Текст книги "В жерновах житейских"

Александр Новиков
В жерновах житейских. Пасхальная ночь

В жерновах житейских
Повесть

Каждая жизнь человеческая – есть нечто особое, подобной ей не было прежде и не будет потом.

Вступление

Середина девяностых прошлого столетия. В самом разгаре перестройка. Пусты прилавки магазинов, пусты души и мысли людей. Словно чьей-то умелой рукой пущенное пол откос закувыркалось и полетело в никуда надежное «завтра». А что впереди?!

Многомиллионное население новой, еще совсем слабенькой России укладывалось спать и просыпалось только о одним мучительным вопросом: что впереди?!

Николай Цыганков – герой нашей повести – обыкновенный человек, солдат. Он, как и все, переживает за будущее. Но ему еще тяжелее – после серьезнейшего ранения с трудом возвращается к нему прошлое. А возвратившись, оно мучает и без того истерзанную душу.

Воспитанный на идеалах добра и справедливости, Николай не в состоянии принять новое время. По этой причине и решает он после госпиталя вернуться в деревню.

Что ждет его там, у истоков? Чем живет отчий край? Забытая любовь и старая дружба, воспоминания о детстве и вновь жестокая схватка со злом – поможет ли все это восстановить душевное равновесие Цыганкова, возродить тот необходимый баланс, позволяющий человеку существовать в гармонии с природой, с самим собой?

Часть I

Начало апреля – это то время, когда природа начинает бурно просыпаться и приходить в себя после зимней спячки. Снег уже растаял, напоминая о своем недавнем пребывании мутными, дымящимися на солнце лужицами. И только кое-где в тени деревьев и под заборами еще оставались его холодные, грязно-серые, плачущие тоненькими ручейками сугробики.

На высоких соснах, росших вблизи госпиталя, горланили неугомонные полчища вернувшихся из дальних странствий грачей. Птицы громко радовались неотвратимому наступлению весны. Но со стороны вполне могло показаться, что они приветствуют вышедшего за ворота человека.

Только что покинувший двор медицинского учреждения мужчина был солидного роста. Несмотря на это, его конечности казались влитыми в крепкое, не склонное к полноте тело. Чуть широковатое лицо, небольшой правильной формы нос, прямоугольный с ямочкой подбородок, на лбу пролегли несколько глубоких морщинок, которые были слишком заметны еще и потому, что человек, прижмурив узенькие серые глаза, смотрел прямо на ослепительное весеннее солнце. Такую внешность называют одним словом – волевая!

Это и был Николай Цыганков. Пожалуй, можно еще добавить, что темно-синий спортивный костюм, коричневая «пропитка» и белые кроссовки, которые по его просьбе купила старшая медсестра, были ему немного маловаты. Но особого дискомфорта Николай не ощущал, чему был несказанно рад и мысленно поблагодарил Валентину за удачно сделанные покупки.

Он скользнул взглядом по голубым решетчатым воротам с начищенными медными звездами и через мгновение.: сожалением покачав головой, медленно побрел на шум электрички.

Николай даже сам не совсем понял, что означал этот его жест: то ли ему было жаль стайку воробьев, которые, развеселившись, гоняясь друг за дружкой, впопыхах свалились в неглубокую грязно-мутную лужицу, расплескав ее по асфальту, то ли, глядя на сверкающие звезды, он припомнил о том, что сделали они с его жизнью. И он – бывший капитан спецотряда – мысленно сравнил ее с убогой лужицей, которую вот так же, как сейчас эти воробьишки, расплескали, рассеяли, и она беззвучно растеклась по гладкому асфальту времени.

Кто знает, удастся ли теперь снова собрать разбежавшиеся болезненные ручейки затравленных, мечущихся мыслей в единый, спокойный водоем? Лежа на больничной кровати, Николай много раз обдумывал свое будущее.

