Текст книги "Морской солдат"

Часть пятая

Глава 1. Признание о даре с небес

Март 1706 года. Село Березники.

Мартовский день выдался пасмурным. Долгий холодный моросящий дождь, незаметно разбивая снег, нудно лил весь день. К вечеру наконец-то все стихло, запахло свежестью. Где-то вдали медленно исчезал солнечный диск. После серого, дождливого дня от заката все заиграло красками. Завершив дневную суету по хозяйству, Глафира Антиповна с дочерью Ульяной расположились на лавке у теплой печи. В полутемной комнате, освещенной неровным, неярким светом горящих березовых лучин, торчащих в светце, они пряли лен: на прялке скручивали в нить волокна и сматывали ее в клубки. Работа сопровождалась негромким совместным напеванием.

Неожиданно Ульяна почувствовала тошноту. Прикрыв рот ладонью, она кинулась в угол избы, где стояла деревянная лохань с помоями. Глафира Антиповна взволновано посмотрела на дочь. Ополоснув лицо водой из ушастого рукомойника и вытерев его висевшим тут же ручником, девушка повернулась к матери. В ее взгляде она увидела вопрос и беспокойство.

– Что с тобою?

Девушка молча опустила голову. Глафира Антиповна встала, неторопливо подошла к дочери и нежно взяла ее за плечи.

– Прости, маменька… – произнесла Ульяна, не поднимая глаз.

– Ты беременна? – неожиданно спросила ее мать.

Девушка лишь виновато кивнула в ответ.

– Сколь уже?..

– Осемь недель как, – продолжая чувствовать неловкость, откликнулась девушка.

– Никита? – поинтересовалась Глафира Антиповна.

Девушка вновь кивнула головой.

Женщина нежно прижала к себе дочь.

– Что же ты ранее молчала?

– Боялась, – пожимала плечами девушка.

– Аль ни мать я тебе, что ли?.. Никиту-то своего любишь ли?

Девушка подняла голову и со слезами в глазах звонко ответила:

– Больше жизни, маменька.

Женщины стояли молча, нежно, по-родственному обнявшись.

– Маменька, что теперича будет? Перед людями стыд-то какой, – переживала Ульяна.

– А чего нам стыдиться? – решительно ответила Глафира Антиповна. – Чай, не украли чего. Что есть, то есть. Вот родишь ребеночка, а там и Никита воротится. И свадьбу мы сыграем звонкую да на всю округу… И заживем мы тогда дружно и счастливо… Хорошо, ежели мальчонка будет.

– А ну как девчушка родится?

– По мне так все одно. Дитя твое приму любое. И любить его буду, и нянчиться – не меньше твоего.

Ульяна улыбнулась, облегченно выдохнула и еще крепче прижалась к матери.

Глава 2. Морская прогулка

Май 1706 года. Финский залив.

Утро было солнечным. Дул тихий, ласковый ветерок. Лишь голоса чаек в отдалении нарушали полную тишину. По заливу двигалась трехмачтовая парусная четырнадцатипушечная шнява «Мункер», над которой развивался царский штандарт, где на желтом фоне был изображен черный двуглавый орел, держащий в клювах и когтях карты четырех морей – Белого, Каспийского, Азовского и Балтийского.

На верхней палубе шнявы стоял царь Петр, рассматривая в зрительную трубу русские суда, движущиеся следом за «Мункером». Не спеша он переводил свой телескопический взгляд с брандера на фрегат, с фрегата на бригантину и так далее. В поле его зрения попал вице-адмирал Крюйс, который, находясь на командном мостике флагманского тридцатидвухпушечного фрегата «Олифант», давал какие-то указания морским офицерам. На верхней палубе бригантины, которая шла за «Мункером», виднелась одутловатая фигура графа Головина, озиравшегося по сторонам.

Опустив трубу, царь обернулся и задержал взгляд на молодом светловолосом, огромного роста моряке, косая сажень в плечах, который лихо командовал шнявой «Мункер».

– Наум Акимов сын Синявин! – окликнул его Петр.

– Я, господин капитан-командор! – отозвался моряк, вытянувшись во фрунт.

– Подойди-ка, – приглядываясь, позвал Петр. – Что-то ты, братец, худо выглядишь. Аль никак хвораешь?

– Виноват, господин капитан-командор! – ответил улыбаясь Синявин, испытывая некую неловкость. – Давеча чин обмывал – боцманмата.

– Хм… И как долго?

– Две недели как, – ответил Наум и опустил виновато голову.

– Ну, братец, и силен ты на пиршества. – Затем, вскинув взгляд на паруса «Мункера», Петр поинтересовался о судне: – Ну как шнява, господин боцманмат? Каков ход?

