Текст книги "В жерновах житейских"

Виктор появился лишь к вечеру. На небритом скуластом лице улыбка. Набравшись смелости, она спросила:

– Как назовем дочку?

А он даже не подошел, не глянул, кого произвел на свет. Только в сердцах махнул рукой:

– Как хочешь, так и называй своего выродка!

Она только молча заплакала. Решила, что будет Мариной.

Чуть позже пришла свекровь. Первое время она сильно помогала. Приходили и родители. Как всегда, выпивши. Погалдели и ушли восвояси. И покатились серые, полные безысходности дни.

Виктор продолжал пьянствовать. В один из ненастных вечеров он снова грубо ее изнасиловал. После до полусмерти избил. Ей казалось, что ему доставляет удовольствие издеваться. При этом он только приговаривал:

– Ты моя законная жена! Что хочу, то и делаю!

Она только молча плакала.

Прошел год. Тогда ей казалось, что минуло никак не меньше десятилетия. Настолько чудовищной была ее молодая, еще только начинающаяся жизнь. «Насколько же меня хватит?» – все чаще задумывалась она. И с ужасом понимала, что ненадолго.

Побои и оскорбления продолжались. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы не… Впрочем, все по порядку.

По своему уровню жизнь в Глазовке, как и в большинстве российских деревень, была далека от идеала. Это итальянцы и немцы, турки и китайцы по уграм жарят яичницу на русском газе. А сами русские раздувают допотопные печки, глотают тоннами пыль и сажу, лишь бы не замерзнуть лютой зимой. А еще русские сжигают в печках «легкие планеты» – собственные леса. И глазовские крестьяне не исключение. Каждую осень собирались они и коллективно отправлялись в лес по дрова.

Третий день подряд Виктор Сизов вместе со всеми ездил на своем стареньком ДТ-75 на заготовки.

То утро было четвертым. В предыдущие дни возвращался он поздно вечером, как всегда, пьян. Самое время подкалымить!

Жена молча собирала ему сумки с харчами и принималась за домашние хлопоты, даже не замечая, когда муж покидает дом. Честно говоря, ей это было безразлично. Она уже давно мечтала о разводе. Однажды даже заикнулась. Тогда Витька избил ее. Запинаясь от злости, орал: «Я тебе покажу развод, сучка! Еще раз пикнешь – убью! Чтоб никому не досталась…».

И она знала, чувствовала, что он способен на все. Сколько унижений!

«Господи! Что же будет, когда подрастет и станет все понимать ребенок? Сколько стыда!» – затравленно думала она. Внутри что-то изменилось.

Она даже одеваться стала во все темное. Под стать посещавшим ее мыслям. От жизнерадостной красавицы с золотыми волосами осталась лишь унылая серая тень. А было ей всего двадцать лет!

Наверное, поэтому, когда вечером друзья мужа сообщили о том, что того придавило деревом, она не плакала. Даже нисколечко не расстроилась. Когда ушли мужики, еще долго сидела на крылечке, о чем-то думала. Очнулась только от плача ребенка. Быстро метнулась в комнату. На ходу перекрестилась: «Господи! Грех-то какой! Нельзя такого желать, а то Господь накажет!» Уже несколько месяцев она изучала Евангелие. Потеряв надежду и веру в людей, пыталась найти поддержки и совета в мудрой книге.

Витька скончался по дороге в больницу.

Хоронили через день на местном кладбище. Людей пришло мало. Никто не любил скрытного, злобного алкаша Сизова. Плакала только мать.

А она, одетая во все черное, стояла молча. В голову почему-то лезло только плохое. А хорошего-то и не было! Понимала, что нужно заплакать, но не могла. Только лишний раз перекрестилась. А когда настала минута последнего прощания, еле-еле усилием воли нагнулась и едва коснулась губами венчика. Хотелось отвернуться и сплюнуть! «Господи, прости Господи!» Все кончено. Она – вдова.

После похорон свекровь несколько месяцев ночевала у них. Уходя, сказала, что жить с внучкой они могут спокойно. Никто выгонять не собирается. Вообще, Людмила Прокофьевна была редкой доброты человеком, не чаяла души в невестке и, само собой, во внучке. Она никогда не оставляла их в трудную минуту. А в деревне жить одной без мужа это тяжелейшее испытание.

Помогали еще и братья с сестрами. И покатились года.

Маринка подросла и пошла в школу. Хлопот прибавилось. Так за повседневной суетой и проходила ее молодость.

Много раз к ней сватались женихи. Всем отказывала. Самой казалось, что душа сделалась ледяной и бесчувственной, уже неспособной кого-то полюбить. А просто так – не хотелось. Да и побаивалась она мужчин.

