Текст книги "Воин империи"

Оттого и начало человечество изобретать разные способы примирить женщин вокруг одного мужчины: групповые семьи, главные и вторые жёны, гаремы и всё такое прочее. Зря говорят, что проституция – самая древняя профессия. Ничего подобного: пока там, где религия не ограничивала права женщин на доступ к избранному мужчине, а права мужчин – на многих женщин, там проституции просто не было места. Как не было её, скажем, у американских индейцев. Она появилась именно с принятием религиозных доктрин, обязывающих всю жизнь проводить исключительно в браке один на один. Наверняка это родилось в пользу женского собственничества, но и привело к тому во многом лицемерному состоянию морали, что превалирует ныне в обществе. По крайней мере той его части, что базируется на христианстве.

Это не хорошо и не плохо, это – данность. В которой каждый решает эти вопросы сам. В соответствии с собственной и только собственной моралью.

И вот тут и крылось главное, чего боялся Алексей. Он боялся полюбить.

До сих пор Кравченко в этом отношении чувствовал себя достаточно уютно. Он любил жену – не так ярко уже, конечно, как в первые годы, тем более что она довольно заметно ожлобилась после переезда в Москву. Но неизбежные в семье размолвки и разномнения ни разу ещё не доходили до той стадии, чтобы задуматься о жизни по раздельности.

Да, здесь, на войне, как-то само вышло, что появилась другая женщина. Но даже не любовница – если от слова «любовь». Так, подружка… Никаких противоречий с любовью к своей родной жене.

После всего, что произошло вчера и сегодня, они с Иркой оказались связаны чем-то неизмеримо большим, нежели простой секс.

Как бы и не жизнью оказались они связаны.

И более того: когда он увидел её, больную, контуженную, жалкую в этой её рубашонке больничной, в душе заворочалось что-то близкое к любви. А уж её лучистые глаза тогда – они как раз иного понимания и не допускали: девчонка точно ушла на «ту» сторону. Где любовь.

И ведь он сам это спровоцировал! Всего-то лишь хотел утешить её своей немудрёной лаской, показать, что он с нею, что она может рассчитывать на его плечо и руку, – но тем самым подал ей мысль, что она может рассчитывать на его сердце!

Но в это же самое время, в этом же самом мозгу сидело раздражение и пустота – и тоже по отношению к Ирке! Вот так как-то умещалось оно всё в одном разуме – и угасший огонёк, что освещал и освящал их отношения, и прилив нежности, готовый перерасти в любовь, и подленькая усталость от этой связи…

И в параллель со всем этим – ещё и Анастасия!

Да, он почти не думал о ней днём – просто некогда было! Но сейчас, когда всё схлынуло, когда его проблемы перешли в руки кого положено… Сейчас он снова один на один со своим мозгом. А в нём – Настя.

Влюбился?

Да нет – ведь он уже не тот юноша, который готов переворачивать всю свою жизнь после жаркой ночи любви. И не тот курсант, который готов свернуть себе шею, залезая ночью в окно общежития НГПУ. Хотя не близкий свет: добежать полтора километра до станции Сеятель, а там электричкой до разъезда Иня и потом автобусом. Но – бешеному кобелю двадцать вёрст не крюк. Зато вот тебе жаркое тело и сладкая нега в подарок.

Но ведь на том и всё! Так, приключение. Славное, доброе приключение, и девушку ту вспоминаешь с тёплой благодарностью. Но и не более.

А с Настей, кажется, и он заглянул на ту сторону, где «более».

Что, не ревновал он её к Злому? Ревновал, это надо признать. И к Митридату ревновал. Пока не узнал, как у них на самом деле отношения устроены. И к этому паршивому Русланчику из Народного Совета, которым она было увлеклась, – ещё до Юрки Злого. А Русланчик, дурачок, оказывается, просто хотел побольше разузнать о Митридате. Чудак, конечно, ибо после этого попал на жёсткую «галочку» у Мишки, а это вывело на не совсем прозрачные отношения Русланчика с «той стороной».

