Текст книги "Детство"

– «Мамань, ну не надо. Не разводи тут сырость!» – успокаивал он.

Другая, но постоянная сырость в комнате Кочетов, во многом возникавшая из-за маленьких и затенённых с южной стороны соседним зданием окон, никак не могла компенсироваться постоянно топящейся печкой, расположенной у противоположной стены комнаты.

Во многом поэтому, в феврале детям в очередной раз пришлось переболеть гриппом. В такие периоды их отец Пётр Петрович всегда приходил на помощь, сидящей у детских кроваток, жене.

В начале февраля 1951 года Пётр Петрович получил письмо из Пилипок, в котором родные сообщали, что все живы и здоровы, но упрекали его в долгом молчании с ответом на их письма.

Они передавали привет семье Бориса и делились радостью от почти годового проживания в половине построенного нового дома. Также родственники сообщали, что у них в деревне в дома 15 хозяевам, уже вступившим в колхоз, проведено электричество, но сами они пока всё думают, не решаются – боятся за свою собственность. А поголовье их домашнего стада составило 1 лошадь, 2 коровы, 2 тёлки, 10 овец, 9 свиней и 10 кур. Они написали об обмене денег в Польше в соотношении 100 к 1, о новых ценах на товары, и о второй год подряд слякотной зиме.

Но в этот раз в письме была и приписка от отца, в которой он извинялся за отсутствие таковой в прошлом письме из-за его расстройства по поводу подробностей смерти Бориса. Сообщал он, что периодически болеет и уже слаб физически, передавал привет жене Петра, Сюте и всем детям – своим внукам.

Петру Петровичу стало стыдно за себя, и он в ближайшие же дни напечатал на машинке рекордно длинный ответ на шести страницах.

В своём письме он сообщал о причине задержки со своим ответом, когда его насторожило отсутствие приписки от отца. Тогда он заволновался и окольными путями через Полину Максимук из деревни Котлы пытался разведать обстановку.

А узнав, что все живы и относительно здоровы, успокоился и всё откладывал ответ.

Но П.П. Кочета не меньше взволновала и болезнь вождя, когда он от коллег узнал, что с 16 февраля Политбюро ЦК ВКП(б) временно передало все дела триумвирату с составе секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова, члена ЦК ВКП(б) Н.А. Булганина и главы МГБ СССР Л.П. Берия.

И в своём ответном письме Пётр Петрович выражал надежду, что новая колхозная жизнь родных в Пилипках позволит им встать на ноги и поправить здоровье. Он сообщил о рождении ещё одной дочери, и что оба его ребёнка сейчас опять гриппуют с высокой температурой.

А о сыне он писал: Платону уже третий год. Парень вырос не по возрасту крупным и достаточно болтливым. Мой оголец на днях матери головой нос разбил и девочке чуть не ошпарил ноги – хорошо вода в чашке не очень горяча была. Беда с ребятами, а сами, какими были?

Пётр Петрович послал фотографии и сообщил о своих хлопотах с яслями для детей. В новостях из Малаховки он писал, что Олег растёт в отца высоким, но учится посредственно, а Сюта работает на прежнем месте, сдаёт часть дома в наём, а общаться им удаётся только по телефону. Хозяйство она в саду ведёт хорошо, держа посадки в порядке, достраивает дом – на втором этаже постелила пол и отгораживает две комнаты для сдачи в наём.

Сообщил он также, что его минская тётя Степанида болеет, а её сестра Мария опять вышла замуж и переехала жить к мужу.

Писал Пётр и о политике, с возмущением понося американских империалистов, и очень подробно и красочно рассказал о преимуществах колхозного строя, где широко используются сельхозмашины.

Указывая на отсталость при ручном крестьянском труде, он вспомнил, как в отрочестве в Калужской губернии, пробуя жать, отрезал кусок мяса со своего мизинца правой руки, а в 1940 году, будучи в гостях в Пилипках, при обмолоте зерновых ему один парнишка сшиб цепом очки.

