Текст книги "Год Быка"

– «Да, ну, что ты!» – раздалось несогласие сразу с нескольких сторон.

– «А знаете разницу между выводами умных и глупых, мужчин и женщин?» – не унимался Платон, на этот раз добившись полной тишины в аудитории.

– «Вот, например, глупая женщина, увидев танк, скажет, что он… зелёный!

Глупый же мужчина, к примеру, скажет, что танк стреляет и давит, так как внутри него снаряды и экипаж!

Умный же мужчина к этому добавит ещё и характеристики танка, и расскажет о его возможностях!».

Платон специально сделал паузу-ловушку. В наступившей тишине раздался восторженный голос Наталии, пытающейся уличить рассказчика:

– «Так, а умная женщина что скажет?!».

– «А умная женщина, во-первых, не спросила бы! А во-вторых, что касается танка, то сказала бы, что…» – не успел Платон закончить мысль, как его перебил уже перебравший и потерявший ориентацию в обществе, знаток Егор, со своим бурным окончанием:

– «… он не… дерёт, а давит!».

Воцарившую гнетущую тишину чуть было не прервавшуюся возмущённым воплем Варвары, успел тактично прервать буквально вскочивший с места пожилой гусар Палев:

– «Давайте выпьем за женщин!».

Под всеобщий, разряжающий обстановку, хохот некоторые, потерявшие бдительность, собутыльники опрокинули свои чарки аж до дна, и все снова устремились на, так всем неожиданно понравившиеся, танцы.

Под длинную и медленную песню «Мост любви» Платон танцевал с Клавдией, Майкл пригласил Ксению, а Егор с Александром разобрали своих жён, опять возвращая полковнику его половинку.

После приятного топтания на месте со старым ловеласом, всё ещё грезившая Наталия, в этот раз с удовольствием отдалась в лапы мужа, излишне быстро таскавшего по полу её вальяжное тело, постепенно превращая его в выжатую мочалку.

А когда в следующем танце Платон увёл у Юрия Марину, тот, словно выполняя свой гусарский долг, поскакал было к давно им обожаемой Ксении, но та отказалась, убежав на кухню, на рекогносцировку оставшихся угощений.

В этот день под влиянием Платона компания не стала слушать самые популярные песни своей молодости, а решили познакомиться с редкими и самыми хорошими из новых.

Прозвучали также песни Жана Татляна «Зеркало жизни», «Мой след» и, удивившее всех исполнением, русская народная песня «Дубинушка».

Когда Платон поставил песню «Хочу забыть», Варвара с Клавдией, не сговариваясь, кокетливо погрозили ему своими указательными пальчиками.

Это наверно у трёх сестёр Гавриловых фирменное?! – решил он.

– «То-то я смотрю, у него эта песня всегда вызывает какие-то приятные воспоминания!» – поняла вслух Ксения.

А под заключительный вечерний «Русский блюз» засидевшаяся молодёжь, под влиянием кое-кого из ветеранов, среди которых выделялся Платон, с удовольствием оторвалась в твисте. Особенно блистал Кеша.

Кроме выпускного вечера в школе Платон никогда ранее не видел своего младшего сына танцующим. А тут, да ещё и с любимой девушкой!

Но и он сам удивил многих, особенно молодёжь, включая Кешу, своим умением, азартом и темпераментом.

– «Платон! А ты остался таким же пластичным, как и в молодости!» – обрадовалась Варвара.

– «Да! Даже удивительно!» – вторила ей Клавдия.

– «А я его таким вообще первый раз вижу!?» – больше всех удивилась Ксения.

Но танцы и вино с закусками закончились, как и уже утомившая всех музыка. Трапеза подошла к чаепитию. В ожидании, пока женщины суетятся, теперь и мужчины предались праздным разговорам. И тон в этом задал Юрий Алексеевич. До этого он несколько раз выходил до лестницы, но компанию в убивании табуна лошадей ему, так и не высказавшемуся, никто не составил.

Его компаньоны уже поняли, что свои рассказы о чём-либо он всегда предваряет присказкой:

– «Я не знаю, может Вы об этом знаете?».

На что его антипод, острослов Егор, теперь заметил:

– «Ничего! Повторение – мать учения!».

И Юрий Алексеевич продолжил излияние души временным слушателям.

