Текст книги "Морской солдат"

Глава 9. Указ для фельдмаршала

16 января 1706 года. Казань.

Генерал-фельдмаршал Шереметев с уставшим видом сидел за столом в просторной избе своего временного штаба в Казани и знакомился с указом царя Петра. Перед ним стоял сержант Щепотев. Поодаль за ним, у входа, – денщик фельдмаршала Зубов.

– …Ныне посылаю к вам указ с сержантом господином Щепотевым, – прочитав вслух одну из первых строк, фельдмаршал приподнял глаза и подозрительно покосился на сержанта, – коему велено быть при вас на некоторое время. И что он вам будет доносить, извольте… м-м-м, чинить… – Шереметев нервно закашлял, бросив исподлобья недовольный взгляд на сержанта. – Ему и при нем четырем солдатам провиант и конский корм велите давать в достатке. – Закончив читать одно послание, фельдмаршал неторопливо развернул другое. Его читал он не спеша, уже про себя, лишь шевеля губами. Видно было, как он что-то в письме сосредоточенно перечитывал дважды.

Ознакомившись с посланиями, Шереметев наконец-то оторвался от бумаг. Протирая неторопливо глаза, удрученно произнес:

– И сие мне заместо отдыха в Москве, о коем просил я государя. – Вновь покосившись на Щепотева, поинтересовался с явным недовольством: – А тебя, господин сержант, государь никак приставил ко мне бдить за действиями моими?

– Ваше высокопревосходительство, я слуга государев и делаю, что мне велено, – ответил сержант.

– Ну-ну… – глубоко вздохнул фельдмаршал, пряча письма в кожаную суму. – Зубов! – окликнул он денщика, стоящего у входа. – Распорядись-ка господина сержанта и его сотоварищей поставить на довольствие. – Шереметев вновь посмотрел на сержанта. – Ступай покуда. Будет нужда, позову.

Щепотев козырнул, развернулся и исчез за дверью.

– В Казани живу, яко в крымском полону… Ох, не по душе мне воевать с соотечественниками, тем паче с простым людом. За сие карательное дело бог не вознаградит, – недовольно ворчал фельдмаршал. – Зубов, собери-ка, голубчик, военный совет. И еще… за сержантом сим распорядись-ка, чтоб приглядывали.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – отчеканил денщик.

Часть четвертая

Глава 1. Прибытие в морской полк

Февраль 1706 года. Санкт-Петербург.

Стоял морозный день. Сугробами лежал февральский снег. Настойчиво дул с переменной силой пронизывающий ветер. По новоустроенным улицам молодого города, под вооруженным конвоем из четырех солдат, уминая хрустящий снег, двигалась группа рекрутов с полста душ. Дикими, испуганными глазами, с неясными мыслями и в тоже время с явным любопытством, озирались они по сторонам, оказавшись в Санкт-Петербурге впервые: одноэтажные, реже в два этажа новые деревянные постройки (жилые дома, склады, бараки), разбросанные поодаль друг от друга, на соседнем острове на земляном валу громоздилась бревенчатая городская крепость, а за ее стенами возвышались шпили с крестами деревянной церкви Святых первоверховных апостолов Петра и Павла. А чуть дальше виднелись мачты русских кораблей, пришвартованных на зимнюю стоянку в морской протоке. Впечатление от увиденного было смешанным. Больше всего поражало несчетное количество работных людей. Кругом шла стройка: стучали топоры, визжали пилы, дымили костры. Рабочие были повсюду. Их лица были голодные и измученные. Несмотря на крепкий мороз и ледяной ветер, они таскали камни, бревна, землю. Дохлые от бескормицы лошади из последних сил тянули сани, груженные камнем, лесом. Где-то поблизости Лешка Овечкин услышал крики – крики, которые издают от боли. Пригляделся. Солдаты-стражники били батогами кого-то из работников, били жестоко, долго.

– Видать, бежать пытался, – предположил шедший рядом Авдей Горбушкин – светловолосый, с узким лицом, худощавый, среднего роста рекрут, сын духовника.

Следом за рекрутами слаженным строем двигалась сводная команда матросов, набранная с разных кораблей для полка морских солдат.

На самой окраине восточной части города, за безымянным ериком, где стояла основная часть русской армии, у одного из длинных бараков – в недавнем прошлом старая деревянная шведская казарма – несколько офицеров, ежась от холода, пристально, оценивающим взглядом встречали пополнение для первого полка морских солдат. Среди них был красавец с тонкими усиками и умным взглядом – решительного вида офицер, капитан Емельян Бахтеяров.