Но не в том дело. А в том, что всё это время она, оказывается, вполне себе ждала, когда он, Лёшка, всё же передумает про свои с нею отношения. Вот он и передумал…

Конечно, он ясно понимал, что вчера вечером Настя напрямую его спровоцировала на всё, что потом произошло. Что может быть прозрачней символики, когда женщина, раздевшись, заходит в ванную к мужчине? Мог он среагировать уже отработанным способом? Семья, мол, не имею права… Не захотел. И перед Юркой совесть не колыхнулась. Алкоголь сказался? Конечно! Но давай, Лёша, честно признаем, что сам ты желал эту девушку. Хм, возжелал… Ты хотел её давно, и просто воспользовался случаем и тем же алкоголем, чтобы дать самоконтролю потеряться где-то в глубинах…

И вот что теперь? А теперь он подходит к Настиному подъезду, и его благие намерения открутить всё назад постепенно растворяются, как сахар в чае.

Нет, ну вещи-то всё равно нужно забрать, – успокаивающе похлопала его по плечу новая мысль. А там – как получится. Всё равно у тебя ещё одна ночь праздничного отпуска…

Ну да, змей-искуситель проявляет снисходительное благородство. Хотя нет, эти политесы – это не его. Он просто надёжнее запирает совесть на замок…

* * *

– Мишка звонил, – хмуро встретила его Настя. – Волнуется, что у тебя и почему на связь не выходишь.

Чёрт! Он же опять забыл позвонить Митридату с новой симки!

Впрочем, и слава богу! Эта информация сгладила первый, самый трудный момент встречи. Момент, когда он должен был – он всё же решил, несмотря на змея-искусителя! – сказать, что больше им видеться не следует. Потому как – Ирка. Потому как, хоть в нём и борются нежность к ней и усталость от этой нежности, хоть сдулся тот шарик, но есть кроме всего ещё и долг, и совесть. И простая порядочность, человеческая…

И потому он решил не поддаваться давлению «нижнего хозяина». У него всё же есть разум. И разум должен быть сильнее. А разум знает, с кем Алексей Кравченко должен остаться. Разум знает, что есть долг. И этот долг должен победить.

Вот так он шёл к ней и мучился. А Настя… встретила его деловито, как всегда. Напомнила о Мишке.

И дала тем самым мгновение взглянуть на происходящее её глазами. Не эгоистическими глазами Кравченко.

И Алексей понял, что не имеет права так жестоко и злобно обидеть её, если бухнет с порога, что им надо расстаться.

Да, это было бы разумно – он восстановит статус-кво с Иркой, Настя – с Юркой; между ними самими восстановится прежняя дружеская симпатия… Или не восстановится – после такой-то обиды. Но это будет лучше того мучительного омута, куда их всех так неотвратимо засасывает…

И в то же время он не мог повиноваться разуму, как решил две минуты назад. Он не мог, он не хотел её обидеть! Не заслужила она этого! Да и само такое расставание в дополнение к обиде было бы ещё и оскорблением. За что?

Надо ли это плечеразрубание? Вот наведёт он со всеми своими женщинами мораль и порядок, по пути оскорбив их и обидев, со всеми разругавшись ради морального удовлетворения. А назавтра он на выходе ляжет – все под Богом ходим. И что? Получится, что в последние дни свои он будет сеять вокруг себя страдание и обиду! Хорошо?

Вспомнилась карикатурка, встреченная всё в том же отцовом альбоме. Изображена могилка, возле обелиска – погнутый автомобильный руль, а на обелиске – надпись: «Ты был прав, Пол»…

Ты будешь прав в своей принципиальности, Буран. Но обидишь ею всех. Ни в чём не повинных девчонок. И всё ради того, чтобы предстать перед самим собою в белых одеждах? Да какие они, на хрен, белые будут в этом случае? Ты мог бы оставить девочек в иллюзиях, ежели – тьфу-тьфу! – однажды не вернёшься с выхода. И они этого заслуживают! Но ты хочешь, по сути, нагадить им в души…

Нет, так не годится. Что будет, то будет, но поступать надо порядочно не по отношению к себе, а по отношению к людям. В данном случае – к двум девчонкам, которых в конце концов впутал во всё ты сам… И хватит!

– Ща позвоню ему, – постукал себя ладонью по лбу Алексей. – День был сегодня… суетливый какой-то. У тебя на сегодня какие планы?

Настя скептически хмыкнула:

– Хотела тут сходить в «Ла-Скалу», да вот, видишь, припоздала, тебя дожидаясь…

Алексей глянул на часы. Ну да, поздновато уже. Засиделись с ребятами, отмечая удачную операцию…

– Это… – выронил он. – «Ла-Скала» – это же не здесь…

Да уж, остроумнее некуда! А с другой стороны…

Начал зарождаться гнев. Ну да, посидели с ребятами в «Бочке»! Ещё бы – после того, как «Тетрис» уделали! И кто-то будет выговор за то лепить?

