Текст книги "Морской солдат"

Глава 2. Во благо единого организма

По снегу, между февральских сугробов, торопливо двигались адмиральские сани. От мороза укутавшись в шубу и меха, вице-адмирал Крюйс направлялся к флотским баракам, где временно был размещен полк морских солдат.

Добравшись до места, сани командующего флота Балтики остановились. Крюйс, несмотря на свою крупную фигуру, бодро сполз с саней. Его встретил офицер в чине майора. Он почтительно вытянулся, готовясь по форме дать доклад. Отмахнувшись от формальностей, адмирал бесцеремонно сразу же двинулся к шеренгам морских солдат первого морского полка, которые, несмотря на стойкий мороз, стояли неподвижно.

– Никита, глянь… Кто это? – вполголоса поинтересовался Овечкин, находившийся во второй шеренге.

– Видать, важный чин какой, – приглядываясь, ответил Жарый.

– Вице-адмирал Крюйс пожаловал, – пояснил Бадмаев, стоящий за спиной Никиты.

– Крюйс? Иноземец, что ль? – уточнил Никита.

– Сказывают, скандинавец, – ответил Ягур.

– Разговорчики в строю! – повернувшись вполоборота, строго пресек поручик Минский.

Перед взором Крюйса солдаты морского полка предстали в самой разнообразной форме: преображенцы были в зеленых двубортных кафтанах с широкими красными обшлагами, семеновцы – в кафтанах синего цвета, флотские – в однобортных тиковых куртках-бострогах из грубошерстной ткани серого цвета, кто-то из армейской пехоты был в красных кафтанах с синими обшлагами. Епанча у солдат встречалась то синего, то зеленого цвета. Разнообразие присутствовало и в головных уборах: одни были в черных вяленых треуголках, другие – в обычных широкополых шляпах, третьи – в суконных колпаках-гренадерках. Обувь морских солдат, представленных взору вице-адмирала, также не была однообразной: одни были в сапогах, другие – в башмаках, третьи – и вовсе не понять в чем. Рекрутское же пополнение, что мерзло в последних шеренгах, все еще было в крестьянских одежах.

– Живописный вид! – произнес первую фразу командующий флотом Балтики, окинув недовольным взглядом шеренги солдат.

Неторопливо проходя вдоль строя, адмирал иногда останавливался, внимательно вглядываясь в лица новоиспеченных морских солдат не только первой шеренги, но и последующих. Видя лица восточной или азиатской внешности, Крюйс морщился, но, ничего не говоря, двигался дальше.

– Никита, он, чай, ищет кого? – тихо спросил Лешка.

– Непохоже, – также тихо ответил Никита.

– Жарый, Овечкин! – повторно одернул их Минский и, бросив суровый взгляд, пригрозил кулаком.

Закончив обход, адмирал Крюйс проследовал в офицерскую избу. Офицеры полка пошли за ним. Солдаты удивленно переглянулись, смутно догадываясь о причине визита вице-адмирала.

– Господа офицеры, хочу напомнить вам, нынче мы учиняем первый единый полк морских солдат, – начал адмирал, войдя в избу и расположившись на лавке за большим столом. – Перед Отечеством и наперво перед государем мы с вами купно ответствуем за то, кого набрали в сей полк и каким ему быть. Солдатам полка морского дулжно отличаться «чистым лицом», социальной и национальной однородностью, а также православным вероисповеданием, что придаст полку характер единого организма. А сие есть верный путь к поддержанию высокого морального духа морских солдат. Так что, господа офицеры, солдат неславянского вида из полка извольте убрать!

Офицеры с удивлением переглянулись.

– Ваше превосходительство, дозвольте? – Бахтеяров обратился к адмиралу. – Среди солдат неславянского вида, как вы изволили выразиться, есть добрые воины: и турок они били, и на шведа хаживали.

– Не беспокойся, капитан, сие добро не пропадет, такие нам тож пригодны, – однозначно ответил Крюйс.

– И куда их теперича, ваше превосходительство?

Адмирал посмотрел сурово на офицера и категорично заявил:

– Капитан, то не твоя забота… Нынче людей не хватает на новые корабли. Вот туда их и пошлем. Еще вопросы?..

