Текст книги "Ваххабизм и язычество на Аравийском полуострове (XVIII-XX вв.)"

Природно-климатические условия сохранения кочевничества.
Ретроспектива

Рассмотренные выше примеры домонотеистических, языческих верований кочевников Аравии (как и всех других периферийных регионов мира) служат убедительным доказательством того, что исламская религиозная система не смогла уничтожить определенную часть древних обрядов и культов, господствовавших в эпоху джахилийи. Хотя ислам является уникальной в своем роде религией, позволяющей неофиту считать себя правоверным мусульманином и сохранять определенную часть верований своих предков (явление синтеза ислама с языческими культами прослеживается во всем ареале распространения этой религии), однако основная причина существования доисламских верований у кочевников кроется не в этом; скорее ислам вынужден быть гибким, принимая во внимание огромную притягательную силу язычества.

В первую очередь, видимо, целесообразно будет рассмотреть то положение, в котором оказалось бедуинское общество к периоду Нового и с определенными оговорками Новейшего времени. Для этого надо вернуться на рубеж VI–VII вв. Площадь обрабатываемых земель Аравийского полуострова (за исключением Йемена) – ме́ста расселения подавляющего большинства оседлых жителей – по сравнению с площадью пустынь составляла одну тысячную всей территории Аравии [83 а, т. 1, с. 32]. Из более чем 7 млн жителей полуострова свыше 4 млн занимались земледелием (включая Йемен с его 3,5 млн жителей [Там же]) и 3 млн – вели по преимуществу кочевой образ жизни [Там же, с. 34]. За пределами Йемена, по расчетам О. Г. Большакова, могло проживать около 300 тыс. жителей, занимавшихся земледелием. Таким образом, бедуины составляли значительное большинство населения на территории, ставшей родиной ислама22
  Соотношение 3 000 000 : 300 000, конечно, приблизительное, однако факт численного превосходства кочевого населения над оседлым бесспорен.


[Закрыть] [Там же].

Плотность кочевого населения в пустынях и полупустынях Аравии, Сирии и Ирака была выше, чем в Новое время. С этой массой кочевников уже не могла справиться система, которую условно можно назвать «системой равновесия»33
  «Система равновесия» состояла из двух частей – социального равновесия в обществе между его членами и равновесия с окружающей средой, природой.


[Закрыть]. К первой ее части относятся обычай братства между бедуинами, практика оставлять в живых членов другого племени, разгромленного во время газва (эта практика была инстинктивно перенесена на людей, шедших в караванах, которые грабили бедуины, хотя те и не были кочевниками), своеобразная система покровительства и т. д.

Вторая часть «системы равновесия» – это равновесие с природой, экологией. Такое равновесие характерно для всех первобытных непроизводящих обществ, а также для некоторых обществ с присваивающим хозяйством. Равновесие с силами природы требует либо неизменности производительных сил, орудий труда, низкого прироста населения, либо их очень медленного развития, практически стагнацию. Общества такого рода могли не изменяясь существовать тысячи лет.

В Аравии рубежа VI–VII вв. эта «система равновесия» была нарушена. В кочевом обществе появилось имущественное неравенство; в бедуинской среде зарождалось раннеклассовое общество. Примером нарушения равновесия, на наш взгляд, является образование государств кочевников – Лахмидского, Гассанидского, Киндитского; у Лахмидов и Киндитов, появились цари – малики, подвиги которых воспевали поэты [83 а, т. 1, с. 190–191]. Создание этих государств явилось первым шагом на пути подчинения огромной массы кочевников. Их развал объясняется невозможностью существования твердой авторитарной власти в среде кочевников44
  Тема межплеменной консолидации, создания какой-либо новой общности в доисламской поэзии [83а, т. 1, с. 135].