Особенно после того, что с Юркой Злым было очень тяжело говорено…

– Слушай, – сказал Настя. – Мне некогда. Я тебе не «Яндекс». Ты давай «Ла-Скалу» там ищи. А мне тут вваливающийся нетрезвый капитан – незачем!

Лёшка уставился на неё в тягостном изумлении. Не понял! Ваще не понял!

Только что в край разругался с Юркой – из-за неё. И незачем?

* * *

Юрка поначалу был весел и немножко разочарован: в «Тетрисе» ему не удалось подраться всласть. Он такой, да ещё в «Антее» на силовые всегда напрашивался. А потом любил делиться воспоминаниями.

Рассказывал, как с шефом задерживали известного банкира, который организовал похищение жены у Тихоновского друга-бизнесмена. Давно, правда, дело было, семь, что ли, лет назад, ещё до Пятидневной войны с грузинами.

Это был один из любимейших в «Антее» жанров устного народного творчества – рассказывать, сколь остроумен и оригинален бывает шеф, организуя силовые.

Тогда жену друга-бизнесмена тоже похитили. Как потом выяснилось, бандосы – по заказу жены того банкира. Но поначалу и друг шефа, и сам шеф подозревали самого олигарха, потому что были у них какие-то крупные тёрки по бизнесу.

И Ященко придумал гениальную схему, как и заложницу отбить, и олигарха подставить так, чтобы тот больше на друга его не наезжал.

Сам Злой в той операции участвовал плотно, но на подхвате. И потому не всё видел. Но что-то всё же наблюдал сам, что-то пояснил затем шеф, что-то поведалось позже на банкете, который закатил тот бизнесмен в благодарность за решение проблем и на котором присутствовала практически вся команда их ЧОПа.

Одно время даже поговаривали, что посиделки те должны были стать и отвальной для Ященко – он сам немало бабок срубил на том деле, поучаствовал в разделе богатств неудачливого банкира и принял ещё от него же толику некую за небольшое изменение показаний. Якобы хотел Тихон отойти от дел, пожить на дачке, пописать какую-то книжку…

И вот, веря поначалу в ключевую роль банкира во всех событиях, шеф решил сделать натуральный налёт на его главный офис и на него самого. А с собою взял того терпилу-бизнеса – с версией, что тот якобы готов был сдаваться на волю олигарха. А Тихон при нём вроде финансового директора. Это естественно – о деньгах дело было.

Но шеф есть шеф. Он сперва навёл самые подробные справки о делах банкира, косяках, укрывательстве налогов. А также о его близких, семейных и сотрудниках. И среди прочих нашёл в ближайших помощниках у олигарха дядечку, увлекавшегося мерзкими сексуальными деяниями с несовершеннолетками. И даже поимевшего через то неприятности, но сумевшего замять уголовное дело. Через бабки, естественно.

Злодей тоже был введён в планы шефа – лично о том не подозревая.

Юрку и ещё одного парня, позднее уволившегося из «Антея», шеф взял на операцию в качестве якобы охранников бизнесмена – с задачей гасить охрану банкира. Не всю, конечно, что было невозможно, но ближайшую, которая окажется в центре событий.

И вот поехали. Юрка сам передал Тихону пакет, в котором были очки и накладные усики с бородкой. Шеф сразу преобразился неузнаваемо! Был шеф, а стал серьёзный интеллигент высшей пробы, с намёком на хилость и робость.

С дороги позвонили банкиру, договорились, что переговоры будут вести двое на двое, а охранники с обеих сторон будут ждать внизу. Без оружия. Правда, хитрый пёс-олигарх устроил так, что начальник его охраны тоже ушёл наверх и стал присутствовать на переговорах.

Тогда Тихон изменил план операции на ходу. Олигарх встретил их как родных, угостил кофеём. Когда приступили к переговорам, Тихон, доставая телефон, якобы отключить, будто бы случайно задел чашку и уронил её со стола. Бросился за ней, не успел. Поскользнулся на осколках в пролитой жидкости. И сам упал. А пока все смотрели за его кульбитами, сам шеф подкатился поближе к начальнику охраны, уронил и затем вырубил ударом по голове.