Теперь же, выйдя за ворота, он никак не мог сконцентрировать внимание на чем-то важном, первостепенном. Мысли его были напряжены до предела, взгляд подозрительно шарил по незнакомой округе. Ему казалось, что в следующую минуту из высившихся невдалеке многоэтажек резанет пулеметная очередь. А дюжий бородатый дворник, сгребающий прошлогодние листья, прячет под спецовкой вороненый автомат.

Рассеянно и робко ступал Цыганков по неширокой, выложенной бетонными плитками дорожке. И уже когда в просветах деревьев замаячил силуэт пригородной остановки, только тогда вышел он из некоего оцепенения, поймав себя на мысли: «Э, дружок! Расшалились нервишки. Какая стрельба? Какие автоматы? Все осталось в прошлом».

Немного расслабившись, продолжал рассуждать: «Нужно скорее избавиться от этих жутких ощущений. Уеду домой. Здесь оставаться не резон. Ни квартиры, ни работы! Можно, конечно, пожить первое время у Вовки, пока подыщется что-то подходящее. Но нет. Не стоит. К черту все! Нужно немного одиночества.

Может, и вправду говорят, что время лечит? А в деревне свежий воздух, земля, да и люди знакомые. Жаль, давно не был там. Да и не писал давно. Поди дед извелся, заскучал. Решено, завтра первым же поездом домой!»

На душе сразу стало как-то теплее от этого приятного слова «домой».

Ему не повезло. Только-только подходя к остановке. Николай увидел удаляющийся хвост электрички. Изучив висевшее на столбе расписание, с досадой выяснил, что поездка предстоит почти через час.

Присесть не хотелось, потому что за время, проведенное в госпитале, Цыганков досыта насиделся и належался. И он стал прохаживаться взад-вперед. Несколько раз его прямо-таки охватывало искушение позвонить из телефонной будки Вовке. Только всякий раз в последний момент почему-то передумывал. «Нет, не буду. Свалюсь как снег на голову. То-то получится встреча!» И он продолжал медленно прогуливаться, заложив руки за спину, исподлобья разглядывая собирающихся на остановке людей.

Тем временем солнце стало тускнеть и клониться к горизонту. В воздухе становилось все свежее и прохладнее. Старуха-зима никак не хотела уступать позиций улыбающейся соседке-весне. По этой причине народ все теснее набивался в кирпичный домик, служивший временным прибежищем для ожидающих.

Николай обратил внимание на одну парочку, топтавшуюся на месте, но упорно не желавшую заходить на площадку остановки. Это были две женщины. Одна чуть постарше, другая помоложе. Симпатичные и сильно похожи друг на дружку. Очевидно, мать с дочерью.

Цыганков в очередной раз взглянул на часы. Ждать еще минут двадцать, не меньше.

В это самое время от маячивших сквозь ветви деревьев многоэтажек донеслись пьяные выкрики и истерический смех. И вскоре на дорожке, по которой пришел Николай, появились четверо рослых молодых парней.

Даже издалека можно было, не ошибившись, сказать, что они пьяны. Двое о чем-то оживленно рассуждали, а двое пытались поддержать разговор своих немало выпивших товарищей. Неугомонная компания приближалась.

Цыганков с нетерпением еще раз посмотрел на часы. Очень не хотелось проводить время рядом с чересчур веселыми ребятами, тем более что они демонстративно пытались выразить неуважение к окружающим. А этого бывший капитан очень не любил.

Один из парней, помочившись на угол павильона остановки, стал приставать к парочке, которую Николай определил как мать и дочь.

– Может, с нами, красавицы? – Нагло раскинул руки хулиган.

– Молодой человек, оставьте нас в покое, – испуганно ответила женщина постарше. Та, что помоложе, спряталась за ее спину.

– Ах, мы еще и интеллигенты! – продолжал наседать разогретый алкоголем парень. – Что ж, тем приятнее будет вечер. – И он схватил женщину за рукав куртки.

