Текст книги "Я понял Японию. От драконов до покемонов"

Ещё после смерти Тайра Киёмори его сын Мунэмори пошел войной на владения Ёсинаки, но эта кампания была откровенно странной: огромную армию собирали принудительно из лесорубов и крестьян, продовольствие кончилось через несколько дней после выхода из столицы, и начались мародёрство и дезертирство; а вдобавок ко всему, когда войско дошло до озера Бива, командиры, вдохновившись видами, нашли время прокатиться на лодке, чтобы один из них сумел сочинить стихотворение.

Странно было бы, если бы этому войску удалось одержать победу, но ему и не удалось. Сперва самураев Тайра оттеснили к ущелью Курикара («уж на что глубоко ущелье Курикара, а и оно оказалось тесным, когда семьдесят тысяч воинов Тайра рухнули вниз, прямо в пропасть»), а затем войска Ёсинаки начали путь в столицу. В 1183 году они триумфально вошли в Хэйан-кё, и стало понятно, что время могущества Тайра осталось в прошлом.

Когда Ёритомо узнаёт об этом, его охватывают противоречивые чувства, но направление следующего удара становится понятным. Начать завоевание страны Ёритомо решил не со своих главных врагов, а со своего двоюродного брата.

Встреча двух армий состоялась в 1184 году у реки Удзи, и Ёсинака, готовясь к сражению, снимает настил у моста, как это сделал Минамото Ёримаса четыре года назад, но уже с противоположной стороны реки. Решиться форсировать реку по подтаявшему снегу было не просто, но недаром Ёсицунэ был великим воином и полководцем. После благополучной переправы конец Ёсинаки был близок; как написано в «Хэйкэ моногатари», «теперь он бежал вдоль русла реки всего с шестью приближёнными, уже затерявшись в мрачных сумерках нижнего мира». Его жена сражалась с ним бок о бок и даже отрубила голову одному из самураев Ёсицунэ.

Однако итог всё равно оказался печален. Ёсинака мчался на лошади по заливному полю, и его конь провалился в жидкую грязь. Он понукал и хлестал коня и в какой-то момент на секунду оглянулся посмотреть, далеко ли преследователи. В этот момент вражеская стрела поразила его прямо в лицо.

Справившись с Ёсинакой, свой следующий удар Ёсицунэ направил уже на самураев Тайра, отвоевав горную крепость Ичи-но-тани. Преодолев крутой спуск, по которому, как говорили, и обезьяна не спустится, Ёсицунэ со своими людьми, включая великана Бэнкэя, набросились на незащищённый тыл Тайра, и пока те бежали к кораблям, чтобы спастись, поджигали всё на своём пути. Сражение за Ичи-но-тани стало для Тайра оглушительным разгромом, после которого их моральный дух серьёзно пошатнулся. Но главной битве предстояло случиться через полгода после этих событий, в апреле 1185 года.

Завершающим сражением войны Гэмпэй стала битва в заливе Данноура. Тогда основные силы рода Тайра решили дать бой Минамото у южной оконечности острова Хонсю, в районе современного города Симоносэки. Особых причин для волнения не было: Тайра были явно более опытными мореплавателями и хорошо знали местные воды. Но на стороне Минамото была бо́льшая численность благодаря недавно заключённым политическим союзам и, конечно же, военный гений Ёсицунэ.

С самого начала главной своей целью Тайра выбрали именно его. «Узнать его будет нетрудно, – говорил в мотивирующей речи Тайра Кагэкиё, – он лицом бел, ростом мал, зубы торчат вперёд». Затем они разбили свои корабли на три эскадры, и ранним утром 15 апреля 1185 года сражение началось.

Несмотря на меньшую флотилию, судьба вначале благоволила Тайра, и Ёсицунэ даже едва не попал в плен, но спасся, перепрыгнув на другое судно. И вот когда они были уверены, что победа уже близка, течение вдруг поменялось. Теперь корабли Минамото теснили их к берегу, попутно покрывая градом стрел. Было и ещё одно непредвиденное обстоятельство: измена. Один из самураев Тайра спустил красный флаг, поднялся на борт к Ёсицунэ и рассказал ему, где находится основной корабль – тот, на котором был семилетний император Антоку со своей бабушкой. Теперь вся военная мощь флотилии была направлена против него.