– Ваше превосходительство, – продолжал Бахтеяров, – осмелюсь предложить регламентировать мундирное строение. Негоже морским солдатам русским выглядеть, как…

– А то я не вижу! – прервав офицера, сорвался Крюйс. – Идет война, капитан, денег на оружие не хватает, а ты мне про мундирное строение… – После чего, посопев немного и порядком сбавив тон, добавил: – Ладно, об сем я доложу государю, а засим будет видно. Утром жду рапорт об исполнении, – завершил вице-адмирал. Прощаясь, он махнул небрежно рукой и торопливо, в сопровождении майора, покинул офицерскую избу.

Глава 3. Чистка полка

Во флотском бараке раздался взрывной, дикий смех морских солдат, которые кучно сидели вокруг своего однополчанина Семака Акимыча Калидко, веселившего их своими байками. Его жесты, мимика дополняли рассказы. Мало было слушать – его надо было видеть.

– Как-то просыпается полковник с похмелья, – начал очередную байку Семак, – глядит, а его денщик мундир ему чистит. Вспомнил офицер, как давеча в гостях перепил лишнего, ну и того… – рассказчик изобразил двумя пальцами рвотный рефлекс офицера, – стошнило его на себя. Ох, стыд взял полковника. Вот он денщику и говорит:

– Слышь, Гришка.

– Да, ваше высокоблагородие.

– Тебе, чай, ведомо, где давеча был я?

– Ведомо, ваше высокоблагородие.

– Хм… Все было чин по чину, покуда тот поручик, тьфу… не нажрался как свинья, ну и давай на меня… Экий мундир испоганил… Ну я его под арест на трое суток.

– Мало, ваше высокоблагородие, – неожиданно сказал денщик.

– Эт почему еще? – удивился полковник.

– Так он вам еще и того… в штаны нагадил.

Все опять повалились со смеху. В это время Овечкин обратил внимание на Бадмаева, который без особого веселья, молча, в стороне ото всех собирал свои пожитки.

– Ягур, а ты куды собрался? – поинтересовался Овечкин, подойдя к сослуживцу.

– Покидаю я вас, друг мой, – с досадой ответил бывалый матрос.

– Что так? – подхватил вопрос появившийся рядом Жарый.

– Я ж не славянского роду, однако… Не дулжно мне быть в полку морском, – досадовал Ягур, пожимая плечами. – Да я такой не один. Вона сколь нас списанных-то.

Овечкин и Жарый посмотрели в указанную Бадмаевым сторону. Пара десятков смуглолицых солдат, матросов неславянской внешности с вещами выходили из барака и строились на плацу.

– Как же так? – удивился Овечкин.

– Однако высоким чинам там виднее, – грустно улыбаясь, ответил Бадмаев.

– И куды теперича? – поинтересовался Жарый.

– Вроде как в матросы возвернут, ко флоту… Что ж, послужим государю русскому там… Прощевайте, кузнецы!

Прощаясь, солдаты по-дружески обнялись.

Глава 4. Она ждет его и дождется

Февраль 1706 года.

Село Березники.

Глафира Антиповна, одетая в полушубок и теплый шерстяной платок, закрывавший часть лица, чинила калитку в воротах своего двора. Что-то не совсем ладно получалось. Ворчала по-женски. Мимо проходила Евдокия.

– Бог в помощь, Глафира! – заискивающе поздоровалась сваха.

– А, Евдокия! Во славу Божию! – ответила женщина.

– Как поживаешь, Глафира? Как Ульяна?

– Живем помаленьку, – неохотно ответила Глафира, продолжая работу.

– Чай, не женское то дело, калитку чинить…

– Не женское, а чинить-то надоть, вона совсем перекосилась. Эти ворота с калиткой еще муженек мой покойный ставил. Уж сколь годков-то минуло, – проговорила Глафира вздыхая.

– Тяжко без мужицкого плеча-то?

– Тяжко, Евдокия, тяжко. Самой-то, небось, тож не в радость-то одной?

Евдокия замялась с ответом.

– Ты дочери-то такую ж судьбу уготовила?

– Об чем ты? – Глафира повернулась к Евдокии.

– А то ты не знаешь, об чем энто я? Нам-то с тобою уж ладно, жизнь малость поглядели. А девку-то молодую пошто в одиночестве держишь?

