Текст книги "В поисках настоящего"

– Глупо звучит.

– Но судя по устремлениям масс – оно так и есть.

– Так что там с книгой? – напомнил я тему нашего разговора.

– Ах, да… Только вот я рассказываю не про книгу, а про свою наивность. Насколько я был глуп, думая, что способен разбудить Сонное Царство, упорно не желающее просыпаться.

В процессе написания книги мне довелось стать свидетелем такой картины… Я сидел на вокзале, дожидаясь прибытия поезда. Моя дочь училась в другом городе, и я хотел ее встретить. Не рассчитав время, я приехал раньше, и теперь просто сидел в зале ожидания, наблюдая за людьми. В десяти метрах передо мной, мельтешил парень лет тридцати. Он явно нервничал, бессмысленно вышагивая туда-сюда, и часто посматривая на часы. Так вот, сам он выглядел неуклюжим и каким-то несуразным. Вдобавок, продырявив ткань заднего кармана его брюк, торчал, словно хвостик, длинный ключ.

Своим мельтешением он привлекал к себе много внимания. Люди смотрели на него и смеялись с такого нелепого дурочка́… тихонько, чтоб не услышал. И понимаешь, ни один… НИ ОДИН человек не подошел к нему, чтобы сказать о дырявом кармане! Все предпочитали наслаждаться его глупым видом.

Этот случай я описал в своей книге, и отчасти именно он произвел на людей большое впечатление. Знаешь, что затем произошло?

Мне показалось, что я догадался:

– Все как один кинулись сообщать ближним о выбившейся из-за пояса рубашках, пятнах от сока, пылинках на пиджаке…

– И торчащих ключах! То есть вместо того, чтобы научить людей задумываться о собственной холодности, я просто ввел еще одно «правило приличия»! Люди как спали, так и продолжали спать, продолжая делать что-то, только лишь потому, что это надо делать! Чтобы понять суть «Договора с Работодателем по представлению определенных услуг ему в обмен на счастье» минимально требуется хотя бы знать собственные желания, а для этого нужно проснуться.

– Можно я предположу, что случилось с тобой, когда пришло разочарование в «тупой толпе»?

– Ну, попробуй, – скептически протянул Смотритель.

– Ты зашился подальше от всех, решив, что все усилия идут коту под хвост. Ты смотрел на всех, как это делают ненавистные сони, вместо того, чтобы подумать о себе и о нескольких неизвестных, которые благодаря твоей работе смогли посмотреть на мир по-другому, что-то осознать, и может быть сделать шаг к пробуждению… Ради кого книга писалась – ради тех тысяч, кто не хотел и не собирался меняться, или ради тех единиц? Ты угодил в рабство чужого пробуждения, став зависимым хоть и не от материальной вещи, но от результатов труда, что по своей сути не больно уж отличается одно от другого.

От моих слов лицо Смотрителя налилось пунцовым цветом. Мои слова явно задели его, и теперь он старался справиться с бушевавшим внутри гневом. В конце концов, острый взгляд мужчины притупился:

– К сожалению, ты прав. Иначе бы меня твои слова не обидели. Мне еще многое предстоит понять, прежде чем отправиться дальше. Я смог избавиться от пустоты внутри, и Вокзал заполнился жизнью… Теперь нужно избавиться от самого Вокзал, чтобы двигаться дальше. Ты, кстати, наверняка уже понял – то событие с нелепым человеком на вокзале и стало после смерти моей путеводной нитью.

– Именно поэтому ты оказался Смотрителем на Вокзале! – удивился я, как это мне самому в голову не пришло.

– А почему ты – Проводник, уже догадался?

Я виновато помотал головой.

– Ну, я утверждать не могу, но могу предположить… – сказал он. – Ты, как и каждый человек в мире живых, являешься проводником Его Идеи. Об этом я тебе уже говорил. Еще до рождения, ты пообещал Ему реализовать себя, свой потенциал, а значит и Его Задумку на сто процентов, но по каким-то причинам не сделал этого, нарушив Договор со своим Работодателем. То, что ты оказался в Этом Мире Проводником, указывает тебе на невыполненное тобой обещание данное Ему – реализоваться, «провести через себя Идею». Такая вот подсказка свыше. Это основа. А что, как, почему и зачем – думай сам. – Смотритель встал с подоконника. – А я пойду… Моя «испорченная» книга ждет меня. Да и твой вагон наверняка успел соскучиться по хозяину. Надеюсь… больше не свидимся.