Та стала сопротивляться и кричать:

– Люди, это что же творится! Убери руки, негодяй! Помогите кто-нибудь!

Вокруг не оказалось ни души. Народ плотнее сбился в павильон остановки. Только крик жертвы да дикий хохот хулиганов раздавались в вечерней тишине.

Николай, молча наблюдавший за всем этим безобразием, не вытерпел. Он подошел уверенным шагом.

– Отпусти сейчас же, а то пожалеешь.

Хулиганы опешили от такой наглости. Оставив женщин, все четверо стали медленно окружать Цыганкова. Он слышал, как дзинькнула об асфальт разбитая бутылка. Острие горлышка тускло заблестело в руке одного из нападавших. Слышал, как где-то рядом, за спиной, щелкнула пружина выкидного ножа.

– Шли бы вы по домам, мужики. – Он сам едва угадал свой негромкий, грудной голос, каждое слово которого зазвучало откуда-то из глубины души четко и твердо, как всегда, в минуты смертельной опасности. Это выработалось у него давным-давно, когда в Рязанском воздушно-десантном постигал Николай суровую науку выживания. Позже наука эта оттачивалась и закалялась в спецотряде быстрого реагирования. Каждый день выезды, погони, задержание «особо опасных», борьба с наркобизнесом. Да, было времечко, чтобы не раз проверить и применить теоретические знания. И Цыганков ни разу не ошибся!

Хулиганы и не предполагали, с кем имеют дело. Плотнее сжимали они кольцо вокруг бросившего им вызов мужчины.

В драках Николай никогда не кричал, как кричат бойцы в видеофильмах. Он просто с точностью выполнял то, чему его когда-то учили. Глубокий вздох, секундная концентрация энергии, и на выдохе короткий точный удар в челюсть, горло, в область печени или в какую-либо еще жизненно важную точку тела.

Так произошло и теперь. Через несколько мгновений все было кончено. Хулиганы в неестественных позах валялись на асфальте. Трое из них даже не шевелились. И только тот, который пытался ударить Цыганкова ножом, корчился и подвывал от боли, держа на весу сломанную руку.

Движением плеч Николай поправил куртку, отряхнулся и подошел к поверженному врагу.

– Никогда не забывай о том, что ты человек. А рука… пусть это будет тебе маленьким уроком. Нож – оружие. А нормальные люди применяют оружие только для самозащиты. Ты ошибся, парень. – С последними словами, полностью успокоившись и удостоверившись, что хулиганы надолго запомнят преподанный им урок, Цыганков уверенным шагом направился к вовремя остановившейся электричке. Через мгновение он уже вскочил на подножку вагона…

Владимир Тимофеевич Ермаков, в определенных кругах Ермак, с утра пребывал не в духе. Последнее время жизнь перестала его радовать.

Вот и сегодня этот козел-шеф набросился на них с Петькой, напарником. «Вы, – говорит, – кто такие? Кто вам дал право рты открывать? Еще раз услышу, и длиннющий список российских безработных пополнится двумя фамилиями. Ясно?!»

Чего уж не понять. Жмотина! Они всего лишь попросили поднять зарплату. Доллар ведь подпрыгнул. А у нас теперь все по нему равняется.

«Ох уж эти бизнесмены – толстые кошельки! Сам в золоте, дом трехэтажный, а на рабочих чихать хотел. Откуда в людях столько жадности? Тут стараешься, в жилку тянешься – и ни черта! Детей прокормить не можешь», – так невесело размышлял Вовка, лежа на потертом стареньком диване.

Ермаков был родом из Сибири. Высоченного роста, с сорок пятым размером ступни, черными кудрявыми волосами и прямым тонким носом – он слегка походил на цыгана. Кто знает, может, текла в его жилах кровь легендарного батьки-атамана, когда-то покорившего Сибирь. Во всяком случае то, что кровь его была не в меру горячей. Вовка испытал много раз. Весной девяносто пятого, вернувшись из Чечни, он такого наговорил начальству, что поданный им рапорт об увольнении был подписан немедленно.

