Текст книги "Логика и методология науки. Современное гуманитарное познание и его перспективы. Учебное пособие"

Язык – это знаково-символическая система, оформляющая межсубъектную коммуникацию и имеющая для всех партнеров общепонятный смысл. В науке язык – это ее терминология, иногда еще называемая «понятийным аппаратом». Строго говоря, термин – слово, чаще всего название, а понятие – его смысл, то, как это слово понимается. Однако обычно между ними ставится знак равенства, потому что различие между термином и понятием имеет значение только в специфических научных дисциплинах (в лингвистике, логике и некоторых др.).

Язык науки – это термины или понятия, специфические для нее в целом и для каждой ее теории. Современная наука и к языку предъявляет требования: каждое понятие должно быть определенным, однозначным (с учетом диалога и борьбы взглядов) и обязано обозначать свойства предмета.

В социальной и гуманитарной науке язык обладает специфичностью, обусловленной субъективным происхождением смысла и тем, что смысл в ней играет более важную роль, чем его знаковое оформление. В условиях постмодерна в языке этих наук возрастает удельный вес регионально-культурного содержания. Проще говоря, в разных странах одна и та же наука одним и тем же термином обозначает не всегда одно и то же. Различие обнаруживается прежде всего в понимании терминов, где для ученого на передний план выходят в первую очередь значения своей культуры. Отсюда язык социальных и гуманитарных наук привносит в науку собственную проблематику. Это проблемы:

1) образности и метафоричности научного языка;

2) провокационного характера гуманитарного языка;

3) межкультурных коммуникаций и диалога в науке по поводу одних и тех же понятий;

4) понимания смысла терминов, функционирующих в контексте других культур;

5) конструктивной символичности научного языка.

В современной философии и гуманитарной науке понятие нередко трактуется как сложный образ, указывающий на неопределенное многообразие значений и смыслов предметной области (напр., понятие Ж. Делеза и Ф. Гваттари «ризома»). При таком использовании понятия оно само способно выступать теоретическим предметом исследований, логически разрабатываться и служить постулатом концептуальных построений. В гуманитаристике понятие включает в себя и метафорический аспект (напр., понятие М. Фуко «архив знаний»),

Сравним, например, два утверждения: «Россия – цивилизация» и «Европа – цивилизация». При всем многообразии ныне существующих концепций цивилизации они означают не одно и то же.

Российское понимание цивилизации акцентирует духовно-нравственный аспект общественного порядка, искусственно организуемого политическими и идеологическими средствами. В Европе же сегодня цивилизация трактуется как естественно, исторически сложившийся порядок, фокусирующийся вокруг человеческой жизни как высшей ценности. При этом обе цивилизации, находясь друг с другом в контакте, сравнивают партнера прежде всего с собой и стремятся найти в нем некоторую выраженность именно своих взглядов. Поэтому с европейской точки зрения Россия выглядит как недоразвитая цивилизация, Европа же с российской точки зрения – рыхлая, слабо организованная и деградирующая цивилизация.

Метафора означает сравнение и перенос значения с одного предмета на другой. Например: «Луна похожа на бревно, если смотреть с торца».

Региональный характер современной гуманитарной науки приводит к тому, что в основе всех ее метафор находится сравнение предмета, субъектом со своими субъективными качествами и собственным экзистенциальным опытом. В этом сравнении своя субъективность используется как эталон, позволяющий привносить в предмет оценку. Поскольку же предметом выступает субъективность и культура Другого, далеко не всегда согласного с тем, как его оценивают, и способного к собственной оценке и самооценке, то научная терминология становится языком диалога, в котором оценки сопоставляются, а на основе сопоставления складывается представление о должном и делаются конструктивные выводы.

Например, США оцениваются Россией как демократическое государство. Саму себя Россия оценивает как государство с зарождающейся демократией. Россия – не США, у нее своя историко-культурная специфика, и она не может быть такой, как США. Отсюда вывод: Россия должна быть государством демократическим по-российски, а не по-американски, но эти два типа демократии должны быть совместимы друг с другом. Следствием становятся многочисленные конструктивные проекты формирования российской демократии.

Образная неоднозначность и субъективно обусловленная метафоричность превращают термин научного языка в провокацию для читателя, побуждающую его находить в своей субъективности экзистенциальный опыт, аналогичный опыту автора (напр., понятие «пассионарность» у Л. Гумилева, «бессознательное» у З. Фрейда, «архетип» у К. – Г. Юнга и др.). Такое понятие обращает читателя к его собственной интуиции, выдвигая на передний план личное понимание во всей его полноте. По этой причине операции с научными понятиями и их усвоение в гуманитаристике нередко характеризуются как «вникание», «внимание», «схватывание» и т. п.

