Текст книги "Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино"

Дассановски замечает, что, хотя они оба конструировали кинематограф в соответствии с «эстетикой случайности», Кубрик был более заинтересован в содержательных вещах и неоднозначном их восприятии, нежели в стилистике и метакомментировании кинематографа[43]43
  Dassanowsky R. Von. Introduction: Locating Mr. Tarantino or, Who’s Afraid of Metacinema? // Quentin Tarantino’s Inglourious Basterds: A Manipulation of Metacinema / Dassanowsky R. Von (ed.). New York – London – New Delhi – Sydney: Bloomsbury, 2012. P. vii.


[Закрыть]. Что ж, я думаю, это не очень удачный критерий для сравнения. Репутация Кубрика как великого режиссера строится на его любви к традициям высокой европейской культуры и в целом на восхищении тем, что называют культурой «мертвых белых мужчин». Кубрик был таким мегаломаном, что сам хотел попасть в этот список и, надо признать, попал. Однако он попал в него потому, что уважал наследие «мертвых белых мужчин» – снимал свои картины только как экранизации литературы, использовал классическую музыку, любил историю и философию, что нашло отражение в его творчестве. Метод Кубрика был предельно рационален – он точно знал, что и как делать. Метод Тарантино рационален ровно настолько же, насколько и у Кубрика. Если не больше. Однако для Тарантино не существует «мертвых белых мужчин» – его не интересуют ни история как таковая, ни философия, ни классическая музыка, ни серьезная литература. Все его знание – это в лучшем случае популярная культура. Но не только она. Грайндхаус вряд ли можно назвать таким уж популярным течением в истории кинематографа: если он и принадлежит к популярной культуре, то к самым ее низам. Когда Тарантино ссылается на литературу, то упоминает американский «крутой детектив» и в лучшем случае Сэлинджера… или Стивена Кинга. Вместе с тем, несмотря на этот бэкграунд, работы режиссера были признаны высокой культурой (главный приз Каннского кинофестиваля и две статуэтки «Оскар» за лучшие сценарии – тому свидетельство). Кто бы что ни говорил, но именно Тарантино, не обращая никакого внимания на «традицию» великой культуры, совершил революцию в культуре. Именно поэтому его часто называют постмодернистом. Кстати, Дассановски называет постмодернистом и Кубрика, но постмодернистом немного в другом отношении. Отсюда у критиков острое желание сравнивать Тарантино с Годаром и французской новой волной, что помогает хотя бы слабо связать режиссера со старым добрым интеллектуализмом. На самом деле если Тарантино что-то и взял у французов новой волны, то самый минимум. Даже «На последнем дыхании» Тарантино интересует в большей степени в интерпретации Джима Макбрайда (1983), чем в оригинале Годара. Своим творчеством Тарантино открыл то, что можно назвать контринтеллектуализмом – то есть то, что противостояло интеллектуализму, но все еще оставалось интеллектуальным. Если угодно, Тарантино обозначил водораздел, указав, как популярная культура может работать против высокой культуры, а фильмы – против книг. Поэтому, кстати, ученые, которые ориентируются в своем анализе на фильмы, а не на книги, оказываются в выигрышном положении.

В конце концов даже знаменитый «отрывок» из Библии, который в «Криминальном чтиве» Джулс Уинфилд читает жертве, прежде чем ее убить, Тарантино взял из кино. Дело в том, что это не совсем цитата из Книги пророка Иезекииля; на самом деле лишь последние реплики Джулса содержат библейский текст. В том виде, в котором нам известна речь персонажа, она впервые появилась в фильме Рюити Такамори и Саймона Начтерна «Да здравствует Чиба! Телохранитель» (1976). Как отмечает Джейсон Бэйли: «Похоже, Джулс заучил строки из фильма, а не из Библии»[44]44
  Бэйли Дж. Криминальное чтиво: Полная история шедевра Квентина Тарантино. С. 153.


[Закрыть]. Правда, исследователь культового японского кинематографа Патрик Масиас обратил на это внимание гораздо раньше, чем Бэйли[45]45
  Macias P. TokyoScope: The Japanese Cult Film Companion San Francisco: Cadence Books, 2001. Р. 46.


[Закрыть]. В целом это может служить дополнительной характеристикой персонажа, потому что Джулс упоминает в разговоре с Винсентом Вегой и сериал «Кунг-фу». Следовательно, он может быть поклонником жанра восточных единоборств. Но, видимо, не очень образованный, раз не сверился с текстом Библии, хотя уверяет, что цитирует именно ее. Сам Тарантино не скрывает, что цитата взята из кино: «Цитаты имели забавное происхождение. Первый раз я услышал их в фильме о кунг-фу „Телохранитель“, где они звучали в прологе. Потом я нашел их в Библии немного в другом изложении»[46]46
  Квентин Тарантино: Интервью / сост. Дж. Пири. СПб.: ИД «Азбука-классика», 2008. С. 134.


