Текст книги "Terra Urbana. Города, которые мы п…м"

Обсуждаемый в эпиграфе к этому разделу концепт счастья как раз и является одним из примеров такого рода сопряжения. Счастье относится одновременно к социальной и эмоциональной сфере. Это переживание, связанное с некоторыми социальными причинами. В таком качестве – это личное и глубоко интимное состояние, которое всегда связано с конкретным телесным человеком и не может быть от него отделено. А в качестве социальной ценности (состояния, желательного для человеческого сообщества как такового и являющегося его целью и практикой) счастье является социальным явлением и принадлежит устройству общества. Быть счастливым означает одновременно лично переживать определенное состояние и воплощать социальную установку на достижение счастья как общую человеческую цель – индивидуальное здесь буквально встречается с общественным в конкретном человеческом теле.

Вопреки нашей актуальной интуиции естественности и безусловной ценности счастья, оно представляет собой недавнее историческое изобретение и крайне плохо поддается описанию. Дабы не брать на себя неблагодарную роль разоблачителей веры в счастье, процитируем современного американского историка этого вопроса: «Стремление к счастью в западной культуре относительно ново. Вплоть до XVIII века западные стандарты поощряли, во всяком случае, слегка опечаленный подход к жизни с соответствующим выражением лица. ‹…› Это резко изменилось с приходом 18-го столетия и просвещенческих ценностей. ‹…› Благодаря этим разнообразным изменениям в культуре сформировалась установка на достижение счастья. Но это еще не вся история, поскольку с 1920-х годов начинается еще один всплеск, особенно в Соединенных Штатах. Появилась обширная литература, в которой одновременно подчеркивалась важность счастья, личная ответственность за достижение счастья и доступные методы (его достижения). Заголовки, выпущенные за несколько десятилетий, включали такие памятники, как «14 000 вещей, чтобы чувствовать себя счастливым», «Счастье – это выбор» и «Тысяча путей к счастью» (с притязаниями на то, что это «новая наука»). Намеченные программы в конечном счете включали «Счастье для чернокожих женщин исключительно», «Лестница вверх: секретные шаги к еврейскому счастью», «Голубое счастье» и, для эмоционально всеядных, «Находи счастье во всем, что делаешь»[157]157
  Stearns P. N. The History of Happiness // Harvard Business Review, 2012, January – February.


[Закрыть].

С 2000 года в Великобритании выходит солидный научный журнал Journal of Happiness Studies, специально посвященный, как следует из его названия, изучению счастья[158]158
  Журнал издается Springer – одним из ведущих глобальных издательств научной литературы. У него есть и менее авторитетный турецкий «конкурент» с очень похожим названием – Journal of Happiness and Well-Being, что лишний раз подчеркивает популярность и значимость темы.


[Закрыть]. Символично и симптоматично, что в обзорной статье, посвященной титульной проблеме и опубликованной в первом номере «Журнала исследований счастья», с одной стороны, отмечена близость понятий happiness, quality-of-life и well-being (т. е., соответственно, «счастье», «качество жизни» и «благосостояние»), а с другой – сделан вывод об их несводимости друг к другу и невозможности измерить или определить счастье иначе как через «продолжительность счастливой жизни» человека[159]159
  Veenhoven R. The Four Qualities of Life // Journal of Happiness Studies, 2000, vol.1. P. 1–39.


[Закрыть].

Хотя мы вслед за процитированным в эпиграфе героем комедийного сериала вынуждены признать собственную беспомощность в попытках определить «счастье» содержательно, мы в то же время должны подчеркнуть, что к 20-м годам XXI века значение «счастья» (чем бы они ни было) во всех обществоведческих дискуссиях чрезвычайно велико. И распределено это счастье по планете Земля чрезвычайно неравномерно.

В 2016 году исследователи из базирующегося в Великобритании New Economic Foundation (NEF) опубликовали распределение «индекса счастья» по 140 странам, построенного на основе данных об «удовлетворенности граждан жизнью в целом», ожидаемой продолжительности жизни, неравенства в распределении показателей благосостояния и счастья внутри страны, а также усредненного «экологического следа» (воздействия жителей страны на окружающую среду)[160]160
  The Happy Planet Index 2016. A global index of sustainable wellbeing.


[Закрыть]. Согласно авторам исследования, самой счастливой страной оказалась Коста-Рика, а Россия вместе с США (по уровню счастья в 2016 г. нам удалось достичь паритета!), Афганистаном и Нигерией расположилась во втором с конца кластере распределения счастья, менее счастливые люди живут лишь в Монголии, Чаде, Туркмении и, удивительным образом, Люксембурге (рисунок 3.1.1).

