Текст книги "Герой своего времени. Книга о Викторе Агееве"

5

Он пришел в бокс с богатейшим опытом московского дворового детства. Занятия боксом – он начал их в пятнадцатилетием возрасте – можно бы и посчитать завершением этого детства, тем более что тинейджерский рубеж Агеев к тому моменту уже переступил. Но можно видеть в произошедшем с ним и продолжение детства до безразмерности, как безразмерен оказался двор, где он рос, чью философию благодарно воспринял – рано и надолго.

Упрощая предположение, можно, конечно, превратить в прелюдию к боксу лишь воспоминания, как Агеев играл в футбол, как занимался спортивной гимнастикой, как бегал в легкоатлетической секции. Но меня больше занимают житейские элементы, принесенные, а затем и привнесенные Витей в бокс.

В Мексике. 1960-е

Виктор – поздний ребенок. Маме было тридцать восемь, когда она его родила, а отцу – тридцать четыре. Единоутробному, то есть по матери, брату Жене к тому времени минуло тринадцать…

Жили на Пироговке в общежитии Военно-политической академии – мать служила в хозяйственной части уборщицей или кем-то там. Первых поселенцев общежития почти всех до войны пересажали – и народ, оставшийся здесь в послевоенные годы, был хорошо напуганным.

Известная большинству старых москвичей коридорная система – в коридоре по двадцать семей, кухня общая, туалет один на всех. В каждой семье по два, по три ребенка. Отцов, как правило, у них нет. Основной контингент – вдовы.

В разделенном на корпуса семиэтажном доме полторы тысячи квартир. Это значит, что детей во дворе тысячи две с половиной. Двор, как я уже сказал, для таких детей – понятие никак не строго ограниченное. Двор – самая малая из родин детства. Обживались подробнейшим порядком все окрестности.

Обязательно заносило и в цыганский табор – бараки напротив Новодевичьего монастыря. С цыганами дружили. На месте теперешнего здания с кинотеатром «Спорт» на первом этаже стояли деревянные дома, и к ним еще пристраивали жилища из ящиков. Двор тот прозывался «Сопливкой» – обитали там нищие и юродивые. Уроки Усачевского рынка были поинтереснее школьных. Мужик, торговавший малиной, догнал Витю, прихватившего горсть ягод, – и давай лупить. Но смышленый ребенок обмазал лицо раздавленной ягодой и орал так, что сбежавшийся на крик народ набросился на торговца, раз он в кровь избивает.

Насилия будущий чемпион бокса не терпел с детства. Ирина Ивановна – молодая, симпатичная учительница – порядок в классе редко могла навести. Дети школьную программу сильно разнообразили – за академический час успевали и в перышки сыграть, и в расшибец. Или дверь вдруг в классе распахнется – на пороге парень с пироговского двора, показывает голубя: «Смотри, Витек, красного поймали».

Ирина Ивановна не выдерживает – начинает обломком стула бить по столу. Не помогает. Подошла к Агеевской парте – размахнулась, чтобы подзатыльник ученику дать, а он подставил перышко острое от ручки. Учительница ладошку наколола – вызвала мать. Мать приходит и видит картинку: сыночек во время урока на подоконнике сидит, заигрался. Что ей оставалось, как не огреть его сумкой?

У монастыря – ров. Три пруда – ничего лучше не придумаешь для игры в пиратов на плотах. На ивах «тарзанки» висели – раскачивались на веревках в подражание персонажу из трофейного кинофильма.

Игры такого детства безобидными не бывают. Летом пруд начинал цвести – и один из сверстников Агеева утонул, запутавшись в клейких водорослях. Зимой в прорубях ловили рыбу – и Виктор дважды проваливался, тоже едва не утоп.

Но первым делом был поиск пропитания – жрать хотелось постоянно. Бродили в тех местах, где сейчас Лужники – и тогда, между прочим, у реки размещался стадион «Химик». Но больше привлекал совхоз «Красный луч» с помидорами, огурцами, картошкой. При купанье на Воробьевых горах – уходили через мост, через окружную дорогу – тоже удавалось доставать еду с не меньшим риском. По реке проходили баржи, груженные арбузами, дынями, мужики, сопровождавшие их, вооружались шестами, били по головам. Но все дети со двора Агеева плавали и ныряли отменно. Вот вам и профессиональный – оплачиваемый худо-бедно – спорт с нежных лет. Еще эффектный маневр – прицепиться крючком к машине, развозящей хлеб, на коньках – и позаимствовать на ходу батон-другой…

На окружной дороге взрослые ребята подпиливали доски в дне вагона и запускали маленьких – тырить жмых, овес. Очень настойчиво искали клады, но находили в грязи сточных решеток ордена и медали минувшей войны, оброненные пьяными фронтовиками.

