Текст книги "В жерновах житейских"

Цыганков проснулся рано. Сделав несколько физических упражнений, побежал к пруду. Каждое утро он там умывался.

Вообще после больницы Николай очень ревностно относился к своему здоровью. Да и армейская привычка сказывалась.

Окатив голый торс прозрачной водой Зеркального, бывший капитан легкой трусцой вернулся в дом. Оделся. Вышел во двор.

Тишка юлой вертелся у ног. Цыганков покормил кроликов. Прошелся по огородику. Чтобы хоть чем-то заняться, дабы убить время, стал чинить крышу на старой клетке. Ничего не получалось. Он все время думал о предстоящей встрече. Из-за этого пребольно стукнул молотком по пальцу. Отбросив инструмент, просто сидел, наблюдая за бегущими по небу сентябрьскими облаками. Казалось, что время остановилось.

Насидевшись, он снова пошел, теперь на огород. Хотел собрать овощи, но споткнулся и, падая, угодил рукой в сырую грядку. В сердцах отбросил ведро. И вдруг понял: чтоб эн сегодня ни делал – ничего не будет получаться. Потому что мысли заняты другим.

Цыганков запер дом и не спеша направился к пруду. Еще утром он заметил несколько проехавших туда легковушек, из окон которых торчали бамбуковые удилища. «Наверняка будет с кем поболтать, скоротать время. И до Глазовки, глядишь, подбросят. А то что-то пасмурно. Того и гляди дождь пойдет. Лезь тогда по грязи. И когда же кончится этот день?» – всю дорогу вертелось у него в голове. Но то, чего он опасался, не случилось. Дождь так и не пошел. Почти целый день провел Николай возле пруда в обществе знакомых глазовских рыбаков. Те удачно удили пузатых, круглых, как тарелка, карасей.

К вечеру, договорившись с Андрюхой Лужиным насчет поездки в Глазовку, Цыганков вернулся домой.

Управ ил хозяйство. Переоделся в одежду поприличнее. Как раз в это самое время подъехал на своей старенькой «копейке» Лужин.

Обратившись к Тишке с просьбой охранять дом поприлежнее, Николай прыгнул в машину. Через мгновение они уже ехали в Глазовку.

Лужина Цыганков помнил еще со школьной скамьи. Тот, правда, был старше лет на восемь. Теперь ему около сорока. Среднего роста, с необычайно жилистыми руками, тонкой шеей и слишком большими глазами. Он всю свою сознательную жизнь проработал в родном колхозе на тракторе. Николай еще удивлялся тому, как это Андрюхе с тоненькой, как былиночка, шеей, удается управлять такой махиной, как «Кировец». Голова же может отвалиться!

Лужин словоохотливостью не отличался. Ехали молча. За исключением нескольких, случайно сказанных фраз.

В другое время Цыганков, несомненно, похвалил бы в душе спутника за то, что тот не лезет с дурацкими расспросами. Но только не сегодня. Чем ближе подходил момент встречи со Светой, тем сильнее билось его сердце. Молчать было выше всяких сил. Нужно было хотя бы разговорами снять напряжение. Отвлечься.

Не зная с чего начать, Николай, смотревший через окно автомобиля на сумеречную степь, в поля, неожиданно спросил:

– А чего это колхоз стал так мало сеять?

Андрюха, продолжая уверенно вести машину, скептически усмехнулся:

– Ты что, с луны свалился?

– Да нет, – удивился ответу Цыганков.

– Как же нет, если такие глупые вопросы задаешь. – Глаза Лужина заблестели. Николай сообразил, что затронул больную тему. А тот уже продолжал: – Какой сейчас месяц?

– Сентябрь.

