Текст книги "Паргоронские байки. Том 4"

– Э нет! – с натугой прохрипел Хиротарос. – Не пущу!..

– С НАМИ ДЕРИСЬ, ПАСКУДА! – проревел Дормадос, обрушивая страшный молот.

– Преступный чужак! – врезался в него всей тушей каменноликий Лаградатес.

Первородные великаны. И не просто первородные – их вожди. Первые вышедшие из Хаоса, вобравшие его больше всех. Практически неуничтожимые.

Втроем они могли задать трепку даже богу.

Ослепительные молнии жгли их, палили. Плескались на коже цветами, окутывали белой сеткой. Но слишком громадная мощь была в великанах, слишком бессмертен и неуязвим был каждый. Ревя от боли, они продолжали колотить бога с трех сторон, продолжали лупить своим страшным оружием, не позволяли исчезнуть, телепортироваться.

Глушили божественную силу просто своим присутствием. Своим хтоническим гневом.

Космодан все равно мог развернуться во всю ширь. Раздаться до космических масштабов, скомкать пространство и раскрыть Хаос. Но он слишком хорошо знал, слишком хорошо помнил, что бывает, когда боги предстают во всем могуществе. Насколько гибельно это для всего живого… гибельно для целых планет…

И потому Космодан саданул Дормадосу в ухо просто кулаком. Божья длань едва не разворотила великану череп… но он выжил, он продолжил драться, даже обливаясь кровью! Дубина Лаградатеса врезалась Космодану в шлем, разбивая часть оптики, и бог покачнулся.

Космодан едва успевал отражать все удары. В каждом была первозданная хтоническая мощь, каждый причинял боль даже ему. А тем временем Таштарагис неудержимо настигал Гласитариду. Ледяной меч уже сверкал на солнце, уже наполовину вышел из ножен.

Они словно превратились в две вьюги. Давно осталась позади долина Муравьев, давно скрылись из виду Космодан и три великана – Таштарагис гнался за дочерью, Гласитарида убегала от отца.

За ними оставался ледяной след. Земля замерзала, покрывалась инеем. Звери разбегались от крушащих все великанов. Гласитарида ворвалась в лес – и во все стороны полетели деревья. Она ломала их, как тростник, вырывала с корнями, швырялась в Таштарагиса.

Гонись за ней кто иной, колдунья-великанша остановилась бы, приняла бой. Но поднять руку на отца она не смела.

А потом она забрела в какое-то болото, завязла… а сзади дунуло ледяным штормом. Таштарагис заморозил болото до каменного состояния, и пока Гласитарида билась, пыталась вырваться – разворотил остатки леса.

– Ты не оставила выбора! – вскричал он, замахиваясь мечом.

Гласитарида ничего не успела сказать. Клинок Глаций вонзился ей под ребро. Прорезал кожу, разворотил грудную клетку… и вошел в сердце.

Ее колени подогнулись. Ноги все еще были вморожены в лед. Великанша завалилась назад… упала… по телу пробежала дрожь. Глаза быстро стекленели.

– Ты не оставила выбора… цветочек… – прошептал Таштарагис, вытирая клинок.

Гласитарида еще дышала, ее губы еще шевелились. Таштарагис склонился было… но тут сзади раздался грохот. К небу поднялся огненный столб… он виден даже отсюда?! Таштарагис не представлял, сколько они пробежали, но… его обдало раскаленным ветром, а вспышка обожгла глаза…

Что за космическая мощь!.. Там хоть кто-то уцелел?! Едва проморгавшись, Таштарагис оставил мертвую… почти мертвую дочь и помчался обратно, на помощь названым братьям.

Сегодня больше никто не должен умереть.

Но когда он добежал, то встретил лишь Хиротароса, Дормадоса и Лаградатеса. Сидя у громадного кратера, они поведали, что бог в какой-то момент отчаянно закричал, выплеснул страшный шквал и ушел в небо кометой. Хиротарос и Лаградатес трясли головами, Дормадос зажимал окровавленное ухо.

– Дормадос, ты как? – взял его за плечо Таштарагис.

– А, ЧТО?! – прогремел людогор даже громче обычного. – НЕ СЛЫШУ, ГОВОРИ ГРОМЧЕ! ПОЧЕМУ ТАК ТИХО?!

Великаны растерянно уставились на него, а Дормадос повторил совсем уже громогласно:

– ПОЧЕМУ ТАК ТИХО?!