[Закрыть]. Так что мы зря радуемся, когда вдруг узнаем в фильмах Тарантино знакомые имена «мертвых белых мужчин». Например, когда в дилогии «Убить Билла» Черная Мамба берет себе вымышленное имя Арлин Макиавелли. Напрасно было бы ожидать, что у Тарантино встретится ссылка на итальянского политического философа Никколо Макиавелли: это всего-навсего дань уважения любимой актрисе режиссера Николетте Макиавелли из спагетти-вестерна «Навахо Джо» (1966). И когда во вселенной Тарантино встречается редкая книга – даже она вымышленная. Как в том же втором томе «Убить Билла», когда Эстебан Вихаио читает несуществующую «The Carrucan’s of Kurrajong». Это шутка Тарантино в адрес верной сотрудницы. Для сравнения: в фильме «Взрывная блондинка» (2017) в домашней библиотеке одного из героев кроме порнографических изданий есть Макиавелли и Ницше: это помогает лучше понять характер персонажа. Будьте уверены, у Тарантино мы такого не встретим. Если только это не крутой детектив (то есть «макулатура»), то книги не очень интересуют режиссера.

Многие интеллектуалы, которые хотят видеть в кинематографе социальные комментарии или что-то узнать о нашей жизни, чаще всего негативно высказываются о Тарантино за то, что он ориентируется исключительно на кино. Например, в статье с более чем показательным названием «Алиби искусства: что общего у Бодлера, Набокова и Квентина Тарантино» критик Роджер Шаттук в 1998 году, то есть спустя несколько лет после выхода «Криминального чтива», все еще поносил режиссера. По словам Шаттука, фильм не был сатирой на современную медиакультуру, напротив, прославлял, успешно распространял ее бессмысленное насилие и шутливость. Как уверял Шаттук, тарантиновская установка на то, что все представляет собой спектакль, теперь относится даже к нашей жизни: «Нет никаких доказательств того, что кино («Криминальное чтиво». – А. П.) несет какой-то другой месседж», и потому «Криминальное чтиво» «в этом безразличном мире являет себя как форма аутизма»[47]47
  Цит. по: Polan D. Pulp Fiction. London: British Film Institute, 2000. Р. 84.


[Закрыть]. Тот же упрек, но в более мягкой форме предъявляет режиссеру и Эммануэль Леви. По его мнению, Тарантино проигрывает, скажем, Линчу в оригинальности: в то время как последний берет свои истории из реальной жизни и обладает мощным воображением, первый черпает идеи из фильмов, книг и телевизионных программ[48]48
  Levy E. Cinema of outsiders: Cinema of Outsiders: The Rise of American Independent Film. Р. 126.


[Закрыть]. Наконец, другие режиссеры, считающие себя выдающимися мыслителями, точно так же указывают на «пустоту» фильмов Тарантино. Когда в прокат почти одновременно вышли две экранизации Элмора Леонарда – «Джеки Браун» Тарантино и «Касание» Пола Шредера, последний заявил, что между ним и Тарантино большая разница. Шредер сказал, что ни много ни мало считает себя частью экзистенциалистской традиции XX века, в то время как Тарантино лишь «иронический герой». Пока экзистенциалист Шредер задается вопросом: «Должен ли я жить?» – ироник Тарантино отвечает: «Не наплевать ли?»[49]49
  Цит. по: Polan D. Op. sit. Р. 81.


[Закрыть]. Едва ли можно найти более подходящую иллюстрацию того, как приверженцы великой традиции интеллектуализма не признают Тарантино.

Другие интеллектуалы просто не обращают внимания на режиссера. Например, философ Славой Жижек, который в своих рассуждениях постоянно ссылается, кажется, на все фильмы в мире, говорит и пишет о чем угодно, начиная с Чаплина и Хичкока и заканчивая Линчем и Финчером, ни разу не сослался на Тарантино. Почему он игнорирует Тарантино? Не любит? Или потому что к его фильмам тяжело приплести Гегеля, Маркса и Лакана? На самом деле Жижек смог бы это сделать, но до сих пор не сделал. Все потому, что Тарантино не только неудобен для интерпретаций, но также и контринтеллектуальнен. О Тарантино вскользь упоминал лишь хороший друг Жижека – лаканианец Тодд Макгоун в книге «Вне времени: Желание в атемпоральном кино» (глава «Темпоральность после конца времени в „Криминальном чтиве“», с которой автор начинает свое повествование[50]50
  McGowan T. Out of Time: Desire in Atemporal Cinema. Minnesota: University of Minnesota Press, 2011. Славой Жижек в рамках рекламной кампании книги заявил, что с ее выходом Макгоун наконец стал «лидирующим теоретиком кинематографа в США».