– Правильно. В этом месяце обычно люди зябь пашут. Но последние года лично я в этом месяце сижу на рыбалке. А «Кировец» мой – на усадьбе гниет! То солярки у них нет, то запчастей. Куда все подевалось? Куда? Десять тысяч гектар зяби поднимали в былые годы! А теперь? Не на Марсе же тогда все происходило, а у нас, здесь, под носом. Молчим, сопим. Народ, он что?! Над ним издевайся – не хочу! Будет ждать, пока живьем в землю закапывать не станут. Третий год без зарплаты сидим, и ниче! Дети у всех, семьи. Жить как?! Мужики шутят: приехал бы к нам какой-нибудь американец или немец в начальники. Может, хоть бы он стал зарплату платить. Не все равно нам – на кого горбатиться?! А то кооперативы производственные! Извиваемся, как ужи, лишь бы выжить. Не нужны! Никому не нужны!

Цыганков молча смотрел на разгоряченного Лужина, на его жилистые, лежавшие на руле руки работяги. «Да, страшно, когда люди готовы работать хоть на кого, хоть на черта с рогами, лишь бы спастись, прокормить семью. Сбежал от проблем, – думал он. – А тут их, оказывается, еще больше. Вот тебе и глушь!»

Андрюха умолк, только когда впереди заблестели разбросанные в сумерках огоньки глазовских уличных фонарей.

И вот она – окраина. «Копейка» остановилась. Цыганков выбрался на воздух и поблагодарил водителя:

– Спасибо за политинформацию, всего хорошего!

Тот только улыбнулся. До полного спокойствия ему было еще далеко.

– Не за что. Понял теперь, почему колхоз стал так мало сеять?

– Да!

– Ну бывай, пока.

– Пока.

«Жигуленок» чихнул и с пробуксовкой рванулся вперед. Через минуту он скрылся из вида. А Николай пошагал навстречу блиставшему огнями поселку.

Когда в полутьме повернул на знакомую улицу, где-то в сердце Глазовки грянула проигрышем гармонь, задорный женский голосок запел:

– Улица, улица – улица широкая…

И тут же ему завторил мужской басок:

– Почему ж ты, улица, стала кривобокая!

«Прямо про меня!» – усмехнулся Цыганков. С гордостью и сожалением покачал головой: «Вот народище! Годами без копейки работают, еще и песни поют. Да еще как поют!»

Все случилось так, как он и предполагал. Стоило только увидеть Светкин дом, как ноги сделались ватными. Каждый следующий шаг давался ему с огромным усилием. Подготовленные слова и мысли разлетелись, будто стая распуганных охотником куропаток. Хотя именно сейчас нужно было сохранить хладнокровие и ясность ума.

Он подошел к колонке и нажал механизм. Побрызгал в лицо холодной водой. Утерся чистым носовым платком и, почувствовав некоторое облегчение, решительно зашагал к дому Светы.

Целый день носившиеся по небу темные холодные тучи наконец не выдержали, и на землю посыпался меленький дождик. Но Николаю было уже все равно.

Свет горел только в крайнем оконце. Войдя во двор, он и постучал в него. Раз – перерыв, раз-два – перерыв, и еще раз. Совсем как тогда, в юности. Да, он не забыл!

Обычно после этого условного стука Света пулей вылетала из дома. Предупреждающе звала: «Коль, ты? Обожди, Ваньку уложу». Это о меньшем брате.

Теперь же после небольшой паузы на крыльце появилась женщина, мало чем похожая на ту взбалмошную девчонку. Та была веселой хохотушкой, а эта – строгая, молчаливая, повязанная темным платком. Время, время, время! Она быстро, стараясь не смотреть ему в глаза, глянула куда-то под ноги и почти прошептала:

– Входи.

Цыганков вошел следом за ней. Разувшись в коридоре, шагнул в комнату. И вдруг только теперь понял, что не сможет сказать ни единого слова. Ну что он скажет? Почему не дождалась? Или почему вышла за другого? Нет-нет, это было все не то…

В дальнем углу комнаты стоял стол, рядом два стула. Старенький диван. Тоже старая, еще ручной работы тумбочка для вещей. На полу потертый палас. На стенах простенькие обои в ромбиках. Ничего лишнего.

Заметив, что Николай осторожничает, пытается не шуметь, Света, будто прочитав его мысли, сказала:

– Не крадись. Маринка ночует у бабушки.

И тут он ляпнул такое, о чем сразу же пожалел.

– Не боишься со мной, один на один?