– Внимание всем! На месте-е стой! Ать-два! – скомандовал поручик Минский, остановившись у барака перед ожидающими их офицерами. – Нале-ево!

Матросы слажено выполнили команду. Рекруты замешкались с поворотами.

– Рекруты, команда для вас! Стать по-прежнему! Слушай меня! Нале-ево! – давал команды поручик. – Одни поворачивались налево, другие направо, третьи просто топтались на месте, крутя головами по сторонам. – Экой балаган в строю. Отставить! Стать по-прежнему! Кому сия команда неведома?.. Повторяю… Нале-ево!

Слаженности среди молодежи не было. Переминаясь с ноги на ногу, они ежились от холода.

– Лешка, – сказал вполголоса Никита, – кончай ворон считать.

– Озяб я чего-то, – еле произнес Овечкин, – зуб на зуб не попадает.

Офицеры с суровыми лицами терпеливо наблюдали за происходящим.

Один из них – грузный, с большими усами, важного вида, в чине майора – вдруг недовольно произнес:

– Похоже, муштра на рекрутной станции не пошла им впрок. Видать, тамошние унтера-иностранцы никак не могут найти подход к русскому мужику, окромя как через палку. – Кашлянул в кулак и, поеживаясь от холода, покосился на Бахтеярова:

– Капитан, командуй!

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Бахтеяров сделал пару шагов вперед и громко, пытаясь перекрыть стоны морозного ветра, произнес:

– Эй, на правом фланге!.. Что, успели подзабыть, где лева нога, а где права? Желаете муштры?.. Что ж, будет вам муштра. Как только день сменит ночь, сие и учиним. Причем это касаемо и старых вояк.

Тут ропот недовольства прокатился среди матросов. Вскоре возмущенные возгласы послышались и со стороны рекрутов.

– Братцы, вы что, запамятовали? Сено-солома! Сено-солома! – вдруг среди солдат послышались слова Жарого.

– Разговорчики в строю!.. – осек его капитан, после чего поучительно произнес: – Рекруты!.. Намотайте себе на ус: ежели говорит офицер, солдат в строю нем как рыба… А теперича слушай мою команду!

Новоприбывшие, переглядываясь, еле заметно покачиваясь то в влево, то вправо, все разом вдруг сквозь зубы зашипели:

– Сено-солома, сено-солома, сено-солома.

– Нале-е-во!.. – рявкнул капитан.

С поворотом у рекрутов вновь вышла оказия, но было уже намного лучше. Майор посмотрел на капитана и, проявляя снисходительность, одобрительно кивнул, но тут же добавил:

– И все же муштра им потребна, капитан.

– Поручик, продолжайте! – Бахтеяров передал команду Минскому.

– Сми-ирр-на! – скомандовал поручик и тут же поспешил к командиру полка с докладом о прибытии пополнения.

Усатый майор отмахнулся:

– Ладно, поручик, не морозь их, запускай в барак!

– Слушаюсь! (И – прибывшим:) Во-ольно! Внимание! Слушай команду! В барак по одному… сту-пай!

Спотыкаясь, запинаясь, толкая в спину впереди идущего, рекруты второпях двинулись в помещение. За ними стройно, гуськом друг за другом потянулись матросы.

– Поручик, а чего это они такое говорили? – поинтересовался майор, не отпуская с лица суровость. Другие офицеры с неменьшим интересом ожидали ответ.

– Вы про сено-солома, ваше высокоблагородие?..

Майор кивнул и тут же добавил:

– Не по уставу.

– Это так, для пользы, ваше высокоблагородие! – бойко ответил поручик.

– Ну ежели для пользы, то ладно… И еще, поручик, для дисциплины ради тебе пару дней быть при роте неотлучно.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – отчеканил Минский.

Большая часть флотского барака уже была занята прибывшими накануне из Гродно солдатами из разных пехотных полков. Увидев скукожившихся от мороза рекрутов, еще в гражданском, они оживились.

– А сие что еще за явление Христово? – с издевкой выпалил курносый солдат Ефим Баймаков.

– Никак молодняк к нам в пополнение, – заметил его сосед Тихон Елизарьев.

Оказавшийся здесь же капрал Семен Глотов, привычно проведя согнутым пальцем по густым рыжеватым усам, тяжело поднял глаза и сурово окинул взглядом вновь прибывших.

