Текст книги "Год Быка"

Песни Жана Татляна нравились сразу, с первых аккордов. Под них очень хорошо мечталось, что было одним из основных занятий советской молодёжи.

Чем Жан Татлян сразу очаровал весь народ, все слои населения? В чём его феномен?

А тем, что он пел песни для всех возрастов. И для влюбчивой молодёжи, у которой всё ещё впереди, и для проживших нелёгкую жизнь пожилых людей, живущих теперь во многом воспоминаниями о своей молодости.

Более того, его песни были и под разное настроение. Недаром Платон в молодости использовал их, чтобы за несколько минут поменять своё настроение от упадническо-лирического, меланхолического, до оптимистического, возбуждённого, энергично-работоспособного.

Жан очаровывал всех не только тем, о чём он пел, – о встречах и расставаниях, о счастливой и несчастной любви, о радости и печали, – но и тем, как он пел. Всем казалось, что данную песню и нельзя было спеть по-другому. Настолько были выверены и слова, и мелодия, и тембр голоса, и его интонация, настроение певца, в конце концов, включая и его поведение на сцене.

И ещё неизвестно, что больше влияет на подвиги и творчество, на продолжение борьбы и поиски: радость или грусть, победы или поражения, надежды или разочарования, счастье или несбывшиеся мечты.

А сколько светлых и добрых мыслей и идей родили его песни в головах его слушателей. В их числе, конечно, был и Платон. Их давно, на расстоянии, незримо что-то объединяло.

Платона и Жана объединяло не только то, что их отцы родили их уже в зрелом возрасте, соответственно наделив разнообразными талантами, но и то, что оба они умели и любили работать не только головой, но и руками, в частности, столярничать и огородничать.

Между родителями Жана была разница в двадцать лет, между родителями Платона – восемнадцать.

И оба они были людьми с одной стороны неиссякаемо оптимистичными, добрыми и общительными, с другой стороны – людьми свободолюбивыми и независимыми, во всяком случае, творческими – то есть, одинокими волками, но в душе аристократами.

И вот, спускающийся по лестнице кумир появился! Ещё на расстоянии Платон громко спросил:

– «Жан Арутюнович! А можно у Вас взять автограф?!».

– «Конечно!» – услышал Платон давно знакомый ему доброжелательный голос с еле различимым акцентом.

Жан Арутюнович прошёл через пресловутую магнитную рамку, повернулся к Платону и, поставив гитару между своих ног, не отпуская своё сокровище, спросил немного растерявшегося поклонника:

– «А кому написать? Как Вас зовут?».

Платон заранее приготовил открытую страницу программки, на которой было обращение «Моим друзьям» и девственную, уникальную, шариковую авторучку – трёхгранную, ярко зелёного цвета. Поэтому задержки не произошло. На столике охраны маэстро уже ожидало место для автографа и «священная ручка».

– «Платон Петрович Кочет!» – последовал привычный ответ.

Но тут же он спохватился:

– «Пишите Платону!».

Жан Арутюнович так и сделал, аккуратно написав внизу страницы – Платону, и более размашисто, но кратко расписавшись.

Только он снова поднял свою гитару, как Платон остановил его новой просьбой:

– «Жан Арутюнович, извините! А можно пожать Вашу мужественную руку?!».

Тот приветливо улыбнулся, внимательно вглядываясь в голубо-зелёные глаза Платона своими миндальными, почти чёрными, ласковыми глазами, чутко ответив:

– «Конечно можно!».

И они обменялись крепким, тёплым мужским рукопожатием. Пока Платон сиял от счастья, Жан Арутюнович одной рукой уже открывал дверь в тамбур. Кочет тут же подскочил сзади, придерживая дверь, защищая гитару и её хозяина.

Постояв немного на улице и наблюдая, как его кумир фотографируется с очередным поклонником, прощается с организаторами концерта, и садится в автомобиль для поездки на Ленинградский вокзал, счастливый Кочет полетел в свой курятник.

Дома он долго рассказывал, понявшей опоздание мужа Ксении, о встрече со своим единственным в жизни кумиром, шутливо заключив:

– «Я теперь правую руку мыть не буду!».

Но та, уже сонная, не поняла общеизвестной шутки в исполнении мужа, подвергнув того необоснованной критике.