[Закрыть]. На то есть несколько причин. Существование общества номадов определялось возможностями природной среды обеспечивать их хозяйство необходимыми ресурсами. «Недостаточность кормов и водных ресурсов ограничивала численность животных на той или иной территории и обусловливала невозможность концентрации скота сверх допустимого лимита ресурсов среды обитания. Именно поэтому скотоводческое хозяйство номадов существовало в виде множества относительно мелких по числу скота хозяйственных организмов» [83 а, т. 1, с. 21–22]. «Процесс концентрации скота, как правило, носил дискретный характер, поскольку в доиндустриальную эпоху существовал объективный предел, за порогом которого он спонтанно прерывался». Огромное стадо было невыгодно: животные быстро съедают весь корм, вынуждая увеличивать скорость перекочевок, что приводит к усталости стада и сокращению времени на восстановление кормов [Там же, с. 23]. Точкой динамического равновесия была плотность населения в 0,5–1 человек на 1 кв. км – так называемое дисперсное состояние [Там же]. У этих государств не было и такого мощного оружия, каким стал ислам для государства Мухаммеда (хотя ислам не спас от гибели Омейядов, погрязших в племенной вражде, унаследованной от джахилийи).

Определенному разложению подверглись и социальные устои, мораль, психология бедуинского общества. «Общим мотивом доисламской бедуинской поэзии V–VI вв. стало сетование на разрушение духовно-идеологических и морально-этических ценностей родового общества, его традиционных воззрений и обычаев. Обычными становятся обличение имущественного стяжательства, упреки на замену кровной мести выкупом или за пренебрежение требованиями кодекса родовой доблести (муруввы) и т. д. Устои родового общества теряли свой абсолютный моральный авторитет» [83, с. 133]. Мухаммед, по словам В. И. Басилова, «тосковал по тем разрушающимся устоям традиционной социальной морали родового общества, которые прежде обеспечивали чувство жизненной стабильности, защиту личных интересов человека, его безопасность и благополучие» [Там же, с. 13]. Пророк видел в обществе «эрозию социальных устоев, нарушение традиционного уклада и порядка общественной жизни», он стремился к «восстановлению социального равновесия» [Там же].

С другой стороны, кочевое общество Аравии достигло, условно говоря, пика своего культурного развития. Бедуины обладали богатейшей традицией устного народного творчества. К этому времени сложилась также типичная языческая система верований со своим пантеоном богов, племенными богами, культами и т. п. Следует, однако, учесть абсолютно верное мнение Г. фон Грюнебаума, нисколько все же ни умаляющее сказанное выше. «Кочевая жизнь ставила культурное развитие в жесткие рамки. Их можно было переступить лишь при переходе к оседлости или в случае формального признания идеологии оседлых народов» [87, с. 26]. Но оседлые жители Мекки, Ясриба и других оазисов вряд ли имели более развитую культуру, чем бедуины, скорее наоборот.

Кочевое общество подошло к тому пределу, когда его силы уже выплескивались за рамки, отведенные ему самим способом существования. Оно было огромной силой, контроль над которой в том ее виде был невозможен, однако крайне необходим. Нужна была другая сила, другая структура, способная помочь этой энергии прорваться наружу и направить ее в нужное русло. Такую роль сыграл ислам в государстве мусульман. (Видимо, правомерен вопрос: а не было ли появление ислама и создание государства единственным выходом из создавшегося тогда положения, когда практически 90 % населения полуострова – без Йемена – оказалось в тупике исторического развития? Это был тупик для целого народа, и для выхода из него необходимо было развитие оседлой, земледельческой ветви хозяйства, над которой тогда еще довлели ценности кочевого образа жизни.)

Сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, Мухаммед всегда подчеркивал, что ислам – это религия оседлых. «Ислам главными своими истоками, социальной моралью и психологией принадлежал миру оседлого населения; кочевой мир как иная социально-культурная среда обозначен в Коране специальным термином ал-а’араб» [83, с. 12]. Мухаммед говорит о кочевниках: «Бедуины еще сильнее в неверии и лицемерии и способнее не знать границ этого, что низвел Аллах Своему посланнику» (цит. по: [87, с. 139]).

С другой стороны, мусульманское государство, ограниченное только оседлыми районами – Мединой, Меккой и некоторыми другими оазисами, было бы жалким островком в море пустыни и ее обитателей. Это государство и его религия были заинтересованы в привлечении масс бедуинов на свою сторону, а те, в свою очередь, нуждались в государстве и исламе. Объективные законы жизни влекли кочевое общество к государству, несмотря на все неудавшиеся до этого попытки. Сила государства Мухаммеда была в том, что оно обладало новой монотеистической, невиданной до того в Аравии религией, одним из столпов которой было ее распространение верующими на еще неуверовавших (по мнению многих исследователей, джихад был необходим для сохранения единства уммы, так как племенные противоречия уже давали себя знать в молодом государстве). Единая государственность, единая религия были стимулом к объединению, стимулом, тогда еще не осознававшимся. Достраивать эту схему с высоты веков было бы неправомерно, но следует подчеркнуть, что выход за пределы Аравии означал завоевание земледельческих районов, кочевать на которых было невозможно. Результатом завоевания неминуемо стало бы оседание бедуинов, то есть ликвидация непреодолимого барьера – кочевого образа жизни – на пути к дальнейшему прогрессу арабов, и создание государства уже на основе арабов-земледельцев.