А в заключение Пётр просил сообщить ему о дяде Парфении, его адрес в «Вильно», и обещал прислать книги.

В своём следующем письме, посланным через три дня и сопровождавшим посылку книг, Пётр Петрович комментировал их содержание и вспомнил, как по памяти из детства о мебельных поделках отца, давно сам смастерил себе этажерку, теперь многие годы служащую ему.

А события на Корейском полуострове стали напоминать колебания маятника. С 7 марта войска ООН перешли в контрнаступление по двум направлениям в центральной части фронта и в середине марта форсировали реку Ханган, снова заняв Сеул.

В ответном письме из Пилипок, полученном Кочетом в конце марта от всех пишущий, Иван Кучинский прислал план дома с пояснениями, поблагодарил за книги и сообщил о почти уже прошедшем поголовном гриппе в их семье.

Он сообщил, что Пётр Васильевич совсем плох, просит прислать ему из Москвы какого-нибудь хорошего лекарства для поддержания сердца и очень хочет увидеть сына Петра Петровича. Он также рассказал о трудностях в соседних колхозах, о шестилетнем плане Польши и плане полной электрификации их деревни к концу года. А в заключение на десятой странице рукописного письма Иван передал устный привет от совсем ослабшего отца Петра Васильевича и своих малолетних детей восьмилетнего Александра, шестилетней Зины и трёхлетнего Дмитрия, а также старый адрес дяди Парфения на польском языке. Но Пётр легко разобрал его: Парфений Васильевич Кочет, Нововилейка, ул. 3 мая, дом 26 около железнодорожной станции. Теперь это была территория советской Литвы.

В первомайские праздники семья Кочетов впервые совершила прогулку по ближайшим бульварам, радуясь солнцу, теплу и счастливым улыбкам на улицах.

Но в последующие дни события в Корее насторожил Петра Петровича.

С 16 по 21 мая очередное ответное наступление КНА было отбито, после чего войска ООН, после крупномасштабного наступления по всему фронту снова оттеснили их за 38 параллель.

– Что-то у наших никак дело не клеится?! Видимо силёнок маловато? Хорошо хоть своё не отдали! Видимо этим всё и закончится?! – решил Кочет.

А 22 мая Алевтина Сергеевна сходила с детьми в 35-ую детскую консультацию. Все показатели годовалой Насти оказались в норме, и мать там заодно взвесила и сына, весившего теперь 16,5 килограммов.

А в конце мая Пётр Петрович Кочет успешно завершил обучение в Высшей дипломатической школе МИД СССР.

– «Пётр Петрович! Зайдите, пожалуйста, ко мне. Есть важный разговор!» – обратился тогда к нему – этим заинтригованному – после вручения диплома, директор школы Александр Никифорович Маслин.

Кочет к концу дня зашёл к нему в кабинет, с порога услышав:

– «Пётр Петрович, может, вы удивитесь, но учитывая ваше разностороннее образование, ваш обширный опыт работы в различных сферах, вашу высокую успеваемость по всем предметам, ваш характер, склонность к аналитической, методической и педагогической работе и, извините, не молодой возраст – я предлагаю вам перейти к нам на постоянную преподавательскую работу!».

– «Нет, я не удивлён! Вообще-то я предполагал такой вариант развития событий. Не скрою, Ваше предложение заманчиво! Для тихой заводи на склоне лет оно вполне мне подходит, да и живу я недалеко! Но у меня были другие планы и я должен сначала посоветоваться со своим руководством!» – обнадёжил он коллегу.

Доложив на следующий день содержание этого разговора своему начальству, не желающему терять ценного сотрудника, он практически тут же получил от него, в лице теперь уже Генерального секретаря МИД СССР и члена его коллегии Бориса Фёдоровича Подцероба, контрпредложение:

– «Пётр Петрович! Я думаю, что поработать преподавателем вы ещё успеете! С вашей энергией вы сейчас нужны стране, извините за пафос, ещё на передовой! Мы лучше вам предложим новую командировку в Париж, но теперь уже со всей семьёй! Насколько я помню, ваша жена прошлый раз произвела весьма благоприятное впечатление на весь персонал посольства».

