет вариант “кидалово”. Тем более что я был не один, со мной ребята были. Он тогда достает деньги, пересчитывает, и у него не хватило десяти тысяч. Он говорит: «Я тебе потом отдам». – «Нет, ты напиши расписку». Он написал, и мы разошлись. А 24 июня, этот день для меня очень тяжелый, я приехал домой, поставил машину на парковку, взял пакеты с продуктами и пошел к коттеджу. Было пять часов вечера. Я смотрю: стоят две машины. Одна иномарка, другая отечественного производства. Из той и второй машины выходят люди в штатском, идут навстречу мне, спрашивают: «Вы – такой-то?» – называют мою фамилию. Отвечаю: «Да». Мне говорят: «Пройдемте с нами». Сажают меня в свою машину, поехали. Едем в полной тишине. У меня в голове разные мысли: я не мог понять, за что меня взяли. Я про квартиру даже не думал. А думал я совсем про другое: может, у нас произошло что-то на фирме, или может, что-то на таможенном терминале с товаром из Калининграда. Меня привезли в Москву, в окружное отделение милиции, завели в большой кабинет. За столом сидит полковник – начальник отделения милиции, прокурор, следователи, уголовный розыск. Уже все собрались! Мне говорят: «Присаживайтесь». И сразу мне задают вопрос про квартиру: «Как вы ее приобрели?» – «Да вот, купил ее». И потом все пошло-поехало. Сначала мне задает вопрос начальник, потом прокурор, после него другие, чтобы я терялся. Потом меня отвели в дежурную часть, где с меня сняли шнурки, часы, крестик, печатки. Все мои документы забрали, все доверенности, а у меня там печати были. Мобильный телефон, пейджер, ключи от машины забрали. И в камеру. Я один в камере, в тишине, и ничего не могу понять. Я в белой рубашке, таких брючках, в туфельках, и сразу попал в камеру, тем более первый раз в жизни. Я даже никогда не думал, что есть такие заведения. Когда в армии служил, я был начальником караула, на гауптвахту заступал, там тоже такие же камеры, там солдат содержали в штрафном изоляторе. Видел это все. А тут сам ощутил это на себе. Конечно, все это подействовало угнетающе. Потом меня вызывают на допрос, где два оперработника пристегнули меня наручниками к трубе, ударили резиновой палкой и сказали: «В общем, давай быстренько все рассказывай». Естественно, я все и рассказал. Меня спросили: «Ты же даешь чистосердечное признание?» – «Да». С меня взяли показания, я сперва все рассказал, а потом написал то же самое. Потом меня опять завели в камеру. Допросов больше не было. Десять дней меня продержали в камере, а потом перевезли в Калугу. Оказывается, тот труп хозяина квартиры, когда его сбросили в реку, поплыл и доплыл по реке до Калуги. Его сбросили в воду в начале осени 1998 года, а всплыл он на территории Калужской области в июне 1999-го. Я потом, когда читал материалы уголовного дела, подумал, что по нему можно было бы поставить фильм или книгу написать. Было воскресенье. На берегу сидел рыбак. В том месте обычно никто не рыбачил. Но этот дедушка, пенсионер подмосковный, приехал туда на жигуленке, сел в закутке и стал рыбачить. А там шло мелкое течение. И он видит, что плывет труп. До ближайшего райотдела – тридцать километров. Как законопослушный гражданин, он бросил все, сел в машину, поехал в райотдел, вытянул, наверное, с трудом эту милицию в воскресенье, они, видать, нехотя туда приехали. Достали труп. На нем была куртка, и в нагрудном кармане лежал старый пропуск на какой-то московский завод. И там была фотография. Экспертизу сделали, восстановили его фамилию, узнали, где он жил. И выяснили, что теперь его квартира была записана на меня. Потом мне сам следователь говорил: если бы в куртке не оказалось пропуска, этот труп остался бы неопознанным.

– Где вас держали в Калуге?