[Закрыть]). И, поскольку Тарантино олицетворяет контринтеллектуализм, возникают затруднения многих авторов с его интерпретациями. Проще всего обвинить его в «пустоте» и цинизме, сложнее – попытаться осмыслить его фильмы как фильмы без обращения к Делёзу. Поэтому худшее, что мы можем сделать в отношении анализа творчества Тарантино, – это попытаться описать его через философию Батая, Агамбена или кого бы то ни было еще.

Настоящий философ всегда готов признать, что, когда философия / философская традиция «не работает», нужно искать подход, чтобы объяснить феномен, который первоначально не во всем поддается объяснению. И потому можно сказать, что, с одной стороны, моя книга нефилософская, с другой – исключительно философская. Если угодно, это пример того, что может сделать философ в ситуации, когда философия бессильна. Вот почему я описываю свой подход не как теорию, но как исследование. И потому обычный анализ упоминаемых текстов Эдварда Галлафента, Адилифу Намы и Даны Полана мне куда ближе, чем агамбеновское прочтение «Джанго освобожденного». Тем самым я очерчиваю теоретико-методологическую установку настоящей книги – это исследовательская работа, но в определенных концептуальных рамках. Я концептуализирую ее как каноническую вселенную Квентина Тарантино в том смысле, в котором формулирует это культуролог Наталия Самутина – «официально авторизованная вселенная вымышленного мира»[51]51
  См.: Самутина Н. Великие читательницы: фанфикшн как форма литературного опыта // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12. № 3.


[Закрыть]. Чаще всего я пытался понять вселенную автора так, как он понимает ее сам, хотя в некоторых случаях, где это было необходимо, отступал от этой установки. Но в целом, в отличие от других авторов, я придерживаюсь идеи, что вселенная Квентина Тарантино существует, и далее я опишу ее основные черты подробнее. В рамках своего подхода я пользовался традиционными или общенаучными методами – это анализ источников, сравнительный анализ, попытка описать фильм / феномен в том или ином контексте, а также всевозможные интерпретации. Кроме темы «Вселенной Квентина Тарантино» я часто обращался к жанровому своеобразию фильмов режиссера, чтобы доказать его уникальность.

Собственно, то, что предлагает миру Тарантино, и есть интерпретация, а не стилизация или метакомментарий. Режиссер интерпретирует главным образом культовые фильмы или жанры целиком. Между прочим, «Бешеные псы» начинаются с такой интерпретации – как следует понимать композицию Мадонны «Like a Virgin». Несмотря на то что я стараюсь не злоупотреблять толкованием, бывает, что я применяю этот подход. Главным образом это касается жанров, с которыми работает Тарантино, создавая новые картины. Другая тема, которая мне была интересна, – это то, как меняется у Тарантино подход к визуализации насилия. Насилие для него только форма и стиль или нечто большее? Некоторые авторы считают тарантиновское насилие лишь частью стилистики его картин, другие утверждают, что (например, в «Джанго освобожденном») «ультранасильственные эпизоды в фильме Тарантино отвлекают или, что еще хуже, приуменьшают зверские реалии рабства»[52]52
  Temoney K. E. The «D» Is Silent, but Human Rights Are Not: Django Unchained as Human Rights Discourse // Quentin Tarantino’s Django Unchained: The Continuation of Metacinema / Speck O. C. (ed.). New York – London – New Delhi – Sydney: Bloomsbury, 2014. P. 137.


[Закрыть]. Таким образом, как полагают определенные авторы, насилие вообще может мешать содержательному высказыванию режиссера. В первой же части книги я предлагаю ответ на этот вопрос.

Никто не будет спорить с тем, что Тарантино – культовый автор. Между тем исследователи редко включают его фильмы в списки культового кино. Например, Эрнест Матис и Хавье Мендик в своей книге «100 культовых фильмов»[53]53
  Mathijs E., Mendik X. 100 Cult Films. London: BFI, Palgrave Macmillan, 2011.