– Корабль добрый, против ветра лихо лавирует. Низкий поклон мастерам, чьих рук дело сие. Також и тебе, господин капитан-командор, купно с ними, как сообщнику трудов сих.

– Мне-то что… Корабельному мастеру земли архангельской Ивану Немцову поклон да благодарность. Генеральная в том заслуга его… Наум, вот гляжу я на тебя и думаю, – царь сменил тему, – в ратных делах ты хорош, во флотской службе преуспеваешь. Братцев своих Ивана да Ульяна обскакал в познаниях морских, хотя в отличие от них в Голландии морскому делу не обучался… Самоучка?

Боцманмат немного помедлил с ответом, затем, устремив взгляд куда-то вдаль морских просторов, ответил:

– Выйти под парусами в море да соленого ветра хлебнуть – сего душа морская просит, господин капитан-командор.

Взгляд Синявина напрягся. В ту же сторону посмотрел и царь. На горизонте замаячили шведские корабли.

– Погоди-ка, – царь вынул из кармана свою зрительную трубу.

– Немногим более дюжины, господин капитан-командор, – поспешил доложить боцманмат.

Разглядывая через оптику шведскую эскадру, Петр с досадой произнес:

– Нынче с Карлом тягаться на море – верная погибель… Но ничего, – опустил зрительную трубу, нахмурил брови, – год-другой, и тогда поглядим кто кого…

– Поворачивают… Кажись, уходят, – глядя в сторону неприятеля через подзорную трубу, сказал Синявин.

– Еще бы… – усмехнувшись, повеселел Петр. – По зубам прошедшим летом получили. Знать, к Котлину более не сунутся. Благослови, Боже, сие лето, яко прошедшее.

После недлительной прогулки корабли русской эскадры бросили якоря на Котлинском рейде, под прикрытие береговых батарей.

Глава 3. Граф Федор Головин

– Господин капитан-командор, дозвольте? – обратился к царю вахтенный офицер.

– Говори.

– Прибыл генерал-фельдмаршал Головин.

– Добро. Проводи фельдмаршала в кают-компанию, – ответил офицеру Петр.

В кают-компанию шнявы «Мункер» вошел граф Федор Головин, начальник Воинского морского, Посольского и Ямского приказов, глава Оружейной, Золотой и Серебряной палат, управляющий Монетным двором, наместник сибирский. Тяжело дыша, сходу пытался рапортовать:

– Дозволь, Петр Алексеич?.. Русская эскадра… под командованием…

– Федор Алексеич, – оборвал его Петр, – отдышись сперва. – И махнул рукой на кресло у стола.

Граф, стянув головной убор, не спеша грузно уселся в кресло. По его круглому, красному лицу с вислыми усами катился пот.

– Ну что, господин фельдмаршал, небось, впервые обозреваешь свои акватории на Балтике? – приветливо спросил Петр.

– Правда твоя, Петр Алексеич, впервые.

– А церемонией в твою честь на венецианский манер остался доволен?

– Доволен, государь. Чудная церемония.

– «Мункер» сей, а?.. Эким быстроходным оказался, – похвалил сам себя Петр.

– Едва поспевал за тобою, Петр Алексеич.

– Ладно. Отдышался? Докладывай свой рапорт.

Головин повернул голову в сторону выхода из каюты и негромко крикнул:

– Крылов!

В кают-компанию вошел молодой поручик – денщик генерала. Сняв треуголку и спрятав ее под мышку слева, он протянул генералу рукописный свиток. Взяв его, Головин кивнул:

– Ступай.

Офицер удалился. Граф протянул рапорт царю. Петр развернул исписанный лист и сосредоточенно начал его читать.

– Более двух десятков вымпелов… Молодец, Федор Алексеич! – похвалил царь Головина. – Флот добрый мы строим. Корабли сии нам как воздух надобны. Но не время сим радоваться. Сила морская у нас покуда малая, супротив шведа на открытой воде выступать. Надобно еще корабли строить большие, быстрые, пушки лить дальнобойные, много пушек да людей выучивать воевать верно… (Головин согласительно кивал головой.) Господин фельдмаршал, а что ведомо о полке морском, именем твоим названным?

Головин напрягся и как-то неуверенно ответил:

– Все ладно, Петр Алексеич.

– Федор Матвеич, ты сим «ладно» ответ-то не смазывай, – не отставал царь, уставившись пытливым взором.

– Помилуй, Петр Алексеич, столь приказов под моим началом. Нет ни времени, ни сил ведать обо всем в достатке.

– Но флот-то под твоим началом?.. А сие значит, что тебе как высшему правителю надлежит ведать обо всем и вся.