– Пойдем, друг, – помог ему подняться Таштарагис. – Пойдем к целителям.

– А что твоя… – осторожно спросил Хиротарос.

– Все кончено.

И все действительно было кончено. Космодан стоял на коленях у тела Гласитариды и видел, как ту покидает жизнь. Слишком страшную рану нанес хтонический клинок.

Но несколько последних вздохов у великанши еще оставались. Увидев Космодана, она разомкнула уста и прошептала:

– Не… мсти… папе… прошу…

– Не буду, – сумрачно сказал Космодан.

– По… клянись…

– Клянусь. Я не трону Таштарагиса.

Гласитарида попыталась сказать что-то еще, но губы двигались все медленней… медленней… глаза остекленели окончательно… а лицо застыло, покрылось инеем.

Но Космодан продолжал сидеть и с надеждой смотреть на нее. С безумной, отчаянной надеждой. Но ничего не происходило, и его плечи опустились. Похожий сейчас на обычного смертного, бог отвернулся, собрался уже уйти… и тут по земле побежал лед.

Тучи сгустились. Посреди лета повалил снег. А Космодан, еще не повернувшись, почувствовал этот мощный выброс, этот безумный всплеск ба-хионь, который всегда сопутствует…

– Она тоже? – раздался голос.

– Она тоже, – улыбнулся Космодан.

По заснеженной траве шла озаренная светом женщина. Она прошла мимо Космодана и взяла за руку Гласитариду. Та еще не до конца все осознала, но ее глаза уже сияли так, как никогда при жизни… при той, прежней жизни. Словно древние голубые льды вечной мерзлоты.

– Так вот что вы чувствуете, – молвила богиня Гласитарида. – Я… я не заслуживаю этого.

– Это не вопрос заслуг, – сказала богиня Асвантида. – Это просто случается, как сама жизнь. А к тому же… я прощаю тебя.

Они обнялись. А Космодан вдруг ужасно заинтересовался одним камешком… так заинтересовался, что отвернулся и принялся упорно его разглядывать.

– И все-таки какое удивительное совпадение, что мы обе… – сказала Гласитарида, когда они закончили. – Да разве так бывает?..

Ее глаза вдруг потемнели, стали похожи на звездное небо. Она немного расплылась, а потом уже уверенно сказала:

– Так не бывает.

– Должна быть причина, – согласилась Асвантида. – Для такого совпадения должна быть…

– Это… не совсем совпадение, – немного виновато сказал Космодан. – Это… был я. В некотором роде.

– В некотором роде? – холодно спросила Асвантида.

– Мы тебя слушаем, – кивнула Гласитарида.

Космодан вздохнул и поведал то, что богородившиеся великанши еще не успели познать. Поведал им о перерождении, о круговороте жизни.

Закон реинкарнации прост. Подобное стремится к подобному. Если бог погибает, то возвращается в круговорот жизни, как все прочие. Но если в новом рождении он сумеет остаться… собой – велики шансы на повторное богорождение.

Для богорождения нужна почва и нужно семя. Нужно, чтобы имелось свободное место, божественная ниша – и чтобы нашелся для нее идеальный кандидат. И лучше всего, если семя уже отчасти проросло… например, если кандидат уже был богом в прошлой жизни.

– …Я уже приходил к вам, в Миран Дио, – поведал Космодан. – Когда великаны только народились. Когда никто из второго поколения еще не был даже зачат. Условия были идеальными. Молодой мир и хтонические существа, тоже совсем молодые. Уже бессмертные, да к тому же с предрасположенностью к определенным стихиям. И я… я устроил так, что их дети стали новыми рождениями богов Пантеона.

– Разве можно… сделать бога? – усомнилась Асвантида.

– Сделать нового – нельзя. Можно попытаться возродить старого. Остатки моего прежнего пантеона препоручили мне свои Сути. Предались мне атманами, спасли себя во мне. И я помог им… вернуться.

– А если бы ты оставил их при себе? – спросила Гласитарида.

– Какая разница? – пожал плечами Космодан. – Я не нарушаю обещаний.

– Не нарушает он, – хмыкнула Асвантида.

– Да простишь ты меня когда-нибудь? – уже чуть раздраженно спросил Космодан.