На следующий день, после лыж в субботу вечером, Платон по телефону отчитался о встрече с Татляном перед Александром и Егором с Варварой, на что та, тоже давняя его почитательница резюмировала:

– «А Татляна любят люди с тонким вкусом, как и он сам!».

На что Платон сообщил Егору:

– «А мне жена знаешь, что сказала! Вы с Татляном два сапога – пара! Как он поёт, так ты и пишешь! Обо всём, что видишь и чувствуешь; смело, дерзко, озорно!».

И действительно, этот вечер ещё больше возбудил поэта, дал ему ещё больше вдохновения.

На следующий день Платон послал по электронной почте четвёртое послание своему кумиру, приложив к нему ещё два стихотворения. Это были «Цирковой медведь»:

 
Однажды было, давным-давно,
Пожалуй, лет сто назад,
Бродячий цирк, или Шапито
Давал представлений ряд.
 
 
Но старый медведь уже занемог.
Болела его голова.
А от побоев он скоро слёг,
Вставая лишь иногда.
 
 
И нос кровоточил его от кольца.
И лапы болели давно.
Все ждали уже медведя конца,
Но он пока жил всё равно.
 
 
Зимой, отпущенный кем-то в лес,
Бедняга от голода слёг.
Он помощи даже просил с небес.
Никто ему не помог.
 
 
Погиб от нехватки людской доброты
Ни в чём не повинный медведь.
Всегда он людям служил от души.
И что теперь толку реветь?
 
 
Всегда всем любых, своих зверей
Прирученных надо любить.
Ведь даже нечаянно, как и людей
Свободой их можно убить!
Кому и когда свобода нужна
Судить не берусь тут я.
Но то, что двуликой бывает она,
О том надо помнить всегда!
 

А также «Бульвар детства моего»:

 
Рождественский бульвар!
В конце его стою,
Как памятник себе.
Я на него смотрю.
 
 
Правее, за плечом,
Церквушка на углу.
Но звон колоколов
Давно не на слуху.
 
 
Направо от меня,
За крышей, Отчий дом,
Где в детстве я себя
Запомнил в доме том.
 
 
А дальше, по пути,
Ходил я в первый класс.
Напротив, перейти –
Травмировался раз.
 
 
Спускаюсь вниз опять.
Охватывает страх.
Не крутизны боюсь.
Бульвара вижу крах.
 
 
Внизу – бульваров крест,
На Трубную вхожу.
Вокруг неё, в окрест,
Внимательно гляжу.
 
 
И, обернувшись, вспять,
Я на бульвар вхожу.
Но сходство я опять
С былым не нахожу.
 
 
Прощай, бульвар, прощай!
Другим ты хоть и стал.
Меня не забывай!
Любить я не устал!
 

Платон ещё раз перечитал своё послание кумиру. Стихотворение «Цирковой медведь» получилось в унисон с песней «Белый медвежонок», а «Бульвар детства моего» навеял, как и песни Жана Арутюновича Татляна, ностальгию.

Он мечтательно задумался, представляя, как маэстро поёт свои песни на его слова. Но в голову поэта приходили только уже знакомые мелодии. Он давно понял, что новая музыка у него из ушей не льётся, а только старая, а вот слова, действительно новые – слова, слова, слова…

В один из моментов Платона вдруг осенило: а ведь в песне слова должны рифмоваться не столько между собой, а сколько с музыкой, даже больше с музыкой, как у Татляна!!!

Да! Это был настоящий маэстро, кумир! Воистину, золотой Жан!

Глава 3. Зрелый возраст

А на второй день, также катаясь на лыжах, и естественно всё ещё находясь под впечатлением от позавчерашнего концерта, лишь сожалея, что на концерт он не взял фотоаппарат, Платон сочинил ещё одно стихотворение, назвав его «Кочет блюз» по аналогии и под музыку песни Жана Арутюновича «Русский блюз», и к счастью вовремя записав его на диктофон:

 
Я на концерте Жана был,
И слушал «Русский блюз».
В мечтах так далеко уплыл…
Вот за перо берусь:
 
 
«Я двадцать лет не посылал
Стихов своих, мой друг,
Пока я Вас не повстречал
На том концерте вдруг.
 
 
Вас любят люди все с душой
С широкой, с добротой.
И я добавил голос свой,
Кумир наш, золотой!
 
 
Автограф получил и я!
Та встреча дорога!
Тепло рукопожатия
Хранит моя рука!
 