Постепенно Тайра стало понятно: сражение проиграно. О том, чтобы сдаваться, речи, разумеется, не шло: поэтому самураи предпочли расстаться с жизнью, не дожидаясь разгрома и уничтожения, – они стали прыгать с кораблей и нашли свою смерть в волнах залива Данноура. Так произошло, возможно, самое массовое и драматичное самоубийство в истории самураев.

Малолетний император тоже не избежал этой участи. Вот как это событие описывает «Повесть о доме Тайра»:

«Императору Антоку исполнилось восемь лет, но на вид он казался гораздо старше. Чёрные прекрасные волосы ниспадали у него ниже плеч. Он был так хорош собой, что, казалось, красота его, как сияние, озаряет всё вокруг.

– Куда ты ведешь меня? – удивленно спросил он, и Ниидоно, утерев слезы, отвечала юному государю:

– Как, разве вам ещё неведомо, государь? В прежней жизни вы соблюдали все Десять заветов Будды и в награду за добродетель стали в новом рождении императором, повелителем десяти тысяч колесниц! Но теперь злая карма разрушила ваше счастье. Сперва обратитесь к восходу и проститесь с храмом Великой богини в Исэ, а затем, обратившись к закату, прочитайте в сердце своём молитву Будде, дабы встретил он вас в Чистой земле, обители райской! Страна наша – убогий край, подобный рассыпанным зёрнам проса, юдоль печали, плохое, скверное место! А я отведу вас в прекрасный край, что зовётся Чистой землей, обителью райской, где вечно царит великая радость! – так говорила она, а сама заливалась слезами.

Государь, в переливчато-зелёной одежде, с разделёнными на прямой ряд, завязанными на ушах волосами, обливаясь слезами, сложил вместе прелестные маленькие ладони, поклонился сперва восходу, простился с храмом богини в Исэ, потом, обратившись к закату, прочёл молитву, и тогда Ниидоно, стараясь его утешить, сказала:

– Там, на дне, под волнами, мы найдём другую столицу! – и вместе с государем погрузилась в морскую пучину».

После этих событий моряки ещё долго боялись заходить в залив Данноура, опасаясь того, что их утянут на дно призраки самураев. Ещё одна легенда гласит, что утонувшие самураи после смерти превратились в крабов: их так и называют – хэйкэ-гани (крабы Хэйкэ); если выловить этого краба и внимательно на него посмотреть, и вправду можно увидеть лицо воина, застывшее в панцире членистоногого.

Хэйкэ-гани (Heikeopsis japonica). Национальный музей естественной истории, Париж, Франция

Сражение при Данноура – единственное масштабное морское сражение в истории самураев; и его трагический конец, как и в целом вся война Гэмпэй, стали основой для целого ряда произведений искусства на многие столетия вперёд. После этой битвы редкие выжившие Тайра рассеиваются по разным концам страны, но со страниц японской истории это имя сходит навсегда. Начинается эпоха господства Минамото.

Однако Ёсицунэ вовсе не ждали лавры героя. После блистательных военных побед он посылает своему старшему брату письмо, начинавшееся со скромных слов, отчётливо показывающих характер отношений между двумя братьями: «Я, Минамото-но Ёсицунэ, лейтенант внешней дворцовой стражи, почтительно обращаюсь к вашему превосходительству». В письме он пишет о добытых им победах и спрашивает разрешения прибыть в военную ставку в Камакуру.

Ёритомо, впрочем, оказался чужд благодарности и тёплых братских чувств: он приказывает Ёсицунэ отправляться в столицу, минуя Камакуру. А через несколько дней начинает рассылать по всей стране приказ о задержании и умерщвлении Ёсицунэ и Бэнкэя.

Такое поведение может показаться неблагодарным и не совсем логичным, но мы не должны недооценивать холодный расчёт основателя первого японского сёгуната: благородство было плохим советчиком в войне, а в то время – и вовсе опасным. Уже по тому, что Ёритомо уклонялся от битв и сталкивал между собой своих родных, можно заметить, что он не являлся идеалом воина и не представлял собой образец добродетели. Его интересовала политическая победа, он хотел власти, а всё, что казалось ему помехой, требовало устранения.

Теперь помехой оказался его младший брат, который пользовался популярностью и любовью среди самураев, а значит – мог при желании направить этих людей против самого Ёритомо. Кроме того, преследование Ёсицунэ было и стратегическим ходом, направленным на поддержание контроля над страной: как известно, ничто так не объединяет людей, как общая военно-тактическая задача.

