Текст книги "Мышление и наблюдение (сборник)"

Семинар шестой

В конечном счете аскетизм – это воля к совершению. Личность – это тот, кто совершает.

Буддхагхоша

[118]118
  При переводе этого текста я в основном следовал английскому переводу: The Elders Verses, I, Theragāthā / Transl. by К. R. Norman, London, 1969. P. 97–99. «Старейшина» (P. thera, Skr. sthavira) в традиционной буддийской номенклатуре – старший (по годам ученичества) член монашеской общины, основанной Буддой. В данном случае речь идет о личных учениках Будды либо об учениках его первых учеников.


[Закрыть]

[1] Вот что сказал Великий Кашьяпа[119]119
  Кашьяпа (Р. Kassapa, Skr. Kāśyapa) – один из наиболее известных ранних учеников Будды. Происходил из древнего брахманского рода.


[Закрыть].

Когда монах ходит, он не должен привлекать к себе внимание толпы. Ведь такое внимание только отвлечет его и помешает сосредоточению сознания, которое столь трудно достичь. Поэтому монах, видя, что уважение и одобрение разных людей в конечном счете тягостны, сам не должен ни одобрять, ни уважать людей толпы. Мудрому монаху не пристало посещать дома́ знатных. Мудрому и охочему до вкусных, изысканных блюд труднее обрести счастье покоя. Честь, оказанная монаху высокорожденными, и похвалы, которыми те монаха осыпают, – это острый шип. Его трудно извлечь слабому человеку с неразвитым и не преобразованным созерцанием сознанием.

Я покинул свое жилище и спустился в город собирать милостыню[120]120
  Обход для сбора подаяния был правилом, установленным для членов монашеской общины, санги. Следует заметить, что когда монах забирал чашу с подаянием, то ему не полагалось видеть, что ему в эту чашу положили.


[Закрыть]. Там я почтительно стал возле прокаженного, евшего брошенную ему пищу. Он взял из нее немного и бросил кусок своими сгнившими пальцами в мою чашу для подаяний. Но когда бросал, то совсем уже сгнивший палец отвалился и также попал в чашу. Тогда я пристроился у подножия городской стены и съел всю брошенную мне пищу. И не возникло во мне отвращения к ней ни во время еды, ни когда она была съедена. Ведь тот, кому достаточны отбросы вместо еды, вонючая моча вместо лекарственного снадобья, дупло большого дерева вместо жилища, лохмотья из мусорной кучи вместо одежды, – тот воистину есть человек четырех Стран Света[121]121
  Это – древнеиндийская, а не только буддийская метафора описания абсолютно свободного человека.


[Закрыть].

На горной круче, где погибло немало смельчаков, там Кашьяпа предается созерцанию, без опоры, без привязанности – один угасший средь пылающих[122]122
  То есть тех, кто продолжает жить в «горящем» мире (см. текст III).


[Закрыть]. После сбора подаяния выходит Кашьяпа из города, взбирается на скалу и там предается созерцанию, без привязанностей, без помрачений ума, остановив все притоки. То, что предстояло свершить, свершено[123]123
  Эти слова, произнесенные Кашьяпой, являются «знаком» или «признанием» (Р. aññā, Skr. ājñā) достижения монахом архатства, своего рода священной формулой, с которой тот обращался к Учителю (и самому себе) в момент этого достижения.


[Закрыть]. Он тот, чья еда – объедки, чье лекарство – вонючая моча, чье жилище – космос.

Эти скалы – моя услада. Скалы цвета голубых облаков. Скалы со струящимися потоками чистой холодной воды. Скалы, подобные гряде облаков, подобные великолепному дому с высоко поднятыми стропилами, эти скалы меня услаждают. Чего мне еще недостает, мне, внимательному, всепомнящему, решительному в достижении цели. Мне, монаху, желающему созерцать. Чего еще надо решительному и спокойному монаху, твердому в своем решении Старейшине? Только созерцать и неустанно упражнять ум[124]124
  Здесь речь идет о йогическом созерцании умом ума, так называемой умственной йоге.