Сначала невыносимо скучал по службе. Привык за долгие годы, да и без дела сидеть надоело. Семья осталась без средств. Тех денег, которые зарабатывала жена, хватало на то, чтобы еле-еле сводить концы с концами. Поэтому уже вскоре Вовка подыскал работу, и через некоторое время понял, что «на гражданке» не так уж и плохо.

«Да, этот хмырь вообще стал зарываться, – продолжал он теперь размышлять. – Днями и ночами дома не живешь, а платить не хочет. И Анька как-то странно себя ведет. Вот натура! Как денежки считать, так она первая, а как на работе пропадаю – плохо! Недовольства, надувания. Нужно пересмотреть отношения, а то дозарабатываешься до того, что семью потеряешь. Поласковей с ней, что ли?»

Диван, клацнув пружинами, застонал под тяжестью заворочавшегося тела.

– Ань, иди, что-то скажу, – пробасил Вовка.

– Чего еще! – донесся из соседней комнаты голос жены. – Говори.

– Нет, я так не могу. Нужно, чтоб ты пришла.

В комнате послышался шелест переворачиваемых рукой страниц, легкий хлопок закрывшейся книги.

Через минуту Анна стояла в дверях и понимающе улыбалась.

– Что еще придумал? – Светло-серые густые волосы спадали до плеч, пухлые розовые губы, живые карие глаза, светящиеся по-озорному призывно.

«Красивая, как и раньше», – подумал Вовка. Вслух нетерпеливо сказал:

– Иди сюда, что стала в дверях.

Аня едва сделала шаг навстречу, как вдруг неожиданно, может потому так пронзительно, зазвонил звонок на входной двери.

«Всегда так, – с раздражением подумал Ермаков, вскакивая с дивана и спеша к двери. – Только чего-нибудь надумаешь – обязательно тебе помешают. Закон подлости!»

Но уже через минуту он, как маленький ребенок, прыгал от радости.

– Тридцать один год, а он сигает, – с иронией в голосе съязвила Анна. Но через мгновение она присоединилась к мужу.

У дверей стоял Николай Цыганков! Или, как сокращенно и ласково называли его Ермаковы – Цын-Цын.

Аня и Владимир засыпали дорогого гостя вопросами:

– Откуда? Надолго ли? Где вообще пропадал столько времени?

А он только виновато улыбался и тоже был очень растроган и рад встрече.

– Да погодите, ребята, дайте хоть в себя прийти!

Гость достал бутылку «Столичной» и две плитки шоколада.

– Спиртное взрослым, а это девочкам. – Он протянул сладости Ане. – Кстати, где они?

– Уже второй день у мамы гостят. Танечка и Манечка так выросли! Ни за что не узнаешь…

Владимир нетерпеливо перебил супругу:

– Человек с дороги, Ань. Давай накрывай на стол, а потом будем разговаривать. Соловья баснями не кормят! О-о-о, а что это у тебя с рукой, пропащая душа?

Разволнованный гость посмотрел на руки. На правой были сбиты пальцы и слегка виднелась запекшаяся кровь.

– Ой, не заметил я. Ничего страшного. Поучил тут немножко пару-тройку негодяев тому, как нужно себя вести.

Вовка заулыбался:

– Узнаю нашего Робина Гуда. Представляю это «немножко»!

Пока Анна готовила праздничный ужин по случаю встречи, мужчины вышли на балкон.

Судьба давно свела вместе этих молодых крепких парней. Познакомились еще в училище. Попали в одну роту. Быстро сдружились. Немногословный, слегка замкнутый Николай и веселый, бесшабашный, с распахнутой душой Вовка – они как бы дополняли один другого. Вместе переносили тяготы и лишения, выпавшие на их долю, вместе радовались успехам, достижениям и вместе мечтали… Мечтали о чем-то возвышенном, о успешной карьере. Вовка иногда любил говорить: «Колян, а здорово звучит: генерал-майор воздушно-десантных войск Ермаков!»