При упоминании о книге, которая в первую нашу встречу была безнадежно заляпана кофе из термоса, на щеках сам собой загорелся стыдливый румянец. Но Смотритель Вокзала, будто ничего и не заметив, протянул мне руку. И я с удовольствием ее крепко пожал. Затем развернувшись, он пошел по направлению к кассам и без лишних слов скрылся за дверью, словно сбежал от моих невысказанных вопросов.

Длинные очереди стояли в пустующие кассы. Но люди скапливались и скапливались, становясь друг за другом, и терпеливо дожидаясь пока наступит их пора…

«Что? Покупать билеты? – думал я. – Но ведь здесь нет денег! Или можно обменять билеты на что-то важное? Но кто им будет что-то менять, если в кассах никого нет?! А даже если и возьмут билет, то куда? «Мне, барышня, два верхних плацкарта до Питера, на… ой, а здесь же и чисел нет… Тогда на первый попавшийся. Правда, у меня ничего нет, но два билетика, будьте добры, мне предоставьте». Который раз чушь! Надо было спросить Смотрителя – что могут значить все эти бессмысленные очереди? Зачем люди выстраивают толпы к кассам, в которых даже кассиров нет?»

Но мне не понадобились его разъяснения – все прояснилось само.

Сначала я решил, мол, показалось, но затем убедился, что глаза меня не обманывают. Люди, стоявшие ближе всего к кассам, казались прозрачными, словно призраки – будто кто-то убрал у них контрастность. По ходу отдаления от касс, очередь становилась все более «воплоти». Получалось, что чем больше человек стоял в очереди, тем более он терял плотность.

Решил понаблюдать, и уже совсем скоро мои догадки подтвердились. Люди у кассы совсем исчезли, растворившись в воздухе! Как только очередной человек исчезал, вся очередь делала шаг вперед, дожидаясь пока не исчезнет следующий.

«Этот Мир странное отражение того…» – вспомнил я.

Только так все стало на свои места. Здесь стоят те, кто продолжает поступать так же, как при жизни – активно делать вид, в первую очередь для самих себя, будто чем-то заняты, хотя на самом деле просто прожигают себя… Они стоят здесь, пока не испарятся.

Я видел перед собой огромный наполненный людьми зал. Большинство из них просто стояли, переминаясь с ноги на ногу. Другие бессмысленно бродили, не зная, куда приткнуться в ожидании… чего-то. Мне казалось, что лишь я один понимаю где нахожусь и что тут делаю.

За большим окном виднелись бесконечные линии рельс. Раньше они пустовали, теперь же каждую пару заполняли самые разные поезда: обычные пассажирские, товарняки, какие-то специальные технические, с локомотивами и без, старые, ржавые, с облезлой краской и совсем новые, будто только что созданные, паровозы и скоростные экспрессы. Передо мной возникло такое множество и разнообразие поездов, сколько и обитающих в них людей. Пассажиры заполнили перроны… Кто-то сломя голову бежал, загруженный тяжеленными баулами, кто-то просто ждал, прислонившись к парапету…

Несомненно, я чувствовал себя здесь, словно в раю – среди всей этой суматохи, среди шума и таких разных людей мне было хорошо… но внутри появилось странное ощущение, будто я выпадаю из этого кипящего «жизнью» Города.

Из окна мне хорошо виден мой состав. Радуясь, как старому другу, я не мог оторвать от него глаз. Мне казалось, что он сияет, словно дождавшийся хозяина верный пес. Внутри зародилось отчетливое ощущение, что дорога зовет меня, что мне – пора…

Впитывая царящую вокруг энергию суматохи, я неспешно брел по узким, совершенно не рассчитанным на такое количество людей коридорам Вокзала. Брел, понимая, что вижу все это в последний раз. Не знаю откуда, но я знал это наверняка.