После этого эпизода события пошли развиваться по плану Тихона. Второй человек банкира – со странной, запомнившейся Злому фамилией Загалатий – начал было дёргаться, но тут шеф его тоже пригрел кулаком. А банкира в это время прижал бизнесмен – то ли бывший сослуживец Ященко, то ли ещё откуда дядька, но – с подготовкою. Шею оппоненту зажал, а к глазу ножик приставил.

В общем, пяти минут не прошло, а шеф уже маякнул Злому с товарищем, чтобы были наготове. А им-то что – выбрать позицию поближе к лестнице, чтобы ломануться наверх при первом же шухере: как выразился Тихон, – мол, «поймёте сразу». Да ремешок ослабить, приготовиться сорвать его и превратить в довольно неприятную штуку – гибкую, но с металлическими жилами под кожей нагайку. Ну, типа нагайки. Жестокое оружие в умелых руках.

Кравченко был с ним знаком: в «Антее» обращение с казачьим вооружением – прежде всего именно с подобным, адаптированным под требования городского махалова, – входило в систему рукопашной подготовки. Все умели вращать железные прутья в обеих руках, как шашки, работать пикой – в общем, похоже на китайский гунь, а то и чжан, – хлёстко стегать нагайкой или волкобоем. Ничего, неплохое дополнение к обычным техникам. Особенно нагайка, которая практически всегда становится сюрпризом даже для подготовленного оппонента – ибо как против неё действовать? Не летальна, но вызывает такой болевой шок, что нейтрализация противника практически обеспечена.

А шеф между тем развивал свой план. Взяв Загалатия под полный контроль – не только причинением очень острой боли, но и напоминанием об истории его половых извращений и притоптанном уголовном деле, которое усилиями Тихона оказалось поднято.

Сначала принудил того достать оружие шефа из сейфа, оставив пальчики. После чего отнял пистолет и, держа под прицелом, продиктовал ему будущие показания. Мол, Серебряков, как звали бизнесмена, со своим помощником пришли, чтобы спросить, не имеет ли отношения хозяин к похищению жены Серебрякова. Но банкир, мол, всё захотел спихнуть на начальника службы безопасности. Тогда между ними возникла ссора. Дошло до рукоприкладства, и начальник охраны ударил босса по лицу…

Юрка с восхищением рассказал, как это было сделано: рукой находившегося по-прежнему в бессознательном состоянии охранника был нанесён скользящий удар по зубам банкира, после чего на костяшках пальцев возникла однозначно трактуемая экспертами ссадина.

После этого Тихон переместился к банкиру, поднял его на ноги, всунул в вялую руку пистолет, поднял её, положил палец своей жертвы на спусковой крючок. Затем основанием ладони плавно, но с импульсом пнул олигарха по затылку. А тот на автомате выстрелил – в голову своему начальнику охраны!

Выстрел услышали охранники, что оставались внизу. Но готовые к «сами-поймёте-шухеру» Злой с напарником оказались первыми, когда все ринулись к кабинету банкира разбираться, что произошло.

«А там – картина маслом, – едва ли не ворковал восхищавшийся той операцией и через годы Юрка. – Крик шефа: “Ложись, он сейчас тут всех перестреляет!” Визг секретутки. На полу – труп начальника охраны с размозжённым черепом в кровянке. Над ним – банкир с пистолетом в руке, морда охреневшая. И наш шеф, интеллигент в очёчках, – извивается там, отползает, голову прикрывает и жалобно так кричит: “Помогите! Здесь стрельба, убийство…”»

Короче, продолжал Злой свой рассказ, влетаем мы в помещение, и тут олигарх этот сразу – второй выстрел делает, прямо в нас, а вернее – в никуда. Ну, в шоке человек. Но выстрела не получается – как потом шеф сам рассказал, он злодею только один патрон и оставил. Я сразу – на нейтрализацию олигарха, выбиваю у него оружие, кладу мордой в пол. Напарник мой бросается клиента прикрывать, бизнеса этого. Охрана тоже в шоке, чуть ли не помогает мне скрутить собственного шефа. Ну, понятно: школа-то одна – сначала нейтрализуй того, кто с оружием, а затем уж разбирайся, кто прав, кто – нет…

Ну а там уж понабежали – милиция, прокурорские, фээсбэшники. Оказалось, многим нужен был олигарх тот на пожевать, многих он обидел. Сняли со всех показания. А мне шеф, убывая освобождать заложницу, – жена друга его где-то в другом месте содержалась, – велел за этим Загалатием приглядывать, чтобы, мол, нужные показания дал. Вот тогда мне его фамилия врезалась.