А темой он почему-то выбрал автомобиль. Но никто из старых волгарей не поддержал держателя иномарки, уже предавшего свою «Волгу». Более того, Егор просто оборвал разговор о том, кто и сколько ездит:

– «Да вообще, не царское это дело – возить своё тело!».

Тогда Палев заговорил о всем теперь известном Татляне, высказывая свои предположения, сразу парируемые знающим Платоном.

И тема получила поддержку от возвратившихся женщин.

Но Наталья решила вдруг выделиться из толпы поклонников Жана Татляна, назвав его песни слащавыми, вызвав в ответ бурю возмущения.

– «Ну, ты у нас опять не как все! Прям… регионерка, какая-то!?» – первым замочил гостью Егор.

Но тут свою лепту внесла и заграница. Майкл неожиданно для всех высказался, что и в США до сих пор Татляна помнят и любят, согрев душу Платона спасительным бальзамом.

Возмутились, естественно, и Егор с Александром.

Платон не терпел в своём окружении вальяжно-ленивых демагогов, пустобрёхов-пессимистов. Поэтому внутренне он не терпел Наталию, и постоянно сочувствовал Александру. Вот и сейчас он вынужденно поддержал друга, шутливо заметив про его жену, кивая в её сторону:

– «Я смотрю – её мина при плохой игре всегда взрывается!».

– «Да, обычное дело – мещанин во дворянстве!» – внёс свою лепту и культурный пролетарий Егор.

– «Точно!» – опрометчиво согласился Саша.

– «Ты, что? С ума сошёл?!» – отомстила Наталья мужу.

– «Да вроде пока нет! А ты, что ли, уже?!» – быстро нашёлся потерянный, было, Саша.

Тогда Наталья разразилась длинной, поучающей тирадой по поводу музыки, песен, и их исполнителей.

Но на её поучения мужу Платон быстро вмешался:

– «Учись, Санёк! Ученье – свет! Вот только учёных – тьма!».

Невольно перешли на науку и культуру. И тему начал Платон, исподволь подразумевая свою недавнюю оппонентку:

– «Ну как у нас плебею пробиться в настоящую, интеллектуальную элиту общества, когда он уступает даже не самым ярким её представителям в культуре, знаниях, манерах, наконец?!

Вот он и надевает на себя маску высокомерия, стараясь находиться на расстоянии, быть недоступным, многозначительным.

В этот момент его одолевает мысль: пусть, мол, думают про меня: Ну и ну! Этот о-го-го! Этот да-а!

Ан, нет! Это пустое место! Простейшая тварь божья!».

В ответ согласные и не согласные гости, перебивая друг друга, дружно загалдели, невольно подтверждая слова Платона и вызывая смех у быстро соображающего Александра.

– «Je sais, que je ne sais pas!» – сквозь смех ответил он Платону.

– «Фу, дурак!» – встрепенулась его жена.

– «А у нас ведь как часто бывает? Если человек говорит непонятно, значит он дурак!» – защитил Платон друга.

– «А, кстати, о французском!» – вдруг встрепенулся Егор, как всегда переводя непонятное на анекдоты.

– «В восьмилетке ЧП, четырнадцатилетняя девочка забеременела! Учительница пригласила виновницу в кабинет к директору-мужчине на разборку: «Маша, ну я ж тебя прикрепила к Вовочке, чтобы ты его подтянула по-французски!». Директор засмеялся: «Да-а! Вот теперь мне понятно, кто кого подтянул и как?!».

Такой поворот вечера был встречен недружным смехом, но толкнувшим автора на новое творение:

– «Вовочка, ты ошибся в слове хирург, написав его через «е»! Нет, Мариванна! Я написал правильно, как Вы учили, проверив его проверочным словом!».

Но теперь недружный смех гостей больше свидетельствовал о том, что не все нашли нужное проверочное слово.

– «А ты про какого Вовочку нам тут рассказываешь!?» – попыталась напугать жена мужа.

– «Да уж не про того, которого показывают по всем анналам ЦТВ!» – опять отшутился тот.

– «По тебе Кащенко скучает!» – подбила итог Варвара.

– «Давайте вернёмся к культуре!» – вовремя вмешался в диалог супругов вмиг посерьёзневший Юрий Алексеевич.