Расположение маленького благополучного Люксембурга из центральной Европы на 139-м из 140 мест в рейтинге «индекса счастья», равно как и счастливые места в верхней части рейтинга Бангладеш (8-е) и Албании (13-е) несколько подрывают доверие к методологии составителей и соответствию их подсчетов подлинной «географии счастья». Однако сам факт ее существования стал неоспоримой действительностью вместе с появлением политической карты распределения счастья (рис. 3.1.1.) – карты, наглядно иллюстрирующей нашу способность превращать социальные данные и вычислимые индикаторы в ландшафты и регионы[161]161
  Ash J., Kitchin R. and Leszczynski A. Digital turn, digital geography? // Progress in Human Geography, 2018, 42(1). P. 25–43.


[Закрыть].

Рис. 3.1.1. Распределение «индекса счастья» по странам (Источник – The Happy Planet Index 2016, NEF).

Рис. 3.1.2. Рейтинг стран по индексу счастья (в скобках – место страны в общем рейтинге из 153 участников). Источник – World Happiness Report – 2020, Figure 2.1.

Рис. 3.1.3. Рейтинг городов по индексу счастья (в скобках – место города в общем рейтинге из 186 участников). Источник – World Happiness Report – 2020, Figure 3.1.

В марте 2020 года, в самом начале пандемии COVID-19, был опубликован восьмой доклад ООН «о мировом счастье» – World Happiness Report-2020[162]162
  World Happiness Report-2020.


[Закрыть]. В этом исследовании использована существенно более сложная формула оценки распределения счастья, в основу которой положен анализ влияния на субъективное восприятие и объективные показатели качества жизни трех сред: социальной, природной и урбанистической[163]163
  Мы используем кальку термина urban, поскольку в докладе речь идет не строго о городской среде, а о фактическом месте проживания, т. е. это может быть как город (city), так и сельская местность (rural) или промежуточная форма малого города (town).


[Закрыть]. Некоторые результаты ранжирования стран и городов на основании «индекса счастья» представлены на рисунках 3.1.2. и 3.1.3.

Как отмечают авторы исследования, выделение искусственной материальной среды в особый самостоятельный пласт факторов, ответственных за самоощущение и благосостояние современного человека, в докладе 2020 года произведено впервые[164]164
  World Happiness Report-2020. P. 7.


[Закрыть]. Анализ вклада урбанистической среды в распределение счастья показал, что «счастье городов», в целом, следует за странами, однако есть важный нюанс: в менее «счастливых» странах горожане счастливее жителей сельской местности и малых городов, а в более счастливых дело обстоит наоборот[165]165
  Ibid. P. 7–8. See also fig.2.1 and 4.3.


[Закрыть]. Отсюда можно сделать два вывода:

1. Перемещение населения в крупные города и стремительный рост мегаполисов (процессы, характерные для XX века и во многом ответственные за становление исследований и общее понимание урбанизации) не являются «естественным вектором исторического развития». Индустриальная урбанизация не универсальный закон социального развития, а исторический эпизод, связанный с промышленным капитализмом XIX–XX веков. И XXI столетие все более отчетливо демонстрирует ограниченность этой формы развития, вскрывая ее слабости, растущее отторжение этой формы людьми и фиксируя набирающий силу процесс дезурбанизации, которому наверняка придаст дополнительный импульс разразившаяся в 2020 году пандемия.

2. Искусственная материальная среда, в которой живут люди (город, деревня и любые другие формы человеческих поселений), существенно отличается как от традиционно понимаемой материальной среды, состоящей из природных географических факторов, так и от социальной среды, которая хоть и является началом и двигателем развития для урбанистического пространства, все же отделима от него и состоит из людей и институтов, а не из асфальта, бетона и проводов. В этой связи город в широком смысле этого слова представляет собой искусственный ландшафт и материальную инфраструктуру социальной жизни, рукотворную «среду» и «территорию» в отличие от естественной среды. И будучи искусственным местом жизни, город как ничто другое вбирает в себя желания и потребности человека и вносит огромный вклад в его повседневное восприятие себя и удовлетворенность собственной жизнью.

Одним из первых фундаментальное различие между «материальной действительностью» (физическим пространством) и «окружающим миром» (экологическим пространством) с точки зрения организации поведения человека зафиксировал выдающийся психолог Дж. Гибсон. Разработанный им экологический подход[166]166
  Heft H. Ecological Psychology in Context: James Gibson, Roger Barker, and the Legacy of William James’s Radical Empiricism Resources for Ecological. Lawrence Erlbaum Associates, 2001.


[Закрыть] опирался на идею взаимозависимости восприятия себя и окружающего мира. Последний предстает как совокупность возможностей человека: мы обращаем внимание не на «объективную» действительность, одинаковую для всех людей и не зависящую от нашего присутствия, а на те специфические возможности действовать или подвергаться воздействию, которые в ней содержатся для нас, в первую очередь – для нашего тела.