– Новоприборные[24]24
  Новоприборные – рекруты, набранные на военную службу.


[Закрыть], – пояснил он.

Капрала окружало несколько его однополчан из полка полковника Толбухина.

– Мне так мнится, господа хорошие, что службу государеву придется нести нам не токмо за себя, но и за сих желторотых, – ядовито высказался Назар Пташев. Грозно прищурив и без того маленькие глаза, упершись руками с раздвинутыми локтями в бока, здоровяк нарочно встал на пути движущейся колоны вновь прибывших. Рекруты, озираясь по сторонам, двигались сумбурно, толкаясь, наступая друг другу на пятки. Кто-то из них случайно задел плечом выставленный локоть Пташева.

– Эй, ты, недоросль, стоять! – сурово окликнул солдат рекрута. Тот попытался обернуться, но получил удар ногой в спину. Рекрут упал. Подняв голову и бросив исподлобья запоминающий взгляд на обидчика, юноша (им оказался Авдей Горбушкин.) молча проглотил слюну, встал и с оглядкой двинулся дальше.

– Небось, прям от мамкиной титьки оторвали, – щурясь, шутил Акимыч, старый полковой хохмач. – Глянь-ка, братцы, молоко-то на губах молодецких по сию пору не высохло.

Рекрутам ничего более не оставалось, как терпеть словесные издевательские нападки.

Неожиданно в поле зрения бывалых солдат пехоты попали следовавшие за рекрутами матросы. Лица их были серьезны, обветрены. Они спокойно, без суеты двигались друг за другом, невозмутимо оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку.

– О!.. Никак флотские пожаловали, – сказал кто-то из толбухинцев.

Метнув недовольный взгляд, капрал Глотов вдруг нахмурил брови:

– А энтих кто сюды звал?

– Хм… Их тоже к нам? – пробасил Гордей Тарасюк, который был самым крупным из толбухинцев. Даже самый большой размер армейского мундира ему был явно тесноват.

– Чай, флотские-то… погреться заглянули. А может, их еще и чаркой вина угостить да девку пышную сладить? – продолжал шутить Калидко.

– С молодняком мы погутарим опосля, а вот к флотским интерес имеется особый. – Белокурый капрал злобно прищурился.

Матросы стали располагаться в левой части барака. К ним присоседились рекруты.

– Эй, флотские! Корабли-то свои где посеяли? Али шведы отняли? – скалясь широким ртом, крикнул Тарасюк.

– Они, чай, их на мель посадили, – шутил Баймаков. – Небось, там их и покидали.

– А может вас как дерьмо волна на сушу вынесла? – подначивал Пташев.

– Эй, ребятки, а вам на воде-то легше до того, как справите нужду, али после? – не мог не пошутить Акимыч.

Солдаты, забавляясь, наперебой выкрикивали в адрес матросов дурные шутки и неприятные слова. Матросы сдержанно молчали, не вступая в словесную перепалку.

– Вы хоть порох-то нюхали, флотские, – продолжались выкрики солдат, – али токмо палубу драить и способны?

Вдруг, не выдержав словесных нападок, матрос Андрей Калугин ответил:

– Эй, пехота, вы зубы-то зазря не скальте. Порох нюхали не менее вашего, а вот палубу драить и вам, бог даст, доведется, коли к флоту посватались!

– Гляньте, братцы, они заговорили, – съязвил Елизарьев и развел руки. – А я уж грешным делом подумал, что нам немых матросиков подкинули. Эй, а может, вы нас еще и плавать обучите?

– Будет надобность, обучим – и плавать, и нырять, и по вантам лазить, как обезьян диких, – сдержанно ответил другой матрос Федор Бессонов.

На словесную перепалку в бараке между флотскими и пехотой обратили внимание и преображенцы.

– Василий, кто там бузит? – поинтересовался один из бомбардиров Наум Ходанков.

– Глотовские к флотским задираются, – ответил светловолосый худощавый Василий Осипов.

– К флотским? – ухмыльнулся Петр Головков, один из морских гребцов. – Хм… Видать, ни разу по зубам не получали от брата нашего.

– Зря они сие затеяли… Флотских, чай, трогать – себе дороже, – глядя на ситуацию со стороны, пробасил Автомон Дубасов. Затем, повернув свою фактурную внешность в сторону Ходанкова, добавил:

– Верно говорю, Наум?

– Верно, Автомон, верно. А сам-то ведаешь, кто есть флотские?