Поворачивая за очередной угол, я менял не направление, а пространство – выходя в огромный зал, я из будущего попадал в прошлое, а затем вновь времена менялись местам… Самое главное, я начал чувствовать ход времени внутри себя. Тот странный механический звук, слышимый возле озера, казалось начал звучать внутри меня. Достав из кармана кругляху часов, я взглянул на стрелки, но они по-прежнему выражали равнодушие ко всему. Но и не это было главное. За мое путешествие мне пытались объяснить суть времени, сравнивая его с жизнью, деньгами и миссией, но это все равно, что объяснять мертвецу, как здорово почувствовать запах свежескошенной травы… Главное, наконец-таки, я смог почувствовать время!

Пройдя два зала, я вышел на перрон. Огромный навес все так же отдавал холодным свечение искусственного света. Теперь, пройдя Город сквозь густой, плотный туман, свет кажется искусственным. Теперь мне легче увидеть… окружающую действительность.

Добравшись до поезда, я похлопал его по гладком металлическому боку. Табличка все также указывала лишь на пункт назначения «Город», забыв о начале пути. Неприкрытые двери вагона могли впустить кого угодно, но в любом из Миров у каждой вещи и человека свое место. Именно поэтому никто не собирался занять предназначенное мне место. Зашел в тамбур, прикасаясь к холодным стенам, вдыхая родной запах «дома».

Закрыл дверь. Затем – в длинный коридор с двенадцатью раскрытыми купе. Я сворачиваю в свое, предназначенное проводнику – тому, кто никогда никого не сопровождал в длинном, скучном приключении. Рассчитанное на двух человек малюсенькое помещение, на Этом Свете для меня ближе всего… Я расстилаю койку, стягиваю с себя одежду и залажу под одеяло. В Этом Мире нет физической усталости, поэтому и сон не нужен, здесь скорее спят по привычке иметь тело… мертвые не видят снов.

Укутываюсь с головой в одеяло и плачу… Мне почему-то и грустно, и хорошо одновременно. Внутри меня ощущение дома – родного теплого места, куда хочется возвращаться, и где чувствуешь себя в безопасности.

Я словно и приобрел это место, и одновременно потерял его. Проделав долгий путь, я вернулся туда, где появился. Это длинное путешествие помогло мне приблизиться к пониманию сути времени и того, что нам дается все необходимое для следования верным путем. Все рядом. Все внутри...

По поезду прошла судорога, и он медленно начал оживать, набирая скорость. Не имеет значение, куда я еду, важно лишь то, где я нахожусь сейчас, и куда я хочу попасть. Теперь мне некуда торопиться. Я решил действовать, когда немного посплю.

Но сон как назло все не шел. В голову лезли мысли о людях, странных и непонятных, каждый со своей историей и болью, сокрытой за ней.

Старик… больше ценивший прошлое, чем настоящее.

Смотритель Вокзала… накрепко вцепившийся в проигрыш, забыв о победе – словно они творили его, а не он их.

Старьевщик… наблюдающий не за людьми, но «потребителями» с высока, тем самым лишивший себя обычных удовольствий.

Пророк, спасающий людей, а себя спасти не сумевший.

Все они уже там, куда мне еще предстоит прийти. Ну, а пока, я должен найти выход.

Так и не сумев уснуть, я открыл глаза, нырнув из мрака в темноту. Сел. Поезд трясло в такт перестуку железных колес. За окном плыли неясные тени, а большая луна освещала купе.

Порывшись в кармане висевшей шинели, достал часы, и положив их на стол, стал пристально разглядывать циферблат, надеясь, что понимание дальнейших действий придет само. Будто мертвый механизм способен хоть что-то мне поведать.

Пророк уверял меня, что когда понадобится, я смогу сам все понять. «Раздели все на части, попробуй посмотреть со стороны, а затем вновь все соедини. Тогда ты и узнаешь ответ на вопрос – кто ты». Что он имел в виду? Разделить… побыть отдельно… посмотреть со стороны… соединить… и разгадать загадку – кто же я на самом деле?! Чушь! Но надо пробовать.