И тут все вперебой заговорили обо всём и ни о чём конкретно. Ветераны естественно вспомнили и о прошлом, опять подведя итог обсуждения устами мудрой хозяйки дома:

– «А это были те времена, когда ещё была культура!».

И все дружно сошлись во мнении, что культура – это, прежде всего, конечно лекарство от хамства. С культуры перешли на искусство и красоту.

– «Даже умирать надо красиво!» – неожиданно вставил своё слово в разговор старших Максим.

Незаметно перешли на, теперь, почему-то, видимо из-за дурновкусия, ставший модным, национальный вопрос.

Первым завёлся Платон, вспомнив Гудина:

– «У нас на работе есть «не-кий», смесь немца с русской! Согласитесь, что так его называть лучше, нежели «русс-мец»?!».

– «А как будет звучать смесь белоруса с… полькой?!» – в пику Платону вопрошал Егор.

– «Бело-ляк, или по-русс!» – невозмутимо ответил писатель.

– «Скорее всего «поло-русс»!» – вовремя пришёл на помощь мудрый Александр.

Проснулась и Марина. Она почему-то всегда считала Платона украинцем, несмотря на неоднократные его и Ксении разъяснения.

Видимо её всегда сбивало с толку ещё и наличие у Платона сына на Украине, а не только его петушиная фамилия.

– «Платон! А как там твои другие родственники на Украине?!» – неожиданно перевела она обсуждаемый вопрос с национального на националистический и политический.

И ей опять пришлось объяснять всё сначала. Но теперь за Платона это сделала, тоже потерявшая терпение, его жена, подруга вопрошавшей.

Почему-то потом досталось и Советской власти, за которую сенсационно вступился чистокровный американец:

– «Да если бы не Ваша Советская власть, рабочие на Западе жили бы намного хуже, беднее! Именно из-за Вашей страны капиталисты были вынуждены поднимать жизненный уровень своего народа, чтобы он не глядел с завистью на Восток и не готовил революцию!».

И с ним ветераны со стыдом, молча, согласились.

Однако Варвара ловко вернулась к началу разговора:

– «Одно из порождений Советской власти – это человек без чести и совести, то есть подлец. Он же – без роду, без племени, то есть Иван, не помнящий родства!».

– «Стукач, например!» – добавил, стуча по столу, Егор.

Жена сразу поняла намёк мужа и пригласила всех к чаю. И в этот раз опять наслаждались Тирольскими пирогами и конфетами в ассортименте. Гостей удивило разнообразие чаёв – на все вкусы и запросы.

Расходились не поздно. Первыми ушли Юрий с Мариной, которым надо было сначала на троллейбусе и метро «Таганская-кольцевая» добраться до Курского вокзала, а с него уже до Никольского, и далее пешком.

За ними отбыли Александр с Натальей и Сергеем, и были отпущены Кеша с Кирой. Платон проводил всех пятерых, путь которых пролегал к метро «Новокузнецкая», до остановки трамвая «Памятник пограничникам Отечества» напротив Института питания, куда уже забыла дорогу Варвара.

Остальные остались на уборку квартиры и ночёвку, сочувствуя отбывшим по поводу густого, непрекращающегося, мокрого снегопада.

И на следующий день, в воскресенье 15 февраля, Платон не пошёл на лыжах, но не из-за недостаточного, или остаточного самочувствия, а из-за того же сильного, мокрого снегопада.

Последующие рабочие дни проходили буднично, обыкновенно. Да и погода ничем не радовала, часто шёл снег, причём и мокрый тоже. Стало тяжело и птицам, которых Платон ежедневно подкармливал через форточку окна цеха. В среду, на работе, всё ещё находясь под впечатлением от празднования пятидесятилетия жены, в воспоминаниях о вальсе «Дунайские волны», где он тряхнул стариной с Варварой, Платон наблюдал, как весёлые воробьи пытаются выклевать из глубокого, рыхлого снега, брошенные им хлебные крошки. И сами собой полились лирические строчки, сложившись в два стихотворения «Птицы – друзья» под музыку вальса «Дунайские волны»:

 
Что-то давно не видно друзей:
Нет воробьёв, нет голубей!
Снег за окошком мокрый идёт.
Птицам кормиться он не даёт.
 
 
Им я насыпал хлеб и крупу.
Но птиц и не видно. Я не пойму.
Да и неслышно их голосов.
Лишь грусть струится зимних басов.
 