[Закрыть] не назвали ни одной картины Тарантино. Не упомянули работы Тарантино и критики в книге «101 культовый фильм, который вы должны посмотреть перед смертью»[54]54
  101 Cult Movies You Must See Before You Die / Schneider S. J. (ed.) London: A Quintessence Book, 2010.


[Закрыть]. Это можно объяснить тем, что всем и без того известно, что Тарантино – культовый автор. Однако мне бы хотелось показать, что все его фильмы считаются таковыми, даже «Джеки Браун», и почти все, которые сняты по его сценариям. Там, где это будет уместным, особенно в отношении картин Скотта, Стоуна и Роберта Родригеса, я раскрою эту тему подробнее.

Наконец, эмпирическая база исследования. Основными источниками стали интервью режиссера, его полномеражные фильмы (и один короткометражный – новелла в «Четырех комнатах»), а также сценарии Тарантино, которые легли в основу картин «Настоящая любовь», «Прирожденные убийцы» и «От заката до рассвета». Я провел сравнительный анализ текстов и экранизаций, чтобы показать, что осталось в фильмах от Тарантино и насколько аккуратно или волюнтаристски режиссеры подходили к визуализации текстов. В отличие от других исследований, упомянутых выше, я рассматриваю все три фильма. Другие сценарии Тарантино, которые он писал для своих фильмов, можно сказать, остались без существенных изменений. Это относится в меньшей степени к первому варианту сценария «Омерзительная восьмерка». Дело в том, что в 2015 году случился скандал: сценарий попал в интернет, и режиссер хотел отказаться от съемок этого фильма, однако уже приглашенные актеры уговорили Тарантино не оставлять идею. Несмотря на то что Тарантино переработал сценарий (прежде всего конец), изменения были не столь радикальны[55]55
  Tarantino Q. The Hateful Eight. First Draft. 12-12-2013 //
  https://indiegroundflms.fles.wordpress.com/2014/01/1390849759320.pdf.


[Закрыть]. В любом случае режиссер поставил этот фильм и воплотил свое личное видение.

Кроме упоминаемых выше книг я также использовал другие научные работы там, где это уместно, например исследования о вампирах, в главе, где я анализирую картину «От заката до рассвета», или научные книги, в которых рассматривается тема экранного насилия, и т. д. Важным эмпирическим материалом стали также рецензии отечественных и зарубежных кинокритиков. Я подробно разбирал прессу, посвященную тому или иному фильму, там, где считал это уместным, например, чтобы сравнить, как в России писали о Тарантино в момент выхода первого тома «Убить Билла» и тогда, когда в прокате стартовала «Омерзительная восьмерка». Одним словом, я постарался использовать все источники, в которых о Тарантино была хоть какая-то информация.

Структура книги такова. Как я уже заметил, по моему мнению, Квентин Тарантино снял не восемь, а девять фильмов. Таким образом, я разделяю его творчество на три периода, каждому из которых посвящена отдельная часть. Первый период – это условно криминальное кино, Pulp Fiction: «Бешеные псы», «Криминальное чтиво» и «Джеки Браун». Второй период – это вторжение режиссера на территорию грайндхауса: первый и второй тома «Убить Билла», а также «Доказательство смерти». Третий период – это утверждение режиссера на территории грайндхауса: «Бесславные ублюдки», «Джанго освобожденный» и «Омерзительная восьмерка». Последний период творчества Тарантино отмечен «историческим поворотом», обусловленным желанием режиссера снять nazsploitation и подорвать конвенции спагетти-вестерна. Кроме того, в книге есть еще одна часть, в которой рассматриваются «Настоящая любовь», «Прирожденные убийцы» и «От заката до рассвета». Последний фильм важен особенно, так как именно он становится точкой, в которой пересекаются вселенная Роберта Родригеса и вселенная Квентина Тарантино. Другое важное пересечение разных авторских вселенных можно обнаружить в картине «Джеки Браун»: здесь соприкасаются вселенные Тарантино и Элмора Леонарда. Наконец, каждая часть прерывается небольшими экскурсами в темы, которые из соображений логики моего замысла не могли войти в основное содержание. Единственный короткометражный фильм, который я не рассматриваю в книге, – это ранняя любительская работа Тарантино «День рождения моего лучшего друга». Вкратце я уже писал о ней[56]56
  Павлов А. В. Расскажите вашим детям. Сто одиннадцать опытов о культовом кинематографе. М.: ИД ВШЭ, 2016. С. 310–311.


[Закрыть] и в данном случае решил воздержаться от анализа ради сохранения целостности текста.