– О полке морском все ведает Корнелий Иванович, надежа моя. Он человек сведущий, опыт флотский имеющий, сделает все прилежно.

– Уж он-то приложит усердие, – согласился Петр, – за ним дело не станет. – И, немного нахмурив брови, добавил: – Но гляди, фельдмаршал, ежели что не так, не погляжу на чины высокие, спрошу и с Крюйса… и с тебя наипаче.

С выражением неловкости на лице, пытаясь сохранять внешнее спокойствие, граф дипломатично произнес:

– Древнеримский философ и политик Цицерон сказывал: «Кто всею душою, с ревностью и искусством исполняет свою должность, лишь тот способен к делам великим и чрезвычайным».

– Федор Алексеич, ведомо мне, что ты муж острого ума, но философия твоя нынче мне недосуг, – отмахнулся Петр. – Давеча просил я тебя прислать мне расписание чинов европейских соседей наших.

– Ой, Петр Алексеич, прости Христа ради, совсем запамятовал, – запричитал Головин. – Крылов!

В кают-компании вновь появился денщик генерала.

– Голубчик, принеси-ка связку книг с чинами, для государя доставленных.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, – отчеканил офицер и покинул каюту.

Уже через несколько минут по палубе «Мункера» спешил матрос с перевязанной кипой книг, держа их под мышкой.

– Французский… прусский… шведский… датский… – Петр бегло пролистывал страницы одной книги за другой. – Изрядно! Изучим расписание их чинов… Что доброе – позаимствуем… а там, глядишь, и свою табель сочиним. – Царь вдруг заметил, как фельдмаршал, сидящий за столом, побледнел.

– Федор Алексеич, тебе худо? – забеспокоился он.

Головин, закрыв глаза и опустив голову, стал медленно сползать с кресла на палубу.

– Федор Алексеич!.. Лекаря сюда! – крикнул царь, подхватив графа под руку.

– Лекаря в кают-компанию! – крикнул денщик Крылов, заскочил в каюту и подхватил графа с другой стороны.

Поручик вместе с царем усадили графа глубоко в кресло.

– У него сильный жар, – первое, что произнес лекарь, появившись в кают-компании через минуту.

– Сделай все исправно! – строго зыркнув на лекаря, сказал Петр.

* * *

Солнце медленно садилось за горизонт. Закат на Финском заливе в это время года особенно хорош – больше красок, накрывающих своей неописуемой красотой огромное открытое пространство. И цвета глубже и насыщеннее, чем обычно. Корабли тихо покачивались на широких волнах, залитых солнечными лучами. Постепенно темнело. На корме и баке уже зажглись фонари. Полную вечернюю тишину нарушал легкий майский ветер, едва шелестя в такелаже.

Граф Головин очнулся. Медленно открыв глаза, он увидел перед собой взволнованное лицо царя Петра.

– Ну как ты, Федор Алексеич? – с беспокойством спросил царь. – Тебя что, на воде укачало, али воздуха морского надышался? – с юмором добавил он.

– Прости, Петр Алексеич, – с трудом вымолвил граф.

– М-м-м… да, то моя вина. Взвалил я на тебя ношу неподъемную: Посольский приказ, иные заботы, да еще флот в придачу.

– Петр Алексеич, – Головин тяжело вздохнул, – ничего, я управлюсь, лишь дух переведу.

– Федор Алексеич, дорогой ты мой человек… Знаю, обещал ты батюшке моему Алексею Михайловичу хранить меня как зеницу ока. Помню, как при Хованщине[27]27
  Хованщина – бунт московских стрельцов в 1682 году, приведший к власти родную сестру Петра I Софью Алексеевну.


[Закрыть] меня десятилетнего прятал ты в Троицком монастыре… И тебе низкий поклон за то и великая благодарность моя… Да мне бы еще пару годков, и отпустил бы я тебя на отдых заслуженный.

– Сего дня… будучи на палубе бригантины, взирал я гордости ради на флот наш русский, – почувствовав себя лучше, заговорил Головин. – Да, он мал покуда, он как младенец. Но усердием твоим, Петр Алексеич, да трудом люда русского не далек тот день, когда станет он воистину великим флотом русским. Ты затеял великое дело, Петр Алексеич, тебе бы нынче подмогнуть надобно. Да видишь, здоровье-то… оно не прибавляется.

– Не печалься, друг мой, чай, и с этим сладим… – Лицо Петра стало серьезным: – Ты это, Федор Алексеич, опосля переговоров своих в Пруссии путь держи на Киев. Я там ждать тебя буду для некоторых совещаний. Опасаюсь, что вскорости брат мой Карл двинет войска свои на Украину. На поляков и саксонцев после конфузии при Фрауштадте надежи нет. Шведа бить сами будем. Так что, как управишься, тотчас ко мне.