С учетом провокационности система понятий может быть выстроена как своеобразная методология, исторически восходящая к апофатике эпохи патристики. Такая методология направляет познание не столько на получение позитивной информации, сколько в сторону изменения всего внутреннего мира ученого, при котором обеспечивается понимание информации. Тогда научный трактат в области гуманитарной науки и философии приобретает некоторые черты поэзии или художественной литературы. Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать философские сочинения Ф. Ницше, М.К. Мамардашвили или исторические труды Ж. Ле Гоффа и Ф. Броделя, А.Я. Гуревича.

Теория либо использует собственный понятийный аппарат, либо по-своему определяет чужую терминологию. Не следует понятия, разработанные для одной теории, без изменения применять в другой. Если же возникает такая необходимость, то нужно связать понятие с новой предметной областью и дать ему новую интерпретацию и определение. Достаточно сравнить, например, понятие культуры в микробиологии (культура бактерий), в агрономии (сельскохозяйственная культура) и в культурологии.

Философские понятия (категории) всеобщи и наполнены общечеловеческим смыслом. Как всеобщие понятия, категории философии лежат в основе частных терминов гуманитарного языка и служат основными компонентами гуманитарной культуры, зачастую выполняя в ней функцию методологических принципов.

Социальные и гуманитарные науки имеют дело с культурой, а не с материальной реальностью физической природы. Культура же приобретает окончательную цивилизационную завершенность и оформленность в символике обрядов, ритуалов, институтов, эмблем, мундиров, праздников и т. д., среди которых находится и научная терминология. Гуманитарная наука в своем понятийном аппарате является тем инструментом, который обозначает символы терминами и придает им рациональный смысл в контексте своей региональной культуры.

Французская историческая школа «Анналов» (Л. Февр, М. Блок, Ж. Ле Гофф, Ф. Бродель и др.) в конце 20-х годов XX века выступила с концепцией «тотальной истории». Согласно ей история слагается из множества человеческих действий, а человек – существо целостное, и ему безразлично, что кто-то считает экономику первичной, политику вторичной, а культуру десятиричной или наоборот. Он действует в зависимости от того, что для него в данный момент важнее. Из целостности человека и рождается тотальность истории, т. е. ее «сплошность», где всё взаимообусловлено. Можно, конечно, говорить об исторических тенденциях и логике, но это не конструктивно, потому что даже в советском историческом материализме «логика истории» противоречит конкретным поступкам, а значит, государственное решение, принятое на основе исторической логики, противоречит людям, делающим историю.

В рамках этой концепции существует преемственность идей, имеющих общее значение для каждой эпохи. Например, законность власти в Средние века обосновывалась ее преемственностью от Рима и выражалась в преемственности государственной символики и ее интерпретации в рамках своей культуры.

Термины научного языка применительно к культуре являются не только обозначениями существующих явлений, но и требованиями к ним, указывающими на то, какими они должны быть, чтобы быть легитимными.

Например, понятия «права человека», «конституция», «закон», «парламент», «судебная власть», «разделение властей», «выборы» и т. п. маркируют демократический тип культуры, и существование в государстве институтов, обозначаемых этими терминами, указывает на его принадлежность к кругу демократических государств. Его реальный демократизм может быть очень спорным, но наличие соответствующей терминологии позволяет вести диалог если не на одном, то хотя бы на похожем языке, а существование в государстве наук, интерпретирующих и использующих эту терминологию, означает, что в нем есть и необходимые субъекты диалога. Понятие демократии в применении к тоталитарному режиму поначалу не имеет никакого смысла и является пустым символом. Однако в ходе диалога оно наполняется реальным содержанием и превращается в требование к этому государству так или иначе, но соответствовать заявленному представлению о демократии, и в практические действия государства по самореорганизации. Такова, в частности, советская перестройка, в немалой степени ставшая итогом многолетних дискуссий с Западом (так называемой идеологической борьбы) по поводу свободы, демократии и прав человека. Эта особенность научной символики активно используется и при стимулировании современных политических процессов (см., напр., методическое пособие Д. Шарпа «От диктатуры к демократии», ставшее по сути инструкцией по подготовке и проведению «оранжевых революций»).