Напротив дома, где все детство жил Агеев, – Абрикосовский переулок. И там судебно-медицинский морг. Футбольная площадка как раз во дворе морга. Сквозь разбитые стекла подвальных окон видны трупы. Когда мяч туда залетал, приходилось спички тянуть: кому лезть? Формалином пахнет, мошки какие-то летают… Агеев говорил, что после детства покойников уже не боялся.

По Большой Пироговке проходили похоронные процессии, направлявшиеся на Новодевичье: погребали разных знаменитых людей, генералов и штатских. Ритуал завораживал. Чуть позднее, на одних из первых своих больших соревнованиях в Ростове, Виктор жил вместе с товарищем детства Вадимом Емельяновым в гостинице «Южной» на улице Энгельса, тоже ведшей на главное городское кладбище. И Агеев поверил в примету: «Увижу покойника – выиграю…»

Детство проходило по больничным паркам. На Пироговке во дворах лечебных корпусов множество лабораторий. Агеев видел овчарку с пришитой на загривок головой болонки – гибрид ходил по кругу.

Общее место – говорить про драки, выпавшие на детство боксера. Дрался, конечно, и много дрался. Я из вежливости никогда не расспрашивал Агеева о подробностях тех драк, делал вид, что не очень интересуюсь через годы их исходом. Почему-то думаю, что не всех своих сверстников Виктор обязательно одолевал. Физической силой он не выделялся – это я от него слышал. Но когда поступал в секцию гимнастики, три раза на перекладине подтянулся – и его приняли. Но ему там не понравилось. Попробовал бегать…

Конечно, послевоенного подростка больше всего притягивал футбол. В их дворе – вообще спортивном по сути (многие ребята специально занимались борьбой, хоккеем) – регулярно сколачивались футбольные команды. Играли подолгу. И записываться в футболисты пошли на стадион компанией.

Все рвались быть форвардами. И только Агеев, что-то смекнув, заявил составлявшему список, что он защитник. И форму выдали не тем, кто лучше Виктора играл, а ему.

Поверивший Агееву на слово тренер сразу поставил его в состав на ближайшую игру. Но тут же выяснилось, что на таком большом поле играет он в первый раз. И не туда бежит. Партнеры стали на него орать. «И на этом, – вспоминает Виктор Петрович, – закончилась моя футбольная деятельность».

И все же не удержусь, чтобы не засвидетельствовать: для боксера он играл в футбол очень и очень неплохо. Не знаю, как получилось бы на большом поле, но на нескольких площадках имел честь играть с ним и нашими приятелями – профессиональными игроками, – и видел, что перед ними он не тушевался. Впрочем, может быть, это они побаивались слишком тесных игровых контактов с ним.

6

Возможно, в бокс он пришел позднее, чем большинство в него приходит, из-за травмы, полученной в раннем детстве. Он сверзился с лестничных перил и получил серьезное сотрясение мозга. Поэтому и в школу пошел на год позже. Учился в одном классе с мальчиком, бывшим на год младше, – соседом по квартире Вадиком Емельяновым. У Вадима умерла мать, работавшая в академии, – и после третьего класса его как сына погибшего на войне офицера взяли в Суворовское училище. Емельянов впоследствии тоже стал боксером.

В бокс Агеев пришел после седьмого класса, завершив, как тогда считалось, среднее образование. Он трудился на шелкокрутильной фабрике имени Свердлова, учился на сварщика винипласта.

На тренировке с В. Ф. Коньковым

Начинались его занятия далеко от дома – на стадионе «Красное знамя» в парке имени Павлика Морозова на Пресне. Прозанимался там месяц и вдруг узнал, что секция бокса есть рядом с домом, на «Химике».

Боксеров на «Химике» тренировал Коньков…

Вот Владимир Фролович Коньков, по-домашнему – дядя Володя, нобелевскому лауреату Бродскому точно бы понравился. Прошедший войну разведчиком, он выглядел безупречным английским джентльменом от бокса. Вылощенно-сухопарый, и в лице приятная породистая строгость. Рефери по облику и складу. По типу – не боксер и не тренер. Благодаря кинофильмам, где он изображал себя, судью по боксу, Конькова знала в лицо страна. Ну и бокс стал телевизионным жанром, как только телевидение вошло в обиход советских людей. Надо было очень постараться, чтобы бокс с телеэкранов исчез и не стало ныне чемпионов, которых бы узнавали на улице.