– «В принципе, я конечно согласен! Но моей жене в скором времени предстоит сложная полостная операция. А сейчас ей некоторое время надо будет после родов восстановиться и силёнок поднабраться! Да и детишкам подрасти не мешает! Сейчас, но пока безуспешно, я пробую их устроить в ясли! Из-за этого и жена моя не работает!».

– «А сколько им сейчас?».

– «Сыну скоро будет два с половиной, а дочке чуть больше года!».

– «Хорошо! Я доложу руководству о Вашем принципиальном согласии. Может тогда с отъездом на следующий год? Идёт?!».

– «Да! Думаю, что через год мы будем готовы!» – согласился Пётр Петрович.

Об этой договорённости он сообщил Александру Никифоровичу, который предложил с сентября всё же перейти к ним в аспирантуру, занявшись завершением своей диссертации и годичным преподаванием.

– «Пётр Петрович, а через год съездите в Париж, после которого, я очень надеюсь, окончательно переберётесь к нам!? Во всяком случае, на защиту!? А там…»- рукой махнул он вдаль неопределённо.

Но на П.П. Кочета вскоре вышло и руководство КИ.

Пётр Петрович хорошо знал, давно прочувствовал и ещё помнил, что этот Комитет информации при МИД СССР был вполне независимым учреждением. Он даже помнил формулировку из Приказа о его образовании, которую ему озвучивало его руководство: «Комитет информации не становится частью Министерства иностранных дел ни административно, ни финансово, ни организационно, оставаясь независимым учреждением. Комитет информации является секретной организацией и финансируется из специальных фондов Совета министров СССР. В ведении Комитета информации находятся политическая, экономическая и научно-техническая разведки».

Теперь он стал участником совещания, на котором присутствовали всего с десяток человек. Из присутствующих он знал лишь четверых: председателя Комитета – заместителя министра иностранных дел Валериана Александровича Зорина, начальника 2-го отдела КИ полковника Ивана Ивановича Агаянца, его заместителя полковника Дмитрия Георгиевича Федичкина, и полковника Николая Петровича Лысенкова, с которым познакомился по инициативе того непосредственно перед началом совещания.

Остальных он не знал, так как видел впервые.

Кочета допустили только к обсуждению первого вопроса, касающегося его лично.

В результате недолгих переговоров, споров, уговоров и высказываний аргументов за и против, было принято решение использовать П.П. Кочета по совместительству, как политического разведчика, учёного-аналитика, но без зачисления в штат Комитета и с отъездом в командировку ориентировочно через год.

– Уф! Кажется, отбился?! Не хочу в шпионы! А аналитиком – пожалуйста! – удовлетворённо протёр он вспотевшие очки и вытирая пот с шеи.

Вскоре, в связи с окончанием обучения, П.П. Кочета повысили в должности и окладе. Теперь его семье стало хватать даже одного его заработка. Замаячила и реальная перспектива на будущий год снова съездить за границу, но уже всей семьёй. Всё теперь зависело лишь от здоровья жены.

Ведь у его жены обнаружилась язва желудка и болезнь печени. Она теперь очень похудела от частых, до десятка раз в день, рвотах. Дело неумолимо шло к операции. Поэтому не только возможная поездка, но и работа в Москве и даже ухаживание за детьми становились проблематичными или откладывались на неопределенное время.

И Петра Петровича сейчас радовала лишь повышенная зарплата, а напрягали ближайшие заботы, связанные с помощью жене. И это было сейчас главным. Но самая главная его помощь своей семье сейчас заключалась не столько в зарабатывании денег, помощи дома жене по хозяйству и с детьми, сколько теперь ещё и в обеспечении их летнего отдыха.

Летний отдых намечался и у Виталия Сергеевича Комарова, чуть было не закончившегося для него увольнением из вооружённых сил сразу после выпуска из военного училища.