– Евдокия, ты опять за свое? Вижу, куда клонишь. Не надобен Ульяне твой Матвей, ежели ты об нем. Она Никиту своего ждет… и всяко его дождется.

– Стать солдаткой?.. Такого ты желаешь своей единственной дочери? Глафира, ты сдурела совсем. Никак хочешь погубить ее. Солдатка, она кто? Ни вдова, ни мужняя жена. Да и дождется ли она солдата своего? Времена нынче непростые, так худо доселе не было. Сказывают, война энта долгая будет. А ну как Никитку вашего свеи убьют?

– Типун тебя, Евдокия, эко тебя понесло, – не выдержала Глафира. – Ступай куды шла. Недосуг мне с тобою лясы точить. – Женщина вернулась к своей работе.

– Я-то пойду. А ты все ж подумай, об чем сказано было, – в спину Глафире бросила Евдокия.

Глава 5. Силком брать боязно

– Матвей, полно тебе убиваться-то, ну не люб ты ей, – успокаивал сына Иван Савельевич. – Чай, Ульяна-то, не единственная девка на селе.

– Матвеюшка, ежели в нашем селе никого не хошь, в соседских селах девчат видимо-невидимо, – убалтывала Евдокия. – Ты лишь скажи, в невесты тебе любую сосватаю.

– Ага, любую… Ты что ж, старуха, издеваться удумала? – гневался Матвей. – Аль батогами не били раннее? Сие мы скоро поправим… Сосватает она.

– Матвей!.. – почувствовав перегиб, возмутился барин. – Евдокию не тронь… Родня как-никак… Хоть и дальняя… Ежели Ульяна тебе так уж лба… силком ее бери. А там уж – стерпится, слюбится.

Матвей стоял у окна, наблюдая за работой дворни, которая копошилась у сеновала. После отцовских слов «брать силком» задумался.

– Иван Савельич… – заохала Евдокия, замахала руками. – побойся Бога. Как же так можно, силком брать? Грех то великий.

– Молчи, старуха, – грубо одернул ее Матвей. – Прочь пошла… родня дальняя.

– Грех то, – повторила обеспокоенно женщина. – Батюшка, свет мой Иван Савельич, силком никак нельзя.

– Ступай, Евдокия, ступай, – махнул рукой барин.

– Да как же так? Грех то, грех, – негодуя, бормотала женщина, покидая господский дом.

– Прав ты, батюшка, силком ее брать надоть… – И тут вдруг Матвей нервно ударил кулаком по стене, прикусив нижнюю губу: – Но боязно мне…

– Чего?.. – ухмыльнулся Привольский-старший. – Уж не кузнеца ли ты испужался?

– Да, отец, его!.. – вытаращив глаза, признался барич, нервно почесывая шею. – Ежели он воротится, кто его остановит?.. Ты?.. – Затем отвел глаза в сторону и скуля добавил: – Тогда мне верная погибель.

– Тьфу на тебя, – с досадой махнул рукой барин. – Права была Евдокия, ищи себе иную невесту. А Ульяну забудь. И слышать о ней я более не желаю.

– Но, отец…

– Отцовское слово сказано… и сыном услышано, – поставил точку барин.

Глава 6. Военная присяга

Санкт-Петербург.

В дверь офицерской избы, где зимовал капитан Бахтеяров, громко постучали. Ротный откликнулся. Низко наклонив голову и переступив порог, в избу вошел Автомон Дубасов.

– Звали, ваше благородие?

– Звал… – Ротный встал из-за большого стола, подошел к бомбардиру и протянул ему свиток. – Сие письмо от вице-адмирала Крюйса. С ним, Автомон, поедешь в Нарву к царю. Туда он вскорости прибудет.

Бомбардир взял свиток, понимающе кивнул и лишь спросил:

– Когда отправляться, господин капитан?

– Завтра поутру… – кратко ответил ротный. – Путь туда неблизкий… Похоже Пасху отпразднуешь там же… с государем. (Дубасов лишь улыбнулся.) Надеюсь, он тебя отпустит к нам обратно.

– То лишь государю ведомо, ваше благородие, да господу Богу, – ответил Дубасов.

– Ладно… Собирайся, – сказал Бахтеяров.