Экологическое пространство – это окружающий мир конкретного телесного человека, совокупность всего того, что может случиться с ним здесь и сейчас или, с учетом наличия у человека памяти и воображения, случалось раньше или может случиться когда-нибудь при других обстоятельствах. При этом отношения между человеком и окружающей средой взаимно определяют друг друга: с одной стороны, мир обретает структуру в связи с моим телом, преобразуясь в траектории возможных действий и эмоционально окрашиваясь в связи с опытом и проектируемым будущим; с другой стороны, я сам оказываюсь определен в терминах компонентов окружающего мира – они распознаются мною в связи с возможностями моего тела, а мое тело раскрывается для меня как система обнаруживающихся в связи с внешним миром возможностей. Образно говоря, я вижу в стуле возможность удобного для отдыха положения тела и одновременно осознаю себя как телесное существо, которому удобно принять положение, подсказываемое стулом[167]167
  Этот пример с детальным разбором того, как именно и почему стул является овеществленной локомоторной схемой, специфичной для человеческого тела, и каким образом «значения» и «смыслы» рождаются и существуют в человеческом теле и в связи с ним см.: Романов В. Н. Историческое развитие культуры. Психолого-типологический аспект. М.,2003, с. 9–56.


[Закрыть]. Как пишет сам Гибсон: «Информация, задающая полезность окружающего мира, сопутствует информации, задающей самого наблюдателя – его тело, руки, ноги, рот. Это только лишний раз подчеркивает, что воспринимать мир – значит одновременно воспринимать самого себя»[168]168
  Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М.,1988, с. 209.


[Закрыть].

Примерно в середине XX века психологи обратили внимание на то, что человек воспринимает пространство в связи с собой и своими потребностями и что его внутреннее представление об окружающем мире пристрастно и вряд ли похоже на классическую карту в масштабе – с педантичным соблюдением пропорций и метрических отношений. Исследование «когнитивных карт» – внутренних образов окружающей действительности, используемых человеком для ориентировки и решения практических задач, показало, что они сильно индивидуализированы и не похожи на «карты» в привычном нам понимании, а скорее представляют собой совокупности эмоционально окрашенных «узлов» и эвристических правил построения связей между ними, способных генерировать «связи» и «маршруты» в зависимости от задач и намерений субъекта[169]169
  Зинченко Т. Память в экспериментальной и когнитивной психологии. СПб., 2002, с. 172–179.


[Закрыть]. При этом, как отмечал еще в конце 1950-х годов советский психолог Ф. Н. Шемякин, исследовавший образы пространства, «во-первых, они никогда не могут быть абстрагированы от тех конкретных материальных предметов и конкретных пространственных отношений между ними, которые в своей совокупности образуют данную местность и отличают ее от всякой другой; во-вторых, эти представления никогда не могут быть полностью абстрагированы от материальной «точки отсчета», какой является человек – их носитель, и от свойственной его восприятию системы отсчета»[170]170
  Зинченко Т. Память в экспериментальной и когнитивной психологии. СПб., 2002, с. 178.


[Закрыть].

Если для существовавшего до появления цивилизации человека экологической средой была исключительно или преимущественно природа, то по мере развития технической культуры, природу из повседневности все больше и больше стала вытеснять искусственная урбанистическая среда. Современный человек живет преимущественно в среде городского типа – в данном случае не важно, каков административный статус его населенного пункта; мы живем в хорошо оборудованных специально построенных жилищах, перемещаемся по асфальтированным дорогам с помощью высокотехнологических транспортных средств. С урбанистической средой связана работа, досуг, здесь же расположена инфраструктура обеспечения жизненных потребностей – источники пищи, одежды и амортизации нашей технократической повседневности: бытовая химия, расходные материалы и запчасти для механизмов, строительные материалы для дома и т. д.

Мы живем в искусственном мире, и урбанистические ландшафты – от футуристических хай-тек мегаполисов в духе Токио до маленьких полузабытых деревень, искусственная среда которых испещрена интервенциями «старой», «естественной» природы в форме коровьих лепёшек и самих коров – являются нашей окружающей средой, местом обитания в гораздо большей степени, нежели обжитые нашими далекими предками леса и поля. И хотя природа не покидает социальный мир полностью, причудливо вплетаясь в него (а местами превращаясь в предмет специальной культивации и «одомашнивания» в форме садов, лесопарков и даже контактных зоопарков)[171]171
  Одному из авторов этой книги довелось в течение недели пребывания в одном из городков северного Гоа (Индия) каждое утро наблюдать из окна респектабельного отеля, как внизу по улице в сопровождении пары одетых в желтое монахов-кришнаитов шел слон. В одно и то же время трио со слоном выходило из густого тумана, окутывавшего дорогу на рассвете, и скрывалось в тумане на пути к морю. А днем по этой же улице вместе с автомобилями и людьми бродили коровы; они заходили в дома и некоторое время стояли на пороге, глядя на находившихся внутри людей своими характерными для индийских коров умными грустными глазами. Получали (или не получали) какое-нибудь съедобное подношение и шли к следующему дому.