– Добро, Петр Алексеич.

– А нынче, Федор Алексеич, оставайся-ка тут, на «Мункерке», отлежись. Я обо всем распоряжусь.

– Премного благодарствую, Петр Алексеич, токмо вот дела обождать не могут.

– Подождут, – уверенно заявил Петр.

Глава 4. Споры о боевом учении

За окнами кают-компании «Мункера» стояла непроглядная тьма. Уныло мерцали корабельные фонари. В обществе царя Петра, с курительной трубкой в зубах, и генерал-фельдмаршала Головина морские офицеры, потягивая венгерское вино, обсуждали методы боевого обучения морских солдат. Между ними завязался нешуточный спор.

– Старая дедовская система боя никуда не годится, – говорил один из них. – Надоть приложить немалую дюжину сил, чтоб обучиться бить шведа.

– Господа, верным будет употребить прусский метод армейской подготовки: обучать солдат различным видам стрельбы, – предложил свою точку зрения другой.

– Я думаю иначе, – начал третий офицер. – Обучение дулжно исходить из верного сочетания огня и удара. А что до солдат морских, то имею убеждение, что их особливо надобно обучать прицельной стрельбе да штыковым ударам.

– Окромя сего, без умения владеть шпагой и ножом им не обойтись, – уверенно добавил Синявин, – абордажникам нашим.

– Одна беда, господа офицеры, в России маловато мастеров в рапирной науке, кто бы искусно владел шпагой, – с досадой обмолвился граф Головин.

– Что верно, то верно, – согласились офицеры.

– В абордажном бою без драки не обойтись, – продолжил Синявин. – А посему… умение драться и решает зачастую, кому достанется виктория.

Пуская клубы дыма, царь Петр внимательно выслушал мнения офицеров, после чего сказал:

– Добро… будут вам мастера. Думаю, средь шведов, взятых в полон, найдутся виртуозы в рапирной науке. Дам указание Крюйсу. Мастеров сих для полка морского он сыщет. Да, швед силен в сей науке… но у него же его побеждать мы и обучимся.

Закончив обсуждение темы по боевому обучению, немного расслабившись употреблением красного сухого вина, офицеры стали обмениваться забавными случаями из своей жизни на флоте. Кают-компания скоро наполнилась смехом, иногда переходящим в дикий хохот.

А Наум Синявин взял перо, пододвинул себе поближе чернило и, открыв бесшумно некий журнал, сделал там несколько записей. Это заметил царь Петр. Закончив писать, унтер-офицер закрыл журнал и, не нарушая веселого настроя присутствующих, тихо вышел из кают-компании. Поднявшись на палубу полуюта, он осмотрелся и, вдохнув полной грудью вечерний морской воздух, вполголоса произнес:

– Бла-го-дать.

– Письмо девке какой писал? – неожиданно послышался голос за спиной.

Боцманмат вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял царь.

– Никак нет, господин капитан-командор. Сие журнал личный, второй год как веду, – ответил Синявин. – Пишу о нас, о флоте русском.

Глядя на унтер-офицера, Петр взял паузу, задумался, затем похвально произнес:

– Молодец, Наум! Пиши. Пущай потомки ведают, как жили мы, как флот строили.

Подойдя к борту, он медленно окинул взглядом рядом стоящие при лунном свете шнявы и бригантины, повернулся, поднял голову и пробежался глазами по «Мункеру».

– Шнява сия и взаправду хороша… – сказал и тут же, перейдя на серьезный лад, посмотрел на Синявина: – Наум, поручение к тебе имеется… (Синявин в миг собрался и был весь во внимании.) Моряк ты лихой, знаю. А по сему опыт твой флотский сгодится нынче в ином деле, новом. Там (кивнул в сторону кают-компании) говорили про полк морской. Так вот, оставляй «Мункерку» и давай-ка туда. Опытных людей флотских там, в полку морском, ох, как не хватает.

– Господин капитан-командор, куда твоя воля будет, – не колеблясь принял государево решение Синявин. – Одно прошение – от флота не отлучай. Я же на флоте по принадлежности.

– По принадлежности?.. Быть тебе адмиралом, господин боцманмат, – с искоркой в глазах сказал Петр, похлопал его по плечу и направился обратно в кают-компанию.

Синявин усмехнулся про себя и задумался о сказанном царем.

Ночь прошла юго-восточнее острова Котлин, у Поповой мызы.