Колян же был поскромнее: «Да ладно тебе, генерал-майор, тут хоть бы до полковника дослужиться».

И оба улыбались, отчетливо осознавая, что сейчас их задача заключается в том, чтобы успешно окончить училище. И это у них неплохо получилось.

Предстояла разлука надолго. Быть может, навсегда. Николая направили служить в ГДР, а Владимира в Псковский ЦШБ. Но друзья связей не теряли и постоянно переписывались.

Пока снова не вмешалась судьба.

Прослужив два с половиной года. Николай затосковал. Однообразие, армейская рутина и серые длиннющие будни нагоняли невыносимую тоску. А ему, молодому здоровому лейтенанту, хотелось действовать, быть на виду. Поэтому, когда услышал, что представитель по желанию набирает молодых офицеров для создания спецподразделения, то зразу же попросился. Уже через две недели Цыганков очутился в ближнем Подмосковье. Всего набралось пятьдесят человек. Среди них оказался Вовка Ермаков, который попал сюда по той же причине, что и Николай. Друзья были очень рады счастливому совпадению.

Но что это за понятия, скажете вы: «по желанию», «попросился»?! И будете абсолютно правы! Потому что для армии подобные выражения совершенно неприемлемы. Так было во все времена. Так было и тогда – в конце восьмидесятых.

Созданием спецподразделения занимались люди одной из многочисленных и могущественных ветвей КГБ. При тщательном отборе кандидатов помимо желания учитывались личная характеристика, физические и моральнопсихологические качества. Вообще, уже через месяц из пятидесяти их осталось всего лишь тридцать. Но это были лучшие из лучших! Даже им, уже прошедшим высшую школу десанта, на первых порах приходилось очень тяжело. Бесконечные тренировки изматывали до предела. Метание ножей, гранат, ориентировки на местности, стрельба из всех видов оружия, прыжки с вертолета на малой высоте и подводные спуски, словом, не было ничего невозможного для этих молодых здоровых парней.

Полковник КГБ Валерий Георгиевич Давыдкин, командовавший отрядом, получившим кодовое название «Стрела», любил повторять личному составу:

– Вы – есть представители народа, который вас вырастил и дал образование. Поэтому каждый боец обязан никогда не забывать об этом. И свято беречь и охранять интересы нашей державы, а это значит – интересы трудового народа!

И они как могли старались оправдать значение этих, выученных наизусть слов. Сотни выездов и вылетов в различные точки СССР. Выполнение наитруднейших операций по задержанию особо опасных преступников, наркоторговцев, валютчиков и прочей нечисти. Через несколько лет у большинства ребят появились правительственные награды, они были повышены в званиях. Но было еще одно…

Им пришлось пережить страшную августовскую ночь девяносто первого. Когда казалось, что в один миг в мире все перевернулось. В течение суток приказы менялись, как в калейдоскопе! Чувствовалось, что надвигается что-то страшное, кровавое и ненужное. Николай и Вовка тогда думали о том, как же легко люди играют чужими жизнями. Думали и вспоминали слова из книги: «война – есть самое чудовищное надувательство…».

Прошли считаные годы и их все-таки втянули в это надувательство века. Грянул декабрь 1994-то! Российские войска вступили в Чечню. Якобы для разоружения засевших на ее территории бандформирований. Это было начало страшной, ужасающей по размерам и чудовищности кровавой бойни. Тысячи молодых пацанов, вчерашних школьников, стали пушечным мясом, мишенями для опытнейших, прошедших многими тропами войны наемников со всего света.

Кто сотворил этот ужас?! Наверняка эти люди до сих пор не поняли, что все было намного страшнее и чудовищнее, чем они думали. Бойтесь! Когда-нибудь потомки узнают о том, что же произошло на самом деле.