И вот вся эта лавина вырывается через «клапан», открытый исламом, в Сирию, Ирак, Северную Африку. К сожалению, никаких данных об отправившихся на завоевания кочевниках не существует, но можно предположить, что это была значительная часть. Как бы то ни было, завоевания стали катастрофой для кочевого хозяйства (а в исторической перспективе – благом для арабской нации) того времени, которое уже никогда не смогло оправиться от этого удара.

Падение численности бедуинов восстановило положение, существовавшее задолго до рубежа VI–VII вв. Вновь повысилась ценность человеческой жизни, «заработала» мурувва, асабийя55
  Али Факихи пишет, что некоторые арабские ученые разделяют мнение о том, что численность бедуинов сократилась, и о возвращении бедуинов «ко многим обычаям, существовавшим у них во время джахилийи», но относят это возвращение к тому периоду, когда «ослабла власть халифов» [28, с. 258].


[Закрыть]. Возродились начавшие было забываться морально-этические нормы. Л. Штайн упоминает «фривольный рассказ» великого доисламского поэта Имруулькайса о любовных приключениях, во времена которого «было далеко до строгих моральных норм, пришедших позднее с исламом». «Если у современных бедуинов, – пишет он, – считается зазорным даже упоминать об отношениях между мужчиной и женщиной, то в древнеарабских касыдах описание любовных похождений было чем-то само собой разумеющимся» [94 а, с. 98]. Али Факихи замечает, что в Омейядский период лирика бедуинов – это «целомудренная, непорочная», «восхваляющая чистую, платоническую любовь» поэзия. У оседлых же арабов – «стихи вольного содержания, посвященные воспеванию эротически наслаждений, полные различных натуралистических описаний» [28, с. 190–191]. Если ислам принес такую «чистоту» и «непорочность» бедуинам, то почему же он не дал этого оседлым? Следовательно, причина кроется не в распространении ислама, а в грандиозном оттоке бедуинов из Аравии.

Кочевники более не нуждались ни в религиозном образовании, ни в религии. Прогресс кочевого общества прекратился, сменившись застоем-регрессом66
  Однако У. Полгреву бедуины не показались «вырождающимися арабами» [56; 75].


[Закрыть]. Хотя социально-экономические отношения в среде бедуинов не составляют предмета исследования данной работы и выводы по этому вопросу должны быть сделаны на основе специального исследования, следует предположить, что развитие института частной собственности, социального и имущественного неравенства было остановлено появлением ислама вследствие указанных выше причин. Кочевники пошли по одному из трех выделенных Э. Гиббоном путей общественного развития – пути сохранения и медленного прогресса элементарных навыков: употребления огня и металла, разведения домашних животных, совершенствования способов охоты и т. п. «Эти крепкие растения переживают любую бурю и пускают неистребимый корень в самой благоприятной почве» (цит. по: [92, с. 1]). Фон Грюнебаум пишет: «Отток значительной части кочевого населения с территории Аравийского полуострова в еще большей степени замедлил процесс разложения общинно-родового строя в кочевом обществе Аравии. Его дальнейшее развитие в рамках государства зависело главным образом от контактов кочевников-скотоводов с развитыми в классовом отношении оседлым земледельческим и торговым населением страны. В результате кочевое общество Аравии было обречено на воспроизводство традиционных форм производственных отношений и родоплеменной структуры» [87, с. 117–118]. Образование мусульманского государства привело к «особенно замедленному развитию по пути разложения общинно-родового строя» у бедуинов [Там же, с. 121].

Итак, в результате мы видим общество арабов-бедуинов Нового времени таким, каким оно было задолго до появления ислама.