 
И поезд вновь уносит Вас,
«Санкт-Петербург – Москва»,
Поёте Вы всегда для нас.
Вы в сердце навсегда!».
 
 
Зелёное, трёхгранное
В руке моей стило.
Такое многогранное,
Как творчество его.
 
 
По Интернету посылаю
Вдогонку «Кочет блюз».
Надеюсь, с Жаном создаю
Наш творческий союз!?
 

Причём сделал он это ещё на лыжне в лесу, по пути от Новокосино в Салтыковку. Платон заранее планировал прервать свой лыжный поход коротким привалом у Егора с Варварой, дабы оговорить с ними подготовку к предстоящему юбилею Ксении.

Там же он собирался дать своякам послушать и своё новое произведение.

Но у Егора уже гостил один из соседей. Платон сразу обратил внимание на такого же высокого, как и хозяин, очень худого мужчину средних лет. Они уже немного выпили и были навеселе, особенно гость.

Тот был не только высокого роста, но и имел очень длинную шею.

Полукруглые, слишком покатые плечи и кривые, короткие ноги в сочетании с походкой вразвалочку внизу и держанием вертикали в верхней части тела, придавали ему, при взгляде на него сзади, облик гуся. А его вытянутое лицо с длинным, прямым носом на маленькой головке подкрепляли его облик и спереди. Весь его габитус напоминал гуся. Но самое смешное в его обличье, была… его фамилия. Она естественно была… Гусев!

И Егор называл его не иначе, как «Гусь». Больше слушая словоохотливого хозяина, тот говорил мало и очень кратко. И если краткость – сестра таланта, то краткость Гуся была самой младшей его сестрой.

Платону невольно пришлось на время присоединиться к компании, став третьим, но пить он естественно не стал, а дал Егору послушать запись с диктофона, вызвав у того восторг.

Сидячий Гусь, смешно задрав голову, насторожился:

– «А что там?».

– «Да Платон стихи пишет!» – пояснил хозяин.

– Да-а? Не пьёт, поэт…, наверно и в партии был?» – ни к селу, ни к городу вдруг вылетело из-под задравшегося в вопросе клюва.

– «Да я и в партии был не рядовым членом с маленькой головкой, а настоящим коммунистом!» – чуть раздражённо ответил Платон.

– «Я смотрю, ты теперь владеешь словом, как мушкетёр шпагой! Виртуозно! Легко можешь ранить, а то и убить!» – как бы пришёл на помощь гостю Егор.

После чего несладкая парочка опрокинула ещё по стопке водки. Неожиданно вошла раздражённая беспричинным застольем Варвара и, увидев, как Егор непроизвольно почесал причинное место, вдруг выпалила:

– «А ты чего свой… своего кукушонка чешешь? Не мылся, что ли?!».

– «А почему ты мой член обозвала кукушонком?» – обиделся муж.

– «А потому, что ты его… вкладываешь в чужие гнёзда!» – вдруг ошарашила всех его ревнивая хозяйка.

– «Ну, ты, мать, совсем спятила!? Опять что ли телевизора насмотрелась!» – пришёл на помощь Егору Платон.

К счастью, обстановку неожиданно разрядил заржавший, как жеребец, Гусь. Платон, воспользовавшись случаем, сразу перевёл разговор на подготовку к пятидесятилетию Ксении вообще, и квартиры в высотке на Котельнической в частности.

А Варвара тут же выпроводила гостя:

– «Гусёнок! Хватит спаивать моего мужа, он ведь бросил! А то он тебе… потом отремонтирует! Давай, ковыляй в свой курятник!».

Слава о золотых рук слесаре Егоре, делавшем ремонты автомобилей любой сложности, качественно и за умеренную плату, причём в гараже заказчика, уже разлетелась по Салтыковке.

Теперь она перевалила через железнодорожную колею на север, где и жил его новый клиент Гусев.

От таких слов хозяйки Гусеву ничего не оставалось делать, как улетать восвояси.

После обсуждения вопросов подготовки к предстоящему юбилею Ксении Егор вдруг вспомнил о звонке Александра, который поделился с ним радостью, что с помощью Платона, пославшего ему соответствующее стихотворение, удалось несколько наладить отношения с женой. И вовремя.

Ведь с годами у Наталии всё больше стали проявляться черты характера избалованной генеральской дочки, любящей праздный образ жизни.