– Посмотрим. Кстати, кем я была… в прежней жизни? Я что-то смутно припоминаю, но…

– Тебя звали Солара. Ты была богиней звездного света, солнечной энергии и ядерного пламени.

– Красивое имя, – улыбнулась богиня. – Я буду носить его с гордостью.

– А как звали меня? – спросила Гласитарида.

– Гаккавойд, – чуть отвел взгляд Космодан. – Ты была… был богом хлада, замерзших планет и космической пустоты.

– Это имя я носить не стану, – отказалась Гласитарида. – Оставлю нынешнее.

– Да, так будет лучше, – тактично сказал Космодан.

Он раскрыл Кромку, и трое богов двинулись сквозь миры.

– Кстати, а когда ты за мной ухаживал, то уже знал, что я… Гаккавойд? – спросила Гласитарида.

– Нет! – отрезал Космодан. – Я вообще понятия не имел, что вам обеим достались… семена. У ваших первородных сотни детей, а семян было всего несколько. Это мог оказаться кто угодно… могло вообще ничего не прорасти!

Голубое небо Камня сменилось чистым, льющимся со всех сторон светом Сальвана. Космодан провел Солару и Гласитариду самым кратчайшим путем – и они предстали перед еще пятью богами.

– А, вот и он, – молвил оленерогий Кефринекс. – Наломал ты дров, новичок.

– Хтоники того мира очень злы на тебя, – сказал Херем, глядя на Космодана из-под бурнуса.

– И не без причины, – добавил Савроморт.

– Э, давайте все это обсудим потом! – поморщился Космодан, подталкивая богинь в спины. – У меня для вас еще одна пара! Зима и Лето!

…Наступила весна. Таштарагис с утра подмел двор, потом задал корм скотине и поиграл с самым младшим сыном. Тот родился на днях, еще ничего не знал и смотрел на мир чистыми голубыми глазами хримтурса. Воровато оглядываясь, Таштарагис сунул ему кусок сладкого льда… жена запрещала баловать, но он просто не мог удержаться, когда видел своих детенышей.

Патриархи великанов ведут почти ту же жизнь, что и остальные. Их не так уж много было, первородных. На них была возложена трудная задача, им выпала честь дать начало целым народам – и Таштарагис старался изо всех сил.

Поэтому ему особенно было больно вспоминать о своей старшей. О той, что покинула этот мир прошлым летом. Все вокруг напоминало о Гласитариде, в каждом ребенке он отныне видел ее.

И после обеда он отправился в долину Муравьев. Сказал жене, что пойдет нарубить дров, а сам пошел в лес. Туда, где похоронил то, что осталось от Гласитариды… от нее немного осталось. Видимо, тело унес тот бог.

В лесу он осторожно нарвал подснежников, и на обратном пути завернул к Мировому Древу. Растет, проклятое. Поднимается все выше, несмотря на повреждения.

Как легко его срубить. Таштарагис вынул из ножен Глаций… примерился… но не ударил. Весна только началась, дерево все еще покрывала ледяная корка. Она так красиво сверкала на солнце ледяными цветами…

Таштарагис глубоко вдохнул и снова увидел сидящую у корней дочь. Та улыбалась отцу.

Наваждение. Он моргнул – и ее не стало.

Инеистый великан потоптался, положил возле дерева горсть крошечных цветочков и сам уселся, глядя вдаль, на ледяные шапки гор. В ветвях щебетали ранние птицы, а с веток капала вода.

Весенняя капель. Слезы ушедшей зимы.

Интерлюдия

– Слушай, Янгфанхофен, а можно тебя попросить рассказывать трагичные истории… хотя бы не подряд? – спросил Дегатти, странно морщась. – У меня просто сейчас настроение не очень, а ты еще подкидываешь.

– Посмотрите, какая у Дегатти тонкая душевная организация, – насмешливо сказал Бельзедор. – Что тебе не так? Они же в конце обе стали богинями.

– Да я знаю, но…

– Хотя я бы тоже что-нибудь повеселее послушал, – согласился Бельзедор. – Может, опять про гоблинов?

– Бельзедор, я знаю, что ты любишь сортирный юмор и гоблинов… – вздохнул Янгфанхофен.

– Мой любимый народ, – доверительно наклонился к Дегатти Бельзедор.