После гибели Виктора уже шел одиннадцатый год, а она все жила вдовой. И близко никого не подпускала. Создала свой мир и жила в нем тихо и спокойно. Работала дояркой да возилась с домашним хозяйством, воспитывала дочь.

Так бы оно и было, если бы не прошедший по весне слух. Слух о том, что в Кульково появился странный житель. Ну и пусть себе бы жил, но это был он – ее Николай!

Еще тогда, в начале мая, услышав эту новость, она вдруг почувствовала, как в душе у нее что-то дрогнуло. Неожиданно воспоминания охватили сознание. Что бы она ни делала, куда бы ни пошла, всюду перед глазами всплывал его образ. Того стройного, симпатичного паренька, который признавался ей в любви на скамейке под ивами.

И вот сегодня она его увидела! Это событие вызвало в ней такую бурю чувств, с которой ее дремавшая доселе нежная женская душа никак не могла справиться. Она хотела и боялась этих чувств. Ибо они напрочь рушили тот созданный ею тихий спокойный мирок.

Тяжелые воспоминания снова заставили ее заплакать.

Тоненькие ручейки соленых слез потихоньку струились из сомкнутых глаз и устремлялись в разбросанные по половику белокурые локоны волос.

Сама того не заметив, Светлана Сизова (в девичестве Крылова) уснула глубоким неспокойным сном. Слишком много переживаний свалилось в последнее время на ее хрупкие плечи.

Получив пенсию, Николай накупил в местном магазине продуктов впрок. Рассчитывал на месяц. «Нечего сюда по жаре шляться».

Полюбезничав с продавщицей, он отправился к Витальке Кривокрасову – тому самому шоферу, который довез его когда-то со станции.

С тех самых пор они поддерживали дружеские отношения. Кривокрасов не придавал особого внимания разным слухам и сплетням, ходившим о Цыганкове. Помогал ему по мере возможности. В общем, не сторонился, как многие. Несколько раз они вместе рыбачили на Зеркальном. Зачастую Виталий подвозил Николая из Глазовки домой.

Вот и теперь Цыганков шагал к приятелю за помощью. Хотел попросить, чтобы тот довез купленный им газовый баллон. Наконец пришло время выбросить старый, коптящий керосиновый примус.

Кривокрасов ползал на четвереньках вокруг машины. Руки по локти в мазуте. Красная выцветшая от солнца рубаха вся мокрая от пота. Он что-то искал. Даже не заметил подошедшего Николая.

Последний хмыкнул, обнаружив свое присутствие:

– Ты чего это, горе-водитель? Земле кланяешься? Уж не золото ли потерял?

– А, привет, – на минутку приподнялся от земли Виталий. – Ага, золото!

– А если серьезно?

– Если серьезно, то эту колымагу давно в овраг нужно! Ей сто лет в обед. А я все пытаюсь из дерьма конфетку вылепить. И ведь ни за что тружусь!

– Да, брат, жизнь у вас не мед, – посочувствовал Цыганков. – Только за что ты на меня кричишь?

Виталий махнул рукой.

– Ладно, извини. Надоело все. Ты по делу зашел?

– Ну, да. Баллон довезем ко мне? У Силиных купил.

– Довезем. Только нужно пружинку найти.

– Найдем.

Вместе они обнаружили нужную запчасть и поехали к Силиным. Загрузили баллон. Теперь в Кульково.

По дороге почти молчали. Пару раз Виталий останавливал автомобиль и, проклиная жару, лентяя завгара и негодный радиатор, доливал воды в систему охлаждения.

Окружавшая их степь была похожа на огромную выжженную пустыню. И только размытые, шевелящиеся в полуденном зное светло-зеленые контуры увядающих лесополос несколько стирали это жуткое сходство.

Будучи парнем общительным, Кривокрасов под коней пути все же разговорился.

– О чем задумался, Робинзон Крузо? – начал он с шутки, поглядывая на сосредоточенного приятеля.

Тот сразу не понял, что обращаются именно к нему. После сказал:

– Почему это так? Эх и народец в деревне! Кому хочешь кличку пришьют.

– Да не обижайся. Я просто так. Ты ж один живешь. Еду на примусе готовишь, как в доисторическое время.

– Много ты знаешь, – беззлобно заметил Николай. – В доисторическое время примусов не было.

Замолчали оба. В раскаленном воздухе слышался только глухой рокот автомобиля да скрип его ходовой.