Кроме того, были и чисто психологические причины: чем больше Ёритомо приближался к власти, тем более становился он мнительным и тревожным, тем сильнее панически боялся заговоров и мятежей. Он начинает подозревать окружающих в заговорах и кознях, не ночует в одном и том же месте несколько ночей подряд, казнит подданных за малейшую оплошность. Неудивительно, что такой идеальный самурай, как Ёсицунэ, мог вызывать у него противоречивые чувства.

Существует множество легенд о том, как Ёсицунэ и Бэнкэй на протяжении многих месяцев скрывались от самураев всей страны. Согласно одной из них, у заставы Атака Бэнкэй уговорил господина переодеться его слугой-носильщиком, чтобы избежать подозрений. Когда офицер обратил внимание на странную парочку и заподозрил в одном из них государственного преступника, Бэнкэй начал на его глазах избивать «носильщика», и в итоге они благополучно миновали заставу. Этот эпизод всплывёт впоследствии в средневековых пьесах театра но как пример истинной доблести слуги.

Впрочем, убегать от всей страны бесполезно, это противостояние заведомо обречено на поражение. В битве у реки Коромо отряд Ёсицунэ, состоявший из девяти его верных воинов, противостоял вооружённому отряду из 30 тысяч человек. Согласно легенде, когда Бэнкэй и Ёсицунэ остались вдвоём, слуга предложил господину бежать, а сам остался сдерживать наступающее войско. Он исступлённо размахивает алебардой, уничтожая десятки воинов и покрываясь в это время стрелами. Таковы были последние минуты жизни Бэнкэя. Впрочем, и после смерти его опирающаяся на алебарду огромная чёрная фигура внушала такой ужас, что воины не спешили к ней приблизиться.

Когда они наконец прорываются к опушке леса, где спрятался Ёсицунэ, тот уже успел дочитать сутру Лотоса Благого Закона и совершить сэппуку мечом, подаренным ему в детстве настоятелем храма Курама, где он воспитывался. Так умирает великий самурай[24]24
  Впрочем, существует версия, согласно которой Ёсицунэ бежал и впоследствии появился в истории под именем Чингис-хан, но она кажется не вполне убедительной.


[Закрыть], и вместе с этим наступает время централизованного государства, которое строил его старший брат.

Минамото Ёритомо, начинавший свой путь в ссылке на Идзу, а закончивший военным правителем всей страны, не был бесстрашным воином, о которых слагаются легенды. Он не был и тем благородным самураем, именем которого была бы освящена война за верховенство Минамото. Его имя, как заметил С. Тернбулл, «принадлежит бесстрастному миру политической истории», в то время как о подвигах его родных можно слагать легенды, прославляющие род Минамото.

Зато он был хорошим администратором, талантливым и расчётливым политиком, выдающимся государственным деятелем. В конце концов, не всем дано быть самураями, каждый должен заниматься своим делом – и Ёритомо однозначно нашёл своё.

В числе прочего он сделал то, на что никто до него не решался, хотя наверняка многие мечтали. Он договорился с императором (не напрямую, конечно, а через доверенных посредников) о том, что тот дарует ему титул сэйи-тайсёгун («великий полководец, покоритель варваров»), а по сути, предоставляет карт-бланш на любые политические действия. Так появляется знаменитый титул «сёгун» (сокращенная версия полного титула), а вместе с ним – политическая система, характерная для Японии на протяжении всей последующей истории до сегодняшнего дня.

С тех пор император, формально являясь верховной (и не следует забывать, божественной) фигурой и символом власти, по сути, становится официально освобождён от принятия каких-либо политических решений. Он доверяет это дело фактическому правителю, которым и был сёгун. Окидывая взглядом историю страны, можно заметить, что это именно та система, к которой Япония всегда была предрасположена (что показывало место рода Фудзивара в системе власти), но которую до определённого момента просто не решалась построить на самом деле.

Это во многом обеспечило стабильность императорской власти в Японии и позволило сохранить незыблемость одной династии до наших дней, что является уникальным примером в истории. Как уже говорилось выше, что бы ни происходило в стране и как бы ни были недовольны люди, император точно был ни в чём не виноват: виноваты были исполнители, которые на самом деле правили.