Ну, допрашивали его отдельно, конечно, но я успел ему до того шепнуть привет от шефа с советом вести себя предусмотрительно. Шеф так и велел: скажи, мол, именно это слово – «предусмотрительно». Ну, тот не полный дурак – сказал всё, что надо. Тем более что если умолчать о предыстории с перевербовкой, то и запутаться особенно негде было. Да, босс сам обвинил начальника охраны в похищении. Да, тот его ударил. Да, этот выстрелил. Всё.

Главное, пояснил Юрка, очень многие хотели порвать того олигарха. И государство, и «коллеги» его. Многих обидел, гадёныш. Да и на активы его лапу наложить многим интересно было. Так что на мелких нестыковках правоохранители внимания не заостряли, а позже и такие настоящие документы всплыли по делам его разным, что убийство охранника эпизодом прошло.

Адвокаты, конечно, к нестыковкам придирались, но только для того лишь, чтобы задвинуть этот эпизод за край картины. Мол, мы вполне можем развалить это дело, но если вынесете его за скобки, то на том и договоримся. А поскольку шеф уже тогда под крышей ЦК работал, то и его из картины изъяли. Все довольны, все смеются.

Олигарх от нар отмазался таким образом, но по остальным делам прижали его плотненько, так что пришлось ему бизнесом своим расплатиться с обиженными. И с государством, конечно. А потом он в Англию слинял.

– Во! – закругляя историю, рассказанную прежде всего для Еланчика, ибо Алексей её знал, наставительно поднял палец вверх Злой. – Вот как шеф наш заложниц освобождать умеет. Нет, вы тоже, не спорю, неплохо спланировали операцию. Чувствуется школа Ященко. Но жаль, что бандосов покрошить не удалось. Миролюбивые слишком оказались. А тогда одному тот терпила-безнес хребет вынес ногами – говорю же, явно из подготовленных дядька был. Помер бандюган едва не на месте. Остальных троих СОБР побил сильно, одного вообще на инвалидность отправил.

– Ладно, – вступился за командира Еланчик, – Буран-то наш-от тоже одному пулю в брюхо вогнал. Да и мы с тобою наших неплохо помяли. Мой-от точно месяц даже ширинку себе одной рукою тока расстегать сможет. Так што ты командира нашего не замай тут!

– Да я что, я ничего, – белозубо, довольно рассмеялся Злой. – Я его разве ж могу замать? Да ни в жисть! Я за него горой!

Вот тут Юрка, хороший парень и надёжный боец Юрка ошибался. Просто не знал ещё, в чём ему признается любимый командир через несколько минут и один тост…

* * *

А командир что… командир не знал, как сказать про их отношения с Настей. И говорить ли вообще. В конце концов это было её решение. И, может быть, пусть она и разбирается со своими любовниками?

Алексею такая мысль показалась гнусненькой. Трусливой. В конце концов это его косяк. И надо разрулить его самому.

И он бухнул:

– Давай, Юрик, накатим ещё по одной. А то я тебе сказать должен кое-что, после чего ты… в общем, может, уже и не захочешь со мной выпить…

Глупо сказал. Но уж как получилось.

Злой подобрался:

– Чё-та с трудом представляю, командир… Что случилось?

В общем, рассказал Лёшка. Как получил то ли совет, то ли команду переночевать у Насти, что выпили с нею, что потом само как-то вышло, что… В общем, вышло. Сам понимаешь…

Юрка слушал мрачно. Помрачнел и Еланец.

Вокруг веселился народ, нагоняя пропущенное вчера. На стене в телевизоре о чём-то стонала певичка, сопровождаемая бегущими титрами с призывами к знакомствам разной степени лёгкости. В проёме между залами стояла официантка Юлия, оглядывая свою жующую паству. Всё было хорошо, правильно.

Всё было плохо.

– Знаешь, Буран, – наконец, сказал Злой. – Не то огорчает, что вот так вот ты переспал с нею. Что мы, Настю не знаем? Она сама выбирает. И оно понятно было сразу, что меня она так, на время выбрала. На посмотреть, можно сказать. И чтобы тебе досадить. Но…

Он замолчал.

Еланец длинно вздохнул – видать, вспомнил своих трёх жён, бывших и нынешних.

Алексей молчал. Он не знал, что говорить.