Цыганков первым нарушил паузу. Будто решившись на что-то важное, серьезно спросил:

– Слышь, Виталь, а что Светка Крылова живет с этим Витькой? Как там его. Сизов, что ли?

Кривокрасов, обливаясь потом, притворно сощурил близко посаженные к переносице глаза.

– Похоже, наш Робинзон стал мыслить о Пятнице!

– Хватит зубы скалить, – неподдельно обиделся Николай. – Просто интересно стало. Кажется, ее повстречал сегодня у почты. Мы ведь дружили…

Виталька, поняв, что приятель не желает шутить, всерьез продолжил:

– Ну и дружите дальше. Сизова уже лет десять назад как бревном убило. Выпивши был да и поймал «ворону». Лес – он шуток не любит! А Светка одна-одинешенька, с дочкой век коротает. Женихов на раз отшивает. С характером!

– Наверное, мужа любила?

– Ага. Как собака палку! Дубасил ее Витька. Алкаш эн был. Натерпелась, вот и не желает больше. Находилась: синяками. А там кто его знает? Чужая душа – потемки!

– Это точно, – согласился Цыганков.

Остальную часть пути проехали молча.

Сгрузив у дома баллон и сумки с харчами, отправились на Зеркальный. До вечера купались.

Уже часов в шесть Виталька поехал назад в Глазовку. А Николай занялся хозяйственными делами.

Накормил кроликов, полил огородик. Все это время крутился у него под ногами пушистый пепельного цвета щенок. Звали его Тишка. Цыганков завел четвероногого друга недавно. В Глазовке у одноклассника ощенилась болонка. Вот он и наградил щеночком.

На вечерней заре, сидя на отремонтированном крылечке, наблюдал Цыганков за своими питомцами. Как тихо и спокойно было здесь! Как приятно забыть, что в мире есть страх, насилие и боль! Ему казалось, что теперь все это осталось где-то далеко-далеко. А может, этого и нет вообще? Может, все, что с ним произошло, – это только страшный сон? Может, он никогда и никуда не уезжал из Кульково? Память-память. Если бы ты хранила только хорошее!

На ночь Цыганков пооткрывал в доме и на веранде все двери. Пусть наполнит жилище прохладный ночной воздух.

Лег на кровать. Долго ворочался. Думал о Светке: «Ну и что же, что вдова? А тогда предала меня, нашу любовь». Неожиданно вспомнилось утро в квартире Ермаковых, заботливый голос Анны, запах пирогов. «Да, у меня тоже могло все это быть! Только вот предала. Ладно, не буду больше о ней думать».

Сделав усилие, он заставил память переключиться на другое. Вспоминал о службе, о том, как пришел в войска молоденьким лейтенантом. Сколько было амбиций, сколько надежд! И все-таки, уже засыпая, Николай снова подумал о Светке: «Нет. Все равно нужно с ней поговорить. Объясниться, что ли? Ведь такая любовь была! Почему все так получилось?» В ту ночь Цыганков плохо спал. Ворочался и часто поднимался. Ему все мерещилась Света. Та, которую он когда-то любил. Она то смотрела на него с фотографии, то крепко целовала на скамейке под ивами, то звонко хохотала, совсем как на выпускном вечере.

Только под утро ему удалось более-менее спокойно придремать. И приснился ему нехороший сон. Идет он по краю глубокого оврага. Снизу тянутся к солнцу стройные деревья – цветущие липы. Воздух напоен сладковатым ароматом буйного цветения. На душе легко и спокойно. Красотища!

И вдруг на другом конце оврага сквозь деревья замаячила женская фигурка. В бледно-розовом платьице, с пышными белыми волосами. Она мечется по краю обрыва и что-то отчаянно кричит. Слов не разобрать.

Это Светка! И у него предчувствие того, что ей грозит опасность. Полный решимости помочь, Николай намеревается преодолеть овраг. Подбегает к самому краю и в ужасе вскрикивает – земля отвесной скалой уходит куда-то вниз. Дна пропасти не видно.

Радостное настроение сменилось безысходностью беды, тупым страхом. Он не может оторвать взгляд от мелькающего бледно-розового платьица. Светкиного лица почему-то не видно, хотя разделяющее их расстояние и не такое уж большое.

И вдруг из самого сердца бездны раздается голос покойного деда: «Помоги ей, сынок! Не бойся, здесь неглубоко».

Николай отводит взгляд от противоположной стороны и силится разглядеть деда. Тщетно! Неожиданно на верхушках деревьев возникают лица погибших товарищей. «Хе, хе, хе, – раздается тихий смешок из глубины пропасти. – Что же ты, струсил?»