 
Видно под крышей где-то сидят.
Снег, непогоду пересидят.
Птицы – не люди. Им невдомёк,
Как получают жизни урок.
 
 
Грустно гляжу я на мокрый хлеб.
Птиц всё невидно, даже их след.
Так и с друзьями. Я их терял.
Словом лишь добрым их поминал.
 
 
Птицы – не люди. Они лишь друзья!
Всегда все готовы слушать меня.
Им и пою я песню мою.
Друзьям изливаю я душу свою!
 

и «Предвестники весны»:

 
Сквозь шелест снега и капель
Услышал я, друзья, теперь,
Как зачирикали они,
Москвы родные воробьи.
 
 
Услышав птичьи голоса,
В душе звенят колокола.
И пробуждается она
От зимней спячки, как всегда.
 
 
Весны не первый то звонок:
Зима уходит за порог.
Её ослабли холода.
Но дуют жгучие ветра.
 
 
И лужи с талою водой
И тут, и там, везде порой.
Лишь ночью иногда ледок.
Да днём прохладный ветерок.
 
 
По склонам кое-где ручьи.
Проснулись птицы все мои.
Они предвестники весны,
Москвы простые воробьи.
 

Но лирический настрой поэта был неожиданно прерван.

Платон удивился. Такого он ещё не слышал никогда.

По коридору шёл Иван Гаврилович и мурлыкал себе под нос какую-то непонятную песенку.

– «Ну, прям, мартовский котик у нас завёлся? Но слуха, похоже, у него нет?! И чем это Надька его сегодня напоила и накормила?» – высказался он сам себе вслух.

А приближалось 23 февраля. Ещё заблаговременно Надежда вдруг узнала от коллег, что прошлое празднование Дня Защитника Отечества они так и не дождались в силу её плохого настроения из-за непонятного поведения мужа Андрюсика.

Поэтому теперь начальница основательно готовилась к отмечанию надвигающегося мужского праздника в пятницу, 20 февраля.

Но на это раз коллективу ООО «Де-ка» посещение пивного ресторана «Пилзнер» обломилось. Все столики были заблаговременно, чуть ли не за месяц вперёд, заказаны более внимательными к мужчинам женщинами из других ведомств и организаций.

– «Кризис кризисом, а мужской праздник не отменишь!» – публично сделал тогда Платон вывод.

И они решили очередное событие вновь отпраздновать в кабинете у Кочета, благо такое мероприятие было уже хорошо отработано и отрепетировано.

Более свободный накануне Платон по заданию Надежды купил шампанское, вино и соки.

А та на следующий день принесла свои любимые мандарины, помидорки, красный перец и опять заказала разные осетинские пироги.

Утром начальница вручила своим мужчинам по конверту с красивой поздравительной открыткой, куда была вложено и по тысяче рублей.

К обеду, непревзойдённый мастер этого дела, Платон сервировал стол, но пироги задержались надолго.

Вместо трёх часов дня их принесли почти в пять часов, в конце рабочего времени. Так что уйти пораньше не получилось.

А тут ещё Алексей Ляпунов вынужден был ненадолго отъехать за детьми, возвратившись на полтора часа к столу, когда все уже переходили к чаепитию.

Его родители не могли помочь сыну, так как Валентин Данилович Ляпунов, иногда отмечавшийся буйством, оказался в психиатрической больнице, этим фактом лишь лишний раз подтвердив полную совместимость гениальности с шизофренией, а мать всё время плохо себя чувствовала.

За столом сразу начали с вина, заблаговременно открытым Платоном для тайного угощения задолго до этого вышедшей из терпения Ноны.

Шампанское так и не тронули. Женщины поздравили двух мужчин, которые чокались только с ними. Пироги смели быстро.

За столом, как всегда в последнее время, говорил, а точнее громко болтал, просто гудел, только один Гудин.

– «Да! Давайте начинать! А то из-за долгого ожидания некоторые наши коллеги уже попробовали кое-что со стола!» – начал он, даже своим всего лишь одним глазом обнаружив в помойном ведре кожуру от мандаринов и намекая, сидящей между ним и Платоном, Ноне на её соседа слева.