[Закрыть], все же приоритетными для нашей повседневности являются возможности и эмоции, связанные именно с «урбанистическим пространством», с городом.

Хотя мы привыкли рассматривать окружающую среду как нечто подручное и пассивное по отношению к нашей деятельности, а искусственная среда вроде бы и вовсе специально создана нами для нашего удобства в качестве системы средств для достижения повседневных целей, в действительности мы в не меньшей степени определяемся ею, чем сами определяем её. Собственно, вопрос распределения степеней тут остается открытым, но не вызывает сомнения, что городская среда не только воплощает наши желания и концентрирует средства достижения типичных целей, но также и определяет наши цели и возможности.

Как показал создатель эко-поведенческой психологии Р. Баркер, каждое «место поведения», пространственно-временная экосистема некоторого сообщества (примерами могу служить двор, супермаркет, воинская часть, целый город, область и т. д.)[172]172
  Штейнбах Х. Э., Еленский В. И. Психология жизненного пространства. СПб: Речь, 2004, с. 116–120.


[Закрыть], может быть описано как система «поведенческих установок». Последние представляют собой допустимые активности, распределенные в пространстве и времени и сопряженные с определенными предписаниями (например, на рынок не ходят во фраке с бабочкой, а в театр – в шортах): «Подобно тому, как гидрологическое обследование предоставляет информацию о наличии в районе водоснабжения, а геологическое обследование предоставляет информацию о типах почвы, полезных ископаемых и топографии района, обследование поведенческих установок предлагает информацию о ресурсах района с психологической точки зрения. Профиль параметров поведения на Среднем Западе показывает поведенческие возможности, которые были доступны на уровне местного сообщества в течение определенного периода времени»[173]173
  Heft H. Ecological Psychology in Context…, p. 257.


[Закрыть].

Мы создаем урбанистическую инфраструктуру в качестве технического средства, полностью подконтрольного человеку, но психологически определяемся ею и зависим от нее. Город предписывает цели и действия через воплощенные в нем возможности – те самые «поведенческие установки», которые подсказывают нам что, когда и как именно следует или не следует делать.

«Место, которое мы выбираем для жизни, влияет на все аспекты нашего бытия. Оно может определять уровень нашего дохода, круг людей, с которыми мы встречаемся, друзей, которых мы заводим, партнеров, которых выбираем, и возможности, доступные нашим семьям и детям. Люди не везде одинаково счастливы…»[174]174
  Флорида Р. Кто твой город? Креативная экономика и выбор места жительства. М.: Strelka Press, 2014, с. 13.


[Закрыть] – так характеризует статус города в человеческой жизни один из модных современных урбанистов Р. Флорида. Именно выбор места жительства является определяющим для современного человека: «Я хочу сказать, что основной фактор, влияющий на нашу жизнь, – место, а работа, образование и любовь следуют из него. Место может создавать новые или разрушать существующие рабочие и личные отношения. Оно может открыть новые двери. ‹…› Главное – найти то место, которое подходит именно вам. Это место, которое делает вас счастливым и позволяет достичь своих жизненных целей»[175]175
  Флорида Р. Кто твой город? Креативная экономика и выбор места жительства. М.: Strelka Press, 2014, с. 14.


[Закрыть].

Итак, место обитания во многом определяет личность человека и уж точно определяет его возможности и эмоциональное состояние. Как поэтично пишет британский философ К. Макгинн: «Все дело в где и когда. Местоположение, местоположение, местоположение: это так же верно для жизни, как и для недвижимости. Жизнь – это череда мест, через которые тело прокладывает свой путь сквозь пространство. Пространство и время – глубинные координаты смертного существования»[176]176
  McGinn C. The mysterious flame: Conscious minds in a material work. N.Y.: Basic Books, 1999. P. 106.


[Закрыть].

Получается, что хоть мы и не знаем, чем в точности является счастье, у нас есть серьезные основания считать, что возможность быть счастливыми напрямую зависит от выбора и обустройства места, в котором мы живем.

2. Homo familiaris domesticus[177]177
  Человек семейный, домашний (лат.).


[Закрыть]

«Установлено, что в среднем люди, состоящие в браке, счастливее холостяков»

Ричард Флорида[178]178
  Флорида Р. Кто твой город? Креативная экономика и выбор места жительства. М.: Strelka Press, 2014, с. 150.


[Закрыть]

Пожалуй, вряд ли кто-то станет спорить с тем, что люди, по крайней мере их современная, известная нам разновидность, хотят быть счастливыми. Об этом свидетельствует уже то, с каким несгибаемым упорством люди настаивают на своем счастье: несмотря на все перипетии текущей пандемии[179]179
  Мишина В., Воронов А. Ковидные антирекорды // Коммерсантъ, 06.11.2020.