После сдачи экзаменов и производства в офицеры, бывшие курсанты – Виталий Комаров и двое его подвыпивших товарищей – по юношеской привычке решили отметить это событие и посещением девочек в соседнем общежитии.

Впервые надев офицерскую форму, и ощутив себя настоящими мужчинами, они пришли в гости. Комендант попытался было выпроводить ретивых жеребцов прочь. Но не тут-то было. Товарищи Комарова стали сначала обзывать, а потом и избивать коменданта. Тогда Виталию не осталось ничего другого, как остановить и выгнать однокашников вон.

Когда же лейтенант Комаров последним покидал недавнее поле боя, за ним увязалась большая группа возмущённых свидетелей. Но он проявил выдержку, идя спокойно и не оглядываясь, на всякий случай, ожидая нападения сзади.

На следующем углу улицы оказалось отделение милиции, куда толпа буквально втолкнула лейтенанта, обратившись к дежурному, чтобы тот разобрался. Поначалу Виталий был удовлетворён таким оборотом событий.

Однако разборка закончилась прибытием автомашины из комендатуры, и свою первую офицерскую ночь лейтенант Виталий Сергеевич Комаров провёл не у девочек, а на гарнизонной гауптвахте.

Состоявшаяся разборка у командования чуть было не закончилась драматически. Но виновники дали слово исправить положение и загладить свою вину.

И тогда Виталию пришлось выступить в роли посредника и адвоката провинившихся, сведя их с жертвой. После материального возмещения ущерба – денежной компенсации – инцидент был исчерпан, заявление об избиении из отделения милиции было отозвано, а погоны сохранены.

Сохранилось положение и в Корее, вынудившее обе стороны вернуться к переговорам.

Вступление в войну в Корее на стороне КНДР Китая, при военной помощи СССР, поначалу способствовало восстановлению фронта на 38-ой параллели, а затем и незначительному продвижению южнее её. Но вскоре им пришлось отступить обратно к 38-ой параллели и перейти к оборонительным действиям, 9 июля завершив третий этап войны 1951 года.

А на следующий день 10 июля в городе Кесон начались переговоры о перемирии.

Однако американцы всячески пытались сорвать эти переговоры, устраивая вооружённые провокации в нейтральной зоне и препятствуя работе корейско-китайской делегации.

Более того, пытаясь надавить на противную сторону, авиация США увеличила количество воздушных бомбардировок войск и тыловых объектов КНДР до 700 самолётовылетов в день.

– Да! Американцы никак не могут успокоиться! Они хотят весь мир взять под свой контроль! И чем дальше, тем они желают большего! – рассуждал Пётр Петрович.

Но и Кочеты, сохраняя своё давнее желание провести лето на природе, в начале июня выехали на дачу в Малаховку.

Ещё по весне хозяйка родового гнезда Кочетов вдова Ксения Алексеевна организовала достройку трёх, разделённых между собой фанерными перегородками, комнат под крышей второго этажа их относительно большого дома.

А в начале лета, находившийся в отпуске, Пётр Петрович обклеил обоями стены всех трёх комнат, прихожей и лестницы, а бумагой – весь потолок под крышей. И на лето там разместились обе семьи Кочетов. А весь тёплый первый этаж вдова сдала на лето дачникам.

Однако помощь Петра Петровича на этом не ограничилась. Ещё в начале сезона он доставил стройматериалы, и построил отдельно стоящий зимний дровяной сарай, теперь используемый летом под просторную дополнительную кухню-столовую. Ксения Алексеевна и без погибшего мужа справлялась с хозяйством, хотя поначалу и хныкала от страха перед обилием дел. Но для этого ей приходилось летом вставать спозаранку и поздно ложиться. Зато огород был в полном порядке.

Надёжный тыл позволил Петру Петровичу по своим старым связям через Бориса Чистякова устроить жену на два месяца на временную работу.

Алевтину Сергеевну взяли инспектором отдела рабочих кадров, труда и зарплаты Хозяйственного управления Министерства лёгкой промышленности СССР.