* * *

Накануне дня принятия военной присяги новоприбывшим в морской полк наконец-то было выдано казенное форменное платье: черная шляпа, двубортный темно-зеленый кафтан, плащ-епанча, красный камзол со штанами, черный галстук, башмаки, чулки, исподние рубахи. Все это означало начало новой жизни, навсегда отделявшее рекрутов от жизни прежней.

– Никита, как я тебе? Похож я на грозного русского солдата? – браво раскачивая плечами, Лешка Овечкин щеголял в новом военном обличии.

Глядя на друга, Никита лишь рассмеялся:

– Кольчужка-то великовата будет, однако ж.

– Эт ни страшно, – поглаживая кафтан на груди, с довольной, во весь рот улыбкой, ответил Овечкин.

И тут же бросив взгляд на Жарого, закатился диким смехом. Его тут же поддержали хохотом другие рекруты, тыча пальцами на Никиту. Кафтан на широкой спине могучего рекрута с треском разошелся по швам. Он оглянулся. За его спиной все дружно ржали, держась за бока. Жарый с глупым выражением лица с досады лишь пожал плечами, после чего, глядя на веселые лица своих однополчан, расплылся в доброй улыбке.

* * *

На рассвете на расчищенном от снега небольшом плацу растянулись две батальонные строевые коробки полка морских солдат графа Федора Головина. В первых шеренгах с фузеями в руках застыли молодые без пяти минут солдаты в новенькой военной форме. Несмотря на единый внешний вид, будущие солдаты все же зримо отличались от солдат бывалых. Их выдавала некая дикость и неуверенность. Пытаясь удовлетворить свое любопытство, они искоса глазели по сторонам, слегка почесываясь от волнения.

В центре плаца расположилась знаменная группа с распущенным знаменем полка. Перед ней, лицом к полку, стояли его суровые командиры во главе с грузным майором. На переднем плане был установлен выносной изысканный резной аналой на ножке, на котором лежала толстая книга, в цельнометаллических окладах, кожаном и бархатном переплетах, с двумя застежками, – Святое Евангелие. Рядом стоял деревянный стол, покрытый нарядной белой скатертью. На столе лежала стопка присяжных листов. У стола находился полковой священник, облаченный в длинную, в пол, черную рясу. На ее темном фоне торжественно выделялась длинная широкая лента, украшенная узором из нескольких крестов. Она огибала шею духовника и спускалась обоими концами почти до самой земли. Священник в левой руке держал Благословенный крест, а в правой – лист с рукописным текстом военной присяги. Справа от священника стоял старослужащий солдат и держал кропильницу со святой водой и кропилом внутри. Священнодействие началось.

– Присяга божию милостью Петру Первому, Великому государю, царю всея Великой и Малой и Белой России, самодержцу, – начал духовник.

Подняв правую руку перед лежащим на аналое Евангелием, полсотни рекрутов стали называть свои имена:

– Я, Жарый Никита…

– Я, Овечкин Алексей…

– Я, Гордеев Серафим…

– Я, Жеребцов Иван…

– Я, Горбушкин Авдей…

Далее торжественная клятва, произносимая духовником, с волнением повторялась ими слово в слово:

– Обещаем и присягаем мы верными быть и его Царского Величества указы, и под властью Его Величества, генералов, адмиралов, адмиралтейских советников, вице-адмиралов, контр-адмиралов, командантов, капитанов и иных глав от высоко упомянутого величества, над нами поставленных или впредь поставляемых, указы и приказы почитать и послушно и верно исполнять, как честным и добрым людям надлежит, и в прочем поступать по артикулам и учреждениям для нашей службы сочиненным или впредь сочиняемым, в чем да поможет нам Господь Бог всемогущий.

По окончании чтения полковой священник положил на стол лист присяги и взял в руку кропило.

– Овечкин Алексей, выйти из строя! – прозвучала команда командира полка.

Лешка, услышав свою фамилию, немного растерялся, поскольку неожиданно был вызван первым.

– Не пужайся, солдат, – подбодрил его сзади Иван Турков. – Ступай. Авось не побьют.

Овечкин набрался духу и сделал несколько шагов вперед. Подойдя к полковому священнику, он сделал так, как учили намедни, – поцеловал Благословенный крест. После чего духовник окропил солдата святой водой. Лешка осенил себя крестным знамением и следом поцеловал Евангелие на аналое. После чего развернулся и собрался было вернуться в строй.