Их и нужно было свергать, смещать, назначать новых – в общем, проводить различную политику, направленную на достижение мира, гармонии и счастья в стране. А потомок Солнечной богини оказывался как бы выше этого (что не отменяло политических дрязг за троном).

Ёритомо стал первым сёгуном, взявшим на себя фактическое правление страной. Свою воинскую ставку он основал в городе Камакура – на побережье Тихого океана, недалеко от тех мест, где в своё время пребывал в ссылке. Помимо ностальгических воспоминаний о юношеских годах, влекущих его в тот край, в пользу Камакуры говорило и её географическое положение: окружённое горами с трёх сторон и океаном с четвёртой это место было идеальным для основания там города, где базируется военное управление страной.

Эта система правления, которую мы называем «сёгунат», носит в японской историографии название бакуфу. Их в японской истории было три, и их принято называть по месту расположения или по роду, стоявшему у власти. Первый японский сёгунат (период с 1192 года по 1333 годы) носит название города, в котором находился в то время центр военной власти, – Камакура.

Благодаря политике Ёритомо управление страной изменилось и стало более эффективным, чем прежде. Если до этого правящий императорский род был заинтересован в получении прибыли и поддержании своего могущества, но при этом не слишком контролировал происходящее за пределами столицы, то бакуфу ставит перед собой более масштабную задачу и крепкой рукой начинает править страной, используя для этого новые механизмы и инструменты.

Ёритомо учёл все ошибки, допущенные Киёмори, и решил их не повторять. Важным отличием от прежней власти было то, что знатное происхождение больше не имело решающего значения, власть бакуфу строилась на одной простой идее – верности. Именно она приносила наибольшие дивиденды: в награду за неё наиболее преданные самураи получали должность дзито («земельный глава»). Им выдавалась во владение земля, поручалось собирать налоги, следить за порядком и достойно управлять своим владением, регулярно отчитываясь перед сёгуном.

Ещё одна новая должность, введённая Ёритомо, называлась сюго – «защитники». Сюго, назначаемые в разные провинции и регионы, должны были нести военную службу и подавлять восстания – для этого у них был необходимый военный ресурс и поддержка центрального правительства. Эта система стояла у истоков появления спустя несколько столетий крупных и независимых феодалов даймё, но до этого Ёритомо не дожил.

Созданная им система управления страной преданными самураями, награждаемыми землёй и властью за преданную службу, казалась устойчивой и надёжной (и это действительно было впервые в истории страны), однако время обнажит один её существенный недостаток. После смерти Ёритомо выяснится, что она зависела во многом от личности сёгуна, а его последователи не смогли удержать её в строгости и порядке. Кризис власти в правление последующих сёгунов сопровождался постепенной потерей контроля над регионами: без жёсткого и внимательного контроля система неизбежно сыпалась.

Сёгунат, построенный Минамото Ёритомо, часто называют двумя фамилиями: Минамото-Ходзё бакуфу. Всё дело в том, что после смерти Ёритомо среди его наследников не оказалось столь же талантливых политиков, которые сумели бы удержать преимущество рода Минамото. В японской истории так бывало весьма часто: верность правителю после его смерти начинает больше ничего не стоить. А Ходзё, о которых пойдет речь ниже, с самого начала показали себя не самыми преданными людьми.

Ходзё Токимаса был человеком, верным роду Тайра, поэтому именно в его владения был направлен в ссылку юный Ёритомо. Но, почувствовав потенциал этого мальчика, Токимаса выдаёт за него замуж свою дочь и начинает помогать в организации восстания против Тайра. Расчёт оказался верен: его дочь стала в итоге женой сёгуна, а сам он – его тестем. И после смерти самого сёгуна они наконец могли вести ту политику, какую считали нужной. Одна беда – у Ёритомо остались наследники.

После смерти отца сёгуном стал двадцатилетний Минамото Ёрииэ, но за власть ему пришлось конкурировать с собственной матерью и её могущественным кланом, и силы были явно неравны. В итоге этого противостояния его заставили отречься от власти, а ещё через год он был убит у себя в поместье по приказу собственного деда.

Его младший брат Минамото Санэтомо, ставший сёгуном в одиннадцать лет, с самого начала понимал, что спокойного правления не получится, и больше увлекался сочинением стихов, нежели политическими вопросами. Но от судьбы всё равно не уйти – в феврале 1219 года его закалывает мечом его собственный племянник на ступенях святилища Хачимангу в Камакуре. После этого прямая линия от Минамото обрывается, и власти Ходзё больше никто не мог помешать.