Владимир и Николай стали участниками печально известной кампании.

Это случилось в начале января 1995-то. Полковник Давидкин срочно собрал весь личный состав «Стрелы». Шестое января. Пасмурно, шел снег. Николай хорошо запомнил эту дату. На следующий день Рождество.

– Ребята… мужики, – негромкий голос командира звучал отчетливо и твердо. Уже все знали о том, что если Валерий Георгиевич обращается вот так запросто, не по уставу, значит, предстоит нелегкое ответственное задание. Другого они и не ждали. – Понимаю, завтра праздник. Каждому хотелось отдохнуть, побыть с семьей, с друзьями. Но… Вынужден вас огорчить. Завтра в шесть утра отбываем в Грозный. На сборы, – он мельком скользнул взглядом по наручным часам, – уйма времени. Конкретное задание – по прибытии. Вопросы задавайте сразу.

Давыдкин суровым взором окинул строй. Стояла напряженная тишина. Да и о чем они могли его спрашивать? Эни – привыкшие молча и беспрекословно выполнять любые поставленные задачи.

Утром с Внуковского аэропорта поднялся в воздух грузовой ИЛ-76 и взял курс на Моздок.

По прибытии отряд разделился на две группы. Затем был вертолет и ужасный беспощадный бой. До этого бойцы «Стрелы» прошли Нагорный Карабах и Киргизию, но то, что пережили они в Грозном, было ни на что не похоже.

Последнее, что запомнилось Николаю, это голые, подолбанные пулями и осколками мин стены какого-то здания, в котором они находились, раненые ребята и труп Димки Ветрова! Он лежал с оторванными ногами, сжимая в руке автомат. Огромная лужа крови под ним отдавала парком на морозном воздухе.

А Давыдкин хрипло орал в рацию:

– Давайте сюда! Слышите, сюда! Проход только один – серого магазина… не магазин?., мастерская?! Да мне по хрену, что это такое! Только там один путь! Отрежут и всем кранты! Р… раненые?!.. Фу, ты, черт… «Береза», слышишь меня?! Раненых много!.. Есть, говорю же вам!..

Пули жужжали, будто осы, и со смачными шлепками впивались в оштукатуренные стены. Где-то рядом ударил миномет. Дом, в котором они находились, содрогнулся от взрыва.

Полковник продолжал хрипеть в рацию, но на том конце провода его, похоже, не очень-то слышали.

Николай вел автоматный огонь по перемещавшимся между соседними домами фигуркам. Некоторые, падая, вставали и ковыляли в укрытие, некоторые оставались лежать неподвижно. И вдруг в воздухе послышалось противное шипение, переходящее в свист. Резкий хлопок где-то совсем рядом. Цыганков дернулся, выронил их рук автомат и всем телом повалился набок. Резкая боль в голове…

Кровь заливала глаза, лицо. А может, это была уже не кровь?! Он больше ничего не видел и не слышал.

Их тогда спасли невесть откуда взявшиеся танкисты. Из группы в пятнадцать человек осталось всего девять, включая тяжелоранеиных Николая и еще троих бойцов.

Затем был госпиталь и суровый диагноз: «тяжелая форма амнезии, повлекшая истощение и расстройство нервно-сосудистой системы».

Врачи делали все возможное. И чудо произошло. Молодой выносливый организм переборол все последствия тяжелого осколочного ранения. Но воскресшая память не доставила вернувшемуся с того света капитану ничего приятного. И он все чаще и чаще сам себя спрашивал: «Стоило ли вообще бороться за жизнь? Для чего? Если ночные кошмары не дают сомкнуть глаз!»

…Владимир извлек из потайного места пачку сигарет. Оглядываясь, торопливо закурил.

– Вот нахвалился Аньке, что бросил, а сам не могу. Выходит, слово не сдержал.

– Ладно тебе. Ты и мне сколько раз обещал, что ни-ни, – улыбнулся Николай.