Она стала даже завидовать некоторым своим подругам, которые в итоге оказались богаче её, и успешнее, мужья которых зарабатывали намного больше Александра и полностью содержали семью, в чём она постоянно упрекала мужа.

Это естественно сказалось на взаимоотношениях супругов.

В душе Саша всё больше и больше отдалялся от Наташи, становясь более замкнутым. Да и редкие его попытки обсудить с нею что-нибудь, разъяснить ей что-то, всегда приводили к спорам и возражениям со стороны жены, к ссорам. А потуги обратить всё это в шутку обрывались её неуместными и оскорбительными репликами.

Чтобы как-то помочь Александру, Платон специально написал для него песню, посвящённую его жене, и недавно по телефону продиктовал другу.

Тот был весьма благодарен, и на ближайшем приёме гостей, ближе к вечернему чаепитию, исполнил её на гитаре уже изрядно подвыпившей жене, чем вызвал не только, наконец, её неожиданное одобрение, но и восторг у всех присутствовавших, посчитавших авторство песни за её исполнителем:

 
Пусть немало прожил трудных лет,
И прошёл через множество бед,
Но всегда мне в пути,
Как ночные огни,
Были эти глаза Натали!
 
 
В жизни многое было не зря.
Как маяк, на пути мне светя,
Направляли они,
Чтоб не сбился с пути,
 
 
Дорогие глаза Натали.
 
 
Натали, ты моя, Натали!
Ты чаруешь меня издали.
Чуден блеск твоих глаз
Я скажу без прикрас,
В моём сердце всегда Натали!
 
 
Не увяла твоя красота.
Лишь коснулась волос седина.
Но идёт та тебе,
Будто ты в серебре,
Дорогая моя, Натали!
 
 
Ведь с годами теплеет душа.
Ты, как прежде, жена, хороша!
Чудный вкус твоих блюд,
И домашний уют
Создавались тобой, Натали.
 
 
Не грусти ты, моя Натали!
Хоть пройдёт много лет, не грусти.
И полтинник – не срок,
Не последний урок.
Натали, ты моя, Натали!
 

А может даже наличие дорогих гостей, первыми похваливших хозяина, вынудило и строптивую Наталию поубавить свой пыл и согласиться с их мнением, как всегда пуская окружающим пыль в глаза.

Платон, конечно, не забыл это своё сочинение и тем же вечером отослал оба стихотворения своему кумиру, но теперь сразу через ссылку на его сайте.

Десятого, во вторник, неожиданно подошедший юбилей Ксения сначала отметила на работе, где сослуживцы подарили юбилярше большой, тёплый плед, а потом, вечером – вчетвером дома, параллельно принимая телефонные и электронные, включая через WEB-камеру, поздравления.

И конечно Платон огласил жене своё стихотворное послание:

 
Себя ведём порой беспечно.
И много расточаем сил.
Как будто будем жить мы вечно?
Как будто каждый Богу мил?!
 
 
А иногда не замечаем
Мы половиночку свою.
А, если взглянем, понимаем…
И я себя на том ловлю.
 
 
С годами красоты поменьше.
Друг другу каждый не так мил.
Зато моральных сил побольше.
А, кто не знает, тот не жил!
 
 
Привязанность, привычка тоже
Связали нас на все года.
Об этом забывать негоже.
А вспоминать… лишь иногда.
 
 
Не надо циклиться на сроки.
У нас всегда одна беда.
Нас закалили все уроки.
Сплотили общие дела.
 
 
Давно живём одной семьёю.
Нас не коснулся адюльтер?
Я иногда горжусь тобою.
У нас ведь много было дел.
 
 
Вот взглянешь на подружку спьяна.
И это вовсе ведь не сон.
Она совсем уж не Диана.
И я давно не Аполлон.
 
 
Но ведь красавицы, конечно,
Все женщины в расцвете сил.
Об этом спорить можно вечно.
Но кто, кого, о том просил?
 
 
Давно я не писал сонетов.
И я себя за то корю.
Нашёл я повод для куплетов!
Жена, тебя благодарю!
 

Задерживалось лишь поздравление от племянника Платона Василия Степановича Олыпина. Поэтому дядьке самому пришлось уже поздно вечером позвонить племяшу и напомнить тому о юбилее своей жены, на что верующий неуклюже оправдал свою фактически забывчивость невосприятием дней рождений в принципе, как верующим человеком.

– «Да! Я ещё не видел ни одного порядочного верующего!» – поначалу раздражённо парировал Платон.