А с детьми в этот период сидела шестнадцатилетняя няня Антонина.

В её обязанности входило посмотреть за малышами, приготовить еду и накормить подопечных, постирать вещи и убраться в помещении.

Настя уже начала ходить и проявлять чрезмерную активность. Она стала просто воевать с братиком за свои интересы. Тому, в основном игравшему в скошенной на полянке траве со своей любимой большой грузовой машиной, иногда приходилось давать подзатыльники, мешавшей ему играть сестре. Но в основном детишки были очень дружны, и уже в этом малолетнем возрасте во многом поддерживали друг друга.

Их мать и здесь проявляла свои способности педагога, начав внушать маленькому сыну:

– «Платон! Уступи Насте! Она же младше тебя, к тому же девочка!» – часто слышал тот от матери, разрешающее их спор с сестрёнкой.

И он часто уступал ей, хотя иногда и не по своей воле, скрепя сердце.

Но Алевтина Сергеевна учитывала психологию мальчика, ещё ребёнка, и, как правило, пыталась компенсировать ему его моральные потери, отвлекая сына на что-нибудь в данный момент для него интересное.

А интересным было для малыша познание окружающего мира.

Вдоволь накачавшись в гамаке и наигравшись со своим грузовиком, освоив практически всю территорию Малаховской дачи, он с удовольствием принялся познавать и её окрестности.

Первый выход Платона за территорию дачи состоялся на Малаховское озеро. Выйдя из калитки и свернув направо, они с отцом в компании других мужчин с детьми по сухой, твёрдой тропинке мимо высоких сосен чуть спустились к просвету между ними, в который заглядывало любопытное солнце. Пройдя мимо кустарника через высокие заросли камыша, они оказались теперь уже не на песчаной, а на чуть влажной, тёмной, торфяной, даже немного зыбкой тропинке.

Найдя подобие полянки, расположились на северном берегу озера.

Окунувшись сначала сам и немного поплавав, отец взял Платона на руки, и, имитируя плавание малыша, периодически окунал того в бодрящую водяную прохладу, сопровождая процесс подбадривающими возгласами.

Платошка чуть ли не с пелёнок привык не только к материнскому, родительскому вниманию, но и к простому людскому, человеческому, став уже тогда «публичным» человечком. Может быть, поэтому, с ранних лет привыкший к всеобщему и повсеместному вниманию к своей персоне, Платон часто просто играл на публику.

И зрителей у ещё младенца Платона было уже предостаточно. Многие соседи по Малаховке, узнав о нём, приходили посмотреть на красивого, энергичного, весёлого, крупного, голубоглазого и курчавого блондина.

Именно с этого времени он окончательно привык к вниманию к себе со стороны даже незнакомых людей. А быстро привыкнув, не обращал на это в дальнейшем никакого внимания. Его интересовал лишь открывающийся перед ним удивительный мир.

Маленький Платон, ранее узнавший кур и гусей, кошек и собак, теперь познакомился и с коровой. Будущему юному натуралисту понравилось это доброе, спокойное домашнее животное, и он долгое время с вниманием интересом наблюдал за коровой и её повадками.

Но больше всего малыш Платон любил общение с разными людьми.

Из детей на самой даче жил лишь сын хозяйки – двоюродный брат Платона – четырнадцатилетний Олег.

Но он целыми днями пропадал с друзьями, то катаясь на велосипеде, то играя в футбол. А то Олег отсутствовал, загорая и купаясь в озере, то собирая грибы и ягоды в их пока ещё не совсем затоптанном леске, а то и бесцельно шатаясь по посёлку, иногда даже участвуя в драках. Так что на малыша у него времени не оставалось, да и желания не было тоже.

Зато с Платоном и Настей с удовольствием нянчилась их няня и домработница Антонина.

Приехав в Подмосковье из дальней деревни, она теперь словно тренировалась быть матерью. И это у неё неплохо получалось.

