Текст книги "Библиотека драматурга. Часть 2"

Александр Образцов
Библиотека драматурга. Часть 2

Советы драматурга (2)

Каждый актер имеет свой предел понятия.

Предел понятия режиссера не должен превышать актерский. Но и не должен открываться актеру. Режиссер должен умереть, но не выдать этой тайны.

Предел понятия драматурга должен быть в облаках. Сам драматург не должен быть явлен театру. Даже на премьере. В крайнем случае, он должен быть в Ялте по болезни.

О деньгах драматург не имеет права интересоваться. Когда ему подготовят договор, он должен молча прочесть и отодвинуть бумагу. Только через агента. Пьеса бесценна.

Известное заблуждение о драматургах и актрисах невозможно опровергнуть, потому пусть оно живет. Это придает скучной фигуре монументальность.

Поднятая целина

Давыдов, Нагульнов, Разметнов сидят за столом в правлении. Керосиновая лампа жёлтым, тифозным светом освещает их задумчивые лица. Какая-то собака вдали, на окраине хутора лает-лает, а потом и взвоет.

Давыдов. Себе.

Нагульнов. Казна.

Давыдов. Здесь больше.

Нагульнов. Покажь.

Давыдов. Возьми на веру, товарищ дорогой.

Нагульнов (хрипит). Покажь, говорю!

Давыдов. Я тебя на парткомиссию отправлю, хоть ты и есть краснознаменец и секретарь ячейки! Факт!

Разметнов. Не надо, Макар…

Нагульнов медленно поднимается, хватая воздух перекошенным ртом, неуловимым движением бросает руку в карман шинели и бьет через сукно по окнам. Собака стихает.

Давыдов. Вот так. Проиграл ты свою кобылу. Раздай, Разметнов.

Разметнов тасует, сдает по карте, подрезает колоду.

Давыдов. Что в банке?

Разметнов и Нагульнов переглядываются.

Разметнов (нерешительно). Пять борон осталось…

Давыдов (багровея). Это ты… мне?! Мне… пять борон?.. Ты посмел… имущество колхоза?!..

Жуткое молчание.

Нагульнов (торопливо). Это он, товарищ Давыдов, не подумав… Пяти борон-то давно уж нет… В колхозе, точно…

Давыдов (грохает кулаком по столу). Так что ж ты мне… народное добро всучить пытаешься?!

Разметнов. Так ведь, товарищ Давыдов, родной ты наш… ты ж всё, подчистую… Нет уж у нас… кроме лампасов-то… не осталось ничего!

Входит Лушка с телом сухого литья и шалью на плечах.

Лушка. Врёт.

Давыдов. А-а! (Разметнову.) Слыхал? Я тебя счас к стенке буду ставить, потому что ты есть вражий…

Лушка. Да нет, Семён. Ты не понял. Вы на меня сыграйте. А то мне дюже скучно.

Пауза.

Давыдов. Ты, Лушка, не корова, чтоб на тебя играть. Пользы от тебя колхозу никакой.

Лушка. А ты для себя сыграй.

Давыдов. Для себя мне, Луша, ничего не нужно.

Лушка. Ой! А ночью мне в ухо дышал? Задышит, задышит!

Давыдов (бледнея). Ты, Луша, меня не выводи – а то у меня рана откроется в паху.

Разметнов (озабоченно). Что ж за рана у тебя, товарищ Давыдов? А то у нас есть…

Лушка. Да грыжа у него! Двусторонняя!

Давыдов (грохая кулаком по столу). Ставь её в кон! Карту! Ещё! Себе!

Разметнов (сдает себе две карты, бледнеет). Очко…

Давыдов. Здесь тоже!

Нагульнов. Банкомета очко…

Давыдов. Это кто вам сказал? Я эти кулацкие разговорчики!..

Лушка (ласкаясь). А ты им покажь, Сёма… Покажь… И пойдем за занавеску… (выхватывает карты). Вот вам! Глядите!