– …Но давай как-нибудь в другой раз? А сейчас…

– Кстати, а как потом сложились отношения Космодана, Солары и Гласитариды? – спросил Дегатти. – То есть я знаю, что Космодан и Солара поженились… в севигизме даже есть день Священного Брака, один из главных праздников. Стеклянный Дельфин, кажется. Но что там с Гласитаридой?

– Ходят слухи, что она его любовница, – ухмыльнулся Бельзедор.

– Слухи, только слухи, – покачал головой Янгфанхофен. – Я, конечно, не имел возможности проверить, но прямых подтверждений такой связи у меня нет. Как и про другие его романы. Ничего не доказано.

– Легенд о его любвеобильности я много слышал, – вспомнил и Дегатти. – Тот же миф о Эмесике и Эрдензии. Там Космодан тоже окучил обеих, что привело к страшной войне…

– Миф, вот именно, – перебил Янгфанхофен. – У ваших женщин издревле было принято рассказывать, что отец их ребенка – Космодан. Даже гоблинши такое иногда утверждают.

– А что меня особенно поразило – образ Таштарагиса в этой байке, – покачал головой Дегатти. – Он… совершенно другой. Абсолютно не похож на себя в остальных историях.

– Мы бессмертные существа, Дегатти. Многие из нас неизменны веками и тысячелетиями… но многие другие изменяются до неузнаваемости. Я тоже не всегда был таким, как сейчас…

– Пузатым трактирщиком?..

– Ну пузо у меня точно было не всегда, – спокойно ответил Янгфанхофен. – Как и трактир. Так и Таштарагис не всегда таскал вместо башки бычий череп. И не всегда был проклятым всеми трижды предателем.

– К тому же у Таштарагиса явный дар, – хмыкнул Бельзедор. – Я бы на его месте назывался не Бычьеголовым, а Богоделом. Гласитариду убил – та стала богиней. Грандиду убил – та стала богиней. Сколько всего богов он так сотворил?

– Двух, – показал два пальца Янгфанхофен. – Да, удивительное совпадение… но все-таки просто совпадение.

– Да поняли мы уже, что там за совпадение, – отмахнулся Бельзедор. – А других-то богов среди детей первородных великанов не появилось?

– Нет, только Солара, Гласитарида… и Грандида еще, но с большим запозданием. Дело же не только в перерождении – факторов должно сложиться очень много…

– Ну, целых три удачи – все равно неплохо. Сколько там всего было… семян?

– Этого я не знаю, – признался Янгфанхофен. – Но уж точно больше трех.

– Ну все равно неплохой результат, – повторил Бельзедор. – А Таштарагис-то в курсе про эти… семена?

– Не-е, – расплылся в улыбке Янгфанхофен. – Значительную часть этой истории я узнал именно от него… но не всю, не всю…

– Он, наверное, плямкает губешками и думает: вот помру, сам тоже богом стану, наверняка! – сказал Бельзедор.

Дегатти фыркнул, едва не подавившись глинтвейном.

– Ты не поверишь, – кивнул Янгфанхофен. – Каждый раз об этом гундит, когда нажрется. Я ему уже несколько раз предлагал: ну ты проверь, убей себя. Руки же у тебя волшебные. Но нет, не хочет. Говорит, что убил он целую тьму народа, а богами из них стали только двое. Больше, чем у кого-либо еще, но все равно шанс маленький.

– Какой ты подлый, Янгфанхофен, – сказал Бельзедор, глядя на него сквозь грани бокала. – Мне нравится.

– А вы ведь тоже боги для некоторых народов, верно? – спросил Дегатти. – Гаошаи, Легационит…

– Мы не требуем обожествления, это само как-то получается, – возразил Янгфанхофен. – И мы особо не контролируем смертных, там в основном местное правление. Туземные короли, просто под небольшим приглядом с нашей стороны. Только кое-где наместники из демонов. И в наших колониях совсем неплохо живется.

– Сомневаюсь что-то.

– А ты бывал в Легационите, Дегатти? – спросил Бельзедор.

– Не бывал. Но в твоей Империи Зла бывал.

– Империя Зла и Легационит абсолютно разные.

– Я понимаю, что мне, демону, ты не поверишь, но я могу рассказать историю, как Легационит посетила одна твоя… близкая знакомая, – вкрадчиво сказал Янгфанхофен. – Ее мнению ты поверишь?

– Оно все равно пройдет через твое истолкование… но я послушаю. Попробуй меня переубедить.

Лахджа идет на пляж

1514 год Н.Э., Паргорон, лабиринт Хальтрекарока.

