Текст книги "Морской солдат"

Глава 3. Подготовка потребна особая

Псков. Штаб-квартира фельдмаршала Шереметева.

Спустя несколько дней после сражения на реке Омовже генерал-майор фон Верден прибыл в Псков. С рапортом о победе над шведской флотилией на Чудском озере он вскоре предстал перед главнокомандующим русскими войсками генерал-фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым, штаб-квартира которого располагалась в просторных каменных палатах крупнейших псковских купцов Постниковых.

Николай Григорьевич фон Верден докладывал:

– Милостию Божиею и заступлением Пресвятой Богородицы виктория случилась полная, ваше высокопревосходительство. Шведский флот был взят, неприятельские люди были побиты… Как и было задумано, их мы встретили в устье реки Омовжи. Там они нас не ждали. Бой длился немногим более трех часов. В завершении баталии все новостроенные шведские шкуты были полонены, окромя одной… флагманской бригантины. Тут оказия вышла, ваше высокопревосходительство, шкут «Каролус» с капитан-командором Карлом Густавом Лешерном был подорван на воздух тайно.

Выслушав часть доклада, фельдмаршал поднял руку и остановил генерала, задумался, опустил глаза в пол. Но спустя секунды поднял высоко голову, блеснул своими голубыми глазами и с некоторым уважением к противнику произнес:

– Нежелание сдаваться врагу… Самопожертвование… Видать, Лешерну ничего более не оставалось… Что ж, для Швеции он станет героем… – покачал головой, а затем усмехнулся и добавил: – А быть может, и виновником в гибели Дерптской флотилии… Продолжайте, Николай Григорьевич.

– …Взято около сотни медных и железных пушек, полонено более сотни офицеров и матросов… А сие, ваше высокопревосходительство, – генерал протянул фельдмаршалу список, – перепись званий, взятых шведских шкут, со всем имуществом. Часть пушек шведы покидали в реку.

Фельдмаршал пробежался взглядом по списку, поднял глаза на генерала и спросил:

– Наши потери?

– Побито и ранено более двух сотен человек, – ответил фон Верден, сжав губы.

– При абордаже? – уточнил Шереметев, не отрывая взгляда от генерала.

– В большей части, ваше высокопревосходительство, – ответил генерал, – кто на воде, кто на борту вражеском. Солдаты наши на море воюют без навыков, оттого и живота не редко лишаются почем зря.

Фельдмаршал тяжело вздохнул и после небольшой паузы сказал:

– Николай Григорьевич, победителей не судят. И то есть верно… Но с лодок, – надломив бровь, сурово взглянул на генерала, – да на боевые корабли, прямо в лоб?.. Разумно ли сие?

– В году прошлом, ваше высокопревосходительство, опыт сей применим был самим государем, коий с гвардейцами на лодках абордажировал два шведских судна. И сие случилось более чем успешно.

– Хм… Николай Григорьевич, экий вы быстрый на сравнение… То государь, он сам учинит, сам же и ответствует перед собой да перед Господом Богом, – возразил фельдмаршал. – Да и солдаты наши – не ровня его гвардейцам.

– Ваша правда, Борис Петрович, но… для баталий абордажных все ж потребны солдаты особые, и обучать их воевать потребно иначе. Лишь на ура брать – понапрасну солдат губить.

– Николай Григорьевич… – задумчиво начал фельдмаршал, глядя через окно на пятиглавый Свято-Троицкий собор, – вы опытный генерал, и размышления ваши мне близки, понятны… и, видит Бог, они разумны… Важно, Николай Григорьевич, – повернулся к генералу, – не в спешке добыть победу в бою аль захватить добычи побольше, а сохранить жизнь солдатскую да орудия сберечь, при сем отстояв интересы России-матушки. И покуда ныне иных солдат нет, воевать будем теми, кто имеется.

– Так точно, ваше превосходительство!