[Закрыть]. Никакая музыка не доставит ему удовольствия, сравнимого с тем, которое ему дает правильное интуитивное созерцание Учения Будды. Поэтому не трудись слишком упорно, не уставай от чрезмерных усилий, ибо это не ведет к Высшей цели. Ведь тело страдает от усталости, теряет спокойствие и легкость.

Сжав губы, упорно устремив перед собой свой взгляд, ты все равно не увидишь себя[125]125
  То есть не увидишь себя, как ты есть, что возможно только в йогическом созерцании.


[Закрыть]. Упрямый тугодум все ходит и думает: «Я лучше, чем другие». Мудрые считают такого идиотом. Но спокойный, предающийся созерцанию не тешит себя ни тщеславием, ни самоуничижением. Он не думает в таких низких словах, как «я лучше других», «я не лучше других», «я хуже», «я такой же». Воистину же такой монах, превосходный в своих качествах, искусный в созерцании, наделенный мудростью, – его восхваляют мудрецы.

[2] Вот что сказал Шарипутра[126]126
  В буддийской традиции Шарипутра (Р. Sariputta, Skr. śāriputra) считался самым выдающимся из учеников Будды. Он фигурирует в текстах обеих Колесниц очень часто именно как участник бесед на общие философские и религиозные темы.


[Закрыть].

«Однажды, когда Будда всевидящий учил других учеников, я, преисполненный желания Учения, стал слушать и слушать. И недаром я тогда слушал и слушал. Теперь я свободен полностью от притоков и помрачений. Ведь не ради знания о прежних моих рождениях я слушал. И не ради обретения божественного глаза[127]127
  «Божественный глаз» (Р. dibba-cakkhu, Skr. divya-caksu), или «божественное зрение», – первая из шести сверхъестественных способностей (Р. abhiññā, Skr. abhijñā). Вторая – способность чисто умственного создания всякого рода вещей, существ и событий; третьей является способность всепроникающего знания; четвертой – способность знать мысли других людей; пятой – божественный слух, и наконец, шестой – сверхъестественное интуитивное знание. В этом, как и во многих других буддийских текстах, подчеркивается, что обладание этими сверхъестественными способностями не должно стать главной целью стремлений монаха, ибо они не более чем одно из средств достижения архатства.


[Закрыть], и не для того, чтобы проникать в мысли других людей[128]128
  См. в предыдущем примечании.


[Закрыть] и слышать все звуки во вселенной. И не для того даже, чтобы знать о всех смертях и рождениях[129]129
  Это – особое знание, часто отождествляемое с знанием будущего и обычно фигурирующее как седьмая сверхъестественная способность.


[Закрыть], я столь упорно слушал.

Ученик Всецело и Совершенно Пробужденного полностью прекращает мышление в словах и понятиях[130]130
  «Не-рациональное мышление» (Р. avitakka, Skr. avitarka) – одна из йогических трансформаций мышления, характерная для второй стадии трансцендентального созерцания, то есть второй дхьяны.


[Закрыть] и хранит благородное молчание. Подобно незыблемой скале, такой ученик даже не вздрогнет от страшного удара, стоит мудрости уничтожить заблуждение. Я говорю: «Я не хочу смерти, я не хочу жизни; внимательный и сосредоточенный, я положу это тело туда, где ему надлежит лежать. Я не хочу смерти, я не хочу жизни. Я буду дожидаться своей платы за день. Ведь и там и здесь – смерть, не отсутствие смерти[131]131
  Здесь имеется в виду не бессмертие, а просто «не мертвое», «отсутствие мертвого тела».


[Закрыть], смерть сейчас или потом, прежде или после. Поэтому не мешкай, скорее вступи на Путь, а то погибнешь. Не упусти случая, будет поздно. Подобно тому как пограничный город должен быть укреплен и изнутри и снаружи, так и ты храни себя изнутри и снаружи денно и нощно. Да помни, упустишь случай, поздно будет жаловаться, горя в пламени ада[132]132
  Речь идет о тех, чье следующее рождение будет в аду.