Лахджа сидела в душе и озадаченно смотрела на лейку. Она не понимала, как та работает.

Демоница включила воду. Выключила. Снова включила. Вода шла, как положено. Лилась горячая или холодная, как пожелаешь.

Но лейка ни к чему не была подсоединена. Отдельная, как мобильный телефон… но вода-то не может передаваться со спутника!

Колдунство. Волшба демонская.

– Да как это сделано вообще?.. – пробормотала Лахджа, пытаясь разобрать лейку.

Она превратила когти в костяные отвертки и щупы. Но это мало чему помогло, потому что лейка была словно цельнолитой. Куском металла… хотя металла ли?.. Куском непонятно чего с дырочками… а, не, вот краешек поддается. Все-таки не цельнолитая… нет, все-таки цельнолитая.

– Ну здорово, – сказала Лахджа, глядя на обломки. – А я сильная… но тупая, кажется.

Но по крайней мере теперь она поняла принцип. Осмотрев обломки, она заметила нечто вроде… хм, наверное, когда это работало, то было порталом. Крошечной кротовинкой, тоннельчиком в пространстве. Тут весь дворец ими усыпан.

Лахджа сунула в кротовинку палец, утончив его до предела. Чуть-чуть проходит. А с другой стороны… да, вода. Кипяток. А здесь… ледяная. Наверное, смешиваются уже в самой лейке. Это похоже уже на какую-то альтернативную технологию, а не просто как обычно у демонов: что пожелал, то и случилось.

– Лахджа, ты там долго еще? – сунулась в душ Сидзука. – Я тоже помыться хочу… а, ты душ ломаешь… Я тебя убью.

– Не убьешь, – сказала Лахджа, пытаясь починить лейку. – И не мешай. Я постигаю тайны вселенной… начиная с этой херни.

– Зачем?

– Что зачем? Тайны вселенной?..

– Нет. Зачем ты ломаешь все, что видишь? – начала заводиться Сидзука. – Что у тебя за мания все разобрать и посмотреть? Лахджа, ты уже сломала свою жизнь, но все еще не можешь остановиться?

– Ой, завали, – вышла из душа Лахджа. – Сама научись сначала в комнате убираться. В твоих чашках уже жизнь завелась.

– А почему бы тебе для начала не убрать всех этих дохлых… кто это вообще? – уперла руки в бока Сидзука.

– Это образцы, – отрезала Лахджа, задвигая их под кровать. – Они мне нужны.

– Они дохлые и воняют. Я могу заболеть от такого соседства.

– Не ври, не воняют, я их принесла только… четыре… пять… шесть дней… ладно, уберу…

Лахджа неохотно принялась убирать… образцы. На самом деле, она и сама уже чувствовала запах, но из принципа не хотела убираться, пока Сидзука не разгребет свой хаос. Он, конечно, преобладает на ее половине, но постоянно норовит перебраться через границу.

Повсюду мусор. На полу липкие пятна от разлитого чая, кофе, сакэ и сладких вин. Везде валяется белье – кружевное, очень дорогое, но не особо чистое. Расчески лежат с клоками волос. Какие-то непонятные салфетки, которые страшно разворачивать. Бумажки от жвачки и конфет. Пустые оболочки из-под яиц кайтранов.

– Знаешь, нам в комнату нужен куржуй, – предложила Лахджа. – Он бы тебя обожал. Стал бы твоим любимым питомцем.

Сидзука показала ей средний палец, брезгливо сгребая мусор в середину комнаты.

– Вообще-то, это работа Безликих, – сказала Сидзука. – Почему они к нам так редко заходят?

– Возможно, потому что ты… – Лахджа видоизменила связки и защебетала почти безупречным голосом Сидзуки: – Ой, эти Безликие такие стремные, зачем они так часто к нам приходят?! Вот ты, ты, ты приходи к нам… никогда не приходи! Мы сами справимся!

– Безликие стремные, – согласилась Сидзука. – Гребаные нопэрапоны. Но вообще-то, я просила его приходить раз в неделю.

– Он обиделся, наверное. У них тоже чувства есть.

– Да ладно. У Безликих?..

– Представь себе.

Убрав примерно половину, Сидзука притомилась и начала следить, чтобы Лахджа свою половину тоже убирала получше. Между делом она крутила в руках разломанную лейку от душа.