– «А я?!» – на том конце провода вскочил Василий.

– «А ты вдобавок ещё и этого не понимаешь, или не хочешь понимать! Значит ты или лицемер, или заблудший в стаде!» – усадил он того обратно.

Но дядька и племянник никогда не обижались друг на друга, так как во многом Платон давно заменил ему отца.

Следующие три дня супруги занимались закупкой продуктов и подготовкой квартиры в высотке на Котельнической набережной к приёму гостей. На время покинув дачу, Егор с Варварой тоже помогали чем могли.

Но и в эти дни вдохновение Платона подвигло его на новое и оригинальное стихотворение по мотивам многих песен Жана Татляна.

Получилось, как бы попурри, но не из готовящегося к застолью мяса, а из названий некоторых песен маэстро.

Платон и назвал его, а фактически песню, «А ля попурри»:

 
«Старая песня» здесь не звучит.
«Воспоминание» также молчит.
В «Зеркало жизни» я загляну.
Лишь о «Печали» я умолчу.
 
 
Припев:
«О! Боже, не спеши!»,
И ты по совести реши.
Дай жизнь нелёгкую прожить.
Об этом буду я молить!
С «Бумажным голубем» вдвоём
Мы эту песню пропоём.
За «Воскресение» его
Отдал бы многого всего.
 
 
«Медведя белого сынок»
Вдруг в зоопарке занемог…
Была такая канитель,
А с крыши капала «Капель».
 
 
Со «Старой башней» посреди
«Воздушный замок» впереди.
В «Страну влюблённых» он позвал…
На «Мост любви» не опоздал.
 
 
В «Ночи мой верный дилижанс»
Давал один лишь в жизни шанс.
И в «Звёздной, ласковой ночи»
Заплыли в гавань «Корабли».
 
 
Глаза родные так глядят…
А утром «Ласточки» летят.
Я не «Хочу забыть» о том,
Как ты пришла когда-то в дом.
 
 
А с «Лучшим городом Земли»
Сравниться могут лишь они:
Санкт-Петербург, а с ним Париж!
Любого ими удивишь.
 
 
Пускай нас «Море позовёт»,
И чайка над волной найдёт.
О многом помнить не хочу.
Я в «Гитарово» укачу.
 
 
Пройдя чрез много грёз и бед,
Оставив «Мой осенний след».
Свою мечту я сохранил.
Я всех людей всегда любил!
 
 
«Я верю», «Я пришёл» сюда,
О чём звенят «Колокола»,
На берегу Невы стою.
О том я «Русский блюз» пою.
 
 
«Осенним светом» навсегда
Пусть закружится голова.
И в «Память» о тех днях вдали
Пускай всем светят «Фонари»!
 

Платон и этот текст песни отослал Жану Арутюновичу через ссылку на его сайте.

К концу недели стали подъезжать далеко живущие гости.

Клавдия прилетела без очень занятых детей, но с мужем Майклом, который благодаря её длительным урокам уже прилично говорил по-русски.

А благодаря усилиям Егора и Варвары, допилившим сына, Максим в этот раз собирался быть без Веры, специально не приглашая её.

И вот наступила долгожданная суббота, 14 февраля 2009 года!

Гостей много не ожидалось, хотя их получилось в полтора раза больше, чем пять лет назад – пятнадцать человек.

Это были, естественно, Ксения с Платоном, Иннокентием и Кирой, а также Марина с Юрием, но на этот раз без болевшего Станислава, Наталия с Александром и Сергеем, Клавдия с Майклом, Варвара с Егором и Максимом, который в последний момент неожиданно привёл новую девушку – симпатичную студентку-выпускницу Ирину.

Платон планировал в торец длинного стола посадить юбиляршу, а по бокам разместить по семь человек. По правую руку от Ксении Платон решил посадить Кешу с Кирой, Сергея, Наталию с Александром, и Ирину с Максимом. По левую руку от юбилярши он отвёл место для себя, рядом должны были сидеть Марина с Юрием, далее Клавдия с Майклом и Варвара с Егором, чтобы тем было удобнее подносить блюда, чем также собирались заниматься с другого торца стола и он с Кешей.

Получилось так, что посередине длинных сторон напротив друг друга оказались давно не видевшие друг друга двоюродные сёстры – респектабельные болтушки Клавдия и Наталия.