Разметнов. Перебор…

Нагульнов. Точно, перебор! Так ты ж, товарищ Давыдов, весь хутор у нас сжулил!

Давыдов (прыгая в угол, выхватывая лимонку). Всех разнесу!

Нагульнов (прыгая в другой угол, выхватывая наган). Перестреляю всех к такой матери!

Разметнов (прыгая в третий угол, хватая скамейку). Живым не дамся!

Лушка (восхищённо). Ну – чисто георгиевские кавалеры!

Отбрасывает шаль. Орудия убийства медленно опускаются вниз. Собака на окраине хутора начинает лаять. Затем воет. Коллективизаторы молча бросаются к двери, выбегают в ночь.

Лушка (растерянно). От гопники… От мерины партейные! Ишаки! Истэблишменты!

Закутывается в шаль. Застывает.

С окраины хутора раздается пальба, взрывы гранат. Собачий вой стихает.

Через некоторое время приближается хоровая песня в стиле «Статус кво».

Вваливаются компанией, в обнимку Яков Лукич, Половцев и Лятьевский. Не обращая внимания на Лушку, садятся за стол. Керосиновая лампа жёлтым, тифозным светом освещает их. Половцев сдает карты.

Лушка. Сыграйте на меня, господа хорошие. Дюже скучная у вас держава. Выть хочется.

Начинает выть.

Белогвардейцы, отложив карты, присоединяются к вою. Убитые лица Давыдова, Нагульнова и Разметнова приникают с той стороны к стеклу и тоже воют.

Затем к ним присоединяется и собака на окраине хутора.

Молодая гвардия

Действие происходит у ствола взорванной шахты.

Кошевой. Прощай, Любка!

Любка. Прощай, комиссар. Береги себя.

Громова (с упрёком). Люба, в такой момент.

Любка. Ах, Улька! Ведь я ж ему, дураку, когда ещё предлагала. «Береги, говорит, честь смолоду». И шо теперь с этой честью?..

Тюленин. А шо ж мне не предлагала?

Любка. А тебя я любила.

Тюленин. Тю! А мне, значит, не надо, да?

Громова. Тише. Немец слушает.

Кошевой. Твоя очередь, Серёга.

Тюленин. Нет, ну я не знаю!.. Значит, Серёга пойдет, Серёга все сделает, Серёга свой парень, а мы пока поговорим, как папа с мамой в темноте, так, что ли?.. Ух ты, курва!

Любка бьет Тюленина по морде. Тюленин отвечает. Громова становится между ними и Любка, не желая того, хлещет её по великолепной щеке.

Кошевой (кричит). Слушать меня!.. Комсомолец Тюленин, стать смирно!

Тюленин. Я тебе стану, гнида!

Начинает гонять Кошевого по узкой площадке. Громова утешает рыдающую Любку.

Оберштурмбанфюрер. Следующий. Шнеллер. (Читает.) Тю-ле-нин. Тю-ленин? Вас ис дас? Ви ест киндер Ленин? Что ест Тю? Отвечайт!

Тюленин (останавливаясь). Вот это молоток. Ну и фашист. Не ожидал! Тю-ленин! Урра!

Прыгает в пропасть.

Громова (склоняясь над пропастью). И я тебя любила, Сергей! Прости!

Тюленин, подброшенный изумлением, возвращается из бездны.

Тюленин. Это ты, Ульк?

Громова. Я! Да! Я не хочу быть комсомолкой! Я хочу тебя, Сергей!

Тюленин (оберштурмбанфюреру). Ты! Понял? Тю – это значит: плевать я хотел, и так далее! Давай быстро, Ульк.

Сбрасывает одежду. Громова также поспешно освобождает великолепное тело.

Кошевой. Ребята! Это же разложение! Это разоружение перед лицом врага! Комсомолка Громова!

Громова. Летим, Сергей!

Обнявшись, Громова и Тюленин прыгают в ствол.

Оберштурмбанфюрер (подбежав к краю). Тшорт! Ну и красотка!