[Закрыть], экономический кризис (по словам ректора РАНХиГС В. Мау, «глобальная стабильность» «разрушается на наших глазах»)[180]180
  Мау В. Двойной шок: экономический кризис из-за пандемии может пойти не по тому сценарию, к которому готовятся страны // Forbes, 30.04.2020.


[Закрыть], растущую безработицу (6,3 % в сентябре против 4,7 % в январе 2020 г.)[181]181
  Росстат рассказал о ситуации с безработицей // РИА НОВОСТИ, 20.10.2020.


[Закрыть] и снижение реальных располагаемых доходов (рекордное с 1999 г.)[182]182
  Старостина Ю. Реальные располагаемые доходы россиян рекордно упали из-за пандемии. Их сокращение стало рекордным в XXI веке // РБК, 17.07.2020.


[Закрыть], на вопрос «В жизни бывает всякое – и хорошее, и плохое; но если говорить в целом, Вы счастливы или нет?» 82 % россиян упрямо отвечают положительно[183]183
  Данные за сентябрь 2020 г. на основании опросов «ВЦИОМ – СПУТНИК» – ежедневного всероссийского телефонного опроса ВЦИОМ. 36 % респондентов ответили «безусловно, да» и еще 46 % «скорее да». Несчастных россиян (ответивших «безусловно, нет») в сентябре 2020 г. было всего 4 %.


[Закрыть]. Невольно вспоминается старый еврейский анекдот советской эпохи: «Рабинович, как дела? – Не дождетесь!»

Люди очень хотят быть счастливыми. И пока ученые, политики и журналисты спорят о том, к скольким и каким именно параметрам сводимо счастье (например балансу, с одной стороны, целей и результатов, а с другой стороны, внешних и внутренних качеств действительности, т. е. средовых и психологических факторов)[184]184
  Veenhoven R. The Four Qualities of Life // Journal of Happiness Studies, 2000, vol.1. P. 1–39.


[Закрыть] или это просто «получать удовольствие от того, что ты делаешь, и где находишься»[185]185
  Bell A. 11 Shocking Employee Happiness Statistics in 2020 That Will Blow Your Mind – Last Updated on February 12, 2020. Согласно автору этой статьи, опубликованной на сайте компании продавца снеков, возможность беспрепятственно питаться на рабочем месте делает сотрудников счастливыми и значительно повышает их продуктивность. Важными факторами также является сплоченность коллектива и совместная работа с близкими друзьями.


[Закрыть], а то и вовсе гормональный эффект[186]186
  Шевалье Е. Гормоны счастья. Инфографика // Аргументы и Факты, 02.05.2015.


[Закрыть], обычные неосведомленные люди упорно цепляются за возможность если не быть, то хотя бы безнаказанно назваться счастливыми.

По всем признакам, счастье с его одновременными неуловимостью и необходимостью является чем-то очень близким – возможно, настолько близким, что именно эта близость отсутствие возможности отстраниться и посмотреть с некоторой дистанции, мешает разглядеть, что оно такое. И если дело обстоит так, то искать счастье нужно как можно ближе к месту обитания человека – в его «естественной среде».

Поскольку человек является существом, созидающим искусственную экологическую нишу с помощью других людей, то «среда» в данном случае распадается на два ключевых фактора: материальное окружение, буквально место жизни (или, в терминологии Р. Баркера, «место поведения»), и социальное окружение – систему взаимоотношений с другими людьми[187]187
  Штейнбах Х. Э., Еленский В. И. Психология жизненного пространства. СПб.: Речь, 2004, в особенности с. 16–20.


[Закрыть]. С одной стороны, по выражению американского социолога и психолога Р. Соммерса, «мы и есть среда»[188]188
  Штейнбах Х. Э., Еленский В. И. Психология жизненного пространства. СПб.: Речь, 2004, в особенности с. 16.


[Закрыть], с другой стороны, эти «мы» активно управляют пространством собственной жизни, формируя полноценный искусственный ландшафт с его специфической системой возможностей, объективированной в материальной инфраструктуре. Оба фактора, инфраструктурный и социальный, неразрывно переплетаются в урбанистических сетях, к настоящему времени превратившихся в основную экологическую нишу нашего «биосоциального» вида.

Город – даже самый маленький и архаичный, не говоря уж о современных мегаполисах – представляет собой сложную социо-инженерную систему, обеспечивающую эффективную связность элементов и расширенное воспроизводство собственной целостности. Однако прежде, чем обсуждать систему, необходимо присмотреться к ее элементам, к тому, из чего состоит и без чего не сможет начаться собираемое транспортной и иными сетями урбанистическое целое.

Поверхностный осмотр видимой формы города свидетельствует, что город состоит из дорог и зданий. Последние могут иметь самое разное назначение, однако среди них точно должны быть те, в которых живут люди – невозможно представить себе город, в котором никто не живет; археологические города, в которых никто не живет сейчас, не в счет – городами они стали тогда, когда были обитаемы. Получается, что город начинается с жилища – места постоянного обитания человека.