– Ну, то есть сразу видно было, что на тебя она запала. Но ты с Ириной, вот она и… – проговорил Злой, вертя рюмку в пальцах. – Но не в том дело…

Наследие Ященко определённо заразительно для всех членов его команды!

– А в том дело, – продолжал Юрка, – что рассказал ты мне о том.

Алексей поднял бровь.

– Так-то оно ладно – перепихнулись и всё. Не жена, чай, мне Настя. – Злой прокашлялся. – В том дело, что важно это для тебя оказалось. Ты ж не просто извинился, ты же сейчас тему закрыл. Ты так сказал, что, получается… Получается, что забираешь ты её у меня.

Кравченко попытался сделать отрицательное движение, но был остановлен резким жестом товарища.

– Если бы она сама мне сказала, – продолжил глухо Злой, – дала от ворот поворот, то был бы один расклад. Ну, понравился, потом разонравился, другой понравился. Не жена, говорю же. Но сказал ты. И так сказал, что понятно всё, в общем. Нет, ну, не удержался – понятно. С такою в одной комнате переночевать и удержаться невозможно. Но ты, получается, не разок не удержался, а вот так вот взял и окончательно решил забрать её. А у тебя ведь и так девушка есть…

Юрка посмотрел на Алексея пусто. Отстранённо, как будто издалека. Как будто с дороги, по которой уезжает далеко и навсегда.

– И получается, Лёша, так, что забрал ты у меня подругу, у боевого товарища. Когда у самого есть. И получается, не от голода на бабу переспал ты с ней, а от любви. Да оно и заметно было, хотя бы даже по новогодней ночи позавчера. Совсем забрал, получается…

Еланчик, добряк Еланчик тоже сокрушённо вздохнул. По его лицу было видно, что он переживает за обоих.

– Слышь, Анатольич, – он чаще всего звал Юрку по отчеству, как и большинство других друзей и сослуживцев. – Ты не заводись тока. Мои-то бабы три знашь скока крови с меня попили! И всё через любовь ту. Я как от Ноташки-от ушёл? Ток всё то Анька створила-то. В голову вбила себе, что любит меня, да и пошло оно так-от. То в могазине прижмётся, то кудой пригласит, да бутылочку поставит. То я в ройон, ну, на автобусе, – так и она, это, дела там у неё находятся. А Ноташка-то злится, это, лютует прямо – да на меня всё. Ну, я так-то походил-походил, с казачками нашими бутылочку распили – да и ушёл от неё. Той, Аньке-то, и говорю: «Хочешь, чё ли?». А она: «Ребёночка хочу, да». А Ноташка моя биться к ней приходила, потом уже, когда разошлись. Да тока поздно было… Это я, Юрко, чё сказать-то хотел. Это ты на комондира-то камня не держи. В этих делах завсегда те бабы сами всё решают. Мы, мужчины, то есть слабы перед ними-то, ежели им в башку втемяшится выбрать которого. Не волен он был, думаю, Буран-от.

Немудрящим своим рассуждением Еланчик несколько разрядил обстановку.

По правде, так оно и было вчера – её была инициатива во вчерашнем, Настина. Но прятаться за девушку Алексей не хотел. Что говорить – сам был только «за». А уж после…

Юрка всё так же вертел рюмку. Потом скомандовал:

– Наливай по одной.

Всё же чокнулись, не стал Злой командиру своему бойкот устраивать. Но сказал, не поворачиваясь к Еланчику, а всё так же пристально-отстранённо смотря на Алексея:

– Да знаю, Витька, что бабы нас выбирают. Я об том же и говорил. Нет у меня зла ни на Настю, ни на командира. Но я, Лёша, не пойду с тобой теперь в ОРБ. Потому как… Всё понимаю. Но по факту ты у меня девчонку отнял. Уже одну за собой имея. Бабу-то я себе найду ещё. Но одного боюсь. Боюсь я, Лёша, что на выходе, в острой какой ситуации, влетит в голову мысль лишняя, – и пропущу я момент, когда тебя подстраховать нужно будет. Не потому, что нарочно, а замешкаться она меня заставит, мысль та. А я того не хочу, чтобы тебя из-за меня завалили…

* * *

И вот сейчас Алексей – всё ещё ощущая тот холодок, который прополз по спине, когда Юрка вот так, отстранённо, как по чужому или мёртвому, сказал те слова, – смотрел на Настю, не врубаясь до конца в смысл ею произнесённого.