Любка. А я не хуже! (Сбрасывает одежду, освобождая прелестную фигуру). Подохни, фашист, и остолбеней! «Шаланды полные кефали…»

Ступает в пропасть. Кошевой и оберштурмбанфюрер смотрят друг на друга, чешут затылки.

Оберштурмбанфюрер. Что, больше не осталось? Сдохнуть можно от огорчения.

Кошевой. Так сдохни!

Мгновенно скинув одежду, оказывается очаровательной комсомолкой. Ласточкой летит в пропасть.

Оберштурмбанфюрер. Стойте!.. Нет, я помру, потому что не пойму. И не пойму, потому что помру. О, майн готт, что за народ! Что за язык! Что за живот у этой комсомолки!

Сбрасывает форму и стреляет себе в висок из парабеллума.

Лолита

Жених забивает гвоздь в стену, промахивается, бьет по пальцу, воет, пряча руку между ног. Лолита достает её оттуда, дует, приговаривает что-то, затем прячет между своих ног.

Входит Г.Г.

Г.Г. Шлюха!

Лолита (быстро). Старый козёл!

Жених. Ты что, рехнулась?

Лолита. Не твоё дело.

Г.Г. Убери руку, шлюха!

Лолита. Не твоё дело, папочка.

Жених. Кто-нибудь мне объяснит?.. Дай сюда руку.

Лолита. Не дам.

Г.Г. Ах, не дашь!

Хватает молоток.

Г.Г. Не дашь!.. Не дашь!.. Не дашь!..

С каждым новым возгласом бьёт молотком по своим пальцам на стене.

Жених. Что он делает?! Кто он такой?.. Вот так семейка!..

Лолита выпускает его руку, смотрит на Г.Г…. Грудь её высоко вздымается, губы приоткрываются, глаза наоборот…

Г.Г., прикончив пальцы и суставы на левой руке, бьет молотком по колену, по лбу и т. п.

Все глубоко несчастны, но испытывают непрекращающийся оргазм.

Самые главные в мире

Го Можо. Давайте станем самыми главными в мире!

Кортасар. Да. Это было бы справедливо.

Натали Саррот. Бэ-э-э!

Борис Пастернак. Да. Но это не требует доказательств.

Го Можо. Как же не требует? Вы попробуйте убедить Мао Цзедуна!

Эзра Паунд. М-э-э-э!

Кортасар. Ночью Сена красива, как Хулио Кортасар в зеркале старого отеля с полутемными…

Го Можо. Вы уклоняетесь от темы!

Кортасар….дубовыми фиговинами… Но нельзя говорить под руку художнику! Вы хоть раз говорили под руку биллиардисту?

Го Можо. У нас в Китае бильярд запрещён Уставом партии.

Натали Саррот. Правильно. Браво, господин Лю-Шаоци!

Го Можо. Я ходил играть в бильярд в советское посольство в половине одиннадцатого. Улочки Бэйпина, тогда ещё мощеные диабазом, маслянисто сверкали под луною, по ним стремительными чёрными тенями проносились изумрудные коты…

Эзра Паунд. У меня украл.

Го Можо. Нет, это я сам написал! По-китайски!

Борис Пастернак. Товарищи, давайте решим тот вопрос, а потом будем ругаться.

Кортасар. Давайте выберем Пастернака председателем собрания.

Борис Пастернак. Я стесняюсь.

Натали Саррот. Давай! (Свистит.) Русского в председатели! И пусть Черчилль проглотит свою сигару! (Свистит.)

Го Можо. Я, конечно, не против… Но… китайская культура…

Натали Саррот. И Го Можо выберем! Сопредседателем! (Свистит.) Пусть Сталин откусит козырек у своей фуражки!

Кортасар. В таком случае… Да.

Натали Саррот. Нет, я этого аргентинца не предлагаю.

Эзра Паунд. А что? Получается тройка. Садись, Хулио, садись. (Кортасар садится в президиум.) А теперь они нам головы отвинтят, Натали.

Натали Саррот. А мы отсюда уйдём и всё.

Борис Пастернак, Го Можо (вместе). Как это вы уйдёте?