Однако представители этого рода по хорошей японской традиции занимали должность регента (сиккэн), не правя формально, но управляя всем на самом деле: сёгун выбирался из боковой ветви рода Фудзивара. Таким образом, в Японии складывается в тот момент очень странная ситуация, когда во главе страны формально находится император, но на самом деле правит сёгун, хотя на самом деле сёгун тоже ничего не решает, а всем заправляет его регент.

Надо сказать, регенты справлялись с задачей не лучшим образом. Ходзё, хоть и стремились поддерживать порядок, заведённый основателем камакурского сёгуната, но неудачно: политика не была их коньком, чрезмерная власть развратила, и крепкого централизованного управления не получилось. А потом и вовсе случилось то, чего никто не мог ожидать: из-за моря на Японию двинулась огромная вражеская армада.

В середине XIII века на материке происходят невообразимые перемены. Орды кочевников – свирепые татаро-монголы – проносятся по странам, покоряя и уничтожая всех на своём пути. Они добираются и до Китая, подчиняя себе великую империю, но воинственный свирепый дух толкает их дальше, к новым подвигам и завоеваниям. Выясняя, что ещё можно покорить в этом регионе, они узнают, что к юго-востоку лежит маленькое островное государство Ямато, совершенно неразвитое в сравнении с покорённым ими Китаем. Предстоящая победа кажется им слишком лёгкой, чтобы всерьёз продумывать сражение.

Об этом говорит и характер послания, направленного императору Японии в 1268 году. Вальяжно и уверенно в себе Хубилай-хан – внук прекрасно нам известного Чингис-хана – пишет:

«Нам известно, что с древнейших времён правители даже маленьких государств стремились поддерживать дружеские связи с владыками соседних земель. В столь же большой мере наши предки, которые обрели Срединную Империю, стали известны во множестве дальних стран, которые все преклонились перед их могуществом и величием.

Мы просим, чтобы отныне вы, о правитель, установили с нами дружеские отношения, дабы мудрецы могли сделать Четыре Моря своим домом. Разве разумно отказываться поддерживать отношения друг с другом? Это приведёт к войне, а кому же нравится такое положение вещей? Подумайте об этом, правитель».

Император, получив это письмо, был в панике: ещё никогда иностранные государства не объявляли о готовности вести войну с Японией, он даже не очень представлял, как это может происходить. К счастью, он вовремя вспоминает, что в Камакуре находятся люди, которые должны заниматься такими вопросами, и направляет делегацию суровых монгольских воинов к сёгуну в надежде, что тот разберётся.

Сёгун оказался непреклонен: предложение монголов было отвергнуто, а посланники вынуждены были вернуться ни с чем. Японцы же начинают готовиться к сражению. Ходзё обращаются к самураям с призывом забыть старые распри и объединиться во имя спасения страны.

В 1274 году монголы направляют к берегам Японии флотилию, равной которой по мощи никогда ещё не бывало в тех краях. Общая численность войск составляла около 25 тысяч человек, включая китайских и корейских солдат. Тёмным ноябрьским вечером корабли захватчиков прибыли в бухту Хаката, а на рассвете состоялась первая битва, принёсшая неожиданности обеим сторонам.

Монголы быстро сообразили, что им достался не столь простой противник, как они рассчитывали. Безрассудную храбрость японцев, их звериную ярость в схватках, которая впоследствии станет известна и другим народам, включая американцев в XX столетии, монголам довелось увидеть первыми. Кроме того, они тогда сражались на незнакомой территории, тем более прибрежной – в не самой привычной для них обстановке.

Японцы тоже вынесли из сражения немало уроков. Они привыкли к галантным поединкам: так, в начале сражения выходил лучник и после изложения своей родословной посылал первую стрелу (непременно с тупым наконечником) в лагерь противника, это было сигналом к началу боя. Но теперь монголы убивали лучника до того, как он успевал сказать хоть слово.

Воспитанные на героических рассказах о храбрости японцы бросались первыми в бой, каждый мечтал сразиться один на один с монгольским воином и снести ему голову острым мечом. Но монголы стояли плотной линией и методично убивали всех смельчаков. Это было не время для героических поединков, а настоящая борьба за жизнь. И монголы были куда более опытными воинами, чем японцы.