Но та, не прореагировав, знала, что тон кусочничеству, как всегда, задала Надежда, не удержавшись, чтобы не слопать несколько любимых ею мандаринов, и то, что она сама последовала её примеру, пойдя в этом намного дальше, дойдя даже до тайной пробы вина.

Так что булыжник, брошенный в огород Платона, пролетел мимо цели, но был, на всякий случай, им пойман и схоронен, как камень, за пазухой.

Но Гудин на этом не остановился. Он специально, дважды и громко, чтобы слышал Платон, сказал, якобы Надежде:

– «На твоём дне рождения здорово было!».

После чего Платон решил в будущем больше не осквернять день варенья Гудина своим присутствием.

Затем Иван Гаврилович торжественно похвалился, что является майором медицинской службы в запасе.

На что Платон выкинул первый камешек из-за пазухи, шепнув почти на ухо сидящей рядом Ноне, что тот уже, как десять лет, списан даже с запаса за ненадобностью, то есть по старости.

Но Гудин это видимо услышал, и продолжил метать камни в том же направлении. Он как-то незаметно нарочно перешёл на тему писательства:

– «Среди писателей есть шизофреники! За примером далеко ходить не надо!» – кивнул он женщинам на Платона.

Но тот сделал вид, что это не он писатель, или не видит и не слышит, или не обращает внимания на глупости. Краем глаза он увидел, как Нона сканирует головой между ним и Гудиным, ожидая продолжения от Платона, и недоумевая ни сколько над скрытым оскорблением, сколько над отсутствием достойного ответа хаму.

И дождалась. Платон выждал паузу, и в воцарившей тишине изрёк:

– «Да! Все гении – шизофреники! Но, к счастью, не все шизофреники – гении!» – кивнул он на Гудина.

Во время завершения вино и чаепития Гудин вдобавок расхвастался, что в этом году он ещё ни разу не упал, в отличие от сильно грохнувшегося под Новый год его постоянного оппонента Платона.

Но зимняя оттепель всё-таки сыграла и со стариком злую шутку.

Выходя уже на улицу, при попытке перешагнуть через маленькую лужу, он поскользнулся и упал в неё, приводнившись на хилую левую ягодицу.

Оказавшиеся рядом, учтивые Алексей с Платоном были вынуждены подхватить старика под руки, вытаскивая из лужи, завершив свои усилия дежурными в таких случаях фразами:

– «Осторожно надо! Смотри ещё не поскользнись!» – поучительно начал Алексей.

– «Отойди в сторону!» – твёрдо и нравоучительно завершил Платон.

– «А снаряд в одну и ту же воронку два раза подряд не попадает!» – отшутился Гудин, довольный помощью внимательных коллег.

– «Ха-а! – засмеялся Платон – Это как стрелять! Это раньше он не попадал, а сейчас попадает, и ещё как!» – завершил он, якобы нечаянно подбив ногу Гудина и снова уронив старца в скользкую воду, тем самым вынимая залежавшийся за пазухой последний камень.

– «Вот видишь?!» – засмеялся Алексей, добавив:

– «Ты точно сел жопой в ту же воронку!».

– «А говоришь, снаряды летят мимо! Вон как твою рожу скорбь разворотила!» – снова вмешался Платон.

– «Извини, нечаянно!» – спохватившись, почему-то радостно добавил он.

– «Нет! Ты нарочно!» – завизжал Гудин.

– «Ну, ты что? Нужно мне лишний раз говно из лужи вытаскивать!» – успокоил того Платон, снова подхватывая его под руку и с силой вытаскивая из почти высушенной лужи.

При этом засмеявшийся Алексей отстал в помощи, не вовремя опустив руки, и беспомощное тело старца действительно вытерло собой остатки воды из лужи.

– «Четыре – три! Я выиграл!» – чуть слышно подытожил Платон, который не стал садиться со всеми коллегами в автомобиль к Алексею, а решил, дабы прийти в себя, прогуляться пешком до метро.

Впереди было целых три выходных, и Платон использовал их с пользой. Накатавшись на лыжах, он сочинил в субботу новое стихотворение:

 
Сумрачный город к весне готов.
Ждёт избавленья от зимних оков.
А я на лыжах по лесу иду.
Думаю думу и песню пою.
 
 
Весь лес, как в сказке, молча стоит.
Зимнее Солнце его серебрит.
Ели могучие стоят рядком.
Лапы опущены под белым снежком.
 