Эзра Паунд. Вот. Я сказал.

Натали Саррот. Ну, ладно. Ну, чего вы. Сейчас встали и пошли. (Эзре Паунду.) Пошли.

Эзра Паунд. Пошли.

Натали Саррот. Что же ты не встаёшь?

Эзра Паунд. Ты же предложила.

Натали Саррот. Ну и что. Я женщина.

Эзра Паунд. А им на это, знаешь…

Натали Саррот. При чем тут они? Это ты должен встать, потому что я женщина.

Эзра Паунд. Откуда я знаю, куда ты собралась.

Натали Саррот. Да никуда! В жопу!

Борис Пастернак. Не ругайтесь. Нехорошо.

Натали Саррот. Заткнись! Я тебя выбрала! Я тебя и отзываю!

Борис Пастернак (президиуму). Предупредим?

Го Можо. Наши народы, мадам Саррот, имеют долгие традиции бытовых запретов, поэтому китайская культура…

Натали Саррот. Да пошла она в жопу, твоя культура! (Эзре Паунду.) Пошли из этой рыгаловки.

Эзра Паунд. Пошли.

Натали Саррот. Ну, так вставай!

Эзра Паунд. А ты?

Натали Саррот. Я женщина!

Кортасар. Только внешне.

Натали Саррот. Ну, на то, чтобы выцарапать кое-что этому аргентинцу…

Го Можо. Второе предупреждение, товарищи.

Кортасар. И последнее.

Эзра Паунд (Натали Саррот). Тихо! Сиди тихо! Ты разве не видишь, что они…

Го Можо. Паунду, этому мистеру, первое, как я полагаю?

Тишина.

Эзра Паунд. Можно нам… посоветоваться?.. Товарищи?

Тройка вполголоса обменивается мнениями.

Борис Пастернак. Да. Конечно. Но не вставая.

Эзра Паунд. Спасибо. (Натали Саррот.) Натали, у тебя есть помада?

Натали Саррот. Есть. Зачем?

Эзра Паунд. Дай, пожалуйста.

Натали Саррот лезет в сумочку.

Кортасар. Э-э, ну-ка, – без шуток!

Натали Саррот. Да какие там шутки?

Вытаскивает израильский автомат «узи» и расстреливает президиум.

Эзра Паунд. Ты мне обещала помаду.

Натали Саррот подаёт ему помаду. Эзра Паунд рисует на лбах убитых красные звезды.

Эзра Паунд. Смотри, – она уже кончается.

Натали Саррот. Ничего. Сегодня у нас ещё (заглядывает в книжечку) Манн, Томас. И два испанца. Хватит.

Эзра Паунд. Тогда хватит. Испанцы худощавые.

Натали Саррот. Но лбы у них бывают.

Уходят. Звучит «Болеро» Равеля. Борис Пастернак просыпается. Он мокр.

Входит Натали Саррот с чашкой кофе. Ставит на столик. Уходит. Чашка взрывается. Борис Пастернак гибнет вторично. И уже не придумать как его воскресить. Что уж тут говорить о каком-то Го Можо! И об остальных 58243 членах Союза Писателей СССР. Единственное, что постоянно повторяется – так это «Болеро». И под него катают англичане… как их… Ну, понятно. Потом Натали Саррот и их убирает, потому что иначе пьеса никогда не кончится. А Натали спешит в магазин, за помадой.

Дорого же ей обходится борьба с космополитизмом!

Кумпания

Долина в дыму. Там идет сражение. На высотке у полевого телефона Михарьков, Воняев, Осетров, труп Председателя – весь Союз кусателей в сборе.

Вбегает Прозалик.

Прозалик (радостно). Евреи кончились!

Союз кусателей (одновременно). Как? Как кончились?!

Прозалик. Все кончились! Разъехались! Сбёгли! Залегли!

Михарьков. Ты это…

Воняев. Ты это зачем тут…

Осетров. Ты это зачем тут бузу гонишь?

Хватаются за револьвер.