– Отменно!.. – наконец, с легкой улыбкой сказал Шереметев. – Сего же дня отпишу в Санкт-Питербурх его величеству государю реляцию об столь успешной баталии… Он примет сию победу с превеликой радостью. Теперича Швеция полностью лишилась своей флотилии на Чудском озере. Господь Бог предоставил нам сей случай, и мы его не упустили. Успех сей, Николай Григорьевич, позволит нам начать осаду Дерпта… А вскорости и до Нарвы доберемся.

13 июля 1704 года шведы сдали русским войскам город Дерпт, 9 августа того же года был взят город Нарва.

Глава 4. Случайное свидание

Июнь. Село Березники.

Входная калитка парадного въезда усадьбы барина Привольского отворилась, и из нее вышел Никита Жарый. Озадаченным взглядом он окинул накренившиеся, почерневшие от старости ворота, почесал затылок и неспешным шагом направился по отлогому взлобку вниз. Спустился к сельским избам, прошел мимо них и вышел на пыльную проселочную дорогу, тянувшуюся вдоль местной речки. Но тут, случайно повернув голову, он увидел молодую девушку, которая, с расписным коромыслом на плечах, с полными ведрами воды, босая, шла по пыльной дороге в его сторону. Никита пригляделся и замер, разинув рот. Это была Ульяна. Розовая рубаха с короткими и широкими рукавами, прикрывающими локти, была заправлена в юбку темно-синего цвета с широкой красной полосой по низу, подол которой трепал легкий теплый ветерок. На голове девушки была повязка из синего шелка, подчеркивающая цвет ее голубых глаз. Завязанная под косой повязка закрывала лоб, а широкие ленты спускались на девичью спину, на шее висели красные бусы. Статная девушка двигалась особой поступью, плавно и легко, слегка покачивая бедрами для плавности хода. Никита ловил глазами каждый ее шаг.

Ульяна заприметила кузнеца еще издали. Подойдя же к нему, она замедлилась, кротко улыбнулась и поздоровалась первой:

– Здравствуй, Никита!.. – И проходя мимо него, чуть повернув голову, уже громче добавила: – Чего застыл-то?

Кузнец был еще растерян. Наконец, совладав с собою, он нагнал девушку, заулыбался как-то неловко и ответил:

– И тебе здравствовать, Ульяна!

Далее они пошли вместе.

– Пошто смурной такой? – поинтересовалась она, глянув на кузнеца.

– Да так, пустое.

– Хм… Пустое так пустое. В чужие тайны насильно не лезу.

Никита немного помялся, после чего поделился с Ульяной возникшей заботой:

– Да вот барин Иван Савельич собрался парадные ворота свои менять, мол, древние уже, дряхлые. Дал наказ мне сладить новые, с железными деталями да петлями, да в срок три дня. Сказал, гостей важных ожидает. К их приезду воротам должно быть… Я же не плотник, я кузнец. А он и слушать меня не стал… Вот голову ломаю, как управиться мне одному.

Внимательно выслушав Никиту, Ульяна спокойным голосом сказала:

– Это ли печаль?.. Ты энто… Лешеньку Овечкина кликни. Он молод, однако плотничать способен. Сему ремеслу обучал его мой покойный батюшка, а после почасту нахваливал. Лешка круглый сирота. Своих родителей он потерял еще в младенчестве. Его растила бабка Авдотья, пока и сама не померла по старости… Ты кликни его. С ним и сладите новые ворота для барина.

Они подошли к дому, где жила Ульяна, вошли во двор и остановились у высокого крыльца старой бревенчатой избы. Никита помог девушке снять с плеча коромысло с ведрами воды и случайно коснулся ее руки.

– Благодарствую, – мило улыбнулась Ульяна.

С интересом в глазах, полных жизни и энергии, она вдруг застыла, вглядываясь в черты лица Никиты.

– Энто мне благодарить тебя надобно… за слова добрые, за совет! – произнес в ответ кузнец, не выпуская ее ладонь из своей руки, нежно то сжимая, то разжимая ее.