[Закрыть]».

Так Старейшина держит Колесо Дхармы в непрерывном вращении[133]133
  О Колесе Дхармы см. I, прим. 1.


[Закрыть]. Обладающий великим знанием, сосредоточенный, он подобен земле, воде и огню. Как и они, этот Старейшина ни к чему не привязан и ничему не противостоит[134]134
  «Не-противопоставление» себя чему бы то ни было также имеет смысл: всегда придерживаться середины.


[Закрыть]. Обладая Совершенным Знанием и всепроникающей мыслью, он понимает все, но кажется тупым и ничего не понимающим[135]135
  Что вполне естественно, ибо он не показывает другим людям своих реакций на их слова и поступки.


[Закрыть]. Так он бродит успокоенный, загасивший огонь ощущений и чувств. Годами служил я Учителю. Теперь, когда Учение Будды изложено и постигнуто и тяжелая ноша сложена с плеч, все, что ведет к новым рождениям, выкорчевано навсегда.

[3] Вот что сказал Великий Маудгальяяна[136]136
  Маудгальяяна (Р. Moggalāna, Skr. Maudgalyāyana) – также один из известных учеников Будды.


[Закрыть].

«Мы, живущие в лесу, питающиеся подаянием, довольствующиеся объедками, брошенными в чашу для подаяния, давайте разгромим армию смерти[137]137
  «Войско Мары» – метафора, обозначающая все органы чувств вместе со всеми эмоциональными реакциями на контакты органов чувств с их объектами.


[Закрыть]. Спокойные и внутренне сосредоточенные, да сокрушим мы армию смерти, как слон одним своим прикосновением сметает камышовую хижину. Ты, о тело, жалкая хижина из костей, связанных плотью и мышцами! Какой смысл лелеять другое, не твое тело с чужими членами и органами[138]138
  Здесь имеется в виду стандартный прием йогического трансцендентального созерцания: всегда видеть свое тело как другое и самого себя – как объект внешний созерцанию и созерцающему.


[Закрыть]. Тело, мешок с навозом, сшитый из человечьей кожи, мерзкая дьяволица с выпуклостями на месте грудей[139]139
  Эта дьяволица символизирует чувственную страсть и используется в созерцании как способ побудить созерцающего к уничтожению в себе чувственных влечений и привязанностей.


[Закрыть]. Тело с девятью потоками нечистой жидкости, испускающими зловоние. Жаждущий чистоты монах избегает прикосновения к телу, как все избегают прикасаться к экскрементам. Тело, кто знает тебя так же, как я тебя знаю, тот будет держаться от тебя подальше, как все стараются держаться подальше от ямы с нечистотами в сезон дождей – один неверный шаг, и монах провалится в жидкую грязь, как неуклюжий бык. Так видит тело истинный аскет, великий герой[140]140
  «Великий герой» (Р. и Skr. mahāvīra) – стандартный эпитет для аскета, доблестно сразившегося со своим главным врагом, с самим собой.


[Закрыть].

Но что же это? Ужас охватил монахов, повсюду волнение. Это угас несравненный Шарипутра[141]141
  Здесь имеется в виду смерть Шарипутры, который, согласно традиции, был учителем Маудгальяяны.


[Закрыть]. Воистину так возникают и исчезают все Дхармы. Успокоение Дхарм – это счастье. Тот, кто видит пять материальных элементов, составляющих тело[142]142
  Этими пятью элементами являются земля, вода, жар (или огонь), воздух и эфир (или пространство).


[Закрыть] как другое, как не самих себя, тот попал верно пущенной стрелой в кончик волоса[143]143
  Это – чисто буддийская метафора, относящаяся к крайней трудности, невероятности, почти невозможности достижения архатства.


[Закрыть].