– В СИЗО. Меня привезли туда спецэтапом, на «жигулях», в наручниках. От Москвы до Калуги сто двадцать километров. Оперативные работники передали меня в СИЗО. Там жуть… Закрывают меня в камере. Грязно. Такие большие тараканы бегают, такие здоровые, я раньше таких не видел. Запах вот этот невыносимый. В общем, долго я там сидел, захотел в туалет. Долбился-долбился. Но у меня терпение и закалка военная есть. И я стал потом упражнения делать, разминаться, чтобы как-то себя вдохновить, не упасть духом. Потом через какое-то время меня вывели, произвели досмотр – полностью раздели, описали, потом в душевую, под холодную струю. Потом вывели и куда-то повели. А тюрьма старая, еще екатерининская, и меня ведут-ведут, лестниц много, вверх-вниз, вверх-вниз, я уж подумал: «Куда же меня ведут?» Заводят меня в карантинную камеру. Там было, наверное, четыре на четыре метра. Окошка нет. Вместо него просверлены маленькие отверстия. И там было нас двадцать семь человек. И всего шесть кроватей. А было лето, жарища, духота, в камере накурено. На следующий день меня повели фотографировать на фас, на профиль. Повели на отпечатки. В санчасть. Анализы взяли, всё записали. Потом меня вызывает режимный работник и проводит со мной беседу. Я ему сразу рассказал, кто и что я. Он говорит: «Зачем же тебе сидеть с этими отморозками? Есть у нас камера, где нормальный контингент. Там сидят бывшие бизнесмены, бывшие адвокаты». Меня перевели в ту камеру. Там было шесть кроватей и пять человек, я шестой был. Санузел выложен кафелем. Из крана течет горячая и холодная вода. Телевизор был у них.

Потом меня повезли на следственный эксперимент. Следователь спрашивает: «Ты помнишь, где сбрасывал труп в воду?» Отвечаю, что примерно помню. Меня везут на уазике, под усиленным конвоем, с автоматами. Держат в наручниках. Со мной едет следственная группа с кинокамерой. И адвокат был. Мы приехали на место, а там рядом деревня, лес и речушка. И я показываю: «Вот это место». Адвокат говорит: «Да вы сами посмотрите, как можно отсюда сбросить труп, и чтобы он утонул и уплыл». Получалось, что надо было его тащить, потому что там был небольшой обрыв, а под ним мель и грязь. А я это убийство на себя же взял. Я не говорил, что был второй человек, подельник. Я сказал, что сам убил.

– Почему вы взяли всю вину на себя?

– А чего-то я побоялся тех ребят выдавать. Потому что надо было тащить и тех двоих риелтеров. А там цепочка пошла бы и пошла. Какое-то мое чутье мне сказало: «Петр, не стоит этого делать».

– Вы побоялись, что вам будут мстить?

– За такими людьми всегда стоят какие-то структуры, то есть какие-то группировки. В Москве все было ведомственное, то есть под контролем людей в погонах. Я же с другом общался и знал, что Москва поделена. Я знал, какая структура чем ведает. Бандиты в Москве были разве что на подхвате. А в основном все контролировали люди в погонах. До того времени, когда меня посадили. Сейчас не знаю, как там происходит.

– Что именно контролировали «люди в погонах»?

– Да всю экономику. Все эти рынки, супермаркеты, казино, игровые клубы, развлекательные комплексы. Все это прибыльное дело, которое контролировалось… И я подумал: мало ли что? Вдруг меня потом начнут прессовать? Я решил, что буду один выкручиваться. Но я же не думал, что мне дадут такой большой срок.

И вот про следственный эксперимент. Адвокат удивляется, как я мог сбросить труп на мель, и он уплыл. А следователю все безразлично. Он заполняет протокол. Переспрашивает: «Вот с этого обрыва?» – «Да». – «Расскажите, как было дело». Я говорю: «Ну, вот здесь моя стояла машина. На капоте мы с ним распивали». А следователю даже не интересно, что я был за рулем. Дальше я говорю: «Мы распили водку, и я потом ударил его палкой по голове». Следователь спрашивает: «Где эта палка?» – «Да я откуда знаю?» Нашли какую-то палку: «Вот эта?» – «Да, – говорю, – вот эта». – «Ну и что было дальше?» – «Стукнул его и бросил в воду». Адвокат говорит: «Да он не мог здесь утонуть». Следователь поправляет: «Тогда уровень воды был больше. Значит, мог утонуть».