* * *

Мне бы хотелось поблагодарить всех будущих читателей этой книги и просто поклонников творчества Тарантино. А также своих друзей: Дмитрия Узланера, Якова Охонько, Евгения Дегтярева, Бориса Захарова, Антона Кораблева и особенно Ивана Денисова, который делился со мной редкими материалами, воспоминаниями и давал ценные советы. Особенно я признателен Валерию Анашвили, который всегда приветствовал мои творческие начинания, а в этот раз фактически вдохновил на книгу. На всем протяжении работы над текстом он оказывал мне серьезную поддержку. И то, что книга в итоге состоялась, во многом является его заслугой.

Онтология вселенной Квентина Тарантино

Вы как-то сказали, что первые два ваших фильма разворачивались во вселенной Квентина Тарантино, а «Джеки Браун» – во вселенной Элмора Леонарда. Куда же вы поместили «Убить Билла»?

Из интервью с Квентином Тарантино

Что представляет собой вселенная Квентина Тарантино? Не всегда оправданную жестокость? Нелепые ситуации? Фонтаны или ручейки крови? Нескончаемые диалоги, которые могут быть расценены как остроумные или, напротив, банальные, вымученные и бессмысленные? И хотя все это в фильмах Тарантино есть, только ли это делает его кино узнаваемым? В конце концов, что такое вселенная одного отдельно взятого режиссера?

Например, вряд ли кто-то станет спорить с тем, что существует вселенная Дэвида Линча. Это мир, где за благопристойностью маленького уютного городка скрывается мир порока, часто даже мистического зла, где существуют загадки, на которые часто невозможно найти ответы. Мир, где обитают инфернальные гангстеры, странные люди, таинственные карлики и вообще фрики самого разного рода. Линчевскую вселенную, то есть странный мир, который скрывается за благообразием небольшого городка, но при этом непременно существует вместе с ним, французский критик Мишель Шион назвал Линчтауном[57]57
  Chion M. David Lynch. London: British Film Institute, 2005. P. 83.


[Закрыть]. Едва ли можно было найти более емкое и оригинальное название линчевского мира.

Никто не будет возражать, что существует вселенная Дэвида Кроненберга. Это мир, в котором человеческое тело претерпевает различного рода мутации; часто перверсивный, непривлекательный мир людей со сверхспособностями, извращенцев, телепатов, медиазависимых, наркоманов и т. д. Вселенная Кроненберга населена сумасшедшими учеными, последствия экспериментов которых переживают обычные люди. Кстати, известно даже, где располагается вселенная Кроненберга, – это Канада. Именно в своих ранних канадских фильмах режиссер обозначил основные координаты своего метафизического мира, который перенес и в США, а затем от «телесного хоррора» стал двигаться к более пристойным или престижным темам.

Одним словом, вселенная Линча и вселенная Кроненберга – это очень узнаваемые миры. Философ Славой Жижек постоянно употребляет словосочетание «вселенная Линча». Или в новом мультипликационном сериале «Рик и Морти», например, есть шутка на тему перверсивности вселенной Дэвида Кроненберга. Когда в результате оплошности гениального, но сумасшедшего ученого Рика, согласившегося помочь внуку Морти в любовных делах, все люди вдруг превращаются в отвратительных мутантов, герои, глядя на случившееся, приходят к выводу, что они «откроненберговали» мир, превратив доселе нормальную вселенную в «кроненберговскую». Едва ли Дэвиду Кроненбергу кто-то когда-либо делал более лестный комплимент.

Вместе с тем, когда мы говорим о вселенной Дэвида Линча или о вселенной Дэвида Кроненберга, то прекрасно понимаем, что у этих режиссеров есть фильмы, которые не вписываются в созданные ими миры; эти картины существуют как будто вне пределов их вселенных. У Дэвида Линча это «Человек-слон» (1980) в меньшей мере и «Простая история» (1997) – в большей; у Кроненберга – это картины, прежде всего созданные в поздний период творчества: «Оправданная жестокость» (2005), «Порок на экспорт» (2007), «Опасный метод» (2011), «Космополис» (2012) и «Звездная карта» (2014). Впрочем, то, что некоторые их фильмы не вписываются в уникальные вселенные, очень просто объяснить. «Человек-слон» и «Простая история» обнажают интерес Линча к «гуманизму» (в кавычках – потому что это очень авторская концепция человеколюбия). И то, что эти ленты созданы с таким большим промежутком времени, лишь подтверждает неослабевающий интерес режиссера к теме. Дэвид Кроненберг проделал существенную эволюцию от «кровавого барона» до «культурного героя», как это сформулировал канадский киновед Эрнест Матис[58]58
  Mathijs E. The cinema of David Cronenberg: From baron of blood to cultural hero. London and New York: Wallfower Press, 2005.