Коньков обычно Агеева не секундировал – поскольку на крупных соревнованиях неизменно судил. Этим он приучил Виктора к ранней самостоятельности. Притом что в начале карьеры влияние Владимира Фроловича на подопечного было неоспоримым.

Не слышал о громких победах Конькова на ринге, сомневаюсь, что он был выдающимся бойцом, да и вообще всерьез и долго дрался. Коньков – прежде всего педагог. И, прежде чем развернуть тезис о самостоятельности Виктора Агеева, хотел бы заметить, что встречу его в пятнадцать лет с Коньковым стоит посчитать большой жизненной удачей.

Есть расхожее мнение, что в начале занятий боксом необходимо жестоко испытать новичка, напрячь его волю, проверить на возможный испуг. Но Коньков относился к тем наставникам, которые были убеждены, что не надо травмировать психику мальчишек понапрасну. Ничего страшного, если втягиваться в бокс они будут, как в игру, без боли и страха. Восприимчивость юности лучше всего использовать для обучения технике. Поставить вкус к непрерывности соображения на ринге. От предстоящего мужества не убудет, если бокс начнется для мальчишки с пятнашек-салочек. Когда незаметно для себя он привыкнет, что основа основ в правильно поставленном бою – передвижение на ногах. Боксеры так всегда и говорят: передвижение на ногах, как будто можно по-другому двигаться… Но боксеры редко красноречивы, а понять, что подчиненные мысли, а не страху ноги всегда выручат и приведут тебя на ринге куда надо, желательно пораньше…

Виктор Агеев:

Вы знаете, есть тренеры, которые сами были большими чемпионами, и они говорят: «Делай так, бей так». И работают с тобой над теми приемами, которые они знали, другого ничего не дают. А все, что говорил Коньков, мы согласовывали и вместе над этим творчески работали. И у нас здорово получалось.

У Конькова была своя машина. Ездили на ней в Серебряный Бор. Виктор бегал, бил по лапам… Все, словом, как во всех рассказах про знаменитых боксеров. Скучно повторяться, ей-богу!

Главное, что Коньков не мешал Агееву разобраться в себе. Точно представить, с чем он сюда пришел. Поверить, что с его данными – высокий рост при малом весе, редкостная реакция – есть смысл искать выход из лабиринта, а никому в затылок не пристраиваться. Он поддержал в Агееве выбор своего сюжета в боксе – ни при каких обстоятельствах не дать себя бить по голове, разрушать аппарат неустанного изучения возможностей противника. Откуда же еще возникнуть способности бить соперника не вообще, а только по незащищенным частям головы и туловища? Коньков к тому же видел, что наблюдательность – талант боевого зрения – среди главнейших агеевских козырей.

Первое, что сказал мне Агеев как корреспонденту, захотевшему о нем написать: «Вы меня видели на ринге? Заметили, наверное, я боксирую не совсем обычно». Но определить эту необычность то ли не сумел, то ли не захотел – и объяснил, используя ходовой термин: «Я работаю на контрах…» Еще говорят «вторым номером».

Виктор Агеев:

Мне нравилось вызывать противника, чтобы он бил, и уходить, чтобы он не попадал. Зрители это воспринимали хорошо. Казалось бы уже все, неминуемо пропустишь удар, а в этот момент раз – и уходишь, удар идет мимо и противник сам раскрывается. И в этот момент ты сам наносишь ему удары. Интересно и красиво было.

Я тогда же подумал с завистью о подобной жизненной позиции. Не лезть в драку, очертя голову, что чаще всего случается не от осознанной агрессии, а от неуверенности в своих силах, когда надеешься на ярость, которая рождается от полученных ударов, когда в драку уже ввязался – и нет из нее обратного пути, кроме как к позору быть избитым.

Но бокс, о чем мы уже знали из фильма «Первая перчатка», – прежде всего умение выжидать. Это выжидание так же важно, как и умение нападать, атаковать. Только такое умение труднее дается.

Я по разным причинам, которые сейчас, когда жизнь прошла, уже совсем не кажутся мне существенными, так всерьез и не занялся боксом, хотя несколько раз и начинал – и по сегодняшний день в опасных ситуациях непременно воображаю себя боксером.

В двадцать три я, конечно, понимал, что сам никогда уже боксером не буду. Но Агеев, годом меня младше, показался мне воплощением моей потаенной, по сей день огорчающей несбыточностью мечты. Мне показалось в первый же миг разговора с ним в редакции, что я давным-давно его знаю, понимаю, чего он в этой жизни хочет, и многие соображения о боксе, высказанные Виктором, сразу меня увлекли, словно и моих дел впрямую касались. Мне казалось, что его опыт и мне зачем-то пригодится.