– Я-то?.. Никак обидеть силишься? Уж вы-то с Петрухой Головковым знамо мне как «Отче наш». Поверь, сие мне в достатке, абы разуметь, кто есть флотские, – доброжелательно заявил Дубасов.

Словесная перепалка меж тем еще больше накалилась.

– Да я… да я на шведа хаживал! – бычился Тарасюк, выставив вперед широкую грудь, словно петух перед дракой.

– А мы… и турок били, и шведов били, а надобность будет, и пехоте шею намылим, – отвечали матросы.

– Ой ли! – усмехнулся Тарасюк, поглаживая здоровенный кулачище.

– Нам намылить шею?.. – вдруг вспылил Глотов, выкатив глаза. И, скривив сердитую физиономию, крикнул: – Эй, хвастуны флотские, вы здоровы брехать, как я погляжу. Вы кого пужаете?.. А могет вам лучше убраться восвояси?

– Зенки-то протрите, пехота, сие вы к нам ко флоту пожаловали, – с легким акцентом парировал матрос Ягур Бадмаев, с выразительным скуластым лицом, на котором выделялся слегка свернутый набок нос, и с несколько суженным разрезом глаз, – а не мы к вам!

– Во как?! Энто что там за образина гавкает? – заметив смуглолицого морячка, задиристо отреагировал Тарасюк и приподнялся с места. – Семен, дозволь, я вдарю ему разок.

Бадмаев был оскорблен, насупился, сжал кулаки. На своем плече вдруг почувствовал руку, обернулся.

Федор Бессонов, глядя матросу в глаза, мотнул головой:

– Не горячись, не стоит.

В этот момент Алексей Овечкин, проходя мимо солдат, ненароком наступил одному из них на ногу. Спустя мгновение он почувствовал, как кто-то сзади крепко схватил его за ворот и дернул назад.

– Ты чего же, лапотник, хлебало-то разинул, под ноги не глядишь? – услышал у себя за спиной Лешка. – Подь сюды!

Алексей попытался освободиться от захвата и, отталкиваясь от незнакомца, случайно задел ладонью его широкое лицо. Те же грубые руки схватили Лешку еще крепче. Слегка обернувшись, он увидел, что над его головой занесен кулак. Лишь успев закрыть глаза, Лешка почувствовал, как в его левое ухо пришелся сильный удар. Он вскрикнул от боли и упал. Обернувшись, он увидел стоящего перед собой здоровенного, слаженного солдата с толстой шеей. Это был Назар Пташев.

– Другой раз гляди, куда ступаешь, желторотый, – небрежно бросил ему солдат, после чего вернул свой взор на матросов.

Лешка исподлобья зыркнул на обидчика, обиженно шмыгнул носом и, держась за ухо, молча удалился.

В бараке было шумно. Громкие разговоры, смех, шаги, разные стуки – все перемешалось. Рекруты, забившись в свой угол, дикими глазами осматривались по сторонам. Старослужащие продолжали словесную перепалку.

Жарый обратил внимание на странное поведение своего друга. Тот левой рукой прикрывал ухо.

– Лешка, ты энто чего? – улыбаясь, насторожился Никита. На руке Овечкина он заметил кровь. – Кровь?.. Откуда?

– Да так, – отворачиваясь в сторону, пробубнил Овечкин, – упал, поранился малость.

– Ты что ж, Лешка, с закрытыми глазами ходишь, что ли? – пошутил Никита.

– Да это его вона… тот бугай окрестил, – подсказал кто-то из рекрутов.

В секунды Никита поменялся в лице и грозно посмотрел в сторону указанного солдата.

– Лешка, энто за что он тебя так? – поинтересовался Никита, не отрывая взгляда от Пташева.

Лешка молчал, опустив глаза в пол. Он не хотел смотреть в сторону обидчика.

– Лешка… – Жарый настойчиво ждал ответа.

– Да я энто… на ногу ему наступил… ненароком, – колеблясь, ответил Овечкин. – Никита… Никита, постой!

Но Жарый уже не слышал его, он уверенным шагом двигался в сторону группы задиристых солдат. Они все еще продолжали что-то выкрикивать в сторону флотских. Никита же подошел к Пташеву. Взяв его за плечо, резко повернул к себе, и демонстративно, со всего маха наступил ему на ногу, вдавив ее в пол. У Пташева от боли передернуло лицо, скосились маленькие глазки. А секунду спустя Жарый обрушил свой увесистый кулак, словно кувалду, прямо на голову солдата. Да столь проворно, что тот, и слова не выронив, растянулся на полу. После чего Жарый с невозмутимым выражением лица вернулся к своим.