Она невольно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, жестом предложила сесть. Выдохнула:

– Нет, тебя я не боюсь.

Они присели. Она молчала. Да и он не мог найти подходящие слова. Нужно было найти правильную ниточку, потянуть за нее осторожно, но уверенно.

– Как живешь. Света? – наконец решился Цыганков. – Как дочь воспитываешь?

Она вдруг резко поднялась со стула.

– Не надо, Коля! Ты ведь сюда пришел не это услышать?! – Плотно сжатые губы, раздувающиеся от волнения ноздри, строгий режущий блеск голубых глаз. Это была уже точно не хохотушка Светка!

Атмосфера накалялась.

– Отчасти ты права. – приглушенно выдавил он.

– Извини, нервничаю. Но что поделаешь, раз стала такая?

– Успокойся, все нормально.

– Нет, не нормально! Я знаю – это плохо! Но надеюсь, поймешь, когда все расскажу…

– Что ты. Свет? – перебил он ее.

– Нет, не говори ничего. И не перебивай, пока не расскажу всего… Раз уж пришел.

Света замолчала и снова присела. Она никак не могла решиться начать исповедь о своей нелегкой жизни. Мирок, созданный ею спокойный мирок в душе рушился напрочь! Как начать говорить?.. Как снова довериться мужчине? Страшно! Эх, была не была!

– Пока буду говорить, не смотри на меня, пожалуйста, – начала она с не совсем обычной просьбы.

– Как скажешь. – Николай опустил взгляд.

– Ничего там не воображай и не думай. Просто я считаю, что чуточку виновата перед тобой. Все могло бы быть несколько иначе.

Он снова хотел перебить ее, сказать: «Ну что ты, ничего», но не стал этого делать, помня о своем обещании.

Самое начало Светкиного рассказа было довольно сумбурным и сбивчивым. Она то начинала говорить, а то вдруг надолго замолкала. Затем, немного успокоившись и осмелев, Светлана поведала Николаю всю печальную историю ее нелегкой жизни.

А он в это время, забыв о своем обещании не смотреть на нее, не смог сдержаться. Он видел, как она металась по комнате. Видел, как ей было тяжело говорить о прошлом.

– …Вот, кажется, и все мои грехи, – вымученно закончила Света. Отвернувшись, она смотрела куда-то через темное окно.

Пораженный Цыганков поднялся со стула и медленно подошел к ней сзади. Положив руку на ее теплое плечо, почувствовал, как дернулось все ее существо, будто от удара током.

– Не бойся. Свет. Ты прости за то, что я все эти годы думал совсем не то. – Она по-прежнему молчала, а он продолжал: – Мы с тобой попали в жернова. И нужно постараться из них выкарабкаться!

– Как это? – Слезы душили ее.

– А вот так! Есть такие штуки – жернова жизни. Одни люди сидят на них сверху и только посуду под муку подставляют. А другие попадают внутрь и превращаются в эту самую муку. Так вот, мы с тобой залетели туда – в эти чертовы штуковины. Нужно только постараться выбраться… взяться за руки и подпрыгнуть. Поодиночке не получится, понимаешь?!

Еще минуту Света стояла молча, ощущая на плече его тяжелую, горящую огнем ладонь. Потом резко повернулась и, не смотря в глаза, обняла его за шею. Ткнулась мокрой от слез щекой в его щеку. Зашептала:

– Да-да, мы обязательно выберемся… – В этот самый миг силы оставили ее. И ему пришлось поддержать женщину, чтобы она не рухнула на пол.

Подняв ее, он отнес драгоценную ношу на диван. Сел рядышком. Стал легко поглаживать рукой белые шелковистые волосы Светланы. «Все такие же! А у бровей уже пролегли две маленькие черточки морщин. Не от хорошей жизни!»

Неожиданно она моргнула длинными пушистыми ресницами. Он заметил, что Света пришла в себя, но после всего услышанного Николай ни на что не претендовал. Тем более сейчас. Он просто продолжал гладить ее волосы.

Света повернулась и впервые после долгих лет непонимания и разлуки открыто взглянула на него своими большущими голубыми глазами.