 
Спят они крепко в лесной тишине.
Корням не зябко в снегов толщине.
Меж них струится моя лыжня.
Весне появится рано пока.
 
 
Лес сохраняет зимы красоту.
А в городе тает. Он ждёт ведь весну.
Чтоб насладиться Вам снежной зимой,
Не торопитесь для встречи с весной.
 
 
В лес Вы идите на лыжах скорей
На встречу с прекрасной зимою своей,
Снежной и белой, с февральской лыжнёй.
Вы, позабыв… суеты городской,
 
 
Воздухом свежим, пьянящим дышать,
И затяжные проблемы решать.
Физ. подготовка Вам тоже нужна.
И жизнь Вам покажется так хороша!
 
 
Да! Дорожите февральской лыжнёй!
И не морочьтесь сейчас ерундой.
Снег ещё в марте ведь будет лежать,
Вас зазывая в лес отдыхать.
 
 
Всё это было этой зимой,
Тёплой и снежной порой золотой!
Я наслаждался её красотой,
Года началом и зимней порой!
 

Это стихотворение о февральской лыжне оказалось не последним в эти праздничные дни. Утро 23 февраля встретило Платона Солнцем, лёгким морозцем и поздравлением жены, сразу создав ему праздничное настроение. И ещё до выхода на лыжню, в автобусе, в его сознании проявились первые строчки нового стихотворения. А великолепное скольжение, лучше, чем накануне, когда в его голову почему-то впервые за февральские выходные не пришло ни одной строчки, продолжило их до самой Салтыковки.

Платон решил и в этот раз прервать лыжный поход и ненадолго зайти к Егору с Варварой – поздравить свояка с праздником.

Согласно предварительной телефонной договорённости те ждали в гости супругов Кочет, но Ксения, хотя и собиралась, но так и не решилась, хоть поздно, но всё же открыть свой лыжный сезон.

Поэтому Варвара поздравила своих мужчин одна.

Ей было очень приятно сесть между своими первым и последним любимыми, поцеловать их, поздравляя, и угостить коньяком с лимоном и шоколадными конфетами ассорти.

Платон, конечно, познакомил хозяев со своим последним, праздничным стихотворением, по пути к ним записанным на диктофон:

«Двадцать третье февраля»

 
Я в двадцать третье февраля,
Конечно, встал на лыжи.
И это сделал я не зря.
Читай об этом ниже.
 
 
Морозным, праздничным деньком,
Когда светило Солнце,
Я классикой шёл, не коньком,
С прищуром, как японца.
 
 
Слепило Солнце, снег слепил
Своею белизною.
А я про то стишок лепил,
Любуясь красотою.
 
 
Как будто снега мой комок
Всё обрастал словами.
И превращался мой снежок…
Во что? Судите сами.
 
 
Макушки елей в серебре.
Блестят они от Солнца.
То пробивает путь себе
Меж веток, как в оконца.
 
 
Его лучи, пробив себе
Дорогу к земле, к снегу,
Бросают тени кое-где,
В душе рождая негу.
 
 
На лыжах быстро я иду,
Вокруг себя любуясь.
Пожалуй, даже я бегу,
Нисколько не красуясь.
 
 
Петляет меж стволов лыжня.
И с горки разгоняя,
Лишь радует она меня,
Восторг тем вызывая.
 
 
И я иду, бреду порой,
Особенно под горку.
И я любуюсь сей порой!
А объяснять… Что толку?
 
 
Увидеть лучше это Вам!
Тогда скорей на лыжи!
На них вставайте, как я сам.
Зачем? Читайте выше!
 

Те остались довольны, похвалив автора и пожелав ему новых творческих успехов, заодно пообещав когда-нибудь тоже встать на лыжи.

Обменявшись последними новостями, не успев посмаковать подробности, Платон уже через полчаса вырвался в лес, дабы ещё засветло вернуться домой. Но на обратном пути что-то уже не сочинялось.

Но удовольствие от хоть и короткого, но полезного общения, а также нега от выпитого, приятно разлившаяся по телу, придали ему дополнительную силу. Это позволило прибавить в скорости, чему способствовало отличное скольжение, и вопреки обилию лыжников, показать рекордное в сезоне время.