– В смысле? – это он и озвучил.

Настя пожала плечами:

– В том и смысле. Ты там гулял где-то, пил, ни разу даже позвонить не удосужился… А теперь пришёл – «Здрассьте, какие планы на вечер?». А кто тебе вообще сказал, что мои планы с тобой должны быть связаны?

Кравченко продолжал глядеть на неё в тяжком непонимании.

– Настя, ты чего? – наконец спросил он. – Не звонил потому, что некогда было. Вчерашние мои злодеи снова проявились, отбиваться пришлось. Потом заказчика их нагибали. Потом организатора. Бился, как рыба об колесо…

Шутка не прозвучала.

– Ага, дай-ка догадаюсь. А потом отмечали победу с дружками, ага? – хмыкнула пренебрежительно девушка.

Алексей прокашлялся.

– Слушай, ты это… Ты прикинь, что у нас за разговор такой! Ты мне как сварливая жена выговор делаешь. Может, сковородкой ещё по лбу?

Эта шутка тоже не задалась.

Настя прищурилась.

– Нет, сковородкой – нет. Я же тебе не жена. Я для тебя так – вроде консьержки в гостинице, где ты на ночь остановился. Полный пансион, да между делом её трахнуть можно. А наутро забыть. Чего уж там прислуге какой-то звонить…

Блин, ошизеть! От кого-кого, а от такого во всех обстоятельствах самостоятельного котёнка Алексей никак не ожидал таких претензий! Ну точно – Светка, жена, когда он вот так же забывал позвонить, когда задерживался! Был за ним такой грех, каялся в нём Кравченко не раз, в том числе и перед самим собой. Но потом всё возвращалось в прежнюю колею. Но то Светка! Домохозяйка классическая провинциально-московская. Со всеми достоинствами и печальками. А эта-то! Боевой Кот женского рода!

– Что, в точку попала, раз молчишь? – принялась вонзать в него когти «боевой кот женского рода». – Давай, оправдывайся!

В Алексее начала подниматься злая тёмная волна. Но он ещё попытался – фигурально – примирительно поднять руки ладонями вперёд.

– Оправдываться не могу: не в чем, – проговорил он, пытаясь улыбнуться. – Сама же заешь: никому не звонил. Было некогда. Там Ирку в заложницы взяли, надо было освобождать… Потому и спросил про вечер, что хочу… это, загладить…

– Ах, И-ирку… – протянула Анастасия. – Ну, если Ирку – тогда ладно.

Должна же она спросить: что и как? Как это случилось? Что с Иркой?

– Ну, так на вечер у меня планов никаких, – почти беззаботно пропела Настя. И добавила резко: – С тобой!

Стало больно. Спиртной ли дух в голове подействовал, уютно плававший ещё в голове, общая ли усталость от длинного и тяжёлого дня, вместившего кучу событий и эмоций, нежданная ли эта агрессия со стороны Анастасии, – но возникло ощущение, будто его сдавило внутри в огромном кулаке и одновременно затрясло. Алексей смотрел на её лицо, успевшее, оказывается, стать дорогим, и чувствовал, будто его трясёт током…

И не отпускает.

Он со всей силы сжал кулаки.

Стало легче. Будто тяжёлая сумка с плеча упала.

Он сделал шаг вперёд. На лице Насти что-то промелькнуло.

Он мягко, как мог бережно, отодвинул её рукой и сделал другой шаг – в коридор.

Второй шаг дался легче. Третий – ещё легче. Далее всё пошло само.

Он вытащил из угла свою сумку, которую вчера там оставил. Собственно, собирать в неё было нечего. Так, туалетные принадлежности, разве что…

Тем не менее он зашёл в ванную, забрал зубную щётку, бритву. Полотенце своё кургузое.

Больше ничего его в этом доме не было.

Настя…

Насти – тоже.

Не было.

Получается так.

Она стояла в дверях, неотрывно глядя, как он собирается. Лицо со странным выражением – будто хотела что-то сказать, но остановилась. Глаза были сухи и темны.

Больше ничего его тут не было…

Он прошёл мимо неё, молясь внутренне, чтобы она его остановила.

Но она молчала.

Он остановился на пороге, спиной к ней, наполовину повернув голову назад, к плечу.

Молчание.

Он задержал дыхание и шагнул на лестничную площадку.

За спиною клацнул дверной замок.

Всё…