– Коля, Колечка, Колюня! – Она, не мигая, смотрела и продолжала повторять его имя на все лады. – Сколько же я ждала этой минуты?! Ты ведь простил меня… любимый!

В этот момент Цыганкову показалось, что он спит.

– Ты же не виновата, – скорее подсознательно выдохнул он и склонился к ее повлажневшим, зовущим губам. И время замерло. А потом рассыпалось яркими искрами мгновений нежной возвратившейся любви.

Они лежали под одеялом в обнимку, вслушиваясь в убаюкивающий монотонный шум дождя.

Их тела еще не успели остыть от огненного, сокрушительного порыва, с которым они предались любви. То, что не произошло тогда, много лет назад, случилось теперь. И они лежали обнявшись, боясь поверить в случившееся. Не сон ли это?

– Свет, ты не спишь?

– Нет, конечно.

– Знаешь, тогда, в училище, когда получил письмо, в котором… в общем, где писали о том, что ты выходишь замуж, я чуть было дел не натворил.

– Знаю, знаю! – Света прижалась к Николаю плотнее. – Сама несколько раз удавиться собиралась. Да Господь не дал. Видно, знал, что с тобой еще встречусь…

– Ладно. Что мы все о грустном. – Николай поцеловал ее обнаженное плечо. – Нам теперь будущее важнее. Замуж пойдешь за меня?

– Да, – тихо прошептала Света.

– Вот и чудесно. Тогда поедем в Кульково? Или побоишься?

– Да я за тобой не то что в Кульково, а к черту на рога поеду! Только… – Пауза. – Не знаю, как Маринке сказать. Взрослая она уже, четырнадцатый годочек пошел.

– Ничего. Все будет нормально. – успокаивал Николай. – Хочешь, я сам с ней поговорю?

– Нет, не надо. Я управлюсь. Она у меня девка с характером.

– Совсем как мама.

– Что ты! Я в ее годы еще малохольная была, всего пугалась… – Но договорить Света не смогла. Николай наугад по теплому дыханию определил, где ее губы, и сначала нежно, а потом все настойчивее и сильнее слился с ними в затяжном любовном поцелуе. И снова вся земля перевернулась для них вверх дном.

После, уставшие и счастливые, они еще долго не могли уснуть. Вспоминали юность, строили планы на будущее. Будто и не было долгих лет разлуки и одиночества, будто и не существовало тех ужасов, через которые им пришлось пройти.

В эту ночь их души соединились. И они всерьез поверили в то, что теперь-то счастье не ускользнет от них.

Спокойный сладкий сон сморил их почти одновременно. А за окном продолжал шуршать косой осенний дождик. Только теперь он казался не таким уж и холодным.

Часть II

Вопреки тревожным сомнениям Светланы, Маринка спокойно и, что самое главное, положительно отнеслась к известию о том, что мать выходит замуж. Она терпеливо выслушала приготовленную специально для нее речь Света сильно волновалась, стараясь как можно понятнее и тактичнее объяснить все происходящее. Когда она замолчала, то дочь вдруг застенчиво заулыбалась.

– Мам, а он хороший?

Светлана заплакала, обняла ее за плечи и сквозь слезы прошептала:

– Да, доченька, хороший! – Они стояли и молча ревели, словно в их дом пришла не радость, а беда. Так бывает, когда словами уже ничего нельзя объяснить. Да они им были и не нужны. Они уже давно научились понимать друг дружку без слов.

Людмила Прокофьевна, состарившаяся в одиночестве немного грубоватая женщина, одобрила бывшую невестку, которая посчитала нужным сообщить и ей о своем замужестве. Как-никак столько лет прожили душа в душу. Более того, бабушка строго определила, что Маринка будет жить у нее, пока не окончит школу. Против такого, естественно, не возразишь.

Приходили в гости и родители Светы – Иван Сергеевич и Зоя Петровна. Они были рады новому зятю. Но еще больше тому, что выпил с ними рюмочку. А когда лицо Николая, увидевшего, что раскрасневшаяся чета достает бутылку водки, посерьезнело, то радость их стала понемногу улетучиваться. Света краснела и бледнела, наблюдая то, как родители приканчивают «белую». Каждому свое. На улицу же не выгонишь.