Во всяком случае, Кочеты к ней существенных замечаний не имели.

Лето в этот раз выдалось очень сухое, даже капуста на огороде не уродилась, хотя Пётр Петрович активно помогал хозяйке Ксении Алексеевне с поливом и прополкой огорода, в уходе за садом.

В свои первые студенческие каникулы на дачу приезжала и старшая дочь Петра Петровича – девятнадцатилетняя Эльвина, которая с удовольствием понянчилась со своими единокровными братиком и сестричкой. Особенно ей, конечно, нравилось заниматься со старшим мальчишкой.

Очередное письмо из Пилипок пришло в конце июля. В нём Иван Кучинский обрадовал Петра, что все выздоровели, включая его отца. Он благодарил за книги, которые теперь читает вся их русскоязычная деревня, предавал всем приветы и просил сообщить новые новости о жизни в СССР.

Однако Петра расстроила новость, что с колхозами у них не получается. Молодёжь в основном подалась на учёбу в города. Людей стало мало, а земли много. Да и работать никто особо не спешит. И даже наличие тракторов и комбайнов не помогает.

То в колхозе не успевают одно, то другое. В прошлом году в соседней деревне Зубово из-за дождей весь урожай загубили. Потому с колхозами всё затихло. А они, мудрые Кочеты и Кучинские, выжидали, находясь посередине. И в их деревне электричество провели, а света всё нет.

Просвета не было и с болезнью Алевтины, у которой обнаружилась язва двенадцатиперстной кишки и болезнь печени. Её всё чаще стала преследовать рвота, мешавшая не только жить, но даже и просто работать.

Поэтому 6 августа она уволилась с временной работы и поехала на лечение в Железноводск. Петру Петровичу опять пришлось поднять свои древние связи по Курортному управлению и добиться этой срочной путёвки.

А за детьми за дополнительную плату стал пока смотреть Антонина.

Не было просвета и в войне в Корее, так как переговоры ни к чему не приводили. И 18 августа уже силы ООН перешли в своё сухопутное наступление на позиции КНА на восточном участке фронта.

Перемирие было явно нарушено и 23 августа это привело к новому срыву переговоров. И КНА была вынуждена снова дать отпор, 26 августа начав своё контрнаступление.

Но 2 сентября уже войска ООН перешли в ответное контрнаступление, снова оттеснив части КНА и китайских добровольцев к 38-ой параллели.

Контрнаступление получилось и с дальнейшей работой Петра Петровича Кочета. В сентябре, пришедший на должность директора ВДШ ровесник Кочета Михаил Александрович Силин с удивлением встретил заявление того о прежней договорённости с бывшим директором.

– Опять мне обломилось! Но в этот раз моей вины тут нет! Ладно! Пока буду работать, как работал, писать диссертацию и готовиться к Парижу! Лишь бы у Аленьки всё с болезнью обошлось! – совсем не расстроился он.

Вернувшийся на работу П.П. Кочет сначала ознакомился с результатами всеобщих выборов во Франции, состоявшихся ещё 17 июня 1951 года.

– Да!? Молодцы коммунисты! Может у них и получится?! – понял он.

И действительно, борьба ФКП за национальную независимость, мир и демократию принесла заслуженную победу коммунистической партии на очередных парламентских выборах. Однако, несмотря на то, что ФКП была первой партией по числу полученных голосов 26,3 %, вследствие жульнических ухищрений избирательного закона она лишилась около 70 мест в парламенте, получив лишь 103.

Ну, и жульё! Ну, никак они не хотят согласиться с действительностью, с реальным соотношением сил! Значит опять будет политический кризис! Будет мне пища для размышлений! Значит опять мне надо в Париж! – сделал вывод аналитик.

В начале сентября Алевтина приехала с Кавказа отдохнувшей и посвежевшей. И в середине сентября довольные Кочеты возвратились в Москву. За это долгое лето на даче, с первых чисел июня по середину сентября, их дети окрепли. Но их родителям и теперь было не до отдыха.