А монах пусть странствует, словно пораженный мечом, с низко опущенной головой, ни на мгновенье не выпускающий из сознания свое полное прекращение желания существовать. О брахман, воздай хвалу Кашьяпе, спокойному, сосредоточенному, живущему обособленно от всех, мудрецу, наследнику наилучшего из Будд.

Человек – это аскет. Но не аскет вообще, не всякий, кто себя называет аскетом или кого называют аскетом. В тексте VI описывается только один род индийского аскетизма – тот особый, буддийский аскетизм, который, следуя тому, что Будда возвестил в Первой Проповеди (см. текст I и соответствующие примечания), можно было бы назвать «срединным», то есть исключающим аскетические крайности, которым были столь привержены современники Будды, джайнские аскеты. Итак, человек – это аскет. Но кто же тогда «просто человек», «не-аскет»? Дело в том, что «аскетизм» здесь – это не занятие, профессия или образ жизни, но прежде всего – позиция, точка зрения. С этой точки зрения «не-аскет» – это как бы «минус аскет», то есть тоже аскет, но с противоположным знаком. Ибо аскетизм вводится как универсальный потенциальный антропологический признак, которым каждый человек может обладать. В раннем «историческом» буддизме аскетизм превратился в особое измерение человеческой природы, которое находит свое выражение как в негативных, так и в позитивных установках аскета в его отношении к себе и к окружающему миру, в отличие от джайнского аскетизма, в котором абсолютно господствуют негативные установки. Буддийскому аскетизму чужда идея умерщвления плоти и физического самоуничтожения в любой его форме. Вообще, буддийский аскетизм является слишком сложным феноменом, чтобы его можно было редуцировать к двум-трем тривиальным моментам, с которыми у нас обычно ассоциируются аскетизм и отшельничество, таким, скажем, как неудовлетворенность собой или окружающей средой, нежелание зависеть от общества и так далее. Строго говоря, буддийский аскет не является ни социальным, ни асоциальным. Его называют аскетом не потому, что он уходит, оставляя дом, семью, клан, племя, деревню, город или страну. И не потому, что он умственно и эмоционально отделил себя от того, что покидает. И то и другое относится к негативному аспекту аскетизма.

Главным в буддийском аскетизме является стремление к Высшему Знанию Учения (Дхармы) и к достижению архатства, негативный аспект играет не более чем служебную роль. Более того, последний претерпел радикальное переосмысление в трансцендентальном созерцании. Все, отрицательно воспринимаемое аскетом, превращается в крайне сжатое, сконденсированное содержание «ретроспективного йогического вспоминания» и таким образом как бы «переводится» из настоящего момента в прошлое, включающее в себя весь прежний, вплоть до настоящего момента, опыт его аскетической жизни и его память прежних рождений. Самое интересное в радикальном йогическом переосмыслении отрицательного – это двойственность этого переосмысления. Не замечательно ли, что в одном и том же тексте аскет призывает к отвращению к телу как к вони и гнили, и тут же рассказывает, как сам он, не испытывая отвращения, съел сгнивший палец прокаженного. Это – пример йогического «отрицания отрицания»: преодолеть влечение к телу отвращением и преодолеть отвращение в созерцании. Притом, конечно, что эпизод с прокаженным случился, когда аскет Кашьяпа уже преодолел как влечение, так и отвращение (а также и страх).

Позитивность буддийского аскетизма подчеркивается эстетикой описания аскетического ландшафта (эстетика не может быть негативной по определению). Интересно, что она «включается» в рассказ уже при переходе от как бы «положительно-отрицательного аскетизма» к чисто положительному созерцанию аскета.