– Овечкин! – за спиной окликнул его тот же офицерский голос. (Лешка встревоженно обернулся.) Подойди-ка к столу, сынок. Подпись твоя надобна на присяжном листе, – подсказал майор и, протянув ему перо, указательным пальцем ткнул туда, где нужно было расписаться.

Овечкин неуверенно взял перо, посмотрел на него, словно видел его впервые, и подняв глаза на офицера, непривычно заикаясь, виновато произнес:

– В-в-ваше… в-в-высокоблагородие, я-я-я не умею…

– Крестик поставь, – не дослушав, подсказал майор.

– Поручиться именем Божьим? – уточнил Лешка.

– Все верно, солдат, сие же клятва твоя.

Поставив крестик под клятвенным обещанием, Овечкин вернулся в строй.

– Жарый Никита, выйти из строя! – прозвучала команда командира полка.

Никита уверенным шагом двинулся к полковому священнику.

Находившийся в строю рядом с присягающими поручик Минский, слегка повернув голову в сторону Лешки, вполголоса произнес:

– Овечкин, вот теперича ты есть солдат войска государева.

Лешка облегченно вздохнул и, лишь слегка приподняв уголки губ, улыбнулся.

– Солдат, держись присяги. Глядишь, богатырем будешь, – сзади послышались тихие слова Ивана Туркова.

Следующие полчаса все полста душ рекрутского пополнения морского полка поочередно вызывались по именным спискам, повторяли ритуал принятия военной присяги и возвращались в строй своих рот.

По завершении в центр плаца не спеша вышел командир полка и, по-отечески окинув суровым взглядом шеренгу новоиспеченных воинов, произнес торжественно напутственные слова:

– Господа морские солдаты!.. С сего дня, приняв военную присягу, всяк из вас уже не крестьянин… не работный человек… а солдат, коий именем и чином своим от прочих его прежних званий преимуществен, отличается от них неоспоримо честью и славою. Понеже он, не жалея живота своего, не щадя головы своея, обеспечивает своих сограждан, обороняет Отечество… и тем самым заслуживает признательность и милость Государя нашего, благодарность земляков своих и молитвы чинов духовных. С сего дня всяк из вас есть слуга государев… Памятуйте об этом!

Глава 7. Рапорт Крюйса царю

Начало апреля 1706 года. Санкт-Петербург.

Стоял теплый апрельский день. В воздухе пахло свежестью. По дороге, на обочине которой лежал серый талый снег, не спеша двигалась царская карета. Сопровождала ее кавалькада всадников в плащах из темно-зеленого сукна. Царь Петр, прибывший в Петербург накануне, с интересом вертел головой по сторонам, любуясь новыми постройками в морской слободе города, возведенными в последние месяцы, пока он отсутствовал. Свернув на дорогу вдоль местной болотистой речки Мья[25]25
  Мья – река Мойка (переименована в 1726 г.).


[Закрыть], перед парадным фасадом недавно достроенного дворца вице-адмирала Крюйса карета остановилась.

Петр не спеша сошел с кареты. На встречу к нему торопился хозяин дворца Корнелий Крюйс.

– Мин херц Питер, рад видеть тебя! – приветливо встретил его немного вспотевший вице-адмирал.

– Корнелий Иваныч, здравствуй! – добродушно ответил Петр. – Вот, как и было обещано, по приезду в Питербурх пожаловал к тебе.

Подойдя ближе к дому командующего Балтийским флотом, царь остановился. Упершись руками в бока и пристально всматриваясь в детали, он обвел взглядом парадную часть дворца.

Хоромы адмирала представляли собой одноэтажный на высоком цоколе деревянный дом, соединивший в себе особенности русского, голландского и норвежского стилей. Основной корпус дома имел восемнадцать окон, заполненных мелкоразмерной слюдой. Вдоль него была оборудована галерея в виде капитанского мостика. В центре располагались широкие двустворчатые двери, над которыми находилась необычная для русской избы полукруглая фрамуга. Дом венчала высокая двухскатная крыша, покрытая тесом.

– Хороши хоромы, роскошны, нечего сказать. Почитай, сие лучший дом в Парадизе[26]26
  Парадиз – Петр I называл так Санкт-Петербург.


[Закрыть], – восхищался Петр. – Окна-то на голландский манер излажены?..