Люди живут в домах. Современное значение этого слова, ассоциированное с отдельно стоящим зданием (и не обязательно вообще жилым), не должно вводить в заблуждение. Хотя в значении «здание» в древнерусском языке слово «дом» употребляется уже с XI века, примерно с того же времени это слово имеет и второе значение – «семья или живущие вместе люди»[189]189
  Семенов А. В. Этимологический словарь русского языка. М.: ЮНВЕС, 2003.


[Закрыть].

Этимологически «дом» – очень старое слово с общеиндоевропейскими корнями. Его ближайшими аналогами-родственниками, помимо славянских языков, являются также обозначавшие «строение» древнеиндийское dámas, латинское domus и древнегреческое δόμος («домос»)[190]190
  Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4-х тт. М.: Прогресс, 1986, т. 1, с. 526–527.


[Закрыть]. Последнее (от которого непосредственно зависят латинское domus и русское «дом») происходит от δέμω («демо») – «строить», которое, в свою очередь, восходит к другому глаголу δέω («део») с более общим значением «связывать», «соединять вместе»[191]191
  Valpy F. E.J. Etymological Dictionary of the Latin Language. L., 1828. P. 3.


[Закрыть]. Связывать можно бревна и камни, и тогда возникает строение, но также можно соединять и людей, и тогда возникает дом в его втором, социальном значении – семья; не случайно в ряду родственных «дому» слов фигурирует и δάμαρτος («дамартос») – «хозяйка, супруга»[192]192
  Фасмер М. Этимологический словарь…, с. 526.


[Закрыть]. В славянских же языках значение «семья» и «(семейное) хозяйство» превалируют над «архитектурным» значением и выходят на первый план: «дом» – это прежде всего кровное родство и совместность, тесная связность, включающая происхождение («родина», «родительский дом», «род» – например, «дом Романовых»), совместную жизнь («в одном доме») и общее хозяйство[193]193
  Трубачев О. Н. (ред.) Этимологический словарь славянских языков. М.: Наука, 1978, с. 72–73.


[Закрыть].

Показательным подтверждением исторической связки «дом-семья» является разграничение значений латинских слов insŭla (отдельно стоящее жилое строение) и domus (дом): «Отсюда мы можем взглянуть на Insŭla в ином свете и так отличить ее от Domus: а именно, что Domus представляет собой то, в чем живет одна семья, соединенное с другими домами или изолированное; и что Insŭla представляет собой то, в чем живет много семей, соединенное с другими домами или изолированное»[194]194
  Valpy F. E.J. Ibid, p. 214.


[Закрыть]. Тем самым уже в одной из старейших урбанистических культур, располагавших многоквартирными домами, – а римские инсулы прославились именно как аналоги хрущевских пятиэтажек (многоквартирные дома для людей с невысоким достатком), отчетливо фиксируется различие между домом в смысле архитектурного строения и домом в смысле семейного очага.

В древнегреческом языке, на котором говорила цивилизация, предопределившая очень многое в развитии и западных, и восточноевропейских культур, включая Россию, было еще одно слово, обозначавшее жилище. Это хорошо знакомое нам слово οίκός («ойкос», более позднее произношение «экос»), от которого происходят такие современные термины, как «экология», «экономика», «экосистема», а также старое, но употребительное и сейчас слово «ойкумена». Глагол οίκέω («ойкео»), от которого произведено οίκός, означает «жить», «населять», «обитать», «управлять» в смысле обживать и организовывать жизнь. Показательно, что слова, которыми мы пользуемся для обозначения устройства природы как нашей среды обитания (экология), производства и распределения благ (экономика) и обитаемого мира в целом (ойкумена) берут свое значение от жилища как формы организации человеческой жизни – от домашнего хозяйства[195]195
  Ироничным в этом контексте представляется повсеместно наблюдаемая вторичная (обратная) метафоризация οίκός’а: все чаще встречается, например, заимствованное употребление термина «экосистема» в маркетинге – для обозначения мегазонтичных брендов («экосистема Сбербанка» – т. е. группа контролируемых одной и той же холдинговой структурой сервисных компаний, совместно продающих товары и услуги и формирующих что-то вроде единой маркетинговой среды для клиента). При этом акцентируется «биологическая» (экологическая) семантика термина, ставка делается на уподобление маркетинговой среды биологической жизненной среде, и теряется из виду, что само представление о биологической среде и ее устройстве (экологии) исходно строилось за счет придания ей формы и структуры человеческого жилища и связанной с ним сугубо социальной семантики. Получается, что мы строим свое представление о мире за счет переноса на него принципов устройства жилища (социального мира), а потом гордо ставим цель привести жилище (социальный мир) в соответствие ранее преобразованной по его подобию природе.


[Закрыть].