Девушка остановила свой взгляд на его четко очерченных губах, с ложбинкой по центру верхней губы. Никита же, взглянув на Ульяну еще раз, почувствовал вдруг, как медленно утопает в бескрайних просторах ее голубых глаз. И вот, поборов свою робость, свободную руку он аккуратно положил на талию девушки и нежно притянул ее к себе, после чего трепетно коснулся ее губ, таких мягких и соблазнительных. Ульяна не сопротивлялась. Она закрыла глаза и почувствовала, как на фоне приятного волнения ее сердце забилось чаще обычного, легко закружило голову.

Они были так увлечены друг другом, что не заметили, как на крыльце избы появилась взрослая женщина, мать девушки Глафира Антиповна. Это была красивая чернобровая женщина, с ситцевым повойником[5]5
  Повойник – старинный головной убор русских замужних женщин в виде повязки, надеваемой под платок.


[Закрыть] под ярко-красным платком на голове и с душегрейкой на плечах. Заметив молодую пару, она с намеком кашлянула пару раз.

Ульяна тут же резко отпрянула от Никиты и виновато опустила глаза.

– Ульяна, пора корову доить! – громко сказала женщина.

– Иду, маменька! – ответила девушка, не поднимая головы.

Никита же кивком, улыбаясь, торопливо поздоровался с женщиной, мимолетно заметив в ее взгляде доброжелательность.

Женщина мило посмотрела на влюбленных и, перед тем как вернуться в избу, сказала:

– Ладно… не торопись.

Молодые люди, застигнутые врасплох неожиданным появлением матери Ульяны, с улыбкой переглянулись.

– Пора мне, – нехотя произнесла девушка, опуская скромно глаза.

– Да и я пойду, – не желая расставаться, сказал Никита.

Медленно опустив ее руку, он двинулся к калитке задом, не отрывая влюбленного взгляда от Ульяны, и вскоре со счастливым лицом скрылся за воротами.

Глава 5. Полку морских солдат быть

Август 1704 года. Нарва. Дворец Меншикова.

Граф Александр Данилович Меншиков, в накинутом на плечи зеленом кафтане, будучи в похмельном состоянии после вчерашнего вечернего застолья, осматривал, щурясь одним глазом, внешний вид небольшого двухэтажного дома. Осматривал минут пять. Затем неторопливо подошел к новенькой осадной мортире[6]6
  Мортира – артиллерийское орудие с коротким стволом для навесной стрельбы.


[Закрыть], стоящей перед домом на кетеле[7]7
  Кетель – место для установки мортиры.


[Закрыть] дулом кверху и до половины наполненной красным вином.

– Хм… – ухмыльнулся он, скривив бровь, – вчерась еще полная была. Эко мы пить-то.

Зачерпнув в две большие кружки похмельного средства, он осторожно поднялся по нехарактерному для этого города высокому крыльцу и вошел в дом. В центре большой комнаты за столом, заваленным чертежами, книгами и бумагами, сидел царь Петр. Он был одет по-обычному просто и удобно – коричневый сюртук и шерстяной жилет.

– Мин херц, дом-то сей добрый, токмо вот перестроить его малость надобно, – подойдя к столу, поделился своим мнением Меншиков. – Вона церкви московские, что в имениях Нарышкина, уж шибко по нраву мне. Кажись, архитектура сия барокко зовется, что ли?..

– Погоди, Алексашка, – не глядя, оборвал его Петр, сосредоточенно пытаясь что-то излагать на бумаге гусиным пером.

Меншиков, поджав губы, молча поставил перед царем оловянную кружку с вином. Сам же сел напротив. Сделав несколько жадных глотков, он закатил глаза от ощущения, притупляющего похмельный синдром. Не вытирая усы, он прикрыл их и облегченно выдохнул.

– Алексашка, – не отрывая взгляда от бумаги, начал Петр, – скажи-ка мне, любезнейший, – приподняв голову, немного прищурился, – кто у нас на реках да озерах воюет в абордаже?

– Ясно кто, мин херц, – со знанием дела ответствовал граф, – преображенцы, семеновцы, полки Толбухина да Островского.

– А бьются они как?.. Славно?

– Славно, государь!

– При том и гибнет нашего солдата немало, – добавил с досадой царь.

– Истинно, Петр Алексеич, – согласился граф. – Гибнут солдаты, и много гибнут.