Новое и Новейшее время

Ответ на вопрос, почему все-таки кочевники не приняли ислам как целостную систему, а заимствовали лишь некоторые его элементы, очень сложен. Здесь переплетаются природно-климатические, социально-экономические, морально-психологические, порой и политические причины, и в каждом конкретном случае могут преобладать те или иные. Определенно можно сказать лишь то, что есть причины базисные, воздействие которых проявляется постоянно, и причины более частного характера. К таким можно отнести природно-климатические, хотя и они не дают собственно ответа на вопрос, объясняя лишь существование кочевого скотоводства на определенной территории.

Переход к производящим формам хозяйства начался в период между 10-м и 8-м тысячелетиями до н. э. [83, с. 12]. «Истоки цивилизации и мира кочевников» восходят «к развитию особой исторической системы обществ раннеземледельческих культур» [Там же, с. 48]. Эти культуры явились базисом для развития двух основных ветвей цивилизации – оседлой и кочевой. «Мир цивилизации и мир кочевников выражают разные по направленности развития формы разложения и выхода за пределы системы-стадии обществ раннеземледельческих культур» [Там же, с. 49]. Мир кочевников с самого начала стал «выступать полярным вариантом (цивилизации. – А. Р.) в дифференциации и специализации производственной деятельности общества» [Там же]. Однако, несмотря на то что кочевничество, являясь альтернативой оседлости, на первых порах могло успешно соперничать с последней в прогрессивном развитии (а тем более с непроизводящим хозяйством), оно исторически было обречено. Кочевое скотоводство, «хотя и является одной из разновидностей производящего хозяйства, однако также не позволяет обществу подняться выше предклассовых или в редких случаях раннеклассовых отношений. В исторической перспективе развитие высокоспециализированных обществ охотников, рыболовов и собирателей и кочевых скотоводов представляет собой тупиковые ветви и лишь земледельческо-скотоводческое хозяйство позволяет обществу перешагнуть рубеж классообразования и успешно развиваться далее» [91 б, с. 244].

Тупиковость кочевничества как ветви общественного развития выявилась позднее, а вначале, как уже отмечалось, оно было перспективным, и его становление там, где это было возможно, «проходило параллельно с развитием земледелия или чуть-чуть от него отставало», то есть примерно 10–8 тыс. лет до н. э. [Там же, с. 264]. Постепенно ареал кочевого скотоводства стал сужаться, теряя площади, пригодные для обработки либо для отгонного скотоводства, и замыкаясь на районах, не пригодных для этого: засушливых степях, полупустынях и пустынях.

Именно здесь начинают работать отмеченные выше причины сохранения кочевого скотоводства как способа хозяйства у бедуинов. На определяющем влиянии климата на формирование кочевого хозяйства настаивают многие авторы-специалисты по кочевой цивилизации. Кочевое скотоводство стало единственной возможной основой жизни бедуинов, другие хозяйственно-культурные типы в этом районе существовать не могли. Кочевники-бедуины дожили до наших дней и могли бы существовать еще сколь угодно долго, если бы не вмешательство цивилизации в лице государства.

Э. Бэкон77
  Bacon E. Types of Pastoral Nomadism in Central and South-Western Asia. Southwestern Journal of Anthropology, 1954. № 1. P. 44–68.


[Закрыть] выделяет пять особых видов кочевников в Центральной и Юго-западной Азии: «1) верблюдоводы-бедуины Аравии; 2) пастушеские племена Междуречья Тигра и Евфрата, а также Сирии; 3) полуоседлые скотоводы с буйволами в приречных районах; 4) полукочевники Аравии, держащие овец и коз, занимающиеся отчасти и земледелием; 5) скотоводы-охотники на диких животных пустыни» (цит. по: 95, с. 57]). (Все эти типы попадали в описаниях путешественников под название «бедуины», что затрудняло выделение обычаев и верований собственно бедуинов.)

Итак, перед нами исторически сложившаяся данность – кочевой образ жизни, изменить который можно, либо изменив природную среду обитания бедуинов, либо переведя их на оседлость в другие районы. Как основа производства, или – шире – как образ жизни, – это базис для целого ряда особенностей, отличающих бедуинов от общества оседлых.