В Средние века познание выполняло две функции: а) получение информации об окружающей реальности, о способах ее использования и преобразования; б) самосовершенствование души для достижения ею Царства Божьего. По отношению к окружающей, чувственно воспринимаемой реальности познание ограничивалось по преимуществу случайными находками и поверхностными свойствами вещей. По отношению к Царству Божьему познание представляло собой интеллектуальное самоограничение, ведущее к творчеству утопий и идеалов.

Вместе с тем после Античности средневековый тип рациональности был уже вторым в эволюции европейских культур. Он характеризовался более сложной и развитой структурой, проявляющейся в математике, схоластике и диалектике[31]31
  Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние века. М.: Аллегро-Пресс Долгопрудный, 1997. С. 112–113.


[Закрыть]. Позднее математика усваивается естествознанием как один из ее важнейших методов (вторым остается философия), а схоластика и диалектика становятся важнейшими предпосылками методологии гуманитарных наук.

В конце эпохи Возрождения английский философ Ф.Бэкон, опираясь на средневековых схоластов, показал, что наука должна существовать не столько во славу Божью, сколько для утилитарных целей. С этого момента наука рождается в качестве инструмента познания объективной реальности и обоснования целей и способов ее практического преобразования.

Конечной целью и смыслом науки является практика.

Практичность естествознания очевидна, и раскрывать ее не нужно. В чем же состоит практическая цель социальных и гуманитарных наук? Эти науки выступают наследниками средневекового самосовершенствования души, которое после Возрождения все больше и больше осознается как развитие культуры и ее институтов.

Практическая нацеленность социальных и гуманитарных наук состоит в творчестве, воспроизводстве, развитии, а порой и в ликвидации, интерпретации, переосмыслении и переоценке тех или иных ценностей и институтов культуры.

Гуманитарная наука реализует эту свою сверхзадачу разными способами, среди которых следует назвать:

1. Выполнение ею «социального заказа», в сущности, всегда являющегося формированием и обоснованием управленческих и государственных решений и воспитанием граждан. В этом плане наука неизбежно имеет идеологический характер. Именно по этой, идеологической причине М. Фуко считал власть науки источником социального насилия над личностью. Однако в демократическом обществе ее идеологичность уравновешивается противоборством политических альтернатив, партий, научных взглядов и подходов и с необходимостью вытекающим из такой борьбы интенсивным внутрикультурным диалогом. В тоталитарном же обществе такой диалог в открытой и легитимной форме отсутствует, что всегда ведет к деградации науки. 2. Прямое влияние на культуру через интеллигенцию: писателей, режиссеров, ученых других научных отраслей, художников, учителей, даже политиков, через просто образованных и интересующихся наукой людей. Под ее влиянием формируется своего рода культурный стиль, «дух эпохи», мировоззрение, направляющее человеческие поступки и придающее им смысл в рамках культурного пространства. Второй способ на самом деле является едва ли не более действенным, чем первый. Достаточно вспомнить ту культуротворческую роль, какую сыграли в СССР в 60-90-х годах публичные лекции М. Мамардашвили, сочинения А. Меня, С. Аверинцева, Д. Лихачева, А. Солженицына, А. Гуревича и др.

Научным результатом является знание, решающее поставленную проблему. Чаще всего оно представляется в виде обобщающих формулировок или иных утверждений о сущности предмета, имеющих императивный характер.

Наука главным образом добивается следующего: теоретически обоснованных открытий, вводящих в состав культуры новые предметные области. Это понятие больше применяется для естествознания, но и в гуманитарных, и в социальных науках есть свои открытия. Как правило, они связаны с новыми ракурсами субъективного представления предметности и с новыми типами субъективности и рациональности. Такими гуманитарными «открытиями» была, например, констатация и легитимация представлений о целостном характере общественной жизни, обозначаемом понятиями цивилизации, формации, эпохи и т. д. Таково же открытие роли человеческой индивидуальности в обществе и в истории, обозначенное как «тотальная история», открытие бессознательного и его присутствия в общественной жизни в качестве своеобразной подосновы, открытие многовариантности истории и т. д.;

• знаний о составе предмета, его свойствах, функциях, параметрах и практической применимости; количественного, качественного либо оценочного измерения параметров, новых понятий и теорий, отражающих новые свойства;

• теоретических (научных) законов и обобщающих формулировок, т. е. сущностных инвариантов в структуре и свойствах предмета, обусловленных его внутренней необходимостью и проявляющихся в поведении. Система законов и утверждений устанавливает соотношения между понятиями и является идеальной моделью и основой логической схемы теории. В исследованиях культуры законы и обобщающие утверждения соотносятся с нормами цивилизации;

• прогнозов, планов и проектов функционирования, развития и практического преобразования;

• интерпретации предмета в соответствии с разными типами субъективности;

• обоснования практической применимости своих результатов.