Теперь перейдем к главной особенности буддийского аскетизма, которая – даже если она и происходит от общеиндийского религиозного прошлого – представляется наиболее специфически буддийской. Я думаю, что такой особенностью является тенденция буддийского аскетического мышления к абсолютной нейтрализации основных противопоставлений и противоположностей (оппозиций) нормального, не-аскетического мышления. Я употребляю здесь слово «нейтрализация», а не, скажем, «отмена» или гегелевское «снятие». Ведь дело в том, что такие оппозиции, как «человеческое/животное», «человеческое/божественное», «живое/мертвое» и так далее, никак не опровергаются по содержанию, поскольку их содержание остается значимым для не-аскетического мышления и нормальной, не-аскетической жизни, но утрачивающим значимость и значение в мышлении и жизни аскета. Ведь сама сущность нейтрализации как феномена мышления в том, что она не отменяет тот или иной универсальный объект другого мышления, а деуниверсализирует этот объект, определяя сферу его приложения. Или если выразить это в терминах лингвистики, то я бы сказал, что нейтрализация – это перенос проблемы значения из семиотики в прагматику. Таким образом, нейтрализация оказывается как бы третьим аспектом буддийского аскетизма, уравновешивающим негативный и позитивный аспекты последнего.

Философски весьма интересно, что, как умственное действие, нейтрализация не является временной. Мы уже знаем, что в своем негативном аспекте аскетическое мышление ориентировано на прошлое, а в позитивном – на настоящее. В аспекте нейтрализации мышление аскета вообще не помещает себя во времени (ибо, будучи абсолютным, оно не ищет опоры во времени). Отсюда и философский приоритет пространства, онтологический статус которого определяется тем, что оно (как и Нирвана) не обусловлено и тем самым (согласно Взаимообусловленному Возникновению) не подвержено становлению, оно не существует, не становится. Ведь мы уже знаем, что время – это то (то «нечто», та «среда»), в чем возникают, где «случаются» все феномены, и в первую очередь все умственные феномены, Дхармы. Таким образом, время – это эпифеномен (то есть, буддологически говоря, Дхарма, вторично обусловленная другой Дхармой) вечно изменяющегося, флуктуирующего ума. Вот, собственно, почему пределом трансцендентального созерцания является полная остановка всех умственных действий и процессов (которой предшествует остановка мышления в словах и понятиях). Тогда время само по себе исчезает, отпуская йога-аскета бродить по мировому пространству. Так и в нашем тексте: «Он воистину – человек пространства, космос – его жилище» (вплоть до сегодняшнего дня нагие джайнские аскеты называются «одетые сторонами света»).

Все, о чем говорили Старейшины в нашем тексте, было сказано ими в настоящем времени достижения ими архатства, как бы на пороге их архатства. Спроси мы их в тот самый момент: «Почему ты сделался аскетом?» Ответ, наверное, был бы: «Чтобы изменить свою жизнь», или «Чтобы изменить себя самого», или «Чтобы достичь состояния, где нет ни жизни, ни меня самого, ни в первую очередь „изменения“ (то есть существования, становления)». Этот «простой» ответ точно отражает содержание понятия «буддийский аскетизм», который, как он описан в нашем тексте, четко редуцируется к трем аскетическим образам, модусам действия: аскетическому образу жизни (modus vivendi), аскетическому образу смерти (modus morendi) и аскетическому образу созерцания (modus meditandi). В этой связи будет нелишним заметить, что буддийское трансцендентальное созерцание, дхьяна, является не только постоянно действующим фактом и фактором в жизни и смерти аскета, но и промежуточным состоянием (заметьте, именно состоянием, а не стадией, фазой или периодом), соответствующим определенной сфере и определенным уровням в пространстве буддийской йогической космологии. Это состояние – универсально промежуточно. Оно конкретно мыслится как промежуточное в микрокосмическом, макрокосмическом и космическом смыслах. Так, оно промежуточно между сном и бодрствованием, между смертью и жизнью, между обусловленным и необусловленным, между Сансарой и Нирваной.