Дом как место и материальная инфраструктура и дом как система отношений и практик тех, кто в нем живет, δόμος и οίκός, здание и жилище, «крыша над головой» и «семья и хозяйство» тесно переплетены и неразрывно связаны. Это подтверждается как тем, что соответствующие слова часто используются как синонимы и «подхватывают» значения друг друга, так и естественным характером связки дома и обителей: дом как материальный объект не может появиться и поддерживаться без людей, а люди, по крайней мере живущие в цивилизованной части ойкумены, давно разучились жить без использования домов. И поэтому город, как и человеческое общество, начинается с дома.

Последний тезис требует пояснения. Мы знаем немало человеческих сообществ, ведущих кочевой образ жизни и не строящих домов – таковы, например, баджо («морские цыгане»)[196]196
  Berndt R. M., Berndt C. H. Arnhem Land: Its History and Its People. F. W. Cheshire, 1954.


[Закрыть]. С другой стороны, мы знаем довольно многочисленные практики одиночества: от отшельников до целой «несемейной» модели семьи, характерной для центральной Африки, где «Брачные узы, как правило, относительно слабы, муж и его жена (жены) обычно обладают раздельными средствами к существованию…»[197]197
  Терборн Й. Мир: руководство для начинающих. М., 2015, с. 58.


[Закрыть]. Исторической социальной нормой для многих культур этого региона являются матери-одиночки и своеобразный вариант кочевья, связанного как с сезонными факторами, так и с динамикой индивидуального уровня материального достатка[198]198
  А. Мирзоянц (доктор социологии, директор по исследованиям компании Well Told Story), выступая на VI Социологической Грушинской конференции (в 2016 г.) с докладом «Проведение социальных исследований в условиях, когда препятствия исходят от государства, природы и исследуемого населения», отмечала в качестве типичных проблем, что в Кении отсутствует такая опорная для проведения социологических исследований структура, как домохозяйство: в разное время года и в разные годы в одном и том же доме можно обнаружить совершенно разных людей. Во время сезона дождей люди уходят в горы, чтобы переждать жаркий и нездоровый период, непригодный для ведения сельского хозяйства. Потом возвращаются, но далеко не всегда в те же жилища. Кроме того, место проживания напрямую зависит от текущего уровня достатка: наличие денег перемещает людей в дома и создает совместно проживающие семьи, а отсутствие денег разрушает совместную жизнь и отправляет людей на улицу – благо, климат позволяет жить и вне обустроенного жилища.


[Закрыть].

Вроде бы дом и семья не являются обязательными для человека, хоть мы и привыкли, что обычно все это присутствует. Однако даже упомянутые выше «морские цыгане» Тихого океана, равно как и прочие кочевники, все же строят жилища, просто эти жилища сделаны способными перемещаться и этим сразу радикально отличаются от домов оседлых культур, у которых «дом» не меняет местоположения и представляет собой постоянное, а не переменное место в физическом пространстве. Тем не менее, у кочевников тоже есть дом – рукотворная среда обитания, без которой будет сложно, если вообще возможно выжить.

Что же касается семьи как социального измерения дома («дом Романовых» и т. п.), то, хотя ситуация и не представляется столь же очевидной, как с необходимостью строительства и поддержания жилища (в особенности, за пределами широт и районов с комфортным климатом, стабильным на протяжении всего календарного года), все же есть основания считать семью – с учетом всей внушительной, недоступной ни одному другому биологическому виду вариативности этого института в человеческих обществах[199]199
  Марков А. В. Эволюция человека: обезьяны, нейроны и душа. М.: Астрель: CORPUS, 2011, с. 218.


[Закрыть] – естественной формой существование нашего вида.

Во-первых, репродуктивная модель homo sapiens предполагает обязательное наличие двух разнополых особей для производства потомства. Отсюда прямо следует, что гипотетическое общество одиночек, живущих полностью изолированно друг от друга и реализующих социальные отношения в удаленном режиме (например с помощью Facebook и Zoom) просуществовало бы ровно одно поколение и вымерло, не оставив потомства. Развитие новых репродуктивных технологий в будущем, возможно, позволит обойти это природное ограничение[200]200
  Помимо развивающихся еще с XX в. технологий искусственного и экстракорпорального оплодотворения и теоретически возможного экстракорпорального вынашивания плода, которые уже позволяют людям заводить детей без знакомства с половым партнером, а со временем могут освободить женщин от биологического участия в развитии плода, в конце 2010-х гг. прошли первые успешные эксперименты по получению потомства от однополых родителей, как женского, так и мужского пола. См., напр.: Ученые получили потомство от двух самцов // Naked Science, 12.10.2018. Как сдержанно оптимистично пишет автор еще одного материала: «Вряд ли технологию получится в обозримом времени использовать на людях, но исследователи готовы к дальнейшему ее усовершенствованию» – см.: Салькова А. Самцы не нужны: получено потомство от двух матерей // Gazeta.Ru, 12.10.2018. См. также разбор потенциальных социальных эффектов развития исследований возможностей манипуляции с геномом в связи с репродуктивными технологиями в: Кудрявцева Е., Волкова О. Стволовое размножение. Китайские ученые бросили вызов законам репродукции // Огонек, 2018, № 40, стр. 8.