Цыганкову страшно, жутко, но он не трус! Надо попытаться спасти Светку! Он закрывает глаза, прыгает и летит куда-то вниз, в бездну! «Нет, здесь очень-очень глубоко! Это конец!»

Николай резко вскочил с кровати и почувствовал волной пробежавшие по спине мурашки. «Ну и ночка выдалась!»

После случая у почты, разговора с Виталькой и странного неприятного сна он уже не мог не думать о встрече со Светланой.

Тысячу раз мысленно отказывался от этой затеи. Но почти всегда одно «за» пересиливало эту тысячу «против». И как бы он ни представлял себе в мыслях, но на самом деле все могло быть по-другому. И он, боевой офицер, немного, а может даже и много, робел. А так как решительных шагов он не делал, то ничего серьезного не происходило. Николай положился на его величество случай.

И вот тот день, когда Цыганков готов был поверить в то, что в его судьбу вмешивается кто-то сверху, настал. Если, конечно, не принимать во внимание то обстоятельство, что эн уже давно изменил маршрут, по которому всегда покидал Глазовку. Теперь он выходил в степь по той улице, на которой стоял домик с резными ставнями.

Сколько раз он надеялся, что за воротами увидит хозяйку! Нет, не получалось. Лишь однажды ему показалось, что через окно за ним кто-то наблюдал. Во всяком случае, занавески качнулись. «Не сами же они!» От одной этой мысли почему-то хотелось запеть от радости. Неужели он все еще ее любит?

И вот настал тот самый особый случай.

В тот день он допоздна засиделся в гостях у Кривокрасовых. Настало время прощаться.

– Давай отвезу, – предложил Виталий.

– Спасибо. Не большой я барон, чтобы из-за меня каждый раз машину гонять. Дойду потихоньку.

– Ну-ну, – заговорщически подмигнул приятель. Онто давно заметил, что маршрут Николая с некоторых пор изменился.

– Это совсем не то, о чем ты думаешь, – с неподдельным возмущением ответил Цыганков, выходя за калитку.

– Вот и я говорю: не то, не то, а потом сразу – раз, и самое то!

– Ладно, пока уже, шпион.

– Давай. Счастливо добраться.

Николай пошел по темной неосвещаемой улочке, надеясь увидеть хотя бы свет в окнах знакомого дома. Да, да, хотя бы свет!

С некоторых пор он стал замечать, что даже мельком посмотрев на Светкино жилье, он чувствует себя значительно лучше. Настроение поднимается. На душе легче и спокойнее. И с надеждой шел Цыганков вперед, приглядываясь под ноги, чтобы обо что-нибудь не споткнуться.

Он уже почти поравнялся со знакомой усадьбой. В доме на веранде горел свет, «Забыли выключить?»

И вдруг он аж вздрогнул от неожиданности. Прислу-[пался. Так и есть. На другой стороне улицы на скамейке кто-то плакал. Николай медленно подошел.

Девочка-подросток, уткнувшись лицом в ладони, лила горькие слезы.

Боясь ее испугать, он как можно спокойнее спросил:

– Ты чего это горюешь?

– А вам какое дело? – приняла его в штыки девочка.

– Да так, – пожал Цыганков плечами. Видя, что его присутствие здесь нежелательно, он уже собрался уйти. И тут из двора напротив кто-то вышел. Знакомый, только немного огрубевший голос нетерпеливо позвал:

– Марина, где ты? Давай скорее в дом! Завтра вставать чуть свет, а я тебя караулю.

Николай стоял как вкопанный. Он мог сделать несколько шагов в темноту, и его бы уже никто здесь не заметил. Но он не сделал этого. Не захотел.

«Светка! Это она! В конце концов, сколько можно бегать друг от друга? Я же все-таки мужчина! Поэтому инициатива должна быть на моей стороне, – решительно подумал Цыганков. – Надо все выяснить раз и навсегда!»

Света вплотную подошла к скамейке, на которой сидела дочь.

– А это кто тут с тобой? – прищурилась она в темноту, разглядывая тень незнакомца. Хотела еще что-то добавить, но так и осталась стоять, открыв рот. Света узнала ЕГО!

Воцарилась неловкая тишина. Маринка перестала плакать. Естественно, ничего не понимая, она резко встала и направилась через улицу ко двору. До слуха взрослых только донеслось недовольное: «Нечего меня караулить, не маленькая!» Дальше звук хлопнувшей калитки и тишина.

Тысячу раз он представлял себе эту встречу, но чтобы все получилось вот так нелепо, он и в мыслях не держал. Только что думал, что инициатива должна быть на его стороне, и уже забыл об этом. Язык противно заплетался.