Союз кусателей. Да ты понимаешь, что я тебя сейчас?..

Труп председателя. К стенке его! К стенке!

Прозалик. Так я хотел… обрадовать…

Михарьков. Обрадовать!

Воняев. А с кем ты там в долине…

Осетров….боевых действий…

Воняев….воевать будешь – ты об этом подумал?

Союз кусателей. Ты сам в таком случае…

Труп председателя. Будешь евреем. Это понятно.

Воняев. Пока не найдешь трёх евреев, можешь не приходить! Расстреляю! И – беречь их! Беречь! Как… неугасимую свечу!

Прозалик убегает. Союз кусателей смотрит в бинокль на дымящуюся долину. Труп Председателя ковыряет в носу.

Снова вбегает Прозалик. С ним трое неизвестных.

Прозалик. Вот! Нашёл!

Воняев. Молодец. Быстро работаешь. Как национальный конфликт. Фамилии?

Прозалик. Плитик. Рымаурк. И Кюэт, – это дурачок, не обращайте внимания.

Союз кусателей. На позиции!

Колонна уходит. Бой продолжается. Томительное ожидание. Победа всё не идет.

Михарьков. Пойду гляну.

Уходит.

Воняев. Да… Надо бы Михарькова одного не пускать. Сбежит? А?

Осетров. Да и тебя опасно без провожатых.

Взявшись за руки, сбегают с горки. Дым рассеивается. По долине ходит задумчивый труп Председателя: он задумал на рассвете рыбалить на реку Иордан. Бедняга, никак не может встать по будильнику. Так и ходит, мучается до рассвета.

Пятиклассник Комаров

На сцену вбегает Первоклассница с бантами, в белом передничке.

Первоклассница (читает). Действующие лица:

АНТОНИО ГРАМШИ

ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ

АДА ВАСИЛЬЕВНА КОСОПУЗОВА

ЖОРА – сукин сын

ПЁТР ПРОСКУРИН

НЕИЗВЕСТНЫЙ

ДВОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ В ПЛАЩАХ

ЖАННЕТ

ГАБРИЭЛЬ ГАРСИЯ МАРКЕС (в маске)

СОБАЧИЙ ДОКТОР

МИНКИН-ЗАПРЯГАЙЛО, конюх

ВИННИ МАНДЕЛА

ЧЕТВЕРО НЕИЗВЕСТНЫХ С ТЕННИСНЫМИ РАКЕТКАМИ

ПРИМАКОВ, академик

ТЕНЬ КРЕТИНА

ЗУБ

ЛАССАЛЬ

УЛЬЯНОВ (Ленин)

УЛЬЯНОВ, актёр театра и кино

УЛЬЯНОВ, Петр, живодёр г. Острогожска

САША ПУПСИК, студентка ГИТИСа

ПЯТИКЛАССНИК КОМАРОВ, её брат

АДА ВАСИЛЬЕВНА КОСОПУЗОВА, их мать

ПЁТР ПРОСКУРИН, их отец

АНТОНИО ГРАМШИ, итальянский революционер, портрет которого висит на стене в комнате Саши Пупсик

ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ, прежний владелец квартиры, от которого остался висящий на стене портрет Антонио Грамши

ЖОРА – сукин сын

ЖАННЕТ, его подруга

ПРИМАКОВ, член Президентского совета

ЗУБ, телевизионное изображение

НЕИЗВЕСТНЫЙ, ДВОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ В ПЛАЩАХ, ЧЕТВЕРО НЕИЗВЕСТНЫХ С ТЕННИСНЫМИ РАКЕТКАМИ, также телевизионные изображения