Крюйс слегка кивнул и скромно улыбнулся. Он был высокого роста. Но рядом с государем, который был выше на полголовы, величина вице-адмирала куда-то исчезала.

– Петр Алексеич, пожалуй в дом.

– Ну, веди, Корнелий Иваныч. Любопытно, как оно там внутрито, – сказал заинтриговано царь и привычными широкими шагами двинулся ко дворцу.

У входа царя Петра встретили глубоким поклоном слуги вице-адмирала.

С улыбкой гостеприимного хозяина Крюйс самолично широко распахнул двери дома, откуда повеяло теплом. Подхватив шубу с плеч царя, он предложил:

– Мин херц Питер, может, чего для сугрева?

– Дай оглядеться, Корнелий Иваныч, – входя в дом, ответил царь.

Войдя в дом, он сперва обратил внимание на полукруглые голландские печи, которые давали тепло, затем на внутреннее убранство хором: керамическая и стеклянная посуда, бутылки с ракушками устриц, черепица, печные изразцы, большое количество скобяных изделий.

– Ох уж, европейцы, знаете вы вкус в сеем деле. Но ничего, вскорости и мы тому обучимся.

– У меня в том нет сумнений, – согласился вице-адмирал. – Петр Алексеич, дозволь просить тебя отобедать со мною?

– Наперво дело, Корнелий Иваныч, а опосля… можно будет и отобедать.

– Тогда, Петр Алексеич, прошу тебя следовать за мною. – Крюйс повел царя в мужскую половину своего дворца, где располагался его рабочий кабинет.

Войдя в просторное помещение и расположив важного гостя в комфортном кресле за большим дубовым столом, вице-адмирал сел в кресло напротив.

– Корнелий Иваныч, письмо ваше о готовности полка морского я принял, Автомон Дубасов доставил, – начал Петр. – В канун Светлого христова воскресения Пасхи оно меня зело порадовало. С чем за такую Божию милость и вас поздравляю. Нынче же желаю изустно услышать исполнение указа моего от главы флота Балтийского.

– Петр Алексеич, доклад сей готов, – ответствовал Крюйс.

– Изволь, господин вице-адмирал, – сказал царь, после чего достал трубку и принялся неторопливо набивать ее пахучим голландским табаком.

– Божиим соизволением да усилиями вашего величества учинение первого полка морских солдат графа Головина имеет полное окончание, – начал свой рапорт вице-адмирал. Среди немалой пачки документов, которая аккуратно лежала на углу рабочего стола, он быстро нашел пару нужных рукописных свитков и один из них развернул и положил перед царем. – Сие, Петр Алексеич, роспись имеющихся на лицо солдат и офицеров полка. Солдаты в большей части бывалые. Но надобно время подучить их да команды сладить, ибо служба на флоте более тяжела и сурова, нежели в сухопутстве. – Далее вице-адмирал медленно, растягивая слова, со скандинавским акцентом, раз от раза поглядывая на другой развернутый исписанный лист, продолжал свой доклад: – …На сей день полк морской разделен на два батальона, каждый по пять рот: осемь фузелерных рот да две гренадерских.

Петр, набив трубку табаком, прикурил от свечи и, сладко затянувшись горьковатым дымком, взял листок с росписью. Слушая Крюйса, он бегло пробежал по нему глазами. Затем удовлетворенно кивнул и положил его перед собой.

– …Будучи разделенными по кораблям, всякой десантно-абордажной команде действовать дулжно самостоятельно, – продолжал вице-адмирал. – Дабы не быть лишенными координации при баталии, командам морских солдат потребно быть при командирах. А посему офицеров и унтер-офицеров в полку морском поболе, нежели в полку армейском. Экзерциции морских солдат охватят войсковую и десантно-абордажную подготовку.

Царь пыхтел трубкой, пуская ноздрями густые струи дыма. Чуть сведя брови, он вникал в каждое слово, произносимое вице-адмиралом.

– …Высадка десанта морских солдат на берег будет поддерживаться огнем корабельной артиллерии, а при баталиях на берегу морским солдатам подсобят матросы-артиллеристы купно с корабельными пушками. По причине сего артиллерийской команды иметь в составе полка морского нужды нет.

– Корнелий Иванович, а скажи-ка мне, – царь прервал вице-адмирала, – а что по довольствию полка? Я велел разделить оное меж Приказом военным и Адмиралтейством.