Схема результатов в своих основах не меняется в течение уже двух с половиной тысячелетий. Но происходящая время от времени смена типа рациональности вынуждает изменять ее интерпретацию. Так средневековое представление о Божественном Законе в эпоху Просвещения сменилось на представление о законе природы, а в XX веке – на теоретические модели и обобщающие формулировки. Характерное для Просвещения измерение только в количественных величинах пополнилось качественными и оценочными и привело к взглядам на измерение как отчетливое различение и продукт анализа.

И сегодня традиционные представления о смысле результатов научного познания опять вызывают сомнение. Если надо определиться с тем, какова новая проблематика, что такое предметность и какой должна быть адекватная им методология, то необходимо найти новые ответы на вопросы:

• Что можно считать знанием?

• Что сегодня стоит называть открытием в социальной и гуманитарной сфере?

• Какими могут быть итоговые обобщающие утверждения, помимо естественно-научных законов?

• Какие типы прогнозов наиболее приемлемы в сегодняшней науке и адекватны для новых предметных областей и проблематик?

• Какие еще возможны типы измерения и различения?

• Как можно содержательно представить практическую применимость социальной и гуманитарной науки, особенно в плане учета возможных последствий?

• Имеет ли смысл включать в результат познания его последствия и можно ли предусмотреть неожиданные негативные последствия познания и практики? Известно, что они иногда могут перевешивать любой ожидаемый позитивный результат и т. д.

Сегодняшняя рациональность унаследовала, хоть и в видоизмененной форме, типы мышления и Античности, и Средневековья, и Просвещения, и в любом регионе мира она воспринимает как свои предпосылки взгляды других культур, содержит их следы. Поэтому, чтобы быть адекватной, гуманитарная наука должна быть многомерной.

Античность эпохи досократиков предпосылает нашему познанию представление о целостности культуры через экзистенциальный диалог автономных индивидов и полисных культур. В ее логике каждый субъект сам себе начало, правило и вывод («Человек – мера вещей», – утверждал Протагор). На этом раннем, полупервобытном этапе еще не существует представлений об эпохе и о культурном контексте. Без таких представлений смысл предмета познания вообще не раскрываем научно или философски, потому что он не устойчив и зависит от частной субъективности. А частных субъектов много и они разные, вплоть до личной несовместимости друг с другом. Без контекста «Я» может найти только «Свой», личный смысл, но это исключительно «Мое» дело, а наука тут уже ни при чем, она дает в итоге общее, а не исключительно индивидуальное знание. Таким образом, познание оказывается произвольным и является скорее не познанием в ныне принятом смысле, а личным творчеством новых условий «из материала» родоплеменных предпосылок.

Досократики как бы находились в «чистых» креативных условиях, когда цивилизация, придающая многообразию отдельных культурных явлений качество целостности и позволяющая говорить о культуре как эпохе и пространстве, еще не появилась. Познавать было нечего, и надо было не познавать, а создавать и утверждать общее социокультурное пространство через межличностный диалог.

Средневековье, а за ним и Просвещение выстроили и оставили нам в наследие представление об эпохе и контексте, но редуцировали познание к одной-единственной всеобъемлющей формуле – сначала религиозного монотеизма, а затем материалистического монизма. В основе познания полагается конечное число принципов вроде аксиом Евклида, церковно-богословской догматики или элементов естественно-научной картины мира, а ход познания выстраивается по схеме: одно начало – одна логика – один вывод. Познание становится предписывающим. В социальной и гуманитарной науке его примерами являются сегодняшняя новоправославная философия, советский исторический материализм или учебники права. Современная научная предметность такой схемой, конечно, не объясняется, но если вообще нет всеобъемлющих формул, то культура теряет целостность, а значит, и устойчивость, она перестает существовать.

Сегодняшняя проблематика заключена, думается, в том, чтобы не отказываться от таких формул, а искать разные способы их построения. Можно предположить, что формул, описывающих культуру как целое, должно быть много и между ними тоже есть своеобразный диалог.