Потом пошли визиты многочисленных братьев и сестер. Они все знали и помнили долговязого Кольку Цыганкова, с которым когда-то дружила их сестра. Еще тогда они недоумевали, почему Светка решила выйти замуж за Виктора. Это и теперь оставалось для них неразрешимой загадкой. Но, к счастью, никто и не пытался ее разгадывать.

То ли от счастья, то ли от бесконечных посещений родни и знакомых, скорее всего и от того и от другого, в голове у Николая был сумбур. Всю следующую неделю он прожил в Глазовке. Лишь раз в день наведывался в Кульково, чтобы покормить питомцев, в том числе любимца Тишку.

Добираться становилось все труднее. Начался сезон дождей. Мелкие, холодные брызги сыпались с неба почти каждый день. В такое время настоящим бедствием для жителей сельской местности становились дороги.

Однажды Виталька Кривокрасов попытался подбросить Цыганкова до Кульково. Но, проехав с километр, машина так увязла в липкой густой грязи, что водителю пришлось возвращаться в Глазовку за буксиром. Николай же дальше пошел пешком.

Идти было куда спокойнее. Только не по дороге, а по степи. Но так или иначе, а десять километров туда да десять оттуда. Это совсем не шутки. И Цыганков стал настаивать на окончательном переезде в Кульково.

Света была согласна. Однажды она все-таки намекнула, что, может быть, будет лучше, если он переберется в Глазовку? Николай даже слушать ничего не захотел. И вот в один из пасмурных осенних дней счастливая парочка переезжала на новое место жительства.

Лужин подогнал трактор с телегой к Светкиному двору. С шутками и разговорами погрузив нехитрые пожитки, они уже после обеда тронулись в путь.

В кабине сидели втроем. «Кировец» всей своей мощью продавливал раскисшую дорогу, оставляя сзади широкую и глубокую колею. Когда в слякотной осенней дали стали постепенно исчезать очертания Глазовки, Светлана, все время оборачивавшаяся, заплакала.

– Ты чего? – все понимая, все же спросил Николай. – Мы ж в новую жизнь едем, а ты плакать! – И он погладил ее теплую ладонь.

– Ничего. Я просто. – ответила Света с нервной дрожью в голосе.

– И просто не надо! Слезам у нас не место.

Увидев его добрую улыбку, она наконец перестала плакать. Стесняясь, осторожно смахнула ладошкой последнюю слезу. Вперед, в новую жизнь! Уже в сумерках они въехали в Кульково.

Телегу отцепили у дома Цыганковых. Лужин сразу же собрался возвращаться:

– Поскакал я, а то темнеет. Свет в тракторе замыкает – еще заеду в овраг.

– Лады. – Цыганков положил на сиденье «Кировца» две бутылки «Столичной». – Спасибо. Счастливо добраться.

Они еще долго стояли у ворот, вслушиваясь в отдалявшийся равномерный гул трактора. Вскоре он стих. И только теперь Николай и Света заметили, что на дворе совсем стемнело. И холодный ветер вовсю гулял по пустынным улицам села.

– Идем в хоромы, – пошутил Цыганков.

– Идем.

Тихо щелкнул выключатель. Она стояла в дверях, внимательно разглядывая его холостяцкое жилище.

– Господи! Здесь уборку дня три делать надо.

Николай смутился.

– А ты чего думала? Мужик есть мужик! И все-таки тут не совсем все безнадежно.

В этот вечер он не разрешил ей приступить к наведению порядка. Сам сходил за дровами в сарай. Затопил печь. Тепло, а вместе с ним и уют распространялись по дому. Впереди у Николая и Светы была восхитительная ночь любви. И не беда, что за окнами бесился и стонал осенний ветер, что вокруг на целые километры не было ни души, а только темное ночное небо с редкими проблесками луны да бескрайняя голая степь. Не беда! Они вместе – а это главное! Так должно быть навсегда, на всю жизнь. Тепло, уют и любовь.