– С Военным приказом дело иметь не просто, с Адмиралтейством – наипаче. Но ежели по сему вопросу будет воля твоя государева, Петр Алексеич, чиниться сие будет исправно.

Выслушав доклад вице-адмирала, царь Петр довольно качнул головой.

– Мудро сочинил и все истолковал! Рад я, Корнелий Иваныч, что верно ты понимаешь всю трудность задач, кои уготовлены для батальонов морских… А рекруты имеются?

– Имеются, государь. Всего добрано с полста человек. Намедни присягу приняли.

– Ежели присягу приняли, то обращаться к ним, что к скотам, – негоже. И никому сие не дозволяй… И еще одно. Посылка в абордажную свалку рекрута – все одно что убийство. Допускать сего, Корнелий Иванович, права не имеешь. Наперво его надлежит непрестанно тому обучать, как в бою поступать. И обучать делу военному… без пощады.

– По-иному, Петр Алексеич, и быть не дулжно.

Петр положил трубку, встал и вышел из-за стола. Вице-адмирал тоже подхватился с кресла.

– Роты морских солдат по капитанам разделены? – уточнил царь.

– Разделены, государь, как было велено, да по кораблям расписаны для дальнейших экзерциций.

Петр подошел к Крюйсу и взял его по-дружески за плечи.

– Вижу, отец ты мой, Корнелий Иванович, стойко служишь и дело свое знаешь, – благодарно и от сердца произнес государь. – За опыт сей, за знания… великая тебе благодарность, господин вице-адмирал! Прав был Головин, без такого человека, как ты, флоту нашему в добром состоянии не быть. Действуй, Корнелий Иванович, и далее на пользу Отечества нашего!

Петр крепко обнял и трижды поцеловал вице-адмирала Крюйса, вернулся к своему креслу и вновь расположился за большим столом.

– Государь, я благодарен за столь высокую оценку моей личности как человека флотского. В связи с чем, ежели дозволишь послушному слуге твоему, осмелюсь озвучить вопрос, флота касаемый, – продолжая стоять, произнес Крюйс.

– Валяй!

– Петр Алексеич… понимаю, казна государева не бездонна: мастеров корабельных да офицеров флотских нанимать лучших надобно, суда военные строить – зело затратно, оружия для войны не хватает…

– Долгое вступление, Корнелий Иваныч, – оборвал адмирала Петр. – Не томи душу. Говори, как есть.

– Мин херц Питер, для порядку… мундир единый для морских служителей иметь надобно. Не гоже отставать нам от держав европейских.

– За своих печешься?.. Похвально! – одобрительно отметил Петр, но тут же с неким подозрением поинтересовался: – А как же прибавка к жалованью чинам нижним… на бостроги да на штаны? Не для единого ли мундира?

– Не далече как осенью рапортовал я генерал-фельдмаршалу Головину, что чины нижние флота нашего не прилежно относятся к одеже своей и прибавку к жалованью един рубль на сказанные вами бостроги да на штаны тратят почем зря. Теперича… одни ходят, кто на что горазд бывает, другие же – просто в наготе.

Петр задумался, закусив ус, затем серьезно спросил:

– Что предлагаешь?

– Мин херц Питер, надобно начальствующим лицам удерживать из жалованья флотских нижних чинов деньги для покупки необходимого платья. Тогда и мундир единый сладим.

Поразмыслив, Петр согласился:

– Добро, быть посему! Четвертую часть с рубля пущай и удерживают.

– А сие что? – поинтересовался царь, увидев протянутый Крюйсом свиток.

– Мыслишки мои, Петр Алексеич, по платью для корабельного солдата, – ответил адмирал.

– Ах ты, черт морской, все предусмотрел. – Петр взял свиток, развернул его и бегло ознакомился с содержанием. Через минуту оторвал глаза от письма и бросил взор на адмирала: – Добро, с корабельных солдат сие и начнем.

– Благодарствую, Петр Алексеич, за оказанное доверие, – с чувством удовлетворения и благодарности Крюйс склонил перед государем голову.

– Ну а теперича можно и отобедать. Что-то я чертовски проголодался, – признался Петр.

– Да, Мин херц Питер, конечно, прошу за мной, – согласился адмирал.