– А отчего так?.. – царь поднялся с кресла, сложил руки в замок за спиной и, рассуждая вслух, стал неторопливо вышагивать по комнате. Меншиков, внимательно слушая царя, сопровождал его неотрывным взглядом. – На карбасах, да стругах воевать тягостно? – продолжал царь. – Ведаю… Но, памятуя о викториях прежних, про опыт солдат полков русских, кои не щадя живота своего многажды били шведов, думается мне, Алексашка, ни столь умением сие чинится, сколь отвагою да бесстрашием солдат наших.

– Мин херц, а как мы с тобою, давеча, в году прошлом «Астрильд» да «Гедан» абордажировали?.. Ох, славная учинилась тогда баталия, – с бравадой произнес граф.

– Аль все ж воины-то они хоть и добрые, – не отвлекаясь на воспоминания графа, Петр продолжал свои рассуждения, – токмо вот для баталий морских ныне не обученные.

– Мин херц, поди… ты никак замыслил чего? – пытаясь услышать главное, поинтересовался Александр Данилович.

– Не пора ли нам выбираться на море, на Балтику?.. – решительно произнес царь, после чего, подойдя к столу, наконец-то взял кружку с вином и сделал несколько больших глотков. – В озерах, да в проливах узких – довольно, навоевались, – продолжал он так же решительно. – Пора нам шведов бить на море. А сие, друг мой Алексашка, иных масштабов будет. Опыт баталий недавних, как то Азовский поход, оборона Котлина, да и иные… толкают меня к уразумению… – глаза его засверкали, – учинить полк морских солдат… да под единым главою. Да и на галерах средь абордажных команд порядку нет. И ежели мы хотим построить флот, сильный флот… то и полку морскому при нем быть дулжно.

Граф задумался, затем скептически произнес:

– На такую службу, государь, сколь людей добрых надобно.

– Верно мыслишь, Алексашка, – поддержал его Петр, – одних солдат для начала более тыщи понадобится. Да не просто солдат, а таких… чтоб один без оглобли мог полбазара разогнать, а оглоблю взяв в руки – весь базар.

– Хм, мин херц, сие не просто, – скептически ухмыльнулся Меншиков.

Петр, бросив на графа строгий взгляд, заявил:

– Просто, Данилыч, детишки делаются… а воинов справных воспитывать надобно.

– А с командирами, мин херц, совсем беда. Для сего сведущие в морском деле офицеры потребны… Что, опять иноземных зазывать?

– Ничего. Будут у нас офицеры… нашенские, не хуже иноземных. А капралов и сержантов, ради лучшего обучения строя и порядков, возьмем из старых солдат… Сие… – царь ткнул указательным пальцем в лежащий на столе исписанный им лист бумаги, – лишь токмо начало. – После сказанного государь подошел к открытому окну, гордо встал, опираясь рукой о подоконник, и устремил свой задумчивый взгляд куда-то… в недалекое будущее. Легкий утренний ветерок трепал его темные кудри.

Одобрительно кивая на слова царя, Меншиков украдкой заглянул в бумагу на столе и прочел отдельно выведенную в начале текста фразу «Рассуждения о начинающемся флоте на Ост-зее[8]8
  Ост-зее – Балтийское море.


[Закрыть]».

– Сие было задумано ранее, и быть ему надлежит ныне, – вдруг твердо, с блеском в глазах, не оборачиваясь, поглаживая свои короткие черные усики, произнес Петр.

Глава 6. Атака на Котлин

Остров Котлин.

В среду, 14 июля 1705 года, день выдался непростой. С шести часов утра западную часть острова Котлин, именуемую Котлинской косой, которая представляла собой пустынную отмель, кое-где покрытую кустарником, беспрерывно утюжила ядрами из корабельных пушек эскадра шведского адмирала Корнелиуса Анкерштерна. В составе двадцати девяти вымпелов, разделившихся на две колонны кораблей, с севера и юга шведы вели обстрел укреплений русских войск. Русские же отвечали огнем лишь только пяти пушек береговой батареи. А более двух тысяч солдат, укрывшись в транжаменте[9]9
  Транжамент – военное укрепление.