[Закрыть], однако даже если цена за это не окажется слишком высокой, все же это вопрос будущего – до настоящего времени таких возможностей у человечества не было и нет.

Во-вторых, что уже ближе к особенностям устройства нашей социальной жизни, люди, по-видимому, биологически ориентированы на образование устойчивых союзов, по крайней мере на период от зачатия и до момента, когда ребенок становится биологически самостоятельным (в общей сложности около четырех лет). Связанное с развитием интеллекта увеличение объема мозга сделало невозможным полное внутриутробное развитие – большой сформированный череп создает серьезную проблему для родовых путей и привел бы к высокой смертности как матерей, так и потомства. Учитывая невысокую репродуктивность нашего вида и эволюционное предпочтение выживаемости перед количеством потомства (т. е. мы боремся за выживание детей, а не компенсируем высокий уровень естественной смертности их количеством), приспособительным ответом стал перенос значительной части развития мозга на постнатальный период: «Детеныши стали рождаться с недоразвитым мозгом, что привело к удлинению детства, росту нагрузки на родителей и создало предпосылки для развития более прочных эмоциональных связей между членами семьи (и между семьями в группе)»[201]201
  Марков А. В. Эволюция человека: обезьяны, нейроны и душа. М.: Астрель: CORPUS, 2011, с. 214.


[Закрыть].

Разумеется, из генетической предрасположенности к формированию эмоциональных привязанностей (возможно, возникшей на основе более архаичной «системы формирования эмоциональной связи между матерью и ее потомством»[202]202
  Марков А. В. Эволюция человека: обезьяны, кости и гены. М.: Астрель: CORPUS, 2011, с. 98.


[Закрыть]) вовсе не следует институт моногамной, равно как и любой другой социальной семьи. «У нас явно есть генетическая предрасположенность к формированию эмоциональной привязанности к брачному партнеру – и это тянется, возможно, еще со времен ранних гоминид, перешедших к моногамии. Но у нас… есть и явная склонность легко избавляться от таких привязанностей, «не становиться их рабами». У нас есть склонность к супружеским изменам и кое-какие свойства, которые можно интерпретировать как адаптации, направленные на предотвращение измен (к ним, возможно, относится чувство ревности)»[203]203
  Марков А. В. Эволюция человека: обезьяны, нейроны и душа…, с. 411.


[Закрыть]. Однако безусловными и очень важными для устройства человеческих обществ являются две характерные для нашего биологического вида особенности: с одной стороны, половое размножение в сочетании с низкой репродуктивностью и большим периодом биологической зависимости детей от родителей; с другой стороны, наличие эмоциональных механизмов сотрудничества и привязанности, эмпатии. Именно эта пара видоспецифических особенностей, по-видимому, и ответственна за глубинные механизмы и ранние стадии развития культуры и общества.

Наконец, в-третьих, кровное родство и связанные с ним практики, лежащие в основании института семьи, служат естественным и необходимым условием зарождения социальных отношений – формирования устойчивых долгосрочных связей между людьми и практик обмена, обеспечивающих функциональную дифференциацию в рамках единства общественной жизни.

Семья является элементарной социальной структурой, с которой начинаются общественные отношения, выходящие за рамки реализации репродуктивной функции и связанных с ним до-социальных (животных) практик. Как писал один из наиболее влиятельных антропологов XX столетия К. Леви-Стросс, «для существования структуры родства необходимо наличие трех типов семейных отношений, всегда существующих в человеческом обществе, а именно: отношения кровного родства, отношения свойства и родственные отношения порождения – другими словами, отношения брата к сестре, отношения супруга к супруге, отношения родителей к детям»[204]204
  Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 2001, с. 54.


[Закрыть]. Ввиду очень древнего табу на инцест, уже у далеких предков современного человека выработалась система обмена женщинами, предполагающая, что получить жену мужчина может только от другого мужчины (отца или брата), передающего ее из своего дома (где уже есть «домашняя женщина», вокруг которой строится семья – мать, жена) в другую семью (чужому мужчине)[205]205
  Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 2001, с. 55.


[Закрыть]. Отметим, что естественной реализацией такой схемы обмена является патрилокальность – система, при которой юноши остаются в семье, а девушки переходят в другие семьи; патрилокальность распространена у многих человекообразных обезьян (в том числе не склонных к моногамии), по-видимому, была характерна для неандертальцев и встречается у «70 % традиционных обществ Homo sapiens»[206]206
  Марков А. В. Эволюция человека: обезьяны, кости и гены…, с. 291.


[Закрыть].