– Я… ты… это, извини. Услышал, что кто-то плачет, подошел. А вообще, я домой…

Она молча слушала. Лицо трудно было разглядеть. Но он готов был поручиться за то, что увидел, как блеснули, отражая яркие звезды осеннего неба, ее повлажневшие от слез глаза. И он выдохнул:

– Поговорить бы нам. Света!

Она опустила голову еще ниже.

– Не время сейчас. – Медленно повернувшись, побрела через дорогу.

Мысль Цыганкова металась как белка в колесе: «Уйдет! Снова наступят нерешительность и пустота! Нет, нужно разобраться раз и навсегда!» И он вложил всю силу и волю в этот вопрос:

– А когда оно наступит – время? – И, не дожидаясь ответа, решительно продолжил: – Я завтра вечером зайду.

Света на мгновение остановилась. Но только лишь на мгновение. После все также молча зашла во двор и заперла за собой калитку.

Николай остался посреди улицы в полном одиночестве.

В разных концах села беспрерывно брехали собаки. Ветер шевелил темные кроны тополей. Из-за горизонта медленно выплывала хозяйка ночи – ярко-желтая луна.

«Вот также и тогда, много лет назад. – подумал Цыганков, – она ушла, ничего не сказав. Это нечестно. Завтра я обязательно приду». – Сама мысль об этом подняла ему настроение настолько, что привычные десять километров он не шел а, казалось, летел по воздуху.

Тишка встретил его радостным лаем.

Николай покормил его. Выпил чая сам и лег в постель. Эмоции все еще захлестывали сознание. Снова предстояла бессонная ночь. Слишком противоречивыми были чувства. Один голос в душе твердил: «Как ты можешь?! Она же предательница! Выскочила замуж за первого встречного». А второй тут же все повторял и повторял: «Ты не можешь ее осуждать! Ты бросил молодую симпатичную девушку. Она не виновата! Она по-прежнему красива…» Дальше Цыганков не смел думать. Он только вспоминал с том, как блеснули в ночи глаза Светки. И этот второй голос ему нравился гораздо больше.

Она даже не помнила того, как преодолела эти считанью метры через улицу и вошла в дом. В висках постукивали невидимые молоточки. И голос! Все время его голос: «Я завтра вечером зайду». Боже правый!

Маринка уже лежала в постели, демонстративно отвернувшись к стене. Она уже приготовилась выслушать нравоучения матери по поводу их сегодняшнего спора. Но их не последовало. Вместо этого мать подошла, нежно погладила ее по голове и тихо прошептала:

– Спи, доченька. – Затем, всхлипывая, удалилась в свою комнату.

«Чего это с ней?» – недоуменно подумала засыпающая девочка.

Света добралась до кровати, не раздеваясь, упала на нее и, руками обхватив подушку, разрыдалась. Сколько же ей еще мучиться? Нынче дочь истерику закатила. А теперь вот еще эта встреча. Просто голова кругом шла.

Немного успокоившись, она собралась с мыслями и опять же мысленно вернулась к случайной встрече. Как же глупо она себя вела! «Не время сейчас», – звучали в ушах ею же сказанные слова. А когда оно наступит, то самое время?! Тридцать второй годочек пошел – а жить не жила. Сколько подушек слезами промочила – один Бог и знает! Да еще темная одинокая ночь.

«Ой, чего это я? Ведь нет мне перед ним прощения, – устало подумала Света. – Ну и пусть! Расскажу все как было. Никому ничего не говорила, а ему скажу. Только его же одного и любила».

Она еще долго не могла уснуть, вспоминая свою первую непорочную любовь. Перебирала в памяти каждое движение, каждый вздох, каждый горячий поцелуй.

Света так увлеклась, что вдруг неожиданно поняла, поймала себя на мысли о том, что хочет повторения всего былого. Но ей было очень страшно самой себе признаться в том, что она все еще любит Николая. Он ведь совсем другой. Да и она уже далеко не та. Нарастающий страх зашевелился в женской груди. Он остался там навсегда после времени, прожитого с Виктором. И теперь был постоянным ее спутником. Именно он заставлял относиться к мужчинам с большой опаской. Похож ли теперь Николай на того паренька, которого она любила? Не затаилась ли в его душе обида на нее – на Светку? Захочет ли он понять ее? Тысячи вопросов хороводом кружили в сознании засыпающей Светланы. Но она была уже не в силах искать на них ответы. Последнее, о чем она подумала, прежде чем уснуть: «Где взять силы на завтрашний день?! Господи, помоги! Я и так долго страдала!»