В этих трех модусах буддийского аскетизма находит свое выражение соотношение трех основных типов интенциональности, лежащих в основе всей психической динамики личности. (1) Центробежная интенциональность, проявляющаяся в стремлении личности к распространению умственной энергии, к ее выходу за рамки психического микрокосма. Одним из частных случаев психической центробежности является желание личности изменить свою среду или радикально перестроить режим своих привычных реакций на окружающий личность мир. (2) Центростремительная интенциональность, четкими признаками которой являются осознанная склонность к уединенности и стремление к сосредоточенности мышления и к трансцендентальному созерцанию. (3) Круговая или циркулярная интенциональность, характеризующаяся прежде всего стремлением личности к созерцанию чисто абстрактных объектов, стремлением к таким сферам трансцендентального созерцания, в которых определенность и логическое различение объектов оказываются неприменимыми. В этих сферах никакое движение не имеет своей цели, любое движение есть движение к ничто; все существа, мысли и события – всегда те же самые и синхронные друг с другом в одном моменте времени.

Буддийскую философию можно назвать аскетической по трем причинам. Во-первых, она была создана аскетами; во-вторых, будучи по преимуществу йогической философией, она развивалась исключительно в аскетической среде древних и средневековых монастырских школ и университетов. В-третьих, потому что буддийский аскетизм в своих теоретических основах сам является своего рода замечательным случаем «прикладной» буддийской философии.

[P. S. В чисто формальном смысле можно говорить о трех основных классах буддийских аскетов. (1) «Отшельники» (Р. paribbājaka, Skr. parivrājaka) – те, кто покинул дом, семью, деревню или город, оставив все свое имущество и прекратив все личные и общественные отношения. (2) «Странствующие аскеты» (Р. samana, Skr. śramana) – те, кто не принадлежит ни к какому аскетическому сообществу, их главным занятием была йога. (3) Бхикшу (букв.: «просящие подаяние») – посвященные буддийские аскеты, члены буддийской общины, санги. Попросту говоря – буддийские монахи.]

Семинар седьмой

[144]144
  См. VI, прим. 1. Согласно этому же тексту, Талапутта был одним из учеников великого Шарипутры.


[Закрыть]

[0] Вот что говорил Талапутта своему уму. «Когда, о мой ум, буду я один, без друзей и товарищей, жить по горным пещерам, постигая интуитивным созерцанием непостоянство всего сущего? Когда придет ко мне эта мысль и я, видя никчемность тела, подверженного смерти, старости и болезням, буду в совершенном уединении жить в лесу, без страха и волнений? Когда я – мудрец в рваном оранжевом одеянии, бескорыстный, избавившийся от всех пристрастий и склонностей, подавивший желание, ненависть и заблуждения, – когда уйду я в лес и буду счастливо там жить? Когда, обретя спокойствие, силой мудрости узрю я бесчисленные формы, услышу бесчисленные звуки, ощущу все запахи и вкусы, восприму все мысли как одну огромную пылающую массу? Когда я постигну, что все бесчисленные феномены, Дхармы ума и сознания – только травинки травы и ветви ползучих растений? Когда же, лежа в горной пещере, я услышу услаждающий крик павлина и, проснувшись, буду помышлять о достижении бессмертного?[145]145
  «Бессмертие» (Р. amata, Skr. amrta) имеет два основных значения. В первом значении оно почти синонимично Полному Освобождению от Страдания. Так, в легендарной «Жизни Будды», написанной поэтом Ашвагхошей, юный принц Сиддхартха (имя, данное Будде при рождении), покидая для аскетических подвигов семью и дворец, возвестил: «Я бью в барабан бессмертия». Во втором своем значении, чисто дхьяническом (то есть как термин трансцендентального созерцания), бессмертие, по словам любимого ученика Будды, Ананды, «это состояние полного отделения созерцателя от всех чувственных желаний и от объектов этих желаний. Состояние, которое завершается прекращением внешних и внутренних притоков и помрачений».


[Закрыть] Когда, когда это будет?