Окружающий меня Мир, Мой Мир сам по себе уже является лучшей подсказкой… потому что Мой Мир и есть Я. Мы неделимы. Мы – одно…

Я – Проводник на поезде, двигающийся по маршруту «из ниоткуда в никуда». Я не помню, что было до того… и не знаю, что будет потом. И где здесь подсказка?!

– Из неоткуда в никуда… – проговаривал я вслух, – Без прошлого, и будущего… Без времени… Ниоткуда – никуда… Прошлое – будущее… Кто Я?! Я лишь Проводник… Все, что у меня есть – это бесконечное движение по прямой неизвестности… Мне говорили, если я не выберусь из Этого Мира, то буду блуждать здесь Бесконечно. Бесконечно – значит вне времени, а не очень долго. Если в Моем Мире нет времени, это не наказание и не подсказка, это просто Способ Жить На Полную Прямо Сейчас. Ведь все, что у меня есть – это мгновение настоящего, в котором я живу… в котором я получаю удовольствие от каждой секунды. Я есть лишь в настоящем. Я ЕСТЬ… Чтобы найти выход, не нужно никуда следовать В ДРУГОЕ МЕСТО… И не нужно ждать, когда придет НУЖНЫЙ МОМЕНТ…

Не став задерживаться, я быстро оделся и вышел в коридор, оставив молчаливые часы на столе. Затем сделал то, что никогда до этого не делал. Я закрыл дверь своего купе…

Затем замерев, крепко сомкнул веки, медленно глубоко вдохнув. Я ощущал, как воздух заполняет мои «живые» легкие. Дышал, наслаждаясь, и вспоминая, как брел среди белого туманного месива. Как каждый мой шаг не имел никакого значения, ведь я оказывался в нужном месте в тот самый момент, как решал оказаться там. Я в тумане, словно в абсолютной пустоте, где нет ни предметов, ни людей, где есть лишь НИЧТО. Где я завис, бессмысленно перебирая ногами.

– Ты хотел знать – кто я. Теперь, поняв Сущность Времени, я смогу ответить тебе, Пророк. Я – и Проводник, я – и мужчина, я – и живое существо, я – и память … Все это – я. Но это не значительно, в сравнении с каждым прожитым мгновением, которым я могу наслаждаться, в котором я… просто… есть… КТО Я? Я – ЕСТЬ! Я СУЩЕСТВУЮ ПРЯМО СЕЙЧАС! ВНЕ ПРОСТРАНСТВА!!! ВНЕ ВРЕМЕНИ!!! – крикнул я закрытой двери, а затем попытался открыть, но дверь поддавалась с трудом.

Приложив неимоверные усилия, я сделал всего лишь маленькую щель, в которую способна пролезть лишь моя рука. Из промежутка бил яркий, ровный свет… Но я заставил себя сдержаться и не смотреть, что ждет меня там…

Сделав еще один подход, мне все же удалось достаточно приоткрыть дверь, чтобы протиснуться внутрь. Резко выдохнув, я пролез, оказавшись на твердом полу. Внутри было спокойно и тихо, лишь позади из приоткрытой двери, переносился перестук колес.

Человек сидел ко мне спиной, поэтому я не мог видеть его лица, но откуда-то зная, что он держит в руках мои часы и пристально их изучает.

– Откуда они у тебя? – спросил человек, так и не обернувшись.

Глава IV. Слабак

«Понедельник, а значит, нужно идти в школу. Нужно?! А если спросить по-другому – хочу ли я в эту коробку, где хаотично разбросаны знания о науках, девяносто процентов которых мне в жизни никогда не пригодятся?» – впервые спрашивал себя Алан о своих желаниях, а не обязанностях.

Он сидел за столом, с неохотой колупаясь в приготовленной матерью пище, совершенно не желая есть – в животе находился твердый ком, пожирающий любые попытки переключить внимание на что-то еще, помимо предположения Мари. Если бы еще не эта будничная головная боль, мешающая думать. А подумать есть о чем…

Во-первых, нужно разобраться с этими странными часами, которые то стоя́т, то идут не так, как положено идти порядочным часам, то в конце концов, берутся за ум, решив отсчитывать время правильно. Сейчас на циферблате значилось пять часов, и судя по тому, что на календаре появилась двойка, стрелки шли вечерним временем. Хотя на самом деле был совсем не вечер, и совсем не пять.