Укрывшись после битвы за ограждениями, самураи приходили в себя и отправляли просьбы о подкреплении в Камакуру. Впрочем, подкрепление ещё не успело прибыть, а судьба битвы была решена. Той ночью случился сильный ветер, принёсший с собой разыгравшуюся откуда ни возьмись бурю. Корабли бросало по волнам, а некоторые разбило о прибрежные скалы. Около 13 тысяч человек погибли в этом стихийном бедствии, и монголы были вынуждены отступить. Так закончилась их первая попытка вторжения в Японию.

Было понятно, что на этом война не закончится: обе стороны, померившись силами, стали всерьёз готовиться к следующей встрече на поле боя, которая состоялась лишь через семь лет. В этот раз монголы снарядили войско куда больше прежнего и направили его на трёх с половиной тысячах кораблей к острову Цусима. Японцы встречали их во всеоружии, но при виде такой армады сердца их дрогнули: должна была начаться самая решающая битва в их истории.

Методика встречи вражеских кораблей была хорошо освоена: японцы подплывали на небольших лодочках к монгольским кораблям, рубили свою мачту и по ней вскарабкивались на борт вражеского судна. Один из самураев по имени Кусано Дзиро проник на корабль, был осыпан дождём стрел, потерял в бою левую руку, но сжёг корабль и захватил 21 голову.

Битва не была молниеносной. Несколько дней монголы стояли у берегов Японии и, ожидая флотилии с подкреплением, отбивали отчаянные и зачастую эффективные атаки японцев. Стояла ужасная жара, некоторые корабли начали гнить. В довершение на монгольских судах разыгралась эпидемия, уносившая множество жизней. Но численное превосходство было по-прежнему на стороне завоевателей, и когда армада объединилась, японцам стало по-настоящему страшно, что они скоро будут уничтожены и «не останется семени, чтобы наполнить девять провинций». Оставалось только возносить надежды богам и надеяться на чудо.

И боги вняли мольбам. 15 августа 1281 года на горизонте появилось маленькое облачко, через несколько часов превратившееся в глухой мощный ливень. А потом случился тайфун, равного которому по силе не было ни до, ни после этого дня. Снова тяжёлые корабли метало «как божественные гадательные стебли» по поверхности воды, било о скалы, накрывало целиком многометровыми яростными волнами – около половины монгольского флота в течение нескольких часов превратилось в щепки.

Так божественный ветер (его впоследствии так и назовут – ками кадзэ – 神風) дважды помог японцам отразить вторжение на их землю. Говорят, Хубилай-хан планировал ещё одно вторжение, но не сложилось: Япония осталась непокорённой.

Несмотря на триумфальную победу, сёгунат Ходзё оказался в несколько сложном положении. Отличившиеся самураи требовали вознаграждения за свою службу и рассчитывали на достойную награду за проявленный героизм. Однако в Японии традиционно лучшим вознаграждением были земли, а война с монголами, несмотря на все вложенные усилия и на важность для японского народа, не дала ни пяди новых земель.

Недовольство воинского класса нарастало, они почувствовали себя обманутыми, и ничем хорошим для бакуфу это кончиться не могло. Если бы у власти в то время был такой мощный лидер, как Минамото Ёритомо, возможно, он бы сумел твёрдой рукой сдержать волнения, покарать недовольных и восстановить порядок, но в то время правил Ходзё Такатоки, который больше всего на свете любил собачьи бои, танцы и секс. Этих увлечений было явно недостаточно, чтобы противостоять ходу истории.

В 1318 году императором становится тридцатилетний Годайго с активной жизненной и политической позицией. Он решил воспользоваться слабостью бакуфу, чтобы наконец вырвать у самураев и вернуть императорскому роду законную фактическую власть. В 1333 году начинается инициированная им «реставрация Кэмму», на очень короткое время вернувшая власть в стране императору.

Несмотря на смелость и амбициозность, у плана Годайго были слабые стороны и проблемы, которые требовали разрешения. Главная состояла в том, что для политического переворота, который он намеревался совершить, ему не хватало очень важной детали – военной силы.

Дело в том, что император в то время не являлся в Японии столь уж важной фигурой. Как мы видели, императоров похищали, травили, смещали – в общем, вели себя с ними не самым трепетным образом, поэтому, как это ни удивительно, у символа божественной власти никогда не было воинов для своей защиты. Сперва Годайго начал обхаживать мятежные буддийские храмы, чтобы расположить к себе монахов-воинов и дать бой войскам сёгуната. Однако его план был раскрыт, и он, захватив императорские регалии, бежал из Киото в горный монастырь. Теперь пути назад не было.