Не до отдыха было и Корейской Народной Армии, остановившей наступление сил ООН 20 октября. Таким образом, в войне в Корее установилось динамическое равновесие сторон. Продолжение дальнейшего кровопролития потеряло смысл.

После этого, 25 октября переговоры о перемирии возобновились в городе Паньмыньчжон, и чрез два дня – 27 октября 1951 года – было достигнуто соглашение о демаркационной линии, на этот раз установленной по фактическому положению войск противоборствующих сторон. После этого линия фронта стабилизировалась, а редкие бои по захвату отдельных высот приняли местный характер.

А через месяц, в воскресенье 25 ноября, Пётр Петрович послал очередное письмо в Пилипки. Он, как всегда, долго не мог заставить себя сесть за ответ. Но, если начинал писать, то уже не мог остановиться, создавая целое произведение.

Сначала Пётр опять извинялся перед отцом за задержку с письмом, но не из-за какой-то обиды на родных, а от обилия дел и из-за постоянного откладывания ответа по типу русского «авось, да небось». Поэтому он сейчас специально в выходной вышел в министерство поработать и заодно в тишине напечатать это письмо, поделившись радостью от повышения по службе.

Пётр сообщал подробности летнего отдыха и совместных дачных забот, закончившихся размолвкой с Ксенией из-за её несправедливой оценки труда деверя, поставившего под сомнение их летний отдых в будущем году:

В общем, наши родственные отношения с ней дали трещину и, по совести говоря, у меня нет желания договариваться с ней насчёт дачной жизни в будущем году.

Сообщал он и об ухудшимся здоровье Алевтины, вспоминая, как в 1946 году чудом спас её от начавшегося заражения крови, а теперь собирается положить её на обследование в клинику мединститута. Для этого он активно занимается пристройкой детей в ясли, так как тётя Стеша оказалась больна, и приехать не сможет, а старшая дочь Эля стала студенткой и невестой.

Писал он и о планах на будущий год направить жену с детьми на всё лето в Анапу. Сообщал подробности жизни в СССР, особенно колхозников, о строительстве новый высотных, в 32 этажа, зданий, превращающих Москву в белокаменную. И что одно их них стало Университетом, при этом сравнивая с Москвой 1921 года, и с условиями учёбы его и Бориса вплоть до 1925 года.

Но больше всего места в письме было отведено анализу международной обстановки, преимуществам колхозной жизни и критике неуверенности их зятя Ивана Кучинского с конкретными советами преодоления страха при вступлении в колхоз.

А как-то Пётр Петрович попросил коллег сфотографировать его за письменным столом своего кабинета, чтобы послать родным.

Отпечатав фотоснимки и приготовив один из них к отправке в Польшу, он не заметил, как жена незаметно для него подписал фотографию:

«Не доучившийся профессор в своём министерском кабинете».

Послал он отцу и фотографии его внуков, прокомментировав, что детишки растут быстро, и на их здоровье родителям пока жаловаться не приходится.

Зато у супругов появились новые заботы, приятные и не очень.

Маленький Платон очень активно, и даже слишком, следил и ухаживал за ещё меньшей Настей, помогал ей во всём, заботился о ней.

Он не только усаживал её на маленькую табуреточку, хранившуюся потом долгие годы на даче, но и сажал её даже на детский горшочек.

В полуторагодовалом возрасте Настя, как заводила, однажды предложила брату покататься на тарелках по чуть покатому полу их московской комнаты. Но вскоре этому стали мешать выпуклости в их старом потёртом полу, образовавшиеся от шляпок гвоздей. Инструментов поблизости не было, подходящих игрушек тоже не нашлось. Тогда Настя стала забивать гвозди рюмками.

От частых энергичных ударов ножки тех вскоре отлетели, а пальчики порезались об острые кромки стекла.

Вернувшаяся из магазина мать увидела кровь на ладошке дочери.

– «Коба, коба!» – показывала маме свои порезанные пальчики пока ещё спокойная Настя.

Но мать испугалась. Тогда заплакала и дочка.