Часть шестая

Глава 1. Пополнение корабельной команды

Санкт-Петербург.

По Петербургской стороне, через общегородскую площадь, в сторону стоянки кораблей парусного флота Балтики, под звуки маршевого ритма, который выбивали ротные барабанщики, в линию шли морские солдаты во главе с капитаном Бахтеяровым. Рота корабельных солдат (у всех, как на подбор, усы и слегка припудренные мукой длинные волосы до плеч), с ружьями-фузеями за спиной, в четыре шеренги, подобно монолиту, чеканила шаг.

– Ать-два! Ать-два! Ать-два! – командовал Бахтеяров. – Молодцы!

Суконный двубортный «немецкий» кафтан зеленого цвета до колен, с боковыми карманами, с широкими красными обшлагами, черный галстук, серый суконный бострог, короткие темного цвета штаны, шерстяные вязаные красные чулки, низкие кожаные тупоносые черные башмаки с медной пряжкой, а также кожаная черная гренадерская сума, подвешенная к кожаной белого цвета перевязи на левом плече, и одиноко висевший на поясе фузейный багинет. Мундиры унтер-офицеров отличались галунной обшивкой на обшлагах. Офицеров же, кроме названного, отличал шелковый шарф, вывязанный из белых, синих, красных нитей, с такого же цвета кистями и металлическими шнурами. Издали, при отражении майского солнца в металлических пластинах круглых низких головных уборов, называемых гренадерками, казалось, будто лица морских солдат в ореоле волос, а сами они стали на порядок выше.

– Ну что, братцы, а имеются ли средь нас запевалы? – громко поинтересовался Бахтеяров. – Не гоже флотским гренадерам без песни берег топтать.

– Дозвольте, ваше благородие? – откликнулся Минский.

Бахтеяров рукой дал барабанщикам сигнал «Отбой!». Они умолкли.

– Давай, поручик!

Громким и звонким голосом под ногу запел младший офицер, задорно поглядывая на солдат, марширующих в строю рядом.

 
Вот корабль, наш господин,
Он с командой не один.
Вот ка-а-лина, вот ма-а-лина!
 

Далее песню подхватили морские гребцы Головков и Ходанков:

 
Господин наш капитан
Позволяет гулять нам.
Вот ка-а-лина, вот ма-а-лина!
Офицеры молодцы,
Как родные нам отцы.
 

Гренадеры взбодрились, повеселели и, поглядывая друг на друга, вскоре все дружно подхватили припев песни своего младшего командира:

Вот ка-а-лина, вот ма-а-лина!

Майский ветерок разносил по набережной и дальше, над русскими кораблями и знаменами, простые строки душевной матросской песни.

 
Унтера все молодцы,
Скажем просто, удальцы.
Вот ка-а-лина, вот ма-а-лина!
Они в дудку засвистали,
Мы наверх все побежали.
Вот ка-а-лина, вот ма-а-лина!
Мы наверх все побежали,
Только трапы затрещали.
Вот ка-а-лина, вот ма-а-лина!
 

Морские солдаты двигались вдоль набережной. Постепенно звон их голосов заметно поубавился. Любопытство и неподдельный интерес брали свое. Что флотские, что сухопутные солдаты и уж тем более рекруты, каждый с восторгом пытался охватить взглядом все, что было вокруг: большие и малые военные корабли на якорях, гордо стоящие мачты, суетливые матросы на палубах, широкий, окутанный романтикой залив.

Приблизившись к трехмачтовому кораблю с крутым носом, украшенным фигурой морской девы, капитан Бахтеяров скомандовал:

– Рота-а-а!.. На месте-е, стой! Ать-два! Нале-ево!.. Равня-йсь!.. Смиррно-о! Во-о-льно!

По крутым сходням Бахтеяров уверенно поднялся на борт фрегата, отдал честь Андреевскому флагу.

В это время на берегу поручик Минский давал последние наставления гренадерам:

– Внимание всем! Как говорено вам было ранее – при подъеме на корабль али спуске с него надлежит поднимать голову в сторону флага и отдавать ему честь… Уяснили?

– Так точно, ваше благородие, уяснили! – шумели солдаты.

– Глядите у меня. Не осрамите.

Окидывая взглядом фрегат, Лешка Овечкин с восторгом произнес:

– Красиво!.. Вот токмо боязно мне чего-то, Никита, от красоты ентой. – Он неожиданно вздрогнул, на мгновенье зажмурился. Затем, медленно приоткрыв глаза, как-то с грустью добавил: – Неужто тута все и кончится?

– Не боись, Лешка, сладимся, – бодро ответил довольный Никита. – Ибо тута и есть начало жизни новой.