– Не могу! Так затянула, зараза, – Вовка тряхнул тлеющей сигареткой, – как магнитом! Но это все мелочи. Ты давай рассказывай – откуда свалился? Чем думаешь дальше заняться?

Ермаков волновался. Зеленоватые глаза его поблескивали в неярких отблесках светящегося окна.

Николай положил руки на железное основание балкона и, вглядываясь в ночные огни Москвы, тихо заговорил:

– Рассказывать особо не о чем. После того боя – госпиталь. Сначала в Моздоке, после в Подмосковье, отсюда часа два езды. Провалялся год и три с хвостиком месяца. Чем заниматься – понятия не имею. Вот, пожалуй, и все рассказы.

– Ну ты даешь! – огорченно выдохнул Вовка. – Два часа езды всего. Не мог сообщить, что совсем рядом. Не по-дружески как-то.

– Да погоди ты с выговорами! Девять месяцев лежал, в потолок смотрел. Совсем ничего не соображал. Как на гом свете побывал! – И тут же, словно извиняясь за резкий тон, Николай добавил: – Потом, когда стал поправляться, решил сюрприз сделать. Ты ж меня знаешь. Вот из госпиталя прямиком к вам.

– Считай, с сюрпризом получилось. Я ведь долго искал тебя, когда вернулся. Первое время никто ничего определенного не говорил. Потом толдычили, что погиб. А я не верил. Когда танкисты нас на броню взяли, ты еще бормотал что-то.

Значит, думаю, выкарабкается. В тебя я всегда верил, не подумай.

– А я и не думаю. И я в тебя верю. У меня два родных человечка на земле осталось – ты да дед Никифор.

– Ему небось тоже не писал?

– Нет. Зачем расстраивать старого. Он и так в последнее время хандрит. Вот теперь поеду домой. Собственной персоной. Надоело на эти рожи генеральские смотреть. Столько ребят положили! Лучших ребят!

Вовка молча выслушал товарища и, швырнув с балкона окурок, слегка удивленно спросил:

– И чего собираешься делать в своем Кульково, со своей-то профессией?

Николай резко повернулся – глаза в глаза.

– А какая она – наша профессия?! Людей убивать! Ты никогда не думал над этим?

Ермаков смутился.

– Почему же только это? Теперь в охране приличные деньги платят. Люди, знаешь, сколько всего имеют?! И все нужно охранять. Я вот устроился к одному мужичку. Он хоть и жадина, но, в принципе, договориться можно.

Цыганков на минутку задумался. После сказал:

– Нет, Вова. Не за тем я в Москву ехал, чтобы шею гнуть на этих новых хозяев жизни. Перевернулось все с ног на голову! Да я не против них, но и не с ними. Нищеты кругом! Банды! А они жируют. Ну, понимаю, захотели в капитализм – так зачем друг другу глотки грызть? Ненавижу! Все ненавижу! – Он на мгновение умолк, а затем с грустью продолжил: – А то, о чем мы с тобой мечтали, растаяло, ушло! Как сказал поэт: «как с белых яблонь дым»! Я в свои тридцать один так нахлебался, до конца жизни хватит! Хочу успокоиться, отдохнуть. Нормальной жизни хочу в конце концов! Только как теперь? То Рождество в Грозном покоя не дает. Димка снится, ребята. – тихий голос Николая немного дрогнул. – Извини, разволновался. Давай сегодня больше не будем о грустном.

Но Вовка, до того момента молча слушавший товарища, все-таки немного сорвался:

– Думаешь, я железный! Мне тоже этого всего не забыть. Только никуда его не денешь!

После этих слов наступила гнетущая тишина. Они сидели бок о бок и прислушивались к ночной жизни огромного мегаполиса. Разговоры уже были ни к чему. Они по-прежнему друзья и по-прежнему верят друг другу. А это уже очень немало.

Вскоре Аня позвала их к столу.