После следственного эксперимента меня опять привезли в Калугу. И потом меня очень быстро осудили за убийство, а также за мошенничество, что я в корыстных целях мошенническим путем приобрел квартиру. Когда меня вывели из зала суда и привезли в КПЗ, я зашел, а там сидят молодые парни, бандиты, тоже после суда. Кому-то дали четыре года, кому-то шесть лет. Они спрашивают меня: «Ну сколько?» Я говорю: «Семнадцать лет». Они просто все замерли: такой большой срок у меня… И потом мне стало не то чтобы плохо, а так грустно и тоскливо на душе стало. Мне тогда было тридцать три года. Думаю: «Да-а, до пятидесяти лет мне придется сидеть». И тут мне плохо стало. Вызвали «скорую». «Скорая» приехала, сделала укол, дала таблеток. Я вроде отошел. Потом в СИЗО меня увезли. И я стал настраивать себя на длительный срок. Прошло определенное время, меня заказывают на этап. Я даже не знал, куда меня повезут. И меня повезли по России, как декабриста: через пять централов. Три месяца я сюда добирался. Я провел две недели в смоленском СИЗО, потом в Воронеже, затем в Челябинске, потом в Иркутске… Наконец меня привезли в колонию. В карантине было сто с чем-то человек. В четыре смены мы спали. Потому что кроватей не хватало. Десять дней я провел в карантине. Потом меня перевели в отряд для большесрочников. Я сразу вступил в самодеятельную организацию осужденных, и стал председателем Совета коллектива отряда. В колонии я не пал духом. В 2004 году мне, по новому закону, сократили срок до пятнадцати лет. Из этого срока мне надо отсидеть десять лет, то есть две трети, чтобы попасть на условно-досрочное освобождение.

– Говорят, что тюрьма тоже чему-то учит.

– Меня тюрьма ничему не научила. У меня у самого очень много опыта, который я могу передать. Я был и в армии, и в бизнесе. Я прошел все ступени карьерного роста…

– Как вы теперь оцениваете то, что с вами произошло? Может быть, где-то надо было остановиться?

– Мне надо было не писать в 1996 году рапорт об уходе из армии. Я до сих пор жалею: зачем я написал рапорт? Я капитан запаса. Сейчас бы я был полковником. Ну ничего страшного, что на Украине служил бы. Пришлось бы документацию на украинском языке писать. Я был командиром роты, к нам приезжал проверяющий, полковник из Киева, в наш батальон, а я роту строю. И надо было на украинском языке. Мне комбат говорит: «Смотри, не подведи». И я командовал: «Рота, чекусь струнку». Это значит: «Равняйсь, смирно». И дальше: «Кроком руш» – шагом марш. Я старался, когда говорил по-украински. Я докладывал этому полковнику. А нам сказал начальник штаба: «Надо говорить «пан полковник». Потом комбат говорит: «Не надо “пан”, а говори “товарищ”. И я докладываю: «Товарищ полковник, пи час моего чередования…» В общем, я запутался в словах. Он тогда на комбата: «Что у вас за офицеры? Не могут говорить». А сам на украинском говорит. Он такой ярый националист оказался. Украина уже была самостийной, незалежной. И хотя разговаривали мы все еще по-русски, но документация вся пришла уже на украинском. А потом стали требовать и разговорную речь на украинском. То есть с подчиненными я должен был говорить по-украински. Все вывески уже поменяли: звезды все убрали и нарисовали трезуб. Красного флага нет, вместо него желто-блакитный флаг. Ленкомнату переименовали в «Народовзначну светлицу». Вот так все менялось. И я жалею, что не остался служить. Что потом я влез в кабалу…

– В какую кабалу?

– Ну, с этой квартирой. Там, конечно, сыграли свою роль деньги. Потому что меня убеждали: «Ты можешь или жить в этой квартире, или продать ее». И я согласился, ничуть не задумавшись, что это криминальное дело. Даже когда мы ехали в машине, я за рулем, и они позади – сидят, пьют, о чем-то говорят. И тот, хозяин квартиры, конечно, не знал, что его скоро убьют: вот судьба тоже… Но я-то ведь тоже не задумывался, что мною руководило. Ехал, знал и все равно ехал. Словно что-то упорно толкало меня на преступление. Даже не хочется вспоминать об этом. Но, кстати, мои родственники меня не осуждают. Многие даже не знают, что я в тюрьме. До сих пор мать им говорит: «Он сейчас где-то на севере на заработках». Мать, брат, мои племянники – все остались в Мелитополе. Жена брата родом отсюда, она приезжала к своим родителям и заходила ко мне на короткое свидание. Передачу мне передала. Потом она поехала обратно на Украину, рассказала, что видела меня и что я здесь как на курорте. А я ей говорил: «Ира, я просто не пал духом». Хожу здесь в спортзал. Слежу за собой. Работаю.

– Где работаете?

– В хозяйственной лагерной обслуге. В колонии есть магазин. Я работаю в подсобном помещении. Когда привозят товар, я подношу-уношу ящики.