Во-вторых, следовало хорошенько поразмыслить о подарке мистера Морли. Сейчас Алан больше всего склонялся в сторону иностранного юмора. Ведь если слова хозяина «Красного Замка» о возрасте рисунка правдивы, тогда… скорее всего… Тогда Алан ничего не понимал, потому что понять это просто невозможно – каким образом он смог нарисовать точь-в-точь копию картины, которую до него уже рисовали? И стиль, и каждая черточка на тщательно изученном подарке были выведены рукой Алана. И, вот что странно, даже подпись походила на родные закорючки, хотя Алан ни разу инициалы в подписи не ставил, предпочитая оставлять на редких документах разлапистую фамилию с завитушкой на конце.

Еще с вечера сравнив подпись неизвестного художника с двумя выписанными своей рукой буквами, он убедился в их похожести, но не идентичности.

Покоящийся за стеклом листок, при ближайшем рассмотрении оказался немного пожелтевшим и выцветшим, будто и в самом деле пролежал под нещадными к искусству солнечными лучами какое-то время.

В общем, Алан пришел к выводу, что если это и розыгрыш, то, как и все, что относится к «Красному Замку», сделан по высшему классу.

С утра мать находилась не в духе, что случалось редко. Точнее подобное внутреннее состояние было частым гостем в ее душе, но оно так и оставалось внутренним. Мать почему-то считала зазорным проявлять свое настроение окружающим, даже родным. Поэтому причина, которая смогла вывести ее из равновесия и заставить наплевать на собственные принципы, должна оказаться веской.

Проявлялось ее состояние обычно двумя способами: или она еле передвигалась по дому, словно робот с подсевшим аккумулятором, или наоборот, суетилась метеором, совершенно не обращая внимания на сына. Сейчас она находилась во втором, более опасном для окружающих состоянии. Алану всегда в подобных случаях казалось, что стоит сделать неверное движение или ляпнуть не то слово, и тогда мать могла достигнуть предела, с ядерным взрывом и всеми проистекающими отсюда последствиями: зимой, голодом, мором…

Но сегодня Алан не смотря на боль, при каждой мысли отзывающейся в затылке, чувствовал странный подъем, дающий силу плюнуть на все привычное.

– Мам… – позвал он мать, пока та судорожно рыскала по кухонным полкам в поисках непонятно чего. – Мам! – позвал он еще раз требовательнее, когда на первый оклик не последовало никакой реакции.

– Что ты хочешь?! – так и не обернувшись, грубо бросила она в сторону сына скрытое предупреждение о том, что ее сейчас лучше не трогать. Но Алану было плевать…

– Почему мы никогда никуда не ездили, а постоянно здесь торчим? – Алан знал, что в обычный день мать бы села рядом с ним и начала приводить тысячи причин «почему нет», но сейчас… Она сразу же замерла, опустила руки и, развернувшись, воткнула в сына острый взгляд.

– Ты хочешь знать почему?! – процедила она сквозь поджатые губы, скрывая в голосе неимоверное напряжение.

Алан сдержано кивнул.

– А почему ты мне этот вопрос задаешь? Спроси лучше у отца… Может он наконец тебе признается, что до сих пор ненавидит деда за его поступок. За то, что люди до сих пор видят не его, а внука того человека… Может отец расскажет, что единственный раз, когда мы все же решили съездить к родственникам, у него началась настоящая паранойя – он ощущал присутствие своего деда, видел везде его следы и оставленные им метки. Мы буквально сбежали из города обратно…

Мальчик осторожно слушал разговорившуюся мать, будоражащую тему, столько лет находящуюся под замком огромных размеров. Во что бы то ни стало, нельзя было упускать подвернувшийся шанс узнать побольше о «семейном табу».

– Так объясни толком, что именно сделал прадед, что отец до сих пор злится?