[Закрыть] и не выдавая раньше времени своего скрытого присутствия, ждали своего часа.

Из-за окопного укрытия за артобстрелом внимательно, с прищуром наблюдал усатый капрал с характерной горбинкой на носу, из-под его треуголки выглядывал выразительный белокурый чуб донского казака. Это был Семен Глотов.

– Братушки, слухайте меня! – распорядился капрал. – Себя на явь до времени не казать. Пальбу откроем гамузом тотчас, как шведы будут у берега. А покуда, стал быть, ждем!

– Сколь ждать-то? – не терпелось солдатам.

– Сказано – до времени.

Несколько позже на первый план шведской эскадры выдвинулись бомбардирские корабли, которые стали метать на косу бомбы. Русским солдатам ничего не оставалось, как, затаившись в своих укреплениях, лишь молиться. Набравшись терпения, они слушали разрывы рвущихся где-то рядом бомб и ждали долгожданной команды к атаке.

– Видать, нынче жарко будет, – предположил Глотов, поглаживая свои усы. Тут он заметил молодого солдата, почти мальчишку, который, жмурясь, вздрагивал от каждого взрыва.

– Чаво, Травкин, боязно?

– Боязно, ваше благородие, – вжав голову в плечи, через силу выдавил солдат.

– Сие добре, Травкин. Страх, он поможет выжить. Ты, солдат, запомни одну наиглавнейшую вещь: паника на войне – к погибели, – советовал капрал.

– Ни смерть меня пугает, ваше благородие, нет… Сгинуть зазря тутось, без пользы – вот что страшит меня, – признался Евсей Травкин.

– Чудак-человек, ты что, впервой что ль? – одернул его молодой, но уже понюхавший пороху солдат Иван Шалый. Травкин кивнул головой. Бывалый солдат усмехнулся, глубоко вздохнул и добавил: – Ты энто… на рожон нынче не лезь, держись позади. Тогда, чай, дольше проживешь.

Бомбы шведских кораблей одна за другой утюжили Котлинскую косу, рвались с ужасным грохотом, столбом поднимая землю, при этом не причиняя никакого вреда надежно укрывшимся в транжаменте. И так длилось несколько часов.

– Семен, я уж бока все отлежал, – скривил кислую рожу здоровяк с широким мясистым носом и маленькими близко посаженными глазами, звали его Назар Пташев. – Я может того… по-скорому сползаю? Мне б до ветру.

– Птаха, ты энто всурьез?.. – капрал бросил на солдата строгий вопросительный взгляд. Тот, помявшись с ответом, отвел глаза в сторону.

– Мочись под себя, – посоветовал однополчанину Семак Акимович Калидко, солдат зрелых лет с большими пышными усами, самый веселый в полку. Акимыч – так обращались к нему все в силу его возраста. – Запасные портки, чай, имеются?

Некоторые посмеялись над шуткой однополчанина.

– Все шутишь, Акимыч. А ну как в морду?.. Шутник, – грубо отреагировал Пташев.

– Птаха, уймись! – насупив брови, грозно осадил своего приятеля Глотов.

На возвышенности, в некоторой отдаленности от двух берегов, за корабельным обстрелом косы внимательно наблюдали командиры русских полков, впереди всех находился пятидесятипятилетний полковник Федот Семенович Толбухин. Он командовал первой и второй батареей и двумя полками на косе.

Меткой стрельбой русские артиллеристы поручика Самуэля Гильсона все же сумели нанести шведскому флоту ощутимый урон. На нескольких кораблях возникли пожары, но особенно сильно был поврежден впередистоящий флагманский корабль. Через подзорную трубу полковник Толбухин разглядел поднявшуюся на корабле панику, моряки перетаскивали пушки с одного борта на другой. Корабль накренился. Экипаж спешно занялся ремонтом. Полковник, наблюдая за происходящим, с восторгом произнес: – Хорош Гильсон! Хорош поручик!