Смерть на обочине

Четыре трупа за два месяца. – Сорок пять ножевых ранений. – Мертвец в багажнике. – В гости к убийце. – Приговор на день рождения. – Виновные среди невиновных. – «Как говорил Берия».

Свою жертву патрульный милиционер Ч. убивал сорок пять раз – именно столько ножевых ранений обнаружила судмедэкспертиза на теле погибшего. Но осужденный считает, что в его уголовном деле много смягчающих обстоятельств. Совершению жестокого убийства предшествовала другая драма.

– Семья у меня была полностью благополучная. С женой я жил душа в душу. Ребенок был. Все было нормально. До тех пор, пока я не узнал, что жена мне изменяет.

– Она сама об этом рассказала?

– Получилось так, что с 31 декабря на 1 января я находился на дежурстве…

– Где вы дежурили?

– В отделе милиции, где я работал в патрульно-постовой службе. Когда я вернулся с дежурства, я от своей жены узнал о том, что она встречается с другим мужчиной. Вообще получилось так, что он подъехал на машине к нашему дому, был в нетрезвом состоянии, начал сигналить. Я увидел и… жена сама дальше все уже рассказала. Для меня это был стресс необычайный, до такой степени, что эти ощущения невозможно даже словами сказать. Я испытал шок! Потому что… когда я еще только познакомился со своей будущей женой, у нее была полностью неблагополучная семья. Все ее родственники не то что пили – это еще будет мягко сказано – а злоупотребляли спиртным. То есть пьянство стояло в семье на первом месте. Видно, от этого у моей жены было полное отвращение к алкоголю. Она не переносила тогда ни алкоголя, ни людей в алкогольном опьянении. Она даже скрывала, что у нее была пьющая семья. Однажды я подарил ей платье, очень дорогое. Потом пришел к ней в гости и узнал, что это платье ее родственники пропили.

– И что же, вас не отпугивала малоприятная перспектива породниться с пьющей семьей?

– Нет-нет, ведь я женился не на всей семье, то есть была девушка… она была нормальная девушка. Мы поженились. Мы жили уже полтора года, она была в положении. И вдруг у нее трагически погибает мать, и потом в течение двух месяцев умирают еще трое родственников – бабушка, дедушка и дядя. И больше у нее никого из близких людей, кроме меня, не было. Поэтому я говорю, что ее связь с другим мужчиной была для меня шоком. Я даже не стал выходить из дома, чтобы разобраться с ним. Потому что я видел, что он пьяный. А разбираться с пьяным человеком – это несерьезно. Потом я увидел, что он уехал. Я побеседовал с женой, и всё – мы разошлись по комнатам. На следующий день она уехала к моей матери за ребенком, потому что Новый год жена встречала с друзьями, с подругами, а ребенок был у моей матери. Когда она вернулась, у нас был долгий разбор полетов, после которого я решил пойти на такой шаг: я встретился с этим молодым человеком.

– Как вы его нашли?

– Я сказал жене, чтобы она ему позвонила. Он приехал к нам домой. Мы побеседовали. И после нашего такого разговора я решил: хотят жить они вместе – я не буду помехой. И я ушел из дома. Я уехал к своим родителям, но… ежедневно приходил к дочери, общался с ней.

– Сколько дочери было лет?

– Тогда ей было два года. В принципе, с женой я тоже общался. Конфликтов с ней не возникало. Этого молодого человека я не видел. А потом произошла такая ситуация: мы с ним встретились во второй раз, пообщались, и я понял, что за семью нужно бороться. Потому что никакой любви у них не было. Никаких чувств.

– Вы пытались выяснить, чем он оказался лучше вас?

– Не знаю, чем лучше. Обычный парень. Каждый день ездил из Щелкова в Москву, где он работал в пожарной части инструктором по вождению.

– У него была семья?

– Да, была семья: жена и дочь четырех лет. То есть получалось, что разрушаются две семьи. Я пытался это ему как-то объяснить. Он не хотел это понимать. Или не мог понять, не знаю. Вроде человек был неглупый. Потом я пытался поговорить с женой своей. У жены была полная неопределенность. Она не знала… и там ей хотелось, и здесь семья разрушалась. Все-таки мы с ней прожили довольно-таки долгий промежуток времени. И у нас было очень много общего. Ну а потом произошла наша третья трагическая встреча с этим молодым человеком. Я возвращался после вечернего дежурства домой. Это было около двух часов ночи. И решил дождаться его, попытаться с ним поговорить, чтобы не разрушать семью.