Это заметил Гордей Тарасюк, удивленно отвесив нижнюю челюсть. Глядя на развалившегося на полу сотоварища, он лишь произнес:

– Вот те раз…

Пташев лежал неподвижно, словно труп.

– Мать честна… эка дерзость! – опешил Елизарьев.

Возмущенные солдаты переглянулись, затем вопросительно уставились на капрала Глотова.

– Акимыч… – капрал подозвал одного из своих солдат, – глянь его!

Тот подошел к Пташеву, присел и приложил пальцы к его шее.

– Жив, – облегченно произнес он.

– Оттащите его, – распорядился Глотов и перевел грозный взгляд на обидчика.

– Братцы, никак наших бьют! – сказал кто-то из толбухинцев. Обстановка накалялась.

Капрал медленно поднялся и, кивнув головой в сторону Жарого, громко заявил:

– Эй, ты!.. За сие ответ держать надоть!

Жарый обернулся и гневно посмотрел на капрала. Не спеша расправив плечи, размяв шею, с ответным словом «Добро!» двинулся в его сторону.

Толбухинцы, набычившись, с суровыми лицами приподнялись с лавок. Готовые расправиться с обидчиком их сотоварища, они стеной двинулись к рекрутам. Дорогу им неожиданно преградили флотские.

– А вам, братушки флотские, чаво надоть? – возмутился Глотов, появившись в первых рядах пехоты. – Дело-то, чай, не вашенское… Ежли имеете чаво сказать, столкуйте, а посля обсудим.

– Отставить!.. – вдруг прозвучала команда поручика Минского. Он протиснулся между матросов и встал перед капралом:

– Ты у них голова?

– Ча-во? – хмурясь, переспросил Глотов.

– Ничаво. Ты у них за главного?

– Ну я, – дерзко и высокомерно ответил Глотов.

– Усмири своих! – приказал Минский.

– Хм… Ты мне не указ, поручик… – ответил грубо капрал. – Уйди с дороги. Подобру прошу.

– Да что мы с ними возимся! – подстрекал кто-то из пехоты сзади.

– Проучить их надоть! – кричали другие.

– Капрал, не дури. Баловства всякого я не допущу, – поручик стоял на своем. – Усмири своих быков.

– А то чаво? – начал открыто задираться Глотов.

– Кабы нам самим не пришлось усмирять их, – твердо заявил поручик.

– Ох, флотские, зря вы встали на пути нашенском! – взорвался громогласный Тарасюк.

– Он прав, в пору проучить вас… – не отрывая раздраженного взгляда от поручика, грозно заявил Глотов и тут же дал отмашку: – Мордуй флотских!

С криками «Бей флотских!» и возгласами брани солдаты бросились на матросов.

Гордей Тарасюк первым бросился в драку. Он был силен и отчаян. Двумя ударами сбил с ног матросов Андрея Калугина и Федора Бессонова. Но вскоре его остановил крепкого телосложения матрос Ягур Бадмаев, неожиданно возникший прямо перед ним. Сперва он ударил громилу головой в лицо, затем сильный удар ногой пришелся ему прямо в грудь. Тарасюк повалился на своих, но те его удержали. Кого-то из активных задир Никита Жарый схватил за грудки, приподнял и бросил в группу солдат, которые кучно свалились на пол. Еще двух солдат Баймакова и Елизарьева сбили с ног подоспевшие бомбардиры Ходанков и Головков. Главный же задира Семен Глотов пытался было ударить рукой поручика Минского, но тот лихо увернулся, ловким движением со спины набросил на шею капрала морской ремень и двумя руками затянул его сзади.

– Стоя-ять! – гаркнул поручик, удерживая крепко Глотова. – Стоять, сказано!

Драка прекратилась. Все замерли. За спиной Минского плотно плечом к плечу, монолитом стояли матросы, демонстрируя готовность вместе биться за честь флота. К ним примкнули рекруты. Некоторые из них были напуганы, но все же стояли рядом, не отступали. Возникла пауза.

– Ну… своротить ему шею… али на потом оставить… для шведа? – грозно произнес Минский, медленно окидывая суровым взглядом солдат-толбухинцев.