В полдень, после нескольких часов артиллерийского обстрела, огонь неприятеля внезапно прекратился. На флагманском корабле был поднят сигнал о начале десанта. От шведских кораблей отошли около пяти десятков гребных судов с более чем полутора тысячами солдат.

– Ваше высокородие, лодки с десантом пошли, – доложили полковнику.

– Вижу… По моей команде открыть огонь картечью с зело изрядным действием. – Толбухин продолжал держать ситуацию под контролем, не упуская из рук подзорную трубу.

Когда шведские суда были на полпути к острову, русские батареи Толбухина открыли беспрепятственный по ним огонь. Подойдя к берегу на пятьдесят-семьдесят метров, шведы попрыгали из лодок в воду, надеясь быстрее преодолеть расстояние, отделявшее их от земли, и по колено в воде пошли на штурм.

– Пехоте готовиться к атаке!.. Поднять красный флаг! – отдал приказ Толбухин.

Команда «Поднять красный флаг!» была тут же передана дальше. На открытом холме появился русский солдат с красным флагом в руках. И во время попытки закрепить древко в земле он был сражен пулей со стороны вражеского десанта.

– Где красный флаг? Где флаг к атаке? – занервничал полковник.

Капрал Глотов заметил, что в метрах пятидесяти от их военного укрепления, на песке лежал замертво солдат с красным флагом в руке.

– Знаменосца убили. Шведы уже близко. Еще чуток… и атака будет провалена. Худо, братцы, дело, – взволновано прозвучало из уст капрала. Он повернулся к Пташеву: – Назар, давай-ка…

– Ваше благородие, дозвольте мне? – вдруг прозвучал где-то рядом тонкий юный голосок.

Глотов обернулся и увидел перед собой того самого молодого солдата Евсея Травкина, который с серьезным, осознанным взглядом ждал команды капрала.

– Ведаешь ли делать чего надоть? – поинтересовался Глотов.

– Ведаю, ваше благородие.

– Совладаешь ли? – спросил капрал, зная заранее ответ.

– Совладаю, ваше благородие, – уверенно ответил солдат, подтвердив мысли капрала. – Паника на войне – к погибели. Верно, ваше благородие?

– Верно, солдат… Действуй!

Евсей Травкин надвинул на брови треуголку, ловко вылез из транжамента и, пригнувшись, мелкими перебежками, кинулся к месту, где лежал флаг. Рядом свистели вражеские пули. Добежав до флага, солдат схватил его, поднял, и в этот момент шальная пуля попала ему прямо в сердце. Русский солдат Евсей Травкин присел на землю и так и застыл с опущенной головой, крепко прижав к груди поднятый и развевающийся на ветру красный флаг.

– Флаг к атаке поднят, господин полковник! – доложили Толбухину.

Тут же затрещали барабаны. И из-за укрытия за земляной насыпью десант противника был встречен ружейным огнем русской пехоты, что стало для шведов полной неожиданностью, но все же он не остановил их. Шведы упорно, будто бессмертные, рвались вперед. Воды было по колено, но дальше – становилось глубже. Вскоре многие солдаты оказались в воде по горло, а иные и дна не доставали. Строй развалился. Началась паника. Одни тонули, другие бросали оружие, чтобы выплыть. Кто-то кинулся назад к лодкам. Некоторые лодки из-за спешки опрокидывались. А до берега, продолжая атаку, добрались лишь отдельные смельчаки. И таких было немало.

– Братушки, бей шведа! – закричал капрал Глотов и с поднятой саблей первым бросился навстречу шведскому десанту.

– Бей шведа! – подхватили русские солдаты и с примкнутыми штыками бросились за капралом на врага.

Началась рукопашная… Схватка была жестокой и кровавой. Шведы, оказавшись на суше в меньшинстве, бились отчаянно. Они дрались так, словно перед ними были их кровные враги. Некоторые, даже будучи ранеными, бились стойко, до последнего вздоха.

Солдат Иван Шалый на бегу в упор выстрелил одному из шведов в голову. Тот упал. Другого пытался проколоть багинетом[10]10
  Багинет – прообраз ружейного штыка.