Опоздавших практически не было. Лишь Юрий Алексеевич Палев с женой Мариной Петровной чуть задержались из-за сильного снегопада и, в связи с этим, задержкой 63-го троллейбуса у Театра на Таганке, а также хромоты настоящего бывшего полковника.

Встречая засыпанных мокрым снегом гостей, Платон несколько отвлёкся на приём сумок и одежды, и не обменялся с ветераном традиционным рукопожатием, что тот, впрочем, в суете и не заметил.

К тому же ему пришлось принять и нелёгкий подарок для Ксении – большую, тяжёлую картину: пейзаж из янтаря.

Все, кроме Киры и Иры, были уже знакомы друг с другом.

Наконец, компания расселась, и началось!

Первый тост оставили мужу. Платон, конечно, опять сказал стихами:

 
Хоть ты моих стихов не любишь,
Но пятьдесят ведь юбилей!
Так может быть, в душе пробудишь
Когда-нибудь ко мне елей?!
 
 
Ну, а пока я поздравляю
Тебя со славным этим днём!
Тебе, жена, всегда желаю
Мудреть, добреть, гореть огнём!
 

Как водится, начали с шампанского.

После первых его глотков все гости устремили свои взоры на необыкновенную закуску, сделанную совместно Ксенией, Кешей и Кирой. Её рецепт взяла из Интернета Ксения. А уже опытный в этих делах Иннокентий внёс свой вклад в оформление порций, добавив шарма от изобретательной Кирюши. Но самое примечательное оказалось в том, что этот салатик был заранее порционно размещён в креманкаках.

Получилось симпатично и оригинально.

Следующий тост произнесла подруга юбилярши Марина. Поздравляя давнюю соучастницу всех их совместных приключений, она не обошла вниманием и Платона с Иннокентием, пожелав счастья всей семье.

Когда этот тост уже был пригублен остатками шампанского в фужерах, но ещё не заеден новыми разносолами, Ксения неожиданно спросила гостей:

– «Вы когда-нибудь видели счастливого человека?!».

– «Так вот он!» – после короткой паузы указала она слегка удивившимся гостям на сияющего мужа.

И действительно, таким теперь и был Платон.

Ибо свершилась далёкая, заветная мечта его юности.

Он нашёл много песен Жана Татляна и лично познакомился с ним.

Платон специально для Юрия Алексеевича озвучил свою встречу с Татляном и, подойдя к нему, символично передал и тому тепло руки певца.

И теперь все разговоры за столом переместились в эту сферу.

Хозяева тут же были вынуждены многочисленные тёплые слова в адрес кумира подкрепить и его песнями с компьютера. А весь праздничный вечер, по сути, превратился в большой концерт из произведений Жана Татляна.

Платон начал с «Бумажного голубя», рассказав гостям о своих, по поводу этой песни, изысканиях и удачах.

Но сначала возбуждённый Юрий Алексеевич произнёс прекрасный, очень тёплый, хотя и длительный, тост в честь Ксении.

Так и пошло по левому краю. Слово взяла Клавдия. Она почему-то больше внимание уделила Платону, пожелав Ксении беречь их общего мужа.

Майкл отделался традиционным коротким американским тостом.

Всё это время гости стучали вилками по тарелкам, опустошая закуску за закуской, салатницу за салатницей. А Ксения постаралась, сделав их более десятка видов, включая совсем новые по экзотическим рецептам.

Егор с Максимом только и успевали периодически и поочерёдно подкатывать на сервировочном столике новые блюда и яства, а Платон больше суетился у компьютера, включая очередные песни Жана Татляна.

Прослушали старую песню о Москве «Лучший город Земли», «Осенние следы», затем и более поздние «Колокола» и «О, Боже, не спеши».

Платон хотел удивить и обрадовать Юрия, но неожиданно вызвал лишь зависть и раздражение, один раз перешедшее даже в грубость гостя:

– «Да выключи ты! Ничего не слышно!».

Когда же очередь дошла до старшей из сестёр, провозгласившей тостом любовь, все собравшиеся были приятно поражены новым оригинальным подарком от Варвары с Платоном.

Попросив всех перейти из-за стола в соседнюю комнату, Варя исполнила на пианино для Ксении «Катрен-вальс» на слова Платона:

 
Катрен, катрен. Катрен, катрен!
Ещё, опять один катрен.
Я Вам спою их много здесь,
Но всё ж этот список не весь.
Но всё ж этот список не весь.
 