ГАБРИЭЛЬ ГАРСИЯ МАРКЕС (в маске),

МАГОМЕДОВ, знакомый Саши Пупсик, студент Литинститута

СОБАЧИЙ ДОКТОР, персонаж чужой пьесы

МИНКИН-ЗАПРЯГАЙЛО, конюх, персонаж радиопьесы

ЛАССАЛЬ, сборщик бутылок

ВИННИ МАНДЕЛА, его подруга, трезвой не бывает

УЛЬЯНОВ, Пётр, живодер г. Острогожска в конце 18 века

УЛЬЯНОВ (Ленин), его правнук

УЛЬЯНОВ, актер театра и кино, председатель СТД РСФСР, педагог Саши Пупсик

ТЕНЬ КРЕТИНА, тень пятиклассника Комарова в мыслях Магомедова

Место и время действия – наши дни! Над Миром нависает Тень Кретина! Спектакль окончен, дорогие зрители! Автор пьесы пятиклассник Комаров, а я его младшая сестра Елена! До свидания! Не упадите с крыльца! Там Магомедов помочился!

Убегает.

Буря оваций, все встают. Постепенно театр пустеет. Входит Лассаль и начинает собирать пустые бутылки по рядам. На сцене храпит Винни Мандела.

Все персонажи неожиданно вываливают на сцену и начинают бить Магомедова. Тот срывает маску… Боже! Это ГАБРИЭЛЬ ГАРСИЯ МАРКЕС!

Венедикт Ерофеев. На кабельных работах осенью 69 года

(Премьера в театре Приют комедианта в Петербурге и театре Maralam (Цюрих, Швейцария)

Действующие лица

Веничка

Женщина

Она

Разделение действующих лиц условно и предназначено для сцены, так как все три персонажа как бы три сущности одного Ерофеева.

Пролог

Траншея. Темно.

Из траншеи появляются три человека.

Женщина поет. Веничка подвывает. Она также участвует.

Женщина. Я предупреждаю, особенно девушек, что главу «Серп и молот» – «Карачарово» следует пропускать, не читая, поскольку за фразой «И немедленно выпил» следует полторы страницы чистейшего мата.

Она. Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян.

Веничка. Они вонзили мне шило в самое горло… Я не знал, что есть на свете такая боль. Я скрючился от муки, густая красная буква «Ю» распласталась у меня в глазах и задрожала… И с тех пор я не приходил в сознание… И никогда не приду.

Женщина (кричит). Ка-бе-ель!

И эхом отзывается: «Ка-бель… Ка-а-бель…»

Кабельные работы. Мучительный танец, напоминающий группу «Лаокоон».

Затем все трое присаживаются к огоньку, разливают на троих.

Веничка. Во благо себе пьем или во зло?

Она. Во благо.

Женщина. Во благо.

Чокаются. Пьют. Пауза.

Она. Все говорят… все говорят… все говорят…

Женщина. Но правды нет и выше.

Веничка. Все говорят: Кремль, Кремль, ото всех я слышу про него, а сам ни разу не видел… Сколько раз уже – тысячу раз! – напившись или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало – и ни разу не видел Кремля!

Она. Вот и вчера опять не увидел, и не так, чтобы очень пьян был…

Курский вокзал

Веничка. Я пошел в центр, потому что у меня всегда так, когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал. Мне ведь, собственно, и надо было идти на Курский вокзал, а не в центр, а я все-таки пошел в центр, чтобы на Кремль хоть раз посмотреть: все равно ведь, думаю, никакого Кремля я не увижу, а попаду прямо на Курский вокзал.

Она. Обидно мне теперь почти до слез. Не потому, конечно, обидно, что к Кремлю так вчера и не вышел. Это чепуха: не вышел вчера – выйду сегодня. Обидно вот почему: я только что подсчитал, что с улицы Чехова и до этого подъезда я выпил еще на шесть рублей – а что и где я пил? во благо себе пил или во зло? Ведь не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или наоборот?

Веничка. Садовое кольцо, Садовое кольцо…

Женщина. Ничего, ничего, – закройся от ветра и потихоньку иди. И дыши так редко, редко. Так дыши, чтобы ноги за коленки не задевали. И куда-нибудь да иди. Все равно куда. Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал; если направо – все равно на Курский вокзал. Поэтому иди прямо, чтобы уже наверняка туда попасть… О, тщета!

Она. О, эфемерность!