По утрам, лежа в постели, Цыганков вдыхал доносившийся из кухни запах вкусной стряпни и вспоминал, как гостил у Ермаковых. Теперь у него было все почти также. Только не хватало кое-чего. Вернее, кое-кого. Но это, кажется, дело поправимое. Он давно уже хотел поговорить эб этом со Светой, но все никак не решался.

Теперь осенние тучи бежали высоко и очень быстро. Как будто хотели вместе с птицами улететь на юг. А когда: вечера облака разгонял настойчивый ветерок, то обычно к утру случались первые заморозки.

Цыганковы занимались хозяйством. Света стирала, убирала, мыла посуду, что-то строчила на старенькой швейной машинке и варила вкусные обеды.

А Николай под радостные визги Тишки колол дрова, чинил крыши сараев, ухаживал за кроликами.

Словом, никому скучать не приходилось.

Его пенсии на двоих едва хватало. Света, переехав в Кульково, естественно, оставила работу в СПК. Да и не нужна такая работа, за которую третий год не получено ни копейки. Так что рассчитывать приходилось только на самих себя. И они старались. Купили зерна у фермеров и решили завести свиней. Рассуждали: «Прибыль будет хоть какая. Да и себе кусок мяса не лишний!»

Десятка два перевезенных из Глазовки кур шумно и беспокойно обживали новое место. Особенно выделялись среди них два петуха – старый и молодой. Они все время не могли поделить внимание пестрых наседок. И то и дело насмерть сшибались прямо посреди двора. Разноцветные перья кружили в воздухе, но никто не хотел уступать.

В свободное от хлопот время Николай и Света частенько наведывались к Зеркальному. Они подолгу стояли на узенькой, поросшей лебедой плотине пруда и любовались бесчисленными стаями перелетных уток.

Несколько раз на пруду появлялись глазовские охотники. Утки, не пугавшиеся Цыганковых, с шумом взмывали ввысь. Иногда некоторые запоздавшие со взлетом птицы падали на поверхность Зеркального, сраженные меткими выстрелами. Остальные же, громко крякая, делали круг в вышине и, выстроившись правильным клином, исчезали из вида. При первых же выстрелах Цыганковы покидали плотину. Николай очень не любил стрельбы. Они возвращались домой, по пути разглядывая темнеющий невдалеке лес. Он начинался сразу за прудом. Исполинские сосны, словно кокетливые красавицы, отражались в чистейшей глади воды. Сразу за ними вереницы возвышенностей, поросшие смешанным лесом. Сотни тысяч разнообразнейших деревьев, кустарников и трав. Могучие дубы и тоненькие, дрожащие от ветра березки, корявые великаны осины и стройные красавицы липы. Но и здесь не обошлось без вмешательства человека. Были заметны целые кварталы посаженных заботливыми руками сосенок, зябших теперь на холодном осеннем ветру.

Трещины земной коры в виде глубоких оврагов и балок разрезали эти чудесные возвышенности, создавая целые урочища. В летнюю пору в них невозможно было пробраться из-за густо поросших терновником склонов. Каждое такое место имело полученное от людей прозвище. Сразу за прудом начиналось Крестовое, немного выше и вправо – Капустино, левее – Заячье и т. д.

А все вместе это называлось Россыпи. Да, действительно, это и были россыпи и залежи могучей лесной силы и девственности, чудом сохранившиеся в степях.

Время летело. Николай и Света налаживали и обустраивали семейную жизнь.

Каждый день из Глазовки в сторону Россыпей проходил транспорт. То пара грузовых машин проскочит, то прогромыхает телегой мимо дома Цыганковых трактор. И тянут все туда – к лесу. Понятное дело – зима на носу, дровишки люди заготавливают. Газ, где он? Факелами огромными небо коптит да свиноматок за границей греет. А крестьянам только и остается – взять пилу и в Россыпи. Им сегодня надо жить. Жаль, что детям и внукам может ничего не остаться.