 
Припев:
Катрен, катрен. Опять катрен!
Звучит наш вальс со всех арен.
Вставайте с нами в общий круг.
Катренов вальс для всех нас друг!
 
 
Катрен, катрен. Катренов вальс.
По танцплощадке верный галс.
Плывём, как в море корабли.
Нам счастье маячит вдали.
Нам счастье маячит вдали.
 
 
Катренов вальс. Катренов ряд.
Опять попал я невпопад.
Закружим в вальсе всех, друзья!
А с Вами танцую и я.
А с Вами танцую и я.
 
 
Катрен, опять звучит катрен.
Катренов ряд, как супермен.
Его поём мы вместе все.
Я Вам улыбаюсь, Вы мне!
Я Вам улыбаюсь, Вы мне!
 
 
Катрен, катрен. Для Вас катрен.
Любимый мой всегда катрен.
Счастливый рок в моей судьбе.
Я Вам напеваю, Вы мне!
Я Вам напеваю, Вы мне!
 

Вместе с первыми звуками музыки некоторые гости тут же открыли и тур вальса. Пока Платон держал перед поющей пианисткой лист с текстом, и указкой водил по строчкам, в центр комнаты вышли пары ветеранов: Егор с Ксенией, Клавдия с Майклом и Александр с Наталией. За ними подтянулась и чета Палевых. Только хромой экс полковник вальсировал с женой на месте, но зато весьма грациозно и по-гусарски галантно.

А не тому обученная молодёжь пока лишь робко зажалась в оцепенении – от неумения и восхищения.

Пока Варвара привычно перебирала клавиши давно знакомого Платону старенького пианино, тот следил за её припухшими пальцами, вспоминая, какими они когда-то были тонкими и изящными пальчиками, как он нежно целовал их подушечки, а своими – поглаживал по перламутровому панцирю её длинноватых ногтей.

Да! Было время! – про себя сокрушённо, вздохнул он.

– «Ты ещё вспомни, как позже Клавке лизал между такими же пальчиками!» – вдруг откуда-то из глубины сознания раздался давно не слышимый голос рогатенького.

От неожиданности Платон вздрогнул. Варвара мельком взглянула на него, мгновение спустя подёрнув плечами и продолжив пение.

Вальс закончился аплодисментами и возгласами танцевавших: «Браво!».

– «А теперь прошу всех пройти обратно, на мой тост!» – взял слово Егор.

Закрывая крышку пианино, Варвара спросила Платона:

– «Ты, наверное, вспомнил что-то?!».

Глядя в её всё ещё прекрасные, хоть и чуть-чуть поблекшие, но всё ещё небесно-голубые глаза, тот почти подобострастно, но не так страстно, как когда-то, ответил:

– «Да! Те, руки твои вспомнил!».

– «Хм, надо же? А я – твои!».

Видя, что гости не спешат занять свои места за столом, Платон включил новый вальс – «Дунайские волны» в исполнении всё того же Жана Татляна.

Он подхватил Варвару, и закружившаяся пара задала тон новому туру.

Александр пригласил Ксению, Егор – Марину, Майкл – опять Клавдию. А хромому досталась шибко разговорчивая.

Суровые слова песни сразу навеяли мысль о Славке. Платон спросил:

– «Ну, что? Опять ничего?».

– «Да, Тош, Всё по-прежнему».

– «Как говорится, споро президенты договариваются, да не скоро дело делается!».

Да! Навеки их связывающий плод давней любви всё ещё находился в Аргентине.

А в это же время гусар Палев больше по привычке обхаживал Наталию. От множества комплиментов глазки дамы поначалу заблестели, но ограниченная подвижность ухажёра быстро охладила её мечты.

Тут же Платон специально для начавшего сразу подпевать и подвывать полковника, завёл и его любимую песню «Память» – чтоб не забывался.

Чуть запыхавшиеся, но довольные ветераны вернулись на свои места.

И когда Егор всё же взял своё слово, всё смешалось в доме Гавриловых.

Дождавшись, когда гости немного закусят после, теперь лишь чуть пригубленных бокалов с вином, он объявил, что у них с Александром есть для Ксюхи ещё один персональный музыкальный подарок.

Все снова прошествовали в соседнюю комнату, где Егор на пару с Александром исполнили под гитары «Старую песню» Жана Татляна – свою явно свежую, домашнюю заготовку, удивив этим уже и Платона.