[1] Сколько лет ты меня уговаривал: „Довольно, хватит тебе прозябать в твоем доме, не пора ли тебе его оставить!“ Что же ты хочешь от меня теперь, когда я уже давно стал бездомным странником, о мой ум? Я отказался от всего: от семьи и родичей, от друзей и приятелей, от клана, рода и племени. Я забыл игры, утехи и забавы, нет для меня ни чувственных удовольствий, ни услад ума. Все я покинул, став отшельником. Но ты все равно недоволен мной, мой ум, ты вновь и вновь понуждаешь меня повторять: „Прочь, прочь, живи в рощах, оглашаемых криками павлинов и аистов. Там тебя будут почитать леопарды и тигры. Отбрось привязанность к телу, да смотри не оступись“. И еще настаиваешь: „Созерцай, в совершенном интуитивном созерцании, что непостоянство всего сущего есть страдание, что Пустотность[146]146
  «Пустотность», или «Пустота» (Р. suññatā, Skr. śūnyatā), здесь фигурирует почти в том же смысле, что и «Не-Я».


[Закрыть] всего сущего есть «Не-Я» и что страдание есть смерть. Так созерцая, останови бесплодные блуждания ума“. Так наставляешь ты меня, о мой ум. И еще: „Будь лесным отшельником, питайся объедками, живи на площадках для сжигания трупов, носи лохмотья из мусорной кучи. Сиди постоянно скрестив ноги, наслаждайся, отбрасывая предметы наслаждения“. Все это ты говорил мне, мой ум. Но, так меня наставляя, не побуждаешь ли ты этим меня опять же к стремлению к невечному и непостоянному? И не подобен ли ты в этом садовнику, который, посадив дерево, хочет его спилить до того, как оно принесет плоды?

[2] Но сейчас, о ум, я „бесформенный“[147]147
  «Бесформенный» (см. V, прим. 17) – здесь: стадия трансцендентального созерцания, которой соответствует сфера отсутствия формы. Йог, проходящий эту стадию, – бесформен.


[Закрыть], одинокий странник, бредущий далеко-далеко, сейчас я тебе не подчинюсь. Тяжки и горестны чувственные наслаждения, они томят и устрашают. Я буду бродить с мыслью, направленной только на угасание чувств и страстей. Но смотри, ведь я ушел странствовать не из-за неудач, не от дерзости и не по капризу. И не потому, что был изгнан или попал в тяжелые жизненные обстоятельства. Нет, только оттого, что уступил твоим настояниям, покинул я все это, о мой ум.

„Тех, кто желает малого и воздерживается от презрения, хвалят и уважают достойные люди. Тех, кто умеряет страдание и достигает успокоения, восхваляют отшельники“ – так наставлял меня ты, мой ум. Но почему же возвращаешься ты теперь к своим прежним мирским привычкам и наклонностям? Опять алчба и невежество, опять приятные виды, приятные вещи и приятные чувства – все, от чего, казалось бы, ты давно отказался. Но я, я не в силах проглотить то, что было изблевано.

Везде и во всем я тебе подчинялся, мой ум. Во многих своих прежних рождениях я тебя не гневил и не злил. Но не из-за твоей ли неблагодарности продолжал я придерживаться идеи „Я“, „Себя“?[148]148
  То есть придерживался заведомо неправильной, ложной идеи «себя» как чего-то реально существующего.


[Закрыть] И не из-за тебя ли столь долго странствовал я из рожденья в рожденье, тяжело страдая?

Только из-за тебя, о ум, мы рождаемся брахманами или кшатриями, царями или Царскими Провидцами[149]149
  «Царский Провидец» – эпитет великих аскетов древнейшей Индии, обладавших сверхъестественными способностями.


[Закрыть]. Сегодня мы – торговцы или земледельцы, вайшьи, завтра – слуги, шудры. Даже родиться богом можно только из-за тебя. Сейчас смилуйся, не губи меня, как ты имел обыкновение, показывая мне свою маску, играя со мной, как с безумным. Но разве я хоть раз ослушался тебя или подвел, о мой ум?