От этого вопроса мать будто очнулась: из глаз ушла жгучая ненависть и энергия разрушения. Она опять повернулась к сыну спиной.

– Если хочешь знать, спрашивай у отца, – и больше уже на оклики не реагировала, делая вид, что кроме кухонной плиты в мире ничего не существует. Алану осталось лишь смириться.

Так, толком ничего и не съев, он отправился в школу.

На улице стало заметно холоднее, чем вчера. И так ледяной ветер, и вовсе стал пробирать до костей. Алан подумал, что через несколько дней, максимум через неделю, обязательно пойдет снег. Из года в год с погодой, как и все в этом маленьком мирке, происходило одно и то же – постепенно становилось прохладней, пока однажды, бесконечный ветер не становился особо колок и жесток, затем совсем скоро начинал валить снег сутками напролет.

Когда пастбища с жалкими остатками травы покрывал белый ковер, и хозяева разбирали овец по загонам, у отца практически не оставалось работы. Тогда он впадал в «зимнюю спячку», отлучался от телевизора лишь на пару часов утром и вечером, чтобы накормить скотину. Даже воздух в доме начинал отдавать запахом болота и затхлости. Казалось, вокруг вросшего в диван отца, само время превращалось в вековую старуху.

Приближаясь к школе, Алан чувствовал, как с каждым шагом его боль и тошнота усиливаются. «Я должен? Мне надо! Я хочу? Меня тошнит!» Для него настоящим открытием стало вариативность выбора – он впервые понял, что выбор действительно есть. Если раньше обязанность закончить школу была для него аксиомой, то сейчас (не может быть!) он понял глупость слова – обязанность. «Все эти люди из «Красного Замка», наверняка любят то, чем занимаются. Они счастливы делать свое дело! Интересно, кому из них понадобилось школьное образование и полученные в ней знания? «Меня тошнит от бессмысленности того, что я делаю здесь… меня тошнит от людей… меня тошнит от себя!»

Взойдя на крыльцо школы, в которую со всех окрестных деревень стекались потоки детей, Алан уже не знал, зачем он здесь и что вообще тут забыл. Лишь приложив усилие, разобрав по местам свору роившихся в голове мыслей, он понял, что хочет повидаться с Алиной, наконец-то выяснить, что с ней происходит и поговорить с Тимуром. Зачем ему это? По привычке? Или хочет задобрить богов, прежде чем отправиться в «иной», новый, открытый мир. Черт его знает… Но точно сделать это нужно – два самых важных в его жизни человека, как-никак растворяются навсегда… становятся прошлым.

– Алан! – окрикнул его чей-то хриплый голос.

Мальчику потребовалось время и силы, чтобы заставить себя вынырнуть из мыслей. И этой задержки хватило, чтобы…

Он почувствовал сильный удар, пришедшийся на левую скулу. Так и не поняв, что произошло, он плюхнулся на пол. Портфель рухнул рядом с Аланом, после чего получил свою долю – пинок отшвырнул его на несколько метров от хозяина.

Алану даже не нужно было смотреть, кто его ударил. В голове сама всплыла довольная физиономия Цакоя.

И правда, «наведя резкость» и подняв глаза вверх, он увидел точь-в-точь такую, какой представлял довольную ухмылку врага. Цакой улыбался, сверху вниз наблюдая за поверженной добычей, как и положено настоящему воину.

– Это только начало… – пообещал он и вместе со своей неизменной свитой, победоносно прошествовал внутрь школы.

Другие ученики проходили мимо, с любопытством, а кто и усмешкой наблюдая за чужим бессилием. Даже одноклассники и те старались прошмыгнуть незамеченными, опасаясь хоть как-то относиться к этому слабаку.

Что удивило Алана, так это собственное равнодушие ко всему. Обычно, если подобное происходило на глазах у других, он больше всего боялся увидеть насмешливые и презрительные взгляды, так или иначе сопровождающие его всю жизнь. Но сейчас совсем другое дело. Почему-то Алану было совершенно плевать на мнение других.

«Ведь они совсем из другого мира…» Мира, в котором слабость другого затмевает все остальное. Алану стало противно от мысли, что приходиться быть его частью.