[Закрыть]. Правда, однако, заключается в том, что при желании во всех этих «необычных фильмах» можно найти детали, которые встречаются в «обычных вселенных», созданных художниками. В конце концов долгое путешествие на газонокосилке, показанное Линчем в «Простой истории», – это тоже вполне сюрреализм, разве не так? Равно как и «Звездная карта» все еще остается хотя и престижным, но обычным фильмом Кроненберга.

Но как быть с Квентином Тарантино? После «Криминального чтива», в общих чертах описав проектируемую им вселенную, режиссер сначала удивил своих поклонников картиной «Джеки Браун», которая стала, возможно, самой реалистичной в его наследии, а затем задал новую систему координат для восприятия своего творчества двухтомником «Убить Билла». Неслучайно некоторые поклонники отреклись от Тарантино после «Убить Билла», посчитав, будто режиссер «опопсел»: двухтомник в самом деле радикальным образом отличался от всего, что он делал до этого. Иными словами, третий и четвертый фильмы Тарантино столь же радикально отличаются друг от друга, как и от первых двух. И потому многие ценят в его фильмографии «Криминальное чтиво», но не все его творчество. В конце концов и Орсон Уэллс известен «Гражданином Кейном»; считается, что режиссер не создал ничего и близко подходящему к общепризнанному шедевру. Моя же точка зрения заключается в том, что «Криминальное чтиво» следует рассматривать в контексте всего творчества режиссера. Потому что этот фильм лишь часть уникального мира, созданного Тарантино. Важная, но все же часть.

Есть расхожее мнение, будто вселенную Тарантино связывают воедино перекрестные упоминания разных вещей, будь то сигареты и табак «Red Apple» или персонаж Эрл Макгро. Ярый поклонник или даже просто внимательный зритель без труда распознает эти ссылки. Но если рассуждать таким образом, то вселенная Тарантино имеет довольно условные и сугубо технические связи: здесь упомянуть бургеры, тут табачную марку, а там использовать уже знакомое имя, чтобы можно было подумать, что герой – родственник другого персонажа. Конечно, эти связи нельзя игнорировать, но они не могут служить достаточным объяснением существования тарантиновского мира. Что в фильмах режиссера может быть еще общего?

Джейсон Бэйли, рассуждая на тему возможности существования вселенной Квентина Тарантино, пришел к неутешительным выводам. Упоминания одних и тех же имен в разных фильмах (Вик Века из «Бешеных псов» – это брат Винсента Веги из «Криминального чтива», что подтверждает сам Тарантино; упоминаемая Лари / мистером Белым в «Бешеных псах» Алабама – та самая Алабама из «Настоящей любви» и т. д.). Бэйли объясняет очень просто: «Так почему же эти имена повторяются в разных сценариях? По той же причине, которую мы предлагали ранее. Некоторые сцены и идеи тоже повторяются, потому что сценарии были написаны почти одновременно, без гарантии того, что какой-то из них экранизируют, и Тарантино не тратил силы попусту. Повсеместное распространение имен Алабама, Марселлас, Скагнетти – это никак не вероятность того, что эти имена настолько классные, что Тарантино использовал их более одного раза»[59]59
  Бэйли Дж. Криминальное чтиво. Полная история шедевра Квентина Тарантино. С. 186.


[Закрыть]. Мне кажется, это слишком прозаично. И я даже замечу, что еще в начале 1990-х Тарантино сам заявил относительно упоминания имени Алабамы в «Бешеных псах»: «Знаете, люди забывают об этом. Женщина, о которой идет речь, – фактически Алабама, героиня „Настоящей любви“»[60]60
  Доусон Д. Тарантино. Биография. С. 41.


[Закрыть]. Таким образом, режиссер изначально ориентировался на создание единого мира. Однако Бэйли это не интересует – он в целом против идеи вселенной Тарантино. Так, исследователь упоминает одну фанатскую теорию, согласно которой действия всех ранних фильмов режиссера происходят после событий, случившихся в «Бесславных ублюдках». То есть после убийства Гитлера мир стал развиваться по сценарию, отличному от настоящего, и потому герои «Криминального чтива» так легко относятся к насилию – в другом мире оно стало обычным делом. Бэйли называет эту идею «ерундой», в чем, между прочим, прав, и, заявляя, что фильмы Тарантино просто жестоки, приходит к мнению, что вселенная Тарантино – это наша вселенная, «потому что он живет в нашем мире, а мы – в его»[61]61
  Бэйли Дж. Указ. соч. С. 192.