[3] Пусть прежде этот ум бродил, где хотел, где ему нравилось, куда его вели прихоть и каприз. Теперь я буду строго его контролировать, твердо его направлять, как опытный погонщик своим крюком направляет слона, учуявшего самку. Учитель дал мне ви́дение мира как мира непостоянного, нереального, иллюзорного. Теперь, о мой ум, введи меня в Учение Победителя[150]150
  «Победитель» (Р. и Skr. jîna) – один из главных эпитетов Будды.


[Закрыть]. Спаси меня, не дай мне быть унесенным мощным потоком (становления), потоком, что столь трудно пересечь. Но сейчас все изменилось со мной и с тобой, мой ум. Я уже никогда не вернусь под твое иго. Ибо я отринул все, войдя в Учение Великого Ясновидца[151]151
  «Великий Ясновидец» – эпитет Будды, восходящий к ведийской мифологии.


[Закрыть]. Такие, как я, не знают поражения.

Горы, моря, реки, суша, четыре стороны света, солнце, небо, три космические сферы – все это непостоянно и подвержено страданию. Куда ж тебе пойти, чтоб испытать счастье и радость? И что ты сможешь сделать с тем, кто прочно утвердился в своей цели? Ты больше не господин мне, о мой ум, ибо я давно сбросил свое ярмо. Кто раздувает мехи с отверстиями в обоих концах? Кто не побрезгует прикосновенья к телу, истекающему грязью из девяти отверстий?

Какая для тебя услада будет сидеть в пещере или на склоне горы с бегающими вокруг антилопами и вепрями. Или ты будешь созерцать, сидя в прохладной роще, орошаемой легким дождем. Там тебя будут услаждать птицы с прекрасными синими шеями, с распушенными хвостами и дивным опереньем. Когда бог неба прольет дождь, трава поднимется на четыре пальца, а вся роща в цвету, – тогда я растянусь на горном склоне на траве мягкой, как вата.

Но я буду вести себя как хозяин, ни от кого и ни от чего не завися. Что у меня есть, того мне хватит. А ты у меня станешь мягким и податливым, как кошачий мех. Я буду твоим хозяином и своей энергией полностью тебя себе подчиню.

[4] Теперь, о мой ум, ты обучен, как хорошо натренированная опытным колесничим лошадь. С тобой я, твой колесничий, вступаю на Путь Блаженства, путь тех, кто полностью подчинил себе свой ум. Я же, развивший свое обратное вспоминание и избавившийся от становления[152]152
  То есть от всех будущих рождений. Это место можно толковать и в том смысле, что чье-то другое рождение – это новое рождение чьего-то ума или сознания. Но такое толкование не будет строго ортодоксальным.


[Закрыть], буду самым твоим надежным стражем. Своей мудростью я остановил тебя на ложном пути и вновь направил на Истинный Путь[153]153
  То есть Благородный Восьмеричный Срединный Путь.


[Закрыть]. Ты же, видя возникновение и прекращение всех Дхарм, скоро сам станешь наследником Возвестившего Наилучшее[154]154
  То есть наследником Будды. Наилучшее – это Наилучшее Учение, то есть Дхарма Будды.


[Закрыть].

О мой ум, подверженный четырем искажениям[155]155
  «Четыре искажения» – это искажения, причиняемые органами чувств, искажения, причиняемые эмоциями, искажения, возникающие от желаний, и искажения, вызванные ложными взглядами и идеями.


[Закрыть], ты тащил меня через весь этот мир, ибо ты отпал от Милосердного Мудреца, разрывающего путы и разбивающего оковы[156]156
  То есть Будда.


[Закрыть]. А я как олень буду бегать по красивым живописным рощам. Потом я взберусь на покрытую облаками безлюдную гору. Ты же, о мой ум, так и сгинешь в клещах этого мира, сансары.

Кто бы они ни были, все эти счастливые и довольные мужчины и женщины, живущие согласно твоей воле и твоему желанию, они, невежественные и тупые, наслаждаются под господством Мары, все они – твои слуги, о ум!»