Однако в том, что он мне тогда говорил, о чем рассказывал с неожиданной охотой человека вряд ли словоохотливого, но умеющего говорить и, главное, знающего, что сказать собеседнику, чем его заинтересовать, чувствовалось весьма трезвое, прагматическое даже толкование своей профессии. Я обратил внимание, что, вспоминая бои на ринге, он излишне подробно задерживается на действиях и поведении противника: «Я понял, он сейчас ударит правой сильно», «…Он мне в глаза старается не смотреть – думает выиграть нокаутом», «Он на ноги смотрит, по положению ног определяет, как буду бить», «Мне потом говорят: что же ты правой не бил, когда он стоял в углу? – а я чувствую: сейчас полезу – сам нарвусь на встречный».

Но что-то я гоню картину, давая слово Агееву-чемпиону. До встречи со мной в качестве интервьюируемого ему еще предстоит прожить пять лет. За которые он себя и успеет сделать выдающимся боксером.

7

Звание первой перчатки Советского Союза во многих случаях завоевать было труднее, чем выиграть первенство Европы. Я бы с удовольствием написал отдельную книгу о конкуренции в нескольких весовых категориях, когда и третий призер Союза на чемпионате континента мог бы себе равных не встретить. Кроме того, бывало у нас, что безусловный внутренний чемпион почему-то менее выразительно смотрелся на международном ринге, а тот, кто постоянно бил его «на Союзе», оказывался счастливее как «международник». Но признавать боксера великим, если он не побеждал на чемпионатах страны несколько лет, соглашались в редчайших случаях. И точно так же по гамбургскому счету отнюдь не всех многократных чемпионов СССР относят к признанно великим.

Никуда мы не денемся от того, что в таком откровенно гладиаторском жанре эстетическая сторона, далеко не всегда обращенная к массам, очень и очень многое значит. Иначе выделяли бы Виктора Агеева в самом избранном чемпионском кругу? Иначе держался бы он в этом кругу как анфан террибль, которому позволено то, что никому из самых титулованных не позволено, причем они бы и сами себе ничего подобного агеевским вольностям не позволили?

Агеев впервые стал чемпионом Союза в двадцать два года, мог, кстати, и годом раньше. История бокса знает примеры и более ранних восходов. Но в боксе, как в музыке, у вундеркиндов нет гарантированно большого будущего.

В юношеских премьерах не фокус и остаться, засидевшись, – потеряться при переходе во взрослый разряд. Мы нередко встречаем приличных, далеких ныне от спорта людей, всегда с гордостью сообщающих, что были чемпионами среди юниоров, но никогда не рассказывающих, при каких обстоятельствах расстались с боксом. Мне кажется, что для изучения человеческой души, тайн характера и психологии истории о том, как один доходит до третьего разряда, другой – до второго, первого, а кто-то благоразумно не длит особенно жизнь и в мастерах ничуть не менее поучительны, чем становление чемпиона.

Но эта книга о чемпионе, и ей вряд ли на пользу отклонение от темы суперменства. С годами, правда, закрадывается подозрение, что различных комплексов у супермена никак не меньше, чем у рефлексирующего недотепы.

…В семнадцать лет Агеев выиграл юношеское первенство Москвы в первом полусреднем весе (до 63,5 килограммов). Тогда же случился его дебют на телевидении.

Виктора долго снимали в зале – и предупредили о дне передачи. Он, в свою очередь, оповестил друзей и знакомых. Но после дикторского текста о том, что на экране чемпион Москвы, показали лишь агеевскую руку в перчатке, молотящую по пневматической груше. Со своими семью боями чемпион представлял Мосгороно. Но, включая в сборную столицы, количество боев ему для авторитета еще приписали. И он поехал в Тарасовку на сбор перед юношеским первенством страны в Кишиневе.

Агеев все время ощущал, что еще слабоват физически – «по лапе три раза ударю, а в четвертый не могу», – и придумывал всяческие предлоги, чтобы не становиться в спарринг с корифеями, что по сорок боев провели. Сочинял себе разные болезни… Старшему тренеру Маслакову вся эта симуляция надоела, и он накануне назначенного спарринга с опытным малым из «Крыльев Советов», претендовавшим быть первым номером в шестидесяти трех с половиной[2]2
  Здесь и далее в тексте таким образом обозначены весовые категории (прим. ред.).


[Закрыть], предупредил Виктора: «Ты должен завтра обязательно драться! Или отчислим со сборов!»