Но радость Платона этим не ограничилась.

При входе в подъезд его окликнула консьержка Валентина Петровна, и от себя и от Раисы Николаевны вручила ему подарок – бутылку классического полусладкого Советского шампанского, поздравляя с праздником:

– «Платон Петрович! Мы с Раисой Николаевной поздравляем Вас с праздником и просим принять от нас, как Ваших читательниц и почитательниц, этот скромный подарок! Желаем Вам крепкого здоровья и больших творческих успехов! Чтобы Вы всегда радовали читателей своим талантом!».

Новая волна радости охватила Платона, и он ответил чуткой женщине:

– «Валентина Петровна! Большое Вам спасибо за подарок! Вы угадали! Именно это я и люблю! Но самое главное, самое примечательное, сейчас произошёл важный исторический момент в моей жизни! Я впервые получаю подарок от моих читателей! Большое спасибо Вам! И я тоже желаю Вам обеим самого главного – крепкого здоровья! Спасибо!».

Праздник продолжился и дома.

Вечером на четверых как раз и распили этот самый подарок благодарных читательниц.

А днём Платон поздравил с праздником своего единственного дядю, к тому же отставного полковника РВСН, Виталия Сергеевича Комарова.

Очень поздно вечером позвонил с поздравлением отцу Даниил, а раньше, через одноклассников, Платона поздравил и другой сын – Владимир.

А вот дочка и все другие женщины – родственницы и младшие по возрасту родственники – мужчины почему-то опять обошли Платона поздравлением с его любимым праздником?

Видимо все они уже, как, впрочем, и всегда ранее, не считали своим защитником бывшего оператора Расчётно-аналитической станции, бывшего командира взвода химической разведки, старшего лейтенанта-инженера запаса, отслужившего год на срочной военной службе в сухопутных войсках, числившегося в запасе сначала в Ракетных войсках стратегического назначения, а потом и в Космических войсках?!

А может они уже не считают меня мужчиной вообще, или не считают своим родственником? Нет, скорее всего, они, или в силу своей веры в Бога, или в силу своей некультурности, или ещё по каким-либо непонятным мне причинам, не признают этот, политый потом и кровью, праздник – сокрушался в очередной год обиженный защитник Отечества.

И тут Платон вдруг понял, что защищать теперь надо не страну от потенциального противника, не свой народ от будущих захватчиков, а культуру народа от самого себя. Крепить надо ни сколько оборону, сколько мораль. Повышать надо ни сколько безопасность страны, сколько духовность людей её населяющих!

Заканчивался февраль, но не заканчивалась зима, одарившая Платона великолепной лыжной порой.

Через неделю, в субботу, в последний день февраля, во время очередного лыжного путешествия по лесу, навстречу Платону попались соседи Егоровых – Гавриловых, гулявшие с маленькой собачкой на руках.

Они вежливо и первыми здоровались с Платоном.

Видимо мои родственники что-то им про меня рассказали важное?! – решил лыжник.

А следующий, первый день весны, принёс ему ещё в утреннем сне, а потом и на лыжне, очередное стихотворение – песню, под музыку песни Жана Татляна «Я пришёл», названное Платоном:

«Позови меня в наш дом»

 
Закружило, заметелило давно.
И гляжу я грустно в зимнее окно.
За узором на стекле не видно мне,
Как сверкают фонари мои во тьме.
 
 
Ведь судьба давно с тобою нас свела.
Но простая проза жизни развела.
Я давно один, и ты теперь одна.
Хоть мы вместе, не одна у нас душа.
 
 
Интересы и проблемы замели.
И теперь с тобой чужими стали мы.
В отношеньях наших дует ветерок.
На душе лежит не тающий ледок.
 
 
Почему я для тебя вдруг стал чужим?
А ведь раньше был любимым, дорогим.
И теперь я не с тобою, «я ушёл».
Но другой такой, как ты, я не нашёл.
 
 
Без тебя теперь я, но и без другой.
Неженатый я, и я не холостой.
Без тебя мне трудно жить теперь, поверь.
Ты поверь мне, милая, поверь теперь!
 
 
Что случилось с нами? Я всё не пойму.
Что накликало на нас сию беду?
И сейчас я думаю о том в бреду.
И отчаянно ищу свою вину.
 