Ужин затянулся далеко за полночь. Никто не хотел спать. Ермак играл на гитаре. И они все вместе потихоньку, чтобы не мешать соседям, пели свои любимые песни. Вспоминали годы юности, учебу.

Наутро Вовка и Николай проснулись очень поздно. Цыганков, лежа под оранжевым верблюжьим одеялом, уловил доносившийся из кухни аппетитный запах. «Кажется, пироги с капустой!»

Увидев прошедшего в ванную мужа, Анна ласково позвала:

– А, сони, проснулись! Давайте, приводитесь в порядок и на кухню. Пирожки свеженькие, только с огня.

Николай, пригревшись под одеялом, вдыхая ароматный запах печеного и слыша нежный голос Анны, подумал: «Счастлив Вовка! Дом, дети, прекрасная жена, уют. Что еще нужно человеку? Ведь и у меня могло все это быть. Могло…»

Через пятнадцать минут они уже сидели за столом. Пили чай с пирогами.

– Так ты всерьез реттгил уехать? – спросил Вовка.

– Да. Наверное, сегодня же. – ответил Цыганков.

– Ну вот, – обиженно удивилась Анна, – вчера обещал погостить с недельку, а теперь назад пятками! Нет-нет, слово нужно держать.

– Ребята, сейчас такое время. Не хочу вас обременять… – Он хотел добавить что-то еще, но Анна быстро перебила:

– Все! Никаких разговоров. Хотя бы до конца недели побудешь. Завтра мама девочек привезет. Они по тебе уже соскучились.

Он отпил маленький глоточек чая. Немного смущенно глянул на Вовку. Тот только улыбался и утвердительно кивал кудрявой головой. Так Николай загостился у Ермаковых еще на целых четыре дня. Танечка и Манечка были близняшками, семи лет от роду. С черными вьющимися (как у отца) шевелюрами и блестящими озорными глазенками.

Коля по-настоящему любил детишек друга. Гуляя по Москве, он в неограниченном количестве покупал им шоколад, мороженое и жвачки.

– С учебой у вас как, девочки? – пытался изобразить строгость Цыганков. – А то, может, не стоит мороженым кормить озорниц?

– Что ты, что ты, дядь Коль! Мы отличницы, – смущались близняшки. И Таня, которая была на десять минут старше сестры, вдруг со всей серьезностью выдала:

– Мы всегда будем отличницами. А придет время – поступим в университет!

– Да, молодцы! – хвалил сестер Цыганков. А сам вспоминал, как когда-то давно дед Никифор говорил одному маленькому мальчику с черным блестящим ранцем: «Грамотным оно, Колюшка, лучше».

Когда они возвращались с прогулок. Аня, замечая в руках дочерей новые игрушки и слыша их радостный заговорщический смех, улыбалась и с напускной строгостью ворчала:

– Избалуешь мне детишек, друг ситцевый, а потом уедешь. С ними и так сладу никакого.

Владимир только молча усмехался. Он был очень рад тому, что между Николаем и его девчушками складываются по-настоящему добрые, теплые отношения.

И вот наступил день отъезда. Танечка и Манечка с утра, попрощавшись с дядей Колей, убежали в школу. Взрослые присели на кухне за чашкой чая.

– Вот и погостил. Теперь вы ко мне, господа Ермаковы. – Озорно подмигнул Николай Вовке. – Рыбалку организуем. А раки у нас какие водятся!

– Господа, да не совсем. Может, на поездку как-нибудь наскребем, – поддержали друг дружку супруги. – Постараемся выбраться. А ты не забывай, пиши.

Они говорили о чем-то еще, но мысли Николая были уже там, далеко, за тысячу километров от Москвы. Настоящее облегчение он почувствовал только тогда, когда ехал на метро к вокзалу. Уже скоро он покинет этот шумный бетонный кошмар. Глядя сонным взглядом на натолкавшийся в вагон народ, Цыганков устало подумал: «Скорее бы в поезд. Хватит – навоевался!»