Словно и не болела левая сторона лица… словно и не было унижения, а просто (с кем не бывает?) споткнулся, Алан спокойно встал, отряхнул штаны и куртку от налипшей пыли, поднял портфель с отпечатком подошвы, и побрел на урок к Тимуру Сергеевичу.

Удивительное спокойствие поселившееся внутри было новым, странным, и от этого повергающим в смятение, состоянием. До сегодняшнего дня с ним ничего подобного не происходило.

Как Алан не старался, все никак не мог привыкнуть к новому себе – зрителю, наблюдающему происходящие события как бы со стороны. До этого он, как и любой «нормальный» человек, к любым происходящим в жизни неприятностям всегда относился серьезно. Но сейчас совсем другое дело: в классе, как обычно суетно мельтешили одноклассники: парни рисовались пред девчонками, а те старались выказать свое «равнодушие»; расплывались звуки шуршания рюкзаков и тетрадей – вот-вот должен прозвенеть оповещающий о начале урока звонок… Алан спокойно сидел за партой, с любопытством наблюдая за развернувшимся фильмом, пытаясь понять что кругом происходит. Даже привычные краски и те куда-то подевались, словно кто-то переборщил с контрастом на телевизоре, и цвета стали ярче…

Когда в класс вошла Алина, она сначала, как ни в чем не бывало, пошла к их парте, но затем видимо вспомнив о своей обиде, резко остановилась, будто вросла корнями в пол, посмотрела на Алана, и демонстративно пересела на другую парту – единственную пустующую.

«Ну и черт с тобой!» – подумалось ему… без злобы, и вообще без каких бы то ни было эмоций – скорее так по привычке, из знания, как надо думать, когда другие себя ведут подобным образом. «А что я здесь вообще делаю?»

Лишь только тянущая боль в левой скуле, доносившаяся издалека, как под обезболивающим, удерживала Алана на земле. Если бы не она, его прозрачное тело уже давно оторвалось от земли, чтобы взмыть к солнцу и летать без конца над людьми, гонимое теплым ветром…

Дверь с грохотом захлопнулась. Подняв на резкий звук глаза, Алан увидел, как вечно довольный жизнью Тимур Сергеевич пересек по ширине класс, чтобы водрузить на стол, и так заваленный ученической макулатурой, свой кожаный кейс – отголосок городской жизни.

– Всем доброго здравия! – поздоровался учитель очередным способом.

Была у Тимура такая фишка, от которой все дети просто «балдели» – каждый день он здоровался по-новому. За все года, что он учительствовал в школе, никто его не смог уличить в двух одинаковых приветствиях. «Аллоха! Еу! Бон суар! Да здравствует партия! Гитлер капут!» – и еще тысячи способов показать окружающим радость нового дня. Многие ученики даже тетрадки заводили, куда записывали его каждодневные приветствия. А на переменах, то там, то тут, можно было услышать горячие споры о том, сколько времени каждый день Тимур Сергеевич расходует на придумывание очередного способа сказать банальное «Здрасте!».

Все мгновенно оказались на своих местах, готовые и дальше оттачивать свою английскую речь.

– Сегодня у нас практика. Просто будем беседовать, общаться, спорить… В общем, как обычно, – сказал учитель, специально подбирая слова, заменяя привычные на более сложные. И подойдя к доске написал три слова, соединив их стрелочками: «Прошлое→Настоящее→Будущее». – Как всегда к диалогам прилагаются ограничения и дополнительные условия…

Повернувшись к классу, он оглядел всех присутствующих, выдержав ораторскую паузу. Все с нетерпение дожидались, что еще Тимур Сергеевич придумал на этот раз.

– Нана, раздай, пожалуйста, цифры, – попросил он девочку, сидящую на первой парте. Та с готовностью бросилась выполнять просьбу.