Позже, став бабушкой, Алевтина Сергеевна сама учила своих детей-родителей, чтобы в таких ситуациях они не пугались сами и не передавали свой страх своим детям, не пугали бы их.

– «Дети больше плачут не от боли, а от родительского страха, их активной жалости к своему ребёнку!» – передавала потом свой опыт, бывшая педагогом, мать.

Заканчивался 1951 год, но война в Корее всё ещё продолжалась.

– «Аль! А ты знаешь, что наши дали Ким Ир Сену наши сушки?!».

– «Какие сушки? Хлеб что ли?».

– «Да нет! Самоходные артиллерийские установки СУ-76М, на которых я служил!».

– «И что теперь?».

– «А это значит, что его армия переходит в наступление против пехоты Ли Сын Мана. Ведь эти сушки хороши именно для поддержки пехоты! Хотя против танков тоже хороши! В них только вот отступать нельзя. У них ведь нет заднего и верхнего броневого листа!».

– «А как же тогда вы воевали на них? Ведь на них можно только вперёд?!».

– «Так и воевали – только вперёд!».

– «Значит, их победа – это вопрос времени?!».

Но вскоре перед Кочетами встал другой вопрос. После санатория прошло всего три месяца, а самочувствие Алевтины начало ухудшаться.

Опять появилась рвота и желудочные боли. Её лечащий врач в МОНИКИ предлагал после очередного обследования лечь на операцию. И теперь вопрос об этом встал ребром.

Дальше медлить было опасно.

И её муж поднял на ноги всех своих знакомых и не только.

Большую помощь в обследовании, диагностики и в обеспечении операции оказал бывший вздыхатель и земляк Алевтины Сергеевны – кандидат медицинских наук Михаил Дмитриевич Заикин.

А новое руководство помогло Петру Петровичу срочно устроить детей в детский сад-ясли санаторного типа в посёлке Салтыковская.

И в начале зимы Пётр Петрович Кочет отвёз своих малышей в Салтыковку.

Родителям было неимоверно трудно расставаться с детишками.

Хорошо хоть уже имелся некоторый опыт дневного отсутствия дома мамы в первые два летних месяца, не говоря уже о практически постоянном отсутствии на работе отца.

Но всё равно, провожая детей, они с трудом сдерживали слёзы, объясняя малышам, что их везут в лесные детские ясли немного пожить и встретить Новый год с Дедом Морозом и Снегурочкой, пока мама в больнице будет лечить свой животик.

– «Петь, а как вовремя тебе удалось получить постоянные места в этом детсаде-яслях, да ещё санаторного типа, да ещё и в хвойном лесу!» – несколько оживилась Алевтина от рассказа мужа о месте временного и вынужденного пребывания их детей.

– «Да уж! Вовремя повезло нам!».

– «Видимо к этому времени кто-то из дипломатов забрал своих детей? Вот места и освободились!» – логично предположила бывшая учительница.

– «А может по указанию руководства ясли-сад просто укрупнили?!» – гордо уточнил новоиспечённый дипломат.

Ведь Пётр Петрович прекрасно догадывался, что помощь ему пришла лично от министра иностранных дел СССР Андрея Януарьевича Вышинского, о чём он тут же поведал жене.

– «Аль, он хоть и грубый человек, и его все боятся! Но он всегда помогает своим сотрудникам! А это сейчас главное! И вряд ли кто-либо смог бы проигнорировать его просьбу!? Так что благодари его за это укрупнение!».

Но укрупнилась и вся большая семья Кочетов. Вскоре, под самый новый год, Пётр Петрович уже гулял на свадьбе старшей дочери. Увидев, что Эля совсем не пьёт, отец понял, что она беременна.

– «Эльке видимо так понравилось нянчиться с Платоном, что она решила поскорее стать матерью? Вот и замуж вышла и сразу забеременела!» – поделился он новостью с лежащей в больнице женой.

– «И вовсе это не обязательно! Я вот не пью, но по другой причине!».