Веничка. О самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов!

Женщина, Она. Иди, Веничка, иди.

Иди

Веничка. В человеке не одна только физическая сторона: в нем и…

Она. Духовная сторона есть – больше того – есть сторона…

Женщина. Мистическая, сверхдуховная…

Веничка. Ну, вот, я же знал, что говорил: пойдешь прямо – обязательно попадешь на Курский вокзал… Я лучше прислонюсь к колонне и зажмурюсь, чтобы не так тошнило.

Женщина. Конечно, Веничка, конечно…

Она. Зажмурься, чтобы не так тошнило.

Веничка. О! Узнаю! Это опять они! Ангелы Господни! Это вы опять?

Женщина, Она. Ну, конечно, мы!

Веничка. А знаете что, ангелы?

Женщина, Она. Что?

Веничка. Тяжело мне…

Она. А ты походи, легче будет…

Женщина. А через полчаса магазин откроется…

Она. Водка там с девяти, правда…

Женщина. А красненького сразу дадут.

Веничка. Красненького?

Женщина. Красненького.

Веничка. Холодненького?

Она. Холодненького, конечно…

Веничка. Вы говорите: походи, походи… Вы же сами знаете, каково в моем состоянии – ходить!

Женщина. А ты вот что: ты зайди в ресторан вокзальный, там вчера вечером херес был.

Она. Не могли же выпить за вечер весь херес!

Веничка. Да, да, да. Я пойду. Я сейчас пойду, узнаю. Спасибо вам, ангелы.

Женщина. На здоровье, Веня…

Она. Не стоит.

Веничка. Какие они милые!..

Ресторан

Она. Спиртного ничего нет!

Веничка. Он посмотрел на меня, как на дохлую птичку…

Женщина. Нет ничего спиртного!

Веничка….или грязный лютик.

Женщина. Будете что-нибудь заказывать?

Веничка. У вас что – только музыка?.. Это ведь на самом деле Иван Козловский. Я сразу узнал. Мерзее этого голоса нет.

Она. Все голоса у всех певцов одинаково мерзкие, но мерзкие у каждого по-своему.

Женщина. Почему только музыка? Бефстроганов есть. Пирожное. Вымя.

Веничка. Хересу, пожалуйста, восемьсот грамм.

Женщина. А хересу нет.

Веничка. Интересно – вымя есть, а хересу нет.

Женщина. А хересу нет.

Веничка. Царица небесная! Ведь если верить ангелам, здесь не переводится херес!

Она. Спиртного ничего нет!

Веничка. Ну… Я подожду… Когда будет…

Женщина. Сказано же тебе русским языком – нет хереса!

Уходит.

Веничка. Я вслед этой женщине посмотрел с отвращением… В особенности на белые чулки безо всякого шва. Шов бы меня смирил, может быть, разгрузил бы душу и совесть…

Она. Кому здесь хереса?

Веничка. Да ведь я… почти и не прошу. Ну и пусть, что хересу нет, я подожду… я так…

Она. Это как то есть «так»?.. Чего это вы «подождете»?!

Веничка. Да почти ничего… Я ведь просто еду в Петушки, к любимой девушке… Ха-ха! К любимой девушке! Гостинцев вот купил… Я ведь из Сибири, я сирота… А просто чтобы не так тошнило… хересу хочу.

Она. Жди, жди… Дождешься… Будет тебе сейчас херес!

Выбрасывают Веничку.

Женщина. Отчего они все так грубы?

Она. И грубы-то, подчеркнуто грубы, в те самые мгновения, когда нельзя быть грубым, когда у человека с похмелья все нервы навыпуск…

Веничка….когда он малодушен и тих! Почему так?! О если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом… как хорошо бы…

Женщина. О пустопорожность!

Она. О звериный оскал бытия. Поезжай, поезжай в Петушки! В Петушках твое спасение и радость твоя. Поезжай.

Веничка. Петушки это место, где не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой ни летом не отцветает жасмин. И первородный грех – может он и был – там никого не тяготит.