«Раздай цифры» – это значило, что каждому ученику дается карточка со случайным номером на ней. Затем эти номера можно использовать совершенно по-разному. Например, цифры были трех цветов: красный, черный, белый. И при обсуждении темы разным командам (поделенным по принципу «цветности» или «четности-нечетности») давались разные условия – одни защищают такую точку зрения, вторые – совсем противоположную, а третьи – вообще пытаются найти равновесие в слова и тех, и других…

– Сегодня общаемся по принципу лото, – очаровывающе улыбнулся учитель. – У меня в мешке бочонки с цифрами, соответствующими вашим. Чью цифру я вытяну, тот и продолжает дискуссию. И так, пожалуй, я начинаю, на примере показать чего от вас хочу добиться. Я рассказываю о прошлом: своем, предков, истории, вчерашнем дне – не имеет значения. Главное, чтобы тема касалась прошлого! Дальше, чья выпадает цифра, продолжает развивать тему в настоящем или/и о настоящем. Следующий говорит о будущем. Все понятно? Тогда поехали… – Тимур Сергеевич ненадолго задумался. – Некоторые люди… – начал он, голосом профессионального рассказчика, – …гордятся собой. Но что это значит – «гордиться собой»? Своим носом, глазами, умом, способностями? Может и так, но чаще люди гордятся своими свершениями – то есть тем, чего они добились, что смогли пережить, узнать – прошлым опытом. Я вот, например, горжусь, что довелось учиться в прекрасном ВУЗе, с чудесными преподавателями и друзьями. И город, где я жил, вспоминается первым снегом – таким же чистым и, в свете вечерних фонарей ослепительно прекрасным. – Он замолчал, замерев с загадочной улыбкой на лице. Никто в классе даже не шелохнулся, дожидаясь дальнейшего рассказа. Тимур Сергеевич посмотрел на небольшой льняной мешочек, в котором таились бочонки с номерами следующих рассказчиков, видимо раздумывая, не передать ли эстафету ученику, но решил все же повременить. – Шум большого города, его спешка и бесконечная погоня за счастьем, пропитывали мои дни мечтами и придавали сил движению. Каждый новый восход солнца таил в себе скорые приключения. Мне не нужна была еда, мне не нужен был сон – на одной лишь радости я мог прожить не одну неделю. И все это сделало меня таким, каков я есть. И вот, я перед вами, специально, чтобы рассказать об этих чудесах…

Тут уж Тимур Сергеевич без промедления спрятал на секунду ладонь в мешок, чтобы явить ее вновь, уже с зажатым в пальцах деревянным бочонком.

– Семнадцать… – оповестил он, и класс наполнился скрежетом поворачивающихся голов – каждый хотел найти на своей карточке заветную цифру.

Алан почти и не слушал… впервые за все время, на уроке английского ему не было интересно. Подперев ладонью ноющую скулу, он тосковал по грязной, покрытой трещинами асфальтированной дороге, что сползала вниз с гор, и уже завтра могла увезти его с собой в первоснежный город, к «потокам людей и бесконечной погоне за счастьем». Из окна, возле которого Алан сидел, виднелся лишь жалкий обрывок пути в несколько шагов, скрывая от глаз сотни тысяч метров.

– …у Алана семнадцатый! – расслышал он сквозь пелену мыслей, и с трудом отлепил, как скотч от стенки, глаза от серости за окном. И Тимур, и класс почему-то выжидающе на него смотрели.

– Ну… Расскажи о настоящем, – решил помочь ему друг-учитель.

– О настоящем? – исступленно пробубнил Алан.

– Да… Я говорил о своем прошлом, ты теперь продолжай о настоящем.

– О настоящем… – уже совсем тихо, из-за ноющей скулы, повторил он. – Хорошо. Некоторые люди часто приукрашают настоящее, чтобы забыть о разочарованиях постигших их в прошлом. Они заставляют себя радоваться жизни, которой живут, иначе невыносимая боль прошлого, вперемежку с реалиями несбывшихся надежд, сотрут их в порошок, смешают с говном и развеют по ветру. Что же вы здесь забыли, Тимур Сергеевич, если вам так нравилось в городе, а? По-моему, вы только себя таким образом успокаиваете, чтобы не осознавать, что вместо чудесного оазиса оказались в помойке. Ведь есть же причина, почему вы здесь? Признайтесь!