 
И виной тому, наверно, всё же я?
Не сберёг любовь свою, а с ней тебя.
Я корю себя, но и ловлю на том,
Что вернусь опять я в наш любимый дом.
 
 
Позови меня, молю я, позови!
И руками нежно, нежно обними.
Может чуточку осталось в нас любви?
Позови меня, родная, позови!
 

Вечером Платон устроил Ксении небольшой сюрприз.

Он усадил жену перед компьютером, раскрыл перед нею уже распечатанное стихотворение и включил песню Жана Татляна «Я пришёл», попросив читать стихотворение под музыку, лишь учитывая отсутствие припева.

Музыкальной Ксении очень понравилось, хотя она и высказала осторожное предположение и надежду, что это не о них.

– «Да! Просто почему-то утром вдруг надиктовалось, не мог устоять и записал! Ты же слышала, как я несколько раз вставал записывать, пока не взял блокнот с ручкой с собой в постель?!».

– «Нет! Я крепко спала!» – ответила женщина.

А теперь приближался и женский праздник.

В преддверии восьмого марта Платон договорился на работе с Алексеем, что они все вместе подарят Надежде букет красивых, не тёмных роз и красочную открытку, которую взялся купить он сам.

Платон выполнил свою часть программы, взяв подписи у всех коллег.

Но видимо что-то не сложилось у Алексея с Гудиным, а может быть тот просто решил по примеру Платона теперь выделиться из тройки мужиков.

Но Иван Гаврилович Гудин в этот предпраздничный день 6 марта принёс Надеже свой букет хилых гвоздик, видимо решив сэкономить.

Пока та предусмотрительно задерживалась, Алексей объявил Гудину, что все расходы на два букета и открытку делятся поровну.

Тот безропотно согласился.

Когда улыбающаяся Надежда вошла в свой кабинет, её на столе встретили два букета: один шикарных, бежевых, чайных роз, другой – худых красных гвоздик, а у стола – также улыбающееся трио её подчинённых, среди которых Алексей зачитал стих в открытке.

Радости начальницы не было предела, особенно по поводу дорогих роз.

Чтобы она не подумала по поводу гвоздик на Платона, тот, воспользовавшись уходом компаньонов, объявил ей, что гвоздики на всякий случай продублировал Гаврилыч, но в итоге они всё разделили поровну.

– «Понятно!» – ответила та довольно.

Но Платон на этом не остановился:

– «А я им и говорю: Давайте Надежду поздравим, как следует! Она ведь наша Победа! Одна на всех – мы за ценой не постоим!».

И в этот раз Надежда всё же повела коллег в «Пилзнер».

А чтобы гарантировать себе места, некоторые пошли пораньше, почти в полдень.

Только у красавицы Ноны этот момент совпал с посещением и поздравлением её любовником. Так что вкусная еда ресторана трансформировалась для полной Ноны в приятное любовное свидание.

Алексей с Гудиным должны были самостоятельно подъехать на машине, а Платон с Надеждой – подойти пешком.

Когда они вошли в давно ими подзабытое помещение, то их коллеги уже ждали за столиком наверху, в большом зале.

В этот раз обошлось без эксцессов со стороны Гудина, сидевшем у стены, через место слева от Платона.

Праздничный обед прошёл спокойно. Хотя поначалу Иван Гаврилович и вспомнил прежний тон. Не дождавшись, пока Платону и Алексею поднесут морс, он чокнулся бокалом пива с пересевшей напротив него Надеждой. Зато ранний обед завершился для Платона и ранним прибытием домой, к Ксении.

По дороге муж удовлетворил давнее желание жены, и к наступающему международному женскому дню купил ей значительный букет светлых, голландских тюльпанов.

Непосредственно в женский день Ксения всё же убедила ранее обиженного мужа, не смотря ни на что, поздравить своих женщин с их праздником.

Тогда Платон принял соломоново решение, послав негодницам поздравления по электронной почте и через SMS-сообщения.

И только дочку Катю, давшую вечерний толчок посланиям отца своим очень трогательным и мудрым SMS-поздравлением в адрес Ксении, Платон поздравил персонально по телефону, поблагодарив её за все поздравления, в том числе и его жены с юбилеем.

Три праздничных дня завершались вечерними посиделками на кухне впятером. Кроме супругов Кочет это были и их верные кошки.