Соотношение между кочевой и оседлой культурами и уровнями их развития

Кочевничество как ветвь общественного развития оформилось, как уже отмечалось, в 10–8-м тысячелетии до н. э. В 3-м тысячелетии до н. э. произошло одомашнивание верблюда [92, с. 232]. В конце 2-го тысячелетия до н. э. появилось древнейшее седло для езды на верблюде [94, с. 233]. К этому же времени относится «первое сообщение об аравийских кочевниках, которые верхом на верблюдах вторглись в Палестину, Месопотамию и Сирию». У некоторых племен западных семитов во 2-м тысячелетии до н. э. «скотоводческая сфера хозяйства, несомненно, преобладала над земледельческой» [83, с. 240]. «На рубеже нашей эры, – полагает О. Г. Большаков, – окончательно оформился хозяйственно-культурный и психологический тип аравийского бедуина, скотовода-кочевника, преимущественно верблюдовода, с одной стороны, с другой – вечного воина, самим строем жизни принужденного к храбрости и жестокости» [83 а, т. 1, с. 133]. Никаких данных о жизни в оазисах в то время, а тем более о существовании городов (за исключением Йемена) нет. Города Аравийского полуострова за пределами Йемена (вернее, более или менее точно можно говорить только о Хиджазе, но это может относиться и к районам Внутренней Аравии) были созданы кочевниками гораздо позже.

В середине V в., когда в район нынешней Мекки пришли курайшиты, там было лишь маленькое святилище. Основание Мекки относится к этому времени и приписывается курай-шитской традицией Кусаййу. Первыми жителями Джидды были также бедуины, которые занялись торговлей [83 а, т. 1, с. 90].

Итак, оседлую традицию можно назвать производной от кочевой; города и, возможно, земледельческие поселения в оазисах появились после прихода в Аравию племен кочевников, и первыми их жителями были оседлые кочевники. Бедуины, в отличие от оседлых, имели более длинную историческую культуру и традиции. Места зарождения и расцвета доисламской поэзии – пустыни Неджда, Хиджаза и другие районы Северной Аравии [28, с. 51]. Бедуины ко времени рождения ислама имели культуру более развитую, чем оседлые.

Ислам, оформившийся как религия оседлых, стал базисом для развития именно оседлой культуры; он был необходим только ей. Собственно кочевая культура, развивавшаяся до появления ислама более двух с половиной тысяч лет, в исламе не нуждалась; к тому же он не подходил ей изначально. Однако какого бы совершенства ни достигли шаиры в своем искусстве, оно все равно оставалось единственным видом творчества кочевников; это был предел его развития. Поэтому ислам, отрицая культуру джахилийи, нес в себе мощный заряд для культуры оседлой, в создании которой затем участвовали и потомки кочевников, поселившиеся на завоеванных территориях. Все вышесказанное относится только к кочевникам рубежа VI–VII вв., бедуины Нового времени в оседлой культуре не нуждались и жили всё теми же стихами джахилийи88
  Причем даже здесь заметны следы некоторой деградации. По замечанию Д. Коула (D. Cole), вся поэзия бедуинами приписывалась Антаре, «они не знают никаких других имен в литературе» [95, с. 59].


[Закрыть].

Несмотря на то что кочевое общество достигло пика своего потенциального развития к рубежу VI–VII вв., оно уже отставало в экономическом отношении от земледельческого и торгового населения Мекки, Медины и других оазисов [91, с. 92]. Разделение труда между земледельцами и скотоводами увеличивало оседлость первых и сезонную подвижность вторых. Результатом этого становится тот факт, что «в оседло-земледельческой зоне кровнородственные связи довольно быстро сменяются соседскими (территориальными), общинными, а в кочевноскотоводческой зоне формируются сложные иерархические племенные, часто вторичные (псевдокровнородственные), структуры» [87, с. 25]. В Мекке и Медине уже очень «отчетливо происходит обособление индивидуальной семьи как единицы хозяйствования и накопления собственности» [91, с. 92]. Для дальнейшего развития своих огромных потенциальных возможностей оседлому обществу необходимо было прежде всего освободиться от сковывавших его кровнородственных уз, этого наследия кочевого прошлого. И здесь в области экономических отношений сложилась ситуация, сходная с ситуацией в культуре. Государство и ислам как некая скрепляющая и цементирующая его сила требовались и оседлым кочевникам.

Представляется, что арабские завоевания были изначально заложены если не в доктрине ислама, то в том государстве, которое было создано на его основе. Завоевания были нужны для будущего арабов, и в этой связи рассматривать их либо только как жажду наживы необузданных бедуинов, либо как непременное желание воинственного ислама покорить полмира представляется неправомерным.