Затишье продолжалась. В это время очнулся Назар Пташев, встал и огляделся по сторонам. Увидев положение, в котором оказался его приятель Глотов, он тут же, недолго думая, из-за пояса достал нож. Злобно нахмурив брови, не спеша, пряча нож за спиной, двинулся между солдат в сторону поручика.

– Эй, флотские, кончай бучу!.. – вдруг, широко улыбаясь, выкрикнул Тарасюк. – Мы ж пошутить хотели, так сказать, сознакомиться.

– Флотские, чай, шуток-то не понимают, – вторили другие солдаты.

Пташев с ножом, не привлекая к себе внимания, продолжал двигаться.

– Поручик, – через силу от удушья прохрипел Глотов, – то ить взаправду шутка была. Отпусти.

Приблизившись к Минскому, Пташев еще крепче сжал нож в руке и… с боковой стороны вдруг бросился на поручика. Но тут его перехватил Дубасов. Мощным ударом кулака по голове он сбил солдата с ног. Тот с грохотом распластался на полу и замер в беспамятстве. Окружающие ахнули от неожиданности. Дубасов поднял с пола нож, ухмыльнулся, засунул его себе в подсумок. Подняв глаза, Автомон встретился взглядом с Минским. Поручик в знак благодарности кивнул ему головой.

– Два раза за день – энто уж лишка, – прокомментировал Акимыч, вновь проверяя состояние Пташева, коснувшись его шеи пальцами.

– Шутки шутим? Хм… – грозно спросил Минский. После чего на ухо Глотову вполголоса сказал: – Слушай меня, шутник, и своим накажи. Ежели подобное впредь учинится, слово моряка, скормлю вас рыбам к чертовой матери. Море-то нынче рядом.

В это время солдаты подняли бессознательное тело Пташева и унесли его на свою половину барака. Минский оттолкнул от себя главного задиру.

– Ишо б трошки, и удушил бы, чертяка морской, – откашливаясь, с трудом выговорил Глотов. – Добре, господа флотские, почитай, сознакомились… Будь здрав, поручик! – После этих слов капрал поправил свой белокурый чуб, повернулся и неторопливо, пару раз оглянувшись, подался к своим.

– Семен Глотов… из донских казаков, капрал полка Толбухина. Всем хорош казак, да вот с дисциплиною не всегда в ладах, привык к степной вольности… стервец, – краткую характеристику дал Дубасов. – А с ним други его, однополчане. Люди-то они, вестимо, отчаянные и шведа воевать способны. В баталиях мы с ними пересекались.

– Поручик Минский… Яков, Азовский флот, – задрав голову, представился моряк спасителю, который был выше его на полголовы. – Премного благодарен, но думаю, мы справились бы сами.

– Не сумневаюсь, – степенно произнес здоровяк и следом представился: – Автомон Дубасов, из бомбардиров, Преображенский полк.

– А этот Глотов, что он так к флотским неравнодушен? – кивнув в сторону капрала, поинтересовался Минский.

– Семен?.. Сказывают, девка у него была, казачка, красавица неописуемая. Любил он ее шибко. Да морячок один увел ее. Вот с тех пор и не жалует он флотских. А средь наших, из Преображенского, тож флотские имеются. Вона Петруха Ходанков да Наум Головков – гребцы из морской команды государя. Дружки – не разлей вода… На нас, господин поручик, вы всегда можете положиться. Добро пожаловать в морской полк! – большое лицо Дубасова расплылось в улыбке.

Минский одобрительно кивнул, но от улыбки воздержался.

– А ты, однако ж, крепкий малый, – похвалил Жарый чернобрового матроса Бадмаева. – Не испужался здоровяка-то.

– Послужи-ка с мое… – добродушно ответил Ягур. – Ты сам-то, как я погляжу, тож не из хилых…

Жарый скромно улыбнулся.

– Кузнецы мы, с Поволжья, – влез в разговор Овечкин. – Энто Никита Жарый, а я Лешка… Лешка Овечкин.

– Кузнецы, говоришь? То-та я вижу – не из робкого десятка будете. Ягур Бадмаев, матрос Балтийского флоту, – с достоинством представился крепыш.

– Татарин? – поинтересовался Никита.

– Уйгур, – гордо ответил смельчак.

В этот момент Овечкин почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Он медленно обернулся. Из дальнего угла барака на него злобно глазел пришедший в себя Назар Пташев. Поймав взгляд рекрута, солдат указал на него указательным пальцем, после чего демонстративно угрожающе провел ребром ладони поперек своей шеи.