[Закрыть].

В таком случае описывать творчество Тарантино как единую вселенную не имеет смысла? Я так не думаю. В одном интервью[62]62
  Квентин Тарантино: Интервью. С. 317–318.


[Закрыть] Тарантино сам упомянул, что создал уникальную вселенную, и даже две – реалистично-кинематографическую и чисто кинематографическую. По его мнению, «Бешеные псы», «Криминальное чтиво» и «Настоящая любовь» – это первая вселенная, а «Прирожденные убийцы», «От заката до рассвета» и два тома «Убить Билла» – вторая. Как объясняет это сам режиссер, чтобы было понятно: персонаж «Настоящей любви» может пойти в кинотеатр и посмотреть там «Прирожденных убийц» или «Убить Билла». Проблема возникает в тот момент, когда зритель хочет классифицировать остальные фильмы Тарантино в соответствии с этой схемой. Если о своих ранних фильмах Тарантино сказал сам, то как быть с теми, что вышли после «Убить Билла»? Бэйли прав в одном: если Донни Доновиц из «Бесславных ублюдков» может быть отцом Ли Доновица из «Настоящей любви», это смешивает две упомянутые вселенные в одну. Получается, что герои из реальной вселенной живут в кинематографическом мире, в котором Вторая мировая война закончилась гибелью Гитлера. Это и в самом деле проблема.

Но вот в чем Бэйли не прав. Он утверждает, что «к тому моменту, как Тарантино сделал фильмы „Убить Билла“, он не только принял идею „вселенной Тарантино“, но и разделил ее на три части»[63]63
  Бэйли Дж. Указ. соч. С. 186.


[Закрыть]. К третьей Бэйли относит «Джеки Браун», называя ее «Вселенной Элмора Леонарда». И сам Тарантино еще в 1998 году сказал о «Джеки Браун»: «События этой картины разворачиваются не в моей вселенной, а во вселенной Элмора Леонарда. Мне было интересно ставить фильм вне своего мирка. Хотелось показаться сверхреалистом»[64]64
  Квентин Тарантино: Интервью. С. 303.


[Закрыть]. Два комментария. Во-первых, фильм по меркам Тарантино в самом деле сверхреалистичен, но во вселенной Леонарда есть место «тарантиновским» чудесам. Скажем, в фильме «Касание» (1997) главный герой может излечивать людей или даже делать их лучше с помощью прикосновения. Таким образом, по многим причинам «Джеки Браун» все еще относится к вселенной Тарантино. Во-вторых, Тарантино не принял идею собственной вселенной, но жил с ней, как я уже отметил, с самого начала карьеры. И даже интервью 1998 года об этом свидетельствует. В интервью, которые он давал после выхода «Настоящей любви», режиссер постоянно повторял, что увидел «свой мир» глазами Тони Скотта. Так что если Тарантино еще на заре своего пути авторизовал идею собственной вселенной, мы должны отнестись к проблеме со всей серьезностью.

Но вот в чем главный вопрос: в самом ли деле у Тарантино не одна, а две вселенные? Ведь мало кто станет возражать, что у «Криминального чтива» и, скажем, «Бесславных ублюдков» не так много общего. И все же это единый мир. И вот почему. В одном из интервью режиссера встречается удачная аналогия. Тарантино спросили, откуда берет начало его вселенная – с окна (то есть реального мира) или с телевизора? Конечно, ответ очевиден: и то и другое. Однако сам Тарантино также указал и на свою голову, что принципиально важно. Весь его мир – это плод его фантазии, но, как можно предположить, реалистичной и нереалистичной одновременно. Как удачно сформулировал это в «Молчании ягнят» персонаж Энтони Хопкинса Ганнибал Лектер: «Память, Кларисса. Память заменяет мне вид из окна». Другими словами, когда Тарантино изображает реальность, то он изображает ее именно так, как видит и помнит ее сам, но не такой, какой она является на самом деле. Разумеется, вопрос, можно ли изобразить реальность такой, какая она есть, мы оставим без ответа. Но факт в том, что в «реальном мире Тарантино» существуют разные персонажи, которых мы можем представить себе и в «реальном мире» как таковом – будь то мистер Розовый, Кларенс Уорли, поклонник Амстердама Винсент Вега или Макс Черри, в то время как эксцентричных, намеренно карикатурных героев «Джанго освобожденного» или «Бесславных ублюдков» мы можем представить только как персонажей кино. Но их выдумал сам Тарантино. И, если посудить, выходит, что реальная часть тарантиновской вселенной осталась в прошлом, потому что, начиная с «Убить Билла», режиссер уже не обращался к условному реализму.