Кусуноки Масасигэ (1294–1336)

Первым самураем императора стал Кусуноки Масасигэ, и теперь это имя олицетворяет верность Японии и незыблемой императорской власти – недаром его конная статуя возвышается рядом с императорским дворцом в центре японской столицы. Легенда, необходимая для героя подобного уровня, гласит, что император увидел во сне камфорное дерево (по-японски – кусуноки), тем самым узнав имя, которому суждено будет сыграть важную роль в его жизни.

Когда Кусуноки собирал войска, обнаружилось, что за императора согласно воевать немало воинов, недовольных неэффективным правлением камакурского бакуфу. Впрочем, и на стороне сёгуна было немало преданных и хорошо обученных самураев: численное преимущество было не в пользу Годайго. Но Масасигэ не зря считался отличным стратегом: хитрость в таких случаях зачастую была более надёжным оружием, чем количество солдат.

Уже в первом сражении проявился его военный гений. В 1331 году он укрылся в крепости Акасака и долго держал осаду, пока боеприпасы не кончились. Тогда он собрал солдат и предложил им следующий план. Они вырыли огромную яму в самом центре замка, сбросили туда тела погибших товарищей, сверху накидали сухих веток, а затем однажды ночью их подожгли. Пламя разгорелось очень быстро, и вскоре пожар озарил ночное небо, к удивлению и радости осаждающих. Когда они ворвались в догорающий замок, их взорам предстали сгоревшие тела, и не было ни одного самурая, кто бы не восхищался мужеством и решимостью Масасигэ и его воинов, совершивших такое красивое самоубийство. На самом деле, они, конечно же, незаметно ушли той ночью и скрывались в лесах, пока замок догорал. Последующее неожиданное нападение застало армию бакуфу врасплох.

Ещё одна любопытная история про Масасигэ рассказывает, как он выставил глиняных кукол в человеческий рост перед воротами замка, и войска противника, ещё издалека заметив их, во весь опор помчались в атаку. Они оказались жестоко обмануты, напав на кукол, но их разочарование продлилось недолго – вскоре лучники, сидевшие в засаде справа и слева от ворот, начали их расстреливать. Подобные примеры очень важны для понимания того, что далеко не всё решалось силой, отвагой и количеством людей. Военный гений и тщательно продуманная тактика были не менее важны.

Под знамёнами мятежного императора и бесстрашного Масасигэ постепенно собирается всё больше людей. Даже военачальник Асикага Такаудзи, которого сёгун направил воевать против Годайго, понимает, куда дует ветер, и переходит на сторону восставших. Он разворачивает войска, идёт войной на Киото и убивает там представителя сёгуната, тем самым нанося бакуфу удар в спину.

Позже к этой армии присоединился и Нитта Ёсисада, который атаковал Камакуру с моря, выбрав для наступления краткий момент отлива (нужно помнить, что с других трёх сторон город был защищён непроходимыми горами). Когда его войска вступили в город, сластолюбивому регенту Ходзё пришлось совершить сэппуку. И на этом закончилась история первого японского сёгуната.

Блестящие победы соратников сумели в итоге принести Годайго долгожданную победу, но вот распорядиться ею достойно у него не слишком получилось; всё начало рушиться, как только дело дошло до раздачи наград отличившимся воинам. Разумеется, такие великие самураи, как Кусуноки Масасигэ и Нитта Ёсисада едва ли были обижены результатами награждения, но вот тысячи простых солдат не получили вообще ничего.

Дело было то ли в чисто человеческой жадности Годайго, то ли в его наивном убеждении, что все вокруг воюют за идею и его светлое императорское имя. Как бы то ни было, бесстрашные самураи в награду за свои подвиги получили от императора искреннюю благодарность – и ничего более. Едва ли это могло помочь мятежному императору создать надёжную опору для власти.

Существует и ещё одна вероятная причина того, что Годайго не удалось реализовать свой план. В мечтах о будущем государственном устройстве он жил прекрасным прошлым, в его голове воскресали образы далёкого счастливого Хэйана, когда не было никаких войн и никаких самураев; и он искренне полагал, что, когда власть вернётся к императору, всё будет по-старому: как во времена, которые он не застал, но о которых столько слышал.