И Виктор боксировал более чем прилично: не пропустил ни одного удара, обыгрывал противника на удобной себе дистанции. И когда зачитывали состав сборной Москвы, отобранный для соревнований, Агеев вдруг услыхал свою фамилию. И сделал шаг вперед из строя – можно сказать, символический шаг. В столичную команду входили будущие знаменитости Сивко и Степашкин, Янкин, уже выигравший чемпионат среди юношей…

Бои проходили на открытом воздухе. Агеев в первый раз боксировал вне стен зала – и никак не мог сконцентрироваться. Провел удар справа – и вдруг потерял из виду соперника. И чуть об него – лежащего – чуть не споткнулся, когда судья скомандовал: «В угол!» Свою первую в жизни победу нокаутом он одержал над боксером, проведшим к тому времени шестьдесят боев.

Как юному Агееву было не вообразить, что у него удар правой – убийственный. И на этот удар прежде всего стоит полагаться.

Тем более что следующий противник – Сиротин из команды России – левша, а левшу лучше всего заваливать ударом справа. Но под открытым небом вообразивший себя «файтером» Витя по-прежнему ориентировался хуже, чем в зале, и промахнулся. И провалился в такую трепку, что и понять не мог, что теперь ему делать. Губы и нос были разбиты. Прыгал, прыгал и проиграл. Потерпел первое из двух поражений, пришедшихся на выступления среди юношей.

Чемпионом, но среди юниоров, а не юношей – другой табак – он стал на следующий год. И стал за бокс денежку получать – целых шестьдесят рублей. Еще год пройдет – и зарплата удвоится. Но к тому времени бокс для него стал главной в жизни страстью – он бы и без денег занимался им с тем же фанатизмом.

Про Виктора Агеева и в самые успешные его годы писали чаще критически. Ругали за поведение в паузах между выступлениями на ринге. Постоянно подчеркивали, что талант его не подкреплен трудом, а для советского физкультурника это считалось смертным грехом. И любого бесталанного труженика в педагогических целях ему бы противопоставили, проиграй он кому-нибудь.

По-моему, и самому Виктору в ранней поре славы нравился навязываемый ему образ праздного гуляки. Он откуда-то узнал, что «аггей» по-еврейски значит «вечно праздный». Я, конечно, спрашивал: а как же бокс, где одной праздностью не отделаешься? Он отвечал, что в боксе его уж за горло взяли, требуя работы на тренировках. И я долго верил, что природный дар Агеева проявился без огромности усилий.

Виктор Агеев:

Перед тренировкой заводили магнитофон, музыка играет, мы заходим в зал, появляется желание двигаться, начинаешь с танцев, потихоньку-потихоньку переходишь на бег, потом на основную работу. Джаз кто ж не любит, все любят.

Только однажды, когда он уже не выходил на ринг и много играл в карты, я обратил внимание, как неустанно манипулирует он карточной колодой, механически вроде бы, не выпадая из застольного разговора, пальпирует длинными пальцами спрессованные жесткие края валетов и дам. И я предположил, что с таким же фанатизмом он когда-то тренировался.

Позднее Виктор подтвердил, что когда-то дома непрерывно бил по вынутому из дивана валику. Сосед по дому, Руслан Рачеев, – яс ним тоже познакомился – учился в хореографическом училище Большого театра и перила лестничные использовал как балетный станок. А Витя на лестничной площадке проводил бои с тенью. Боксерские варежки были у него теперь дома. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, когда кто-нибудь из неудачливых бойцов мог сбросить перчатки и за кол схватиться, чтобы взять у победителя реванш…

Но еще важнее, на мой взгляд, было то, что мысли Агеева целиком были заняты боксом. Он много думал. Он преуспевал в аналитике.

Вадим Емельянов приезжал на каникулы. Когда-то во дворе его звали жиртрестом.

Но в Суворовском училище на армейских харчах он вымахал в богатыря баскетбольного роста. С такими данными суворовцу мимо бокса не пройти.

Они встретились в Ростове-на-Дону. Чемпион Москвы Агеев выиграл и первенство «Труда». А тяжеловес Емельянов стал сильнейшим юношей Вооруженных сил. Агеев вспоминает, что бывший одноклассник и двигался по рингу, как баскетболист. Побеждал за счет атлетической внушительности, а не боксерского умения. Но Виктор взял над ним шефство. Подсказал, как использовать необычайно длинные руки Емельянова. Предложил ему освоить прием: левой рукой бить прямой, а потом опустить руку и левой же провести длинный боковой. И Вадим во всех боях победил нокаутом.