И все же давайте согласимся вот с чем. Одно дело – вселенная «Звездных войн», которая предполагает жесткий канон и безжалостно отсекает всякие выдумки фанатов. Или вселенная «Чужого», некоторые эпизоды франшизы которой сам Ридли Скотт объявил неканоническими. И другое дело, скажем, вселенная Линча. Нам же не придет в голову искать соответствия и пересечения во всех фильмах Линча, не правда ли? Вселенная Линча – это мрачный мир, создаваемый художником. В таком случае как мы должны думать о вселенной Тарантино – как о вселенной в смысле «Звездных войн» или все же о вселенной в понимании уникального авторского видения вещей? Стоит ли говорить, что мы рассуждаем о вселенной Тарантино исключительно во втором смысле? И поэтому она едина.

Если угодно, конечно, мы можем предположить, что у Тарантино двуединая вселенная – первый пласт которой реалистичен, в то время как второй – кинематографичен. Таким образом, его вселенная претерпевает определенную эволюцию от реализма к кинематографизму. Или даже так: все фильмы Тарантино, начиная с «Убить Билла», относятся ко второму пласту его вселенной. Однако это движение нелинейно и не происходит только по восходящей линии – чем дальше, тем больше она кинематографична. Потому что второй том «Убить Билла» более реалистичен, нежели первый. Возможно, одна из самых нереальных сцен второго тома – первый эпизод, в котором героиня Умы Турман едет в машине и очень кинематографично проговаривает свой монолог о мести. Наряду с этим сама мизансцена по своей неестественности фактически ничем не отличается от многих мизансцен в «Криминальном чтиве», когда Бутч ведет разговор с таксисткой или когда Винсент Вега разъезжает на своей машине с открытым верхом и т. д. В целом реалистичность и кинематографичность тесно переплетены в тарантиновской вселенной, а точнее, неразделимы. И зачастую картины, которые относятся якобы к кинематографичной части его вселенной, куда реалистичнее его первых, реалистических фильмов.

Почему же не следует придавать такое большое значение деталям, которые так любят отмечать поклонники кинематографа Тарантино? Например, то, что в фильмах режиссера не раз появляется один и тот же персонаж Эрл Макгро – довольно общее место. Однако проблема не том, чтобы заметить это (это как раз легко), а в том, чтобы попытаться объяснить его присутствие. В конце концов при первом же появлении в фильме от «Заката до рассвета» его убили. И если он мертв, как этот же персонаж может жить в других картинах – двухтомнике «Убить Билла», «Планете страха» и «Доказательстве смерти»? Отсюда понятно возмущение Джейсона Бэйли: «Как он путешествует между вселенными? А как он вернулся к жизни после гибели в „От заката до рассвета“? Или это только актер разыграл смерть персонажа, настоящего Эрла Макгроу? Или все эти фильмы приквелы? Уму непостижимо»[65]65
  Бэйли Дж. Криминальное чтиво. Полная история шедевра Квентина Тарантино. С. 189.


[Закрыть]. Все очень просто: это та самая часть вселенной Тарантино, которая относится к кино. В конце концов Майкл Паркс играет одну и ту же роль Эрла Макгро – не так важно, сколько раз его убьют и каким способом. Ведь Макгро не появляется в той части вселенной, что относится к «реальному» миру. В то же время, скажем, Сэмюэль Л. Джексон появляется в обоих сегментах тарантиновского мира. Однако зритель прекрасно понимает, что это не один персонаж, а абсолютно разные образы, успешно исполняемые одним и тем же актером. И если бы Джексон не играл в обоих вестернах Тарантино, у нас был бы слишком большой соблазн представить эти картины как две части одной и той же пересекающейся истории – до Гражданской войны и после, как, кстати, многие считают. И все же, как мы понимаем, события «Омерзительной восьмерки» куда более похожи на реальность, нежели история «Джанго освобожденного». Ведь и финал «Джанго освобожденного» с легкостью поддается традиционной (читай: избитой) интерпретации о том, что все происходящее – всего лишь предсмертный бред главного героя, которому на самом деле отрезали мужское достоинство и он, истекая кровью, навоображал себе разного. Впрочем, и эпичное путешествие по Соединенным Штатам Джанго и Кинга Шульца не более реалистично, чем конец фильма. Конечно, и «Омерзительная восьмерка» – фильм не про ограбление ювелирного магазина, но за счет своей камерности и некоторой умеренности кино все же приближается к первому пласту тарантиновской вселенной.