[Закрыть], но этот увернулся. Выбив из рук русского солдата ружье, рослый швед схватил его большими ручищами за грудки и окровавил ему лицо ударом головы. Затем пытающегося сопротивляться солдата повалил в воду. На помощь однополчанину поспешил Акимыч. Он с лету воткнул в левый бок шведа свой багинет. Тот завыл, освободил одну руку и наотмашь врезал Акимычу, да так, что тот отлетел, лишь сверкнув пятками. При этом швед продолжал другой рукой удерживать Ивана Шалого под водой. И лишь удар багинетом в правый бок, который нанес оказавшийся рядом солдат Ефим Баймаков, смог остановить шведского здоровяка. Израненный, он выпрямился во весь свой скандинавский рост и потянул было руки к шее Баймакова, на что получил очередной удар багинетом, теперь уже в живот. И только после этого швед замертво свалился в воду. Солдат Иван Шалый тоже был мертв.

По окончании неудавшейся высадки шведского десанта зрелище было весьма впечатляющим: прибрежная водная линия кишела трупами в синих мундирах с желтыми обшлагами – более четырех сотен. Были и живые. Они еще продолжали бултыхаться в воде.

– Живых – тащите на берег! – распорядился Толбухин.

Русские солдаты бойко вошли в воду. Хватая болтавшихся в воде шведов за шиворот, за рукава, а кого и за волосы, тащили на берег. Кто сопротивлялся – убивали.

На берегу было собрано около пятисот трофейных шведских ружей.

Рослый, темно-русый солдат Гордей Тарасюк с интересом взял в руки одно из них, осмотрел, прицелился и любопытства ради даже достал пулю. Пуля выглядела, однако, как-то странно – она была рассечена на четверо и обвита конским волосом. Солдат поднял другое ружье, достал пулю из него – там пуля была такая же, взял третье ружье – то же самое.

– Семен, глянь… Энто чего такое? – не понимал Тарасюк, показывая пулю капралу.

Семен Глотов взял из его рук пулю, повертел, пригляделся и, подняв глаза на солдата, знающе произнес:

– Хм… Энтоть чтоб рана заживала худо, ежли в плоть твою попадет сея свейская пуля.

– С-с-сволочуги, – сделав свое умозаключение, гневно произнес Тарасюк и бросил суровый взгляд на пленных. – Энто они нас так ненавидят?

– А чаго ты от них хотел? Мы ж им як кость в горле, – пояснил капрал.

Труп солдата Ивана Шалого осторожно пронесли мимо полковника Толбухина и двух майоров, обсуждавших исход боя, и бережно уложили на берегу в ряд с другими русскими солдатами, погибшими при обороне острова.

– Двадцать девятый, господин полковник, – доложил капитан Стругов, кивая на труп. Лицо офицера было серым от пыли. Голова перевязана тряпкой. – Кажись, из нашенских – последний.

Полковник, сдвинув брови, окинул тяжелым взглядом погибших, обнажил голову и перекрестился.

– Урон не велик, господин полковник. Могло быть и поболее… – рассуждали командиры полков майор Гамонтов и майор Микешин, чьи солдаты также принимали участие в обороне острова, – ежели б солдаты ваши, Федот Семенович, давеча не вырыли ров перед берегом в воде.

– При обстоятельствах сих… урона не дулжно было быть вовсе, – категорично заявил полковник и не спеша надел треуголку на голову. – Разве что у воев наших опыта в рукопашной схватке маловато будет.

– Федот Семенович, а отколь вам про то ведомо было, что шведы десант свой пошлют в этом месте?

– Про то мне ведомо не было, господа, и потому солдатам моим пришлось рыть такие ж рвы и в иных местах, – объяснил Толбухин.

После такого ответа офицеры Гамонтов и Микешин обменялись удивленными взглядами и в знак особого восхищения и уважения, приподняв шляпы, слегка кивнули головами:

– Сие, господин полковник, виктория добрая!

– Зело верно, господа, виктория добрая!.. Хитрость хитростью побеждена! – гордо произнес Толбухин. – Да будет памятен шведам сей день!