Частенько на обратном пути груженные поверженными осинами и дубами трактора заворачивали в Кульково. Николай всегда был рад гостям. Охотно рассуждал с мужиками на любые темы. Света каждый раз приглашала земляков за стол. А те почти всегда вежливо отказывались. Покурив, поболтав с хозяином, слегка удивленные, отправлялись домой в Глазовку. И уже когда пригруженные трактора поднимались на бугор, люди оборачивались и, глядя назад, думали: «Что за пара такая! Хозяйство наводили в беспросветной глуши. Живут не тужат. Гостям всегда рады. Ай да Цыганковы! Ай да молодцы!»

Как-то по просьбе Николая мужики подтянули к его дому пять сухих берез. Кривокрасов вызвался их попилить.

Целый день мужчины с бензопилой возились у деревьев. В безветрии их окутал синеватый дымок, запах свежераспиленной древесины и вихри колючих опилок. И к вечеру от когда-то красивых стройных деревьев осталась жалкая куча чурок.

После работы друзья ужинали на кухне. Света, накрыв мужикам на стол, примостилась послушать разговоры.

Все затронутые темы, как всегда, сводились к политике, к тому, как нужно приспосабливаться простым людям для того, чтобы просто выжить в это непростое время. Обсуждали то, что же будет с ними дальше. Что будет с миллионами соотечественников, живущих на грани полнейшего разорения и нищеты? Несколько раз пытались направить разговоры в другое русло, но ничего не выходило. Сразу видно, у кого что болит.

Наконец Света не выдержала. Недовольно бурча, пошла в другую комнату, к телевизору.

– Вот болтуны! Открыли они прения! Когда голосуете, то башкой надо думать, а не задним местом.

Николай с Виталькой услышали ее слова, примолкли, подумали: «Права!» Еще целый час они обсуждали, какая рыба водится в Зеркальном, сколько всего родников в Россыпях и как много в округе развелось куропаток и зайцев.

Наконец Кривокрасов поднялся из-за стола.

– Спасибо этому дому, поеду к другому, – пошутил он. – Топите на здоровье. Если что надо – зови. Чем смогу – помогу.

– Спасибо тебе.

Одевшись, они вышли на крылечко. Небо над головами раскинулось мерцающими густыми дорогами Млечного Пути. Ночь освещалась бесчисленными хороводами созвездий. От них исходил особый сияющий холодный блеск, который неминуемо достигал земли, принося с собой уже нешуточные заморозки.

– Градусов пять уже с вечера, – определил Виталька, залезая в кабинку бензовоза.

– Не меньше, – согласился Николай.

Они еще раз распрощались. Машина тронулась. Хрустнули под колесами замерзшие комья грязи. И только когда мерный звук двигателя растаял в степной дали, Цыганков вдруг ощутил, что совсем замерз.

В доме было тепло и уютно. Света уставилась в телевизор. Услышав, как стукнула входная дверь, не отрываясь эт экрана, спросила:

– Коль, ты?

– А кто ж еще? – Николай прошмыгнул к горячей печке. – Замерз. Минут пять он держал озябшие руки нал плитой. Потом прошел в другую комнату и упал на кровать, позади увлекшейся телевизором жены.

– Хватит всякую муть смотреть. Лучше погрей меня!

– Это тебе муть, а мне нравится.

– Ну, хорошо, хорошо. Только этот сериал завтра утром повторяется, – не унимался Николай.

– Утром некогда. Дрова нужно в сарай занести, а то снегом завалит. – Она уже только изображала строгость.

– Свет, ну. Свет! – Он обхватил рукой ее мягкую, нежную талию. Света попыталась было сопротивляться чисто из-за врожденного женского инстинкта. Мгновенно вспыхнувший огонь желания оказался выше всяких сил. Их хватило только на то, чтобы раздеться и погасить свет и телевизор.

Каждая ночь была для них, как сказка! Замедлялось время и ощущение в пространстве. Переставало существовать решительно все на свете. Оставались только два пылающих страстью тела и легкие жгучие прикосновения рук, волос, губ. И каждый раз это происходило по-новому и было похоже на великое неописуемое чудо!