Ему было смешно и радостно смотреть со стороны, как два крупных, седовласых мужчины пели, будто мальчишки!

Юрий Алексеевич тоже пытался было подтянуть припев, но попадал не в такт, и вскоре смолк, сникнув и затихнув, завидуя имеющим слух и голос.

А затем для небольшого отдыха артистов Платон включил, недавно ставшую любимой у Ксении, песню «Я пришёл», которая очень понравилась многим, в том числе и Юре с Мариной, вызвав новую волну обсуждений личности её исполнителя.

– «Под его песни хотелось жить и любить!» – невольно вырвалось у Варвары заветное.

– «Причём жить регулярно и с удовольствием!» – добавил перцу Егор.

Но самый компетентный из всех по этому вопросу Платон быстро подвёл черту:

– «На концерте Жан Татлян говорил, что он всегда поёт только вживую, вкладывая не только душу, но и настроение. Поэтому он не может одну и ту же песню исполнить одинаково, хоть сто раз её повторит!».

После чего в застолье наметилась естественная пауза. Уже изрядно подвыпивший Юрий Алексеевич попросил Платона проводить его в холл этажа покурить. В преддверие летнего сезона разговор пошёл о дачных ремонтах и модернизациях. Платон, уворачиваясь от изысканного табачного дыма, опрометчиво поделился со знатоком некоторыми уже им самим решёнными проблемами.

– «Да ты бы лучше меня спросил!» – покровительственно поучил Палев Кочета.

– «Зачем? У меня своих дураков хватает!» – вспетушился тот.

Слегка обиженный экс полковник, как всегда в трудных случаях, перевёл разговор на воспоминания о своей воинской службе – никто из оппонентов этого естественно не знает и не поспорит. Единственное, чем Платон и тут удивил Юрия, так это были знания фамилий некоторых высших чинов из бывшей ПВО страны.

Вернулись они к уже разгоревшейся дискуссии и между женщинами.

А молодёжь под руководством Максима временно вышла в другие комнаты для отдыха с аудио-видеотехникой.

После поверхностного осмотра квартиры, уставший Юрий Алексеевич плюхнулся на своё место, продолжив уже за столом свои старческие стенания. В один из моментов настоящий, но поддатый полковник вдруг поплакался, одновременно хвастаясь, что ему его новая военная пенсия мала:

– «Я вот теперь на пенсии, так мне даже моей военной пенсии не хватает. Я теперь нахожусь на содержании жены. Так чувствую себя Альфонсом!».

– «Ну, ты и сказанул!» – начал было успокаивать его Платон, но был перебит Егором, вполголоса прокомментировавшим:

– «Чтобы считать себя Альфонсом надо ночью, ох, как поработать!».

Зная занудство Палева и задиристость Егора, Платон специально рассадил их подальше друг от друга и в одном ряду, чтобы они даже не видели друг друга. Но музыкальный перерыв нежданно свёл антиподов.

Чуткий Платон постепенно уловил намечающуюся конфронтацию против Палева у мужчин и против Наталии у женщин. А это никак не входило в его планы на сегодня.

Поэтому он решил удар подвыпивших родственников перевести на себя, взорвав дружный коллектив какой-нибудь необычной, возмущающей общество, сентенцией.

Первый его выстрел по себе оказался холостым.

На его вывод, что нормальный человек не может жить в отрыве от земли, никто не возразил, кроме усмехнувшихся некоторых представителей молодёжи.

Тогда садомазохист сменил калибр, заговорив о вере в бога. Тема сразу же была подхвачена ещё недавно формально бывшими материалистами.

Послушав различные высказывания по этому вопросу, в том числе в свой адрес, как научного атеиста, Платон поставил на этот раз слишком жирную, граничащую с кляксой, точку:

– «Между прочим, бог тоже в Бога не верит! А если вдруг и верит в себя, то этим он лишь и всем нам подаёт пример веры только в себя!».

Видя вытянувшиеся, вмиг протрезвевшие лица, Платон сам пригласил всех к столу. Но дискуссия продолжилась и дальше. И новый импульс она получила после горячего.

Но особенно активными почему-то стали женщины.

Тогда философ добрался и до них:

– «У всех женщин короткий ум! Как правило, большинство женщин торопится с выводами о том, что они видят, слышат и ощущают. От того они часто обманываются и попадают впросак!».