Главная проблема современной науки в том, чтобы в новой рациональности сохранить предпосланный монизм Средневековья и Просвещения не путем формулирования догматической аксиоматики, а путем определения границ единого пространства множества различных взглядов, подходов и логик. Для этого надо ответить на вопросы: как объединяются эти взгляды в рамках общего пространства, достигая комплементарности; в чем мера комплементарности и каковы пределы, за которыми она становится невозможной?

Известно, что наука обращается к фактам, собирает их и анализирует. Факт является и исходным пунктом, и результатом исследования. Познание лишь тогда научно, когда оно оперирует фактами и прибегает к теоретическим построениям только для их обоснования и опираясь на них.

«Новая философская энциклопедия» справедливо утверждает, что факт – это: 1) синоним понятий «истина», «событие», «результат»; нечто реальное в противоположность вымышленному; конкретное, единичное в отличие от абстрактного и общего; 2) в философии науки – особого рода предложения, фиксирующие эмпирическое знание. Как форма эмпирического знания факт противопоставляется теории или гипотезе[32]32
  Никифоров А. Л. Факт // Новая философская энциклопедия. М.: Мысль, 2000.


[Закрыть].

Значение факта переоценить невозможно, это достоверное знание о существовании объектов, явлений и связей. «Это такое описание явлений, где сняты субъективные наслоения и ошибки, это фиксация устойчивого, повторяющегося в ряду наблюдений»[33]33
  Губанов Н.И. Философия. Тюмень.: Академия, 2003. С. 220.


[Закрыть]. Вместе с тем поскольку факты фиксируют эмпирическое знание, то они подобно предмету должны быть устойчивыми и образуются в результате большого числа наблюдений, сравнений и после выделения общих характеристик. «Только во всем множестве они могут служить основанием для теоретического вывода»[34]34
  Там же. С. 221.


[Закрыть].

Однако сама по себе констатация наличия у предметов эмпирического признака, даже повторяющегося, еще не будет достаточным для науки фактом до тех пор, пока этот признак не интерпретирован теоретически. Потому что наука абстрактна, а предмет эмпирически конкретен, целостен. Каждая научная дисциплина и даже теория и интерпретирует, и обнаруживает, и подбирает факты под своим углом зрения, с самого начала привнося в них свои представления.

Например, утверждение, что Луна – планета, является фактом астрономии, неизбежно включающим в себя представления планетологических теорий, а в рамках астрономических классификаций Луна может рассматриваться не как «планета», а как «спутник», «планетоид», и тогда это утверждение не будет считаться фактом. Для культурологии и истории, изучающих формы познания прошлого, например астрологию, это другой факт, говорящий, в частности, о роли Луны в человеческих судьбах. Современная медицина, полностью игнорируя то обстоятельство, что Луна – планета, планетоид, спутник, что она как-то влияет или не влияет на судьбу, тем не менее констатирует факт ее влияния на здоровье, а современная психология обнаруживает влияние Луны на психику.

Таким образом, научный факт определяется не сам по себе, а только в контексте той теории, которая придает ему смысл.

Однако в гуманитарных науках положение и роль фактов более сложны. Эмпирическое проявление реальности, ее данность в ощущениях здесь вообще не имеют самостоятельного значения, так как эти науки нацелены на познание культуры, а значит, сознания и самосознания. Так, для филологии эмпирически может восприниматься только текст, и, например, история литературы, изучая творчество писателей прошлого, имеет дело с текстами, существующими в современности, а не в прошлом. Все, что история литературы находит в качестве факта, она находит в своих теоретических интерпретациях. Аналогично обстоит дело и с исторической наукой, и с юридической, и т. д.

В исторической науке нередко факт заменяется понятием «события», при этом подчеркивается, что историческое событие не просто факт прошлого, но его событие с современностью, соучастие в ней, когда прошлое по-прежнему играет какую-то конструктивную роль и только представляется завершившимся и более не повторяющимся процессом. В таком случае один и тот же текст, памятник, символ и т. д. может провоцировать появление разных фактов. Например, Грюнвальдская битва имеет одно значение с точки зрения современного исследователя, оперирующего категориями современной науки, и будет иметь другое значение, станет другим фактом, если тот же ученый поставит своей задачей реконструировать смысл этой битвы для ее современников.

В гуманитарной науке факт представляет собой ценностно-смысловое, субъективное содержание, привносящееся ею в чувственную реальность как в знаково-символическую систему, которая сама по себе никакого содержания не имеет. Здесь фактом является интерпретация с позиций субъективности науки или с позиций теоретически реконструированных субъектов.