– Лахджа, вот зачем? – вздохнула она.

– В банях помойся, – пожала плечами Лахджа.

– В банях сегодня Асмодей, – аж передернуло Сидзуку. – Я туда не хочу, он меня запомнил с прошлого раза.

– Тогда чини душ.

– И починю.

И Сидзука все-таки как-то умудрилась собрать лейку обратно. У нее было побольше опыта с разными артефактами, она и сама накопила их целую коллекцию, так что каким-то образом сомкнула этот… предмет, и тот стал выглядеть почти как раньше.

Правда, лилась из него теперь только холодная вода. Сидзука вздохнула и направила струю на Лахджу.

– Давай харгалла какого-нибудь позовем, – невозмутимо сказала та.

– Да на кой мне твои харгаллы, я сама все исправлю!

Девушка притащила из своего тайничка странную отвертку и снова принялась ковыряться в лейке. Лахджа смотрела на это, смотрела, а потом спросила:

– Сидзука, а ты студенткой чего была? Где училась?

– В Тодае, – гордо ответила Сидзука.

– А на кого?

– Инженерный факультет, департамент информационных технологий.

– Ого!

– А ты думала. У меня IQ – сто шестьдесят восемь.

– Ничего себе ты умная. Только убирать за собой почему-то не умеешь.

– А ты где училась?

– Я… в Хельсинки. Медицинский. Я была психиатром. Но я плохо это помню. А интеллект… не знаю, не проверяла. Но меньше твоего наверняка.

Сидзука горделиво подбоченилась. А Лахджа подумала, что надо будет задобрить Безликих. Узнать, что они любят… любят ли они вообще хоть что-нибудь.

Они, конечно, всего лишь низшие демоны. Даже не второе сословие, а первое. Но какой смысл кошмарить тех, кто делает тебе только хорошее? Тем более, что они заходят в твое отсутствие в твою комнату, так что… да, лучше их не злить.

Тем более, что альтернатива – она вот. Распространяющая хаос Сидзука. Вещи она с грехом пополам разобрала, мусор выкинула, но полы рядом с ее кроватью все равно липкие. А ей нормально, она эти пятна уже наизусть знает, машинально перешагивает. Ей так проще, чем мыть.

Лахдже подумалось, что весь этот беспорядок, который Сидзука устраивает, может быть признаком скрытой депрессии. И это неудивительно. Бедняжка храбрится, конечно, демонстративно показывает, что ей море по колено, но вообще-то она ведь тоже в ужасном положении. Полностью зависит от капризов всемогущего нечеловеческого существа, всячески его ублажает. Ее переделали, она даже не совсем женщина теперь.

Конечно, есть и плюсы. Продленная молодость, неограниченные материальные блага. Положительные стороны есть, безусловно. Но материальные блага… этим можно удивить какую-нибудь средневековую крестьянку или девушку из страны третьего мира. А Лахджа и Сидзука и дома неплохо жили, в Финляндии и Японии.

А продленная молодость – это здорово, конечно… но теперь Лахджа знает, что раньше бы у нее было посмертие. Возможно, хорошее. Возможно, рай. А теперь точно нет.

Теперь… черт его знает, что теперь.

Сидзука, кстати, это тоже знает и цепляется за этот мизерный шанс. Поэтому и не хочет становиться демоном.

Что ж, у нее своя правда.

– Ладно, черт с ней, с этой лейкой, – наконец сдалась Сидзука. – Пойдем в бани. Они большие, может, и не встретим… никого.

– А если встретим?

– Тогда я брошу тебя и убегу.

– Э нет, так не выйдет. Асмодей тебя любит.

– Тебя он тоже любит. Асмодей любит всех.

– К тому же ты не сможешь убежать, – сказала Лахджа уже по дороге. – Я быстрее тебя, Сидзука. Кстати, зачем именно в бани? Пошли лучше на пляж!

– Вот видишь, IQ сто шестьдесят восемь у меня, а отличные идеи подаешь ты, – похвалила Сидзука.

Пляж во дворце Хальтрекарока действительно отличный. Море сюда не сумел впихнуть даже он, но озеро получилось приличных размеров. Песок идеальной чистоты, шезлонги, лодочки для катания, развлечения на любой вкус. Настоящий центр водных потех.

Но все же это просто гигантский бассейн. Суррогат настоящего водоема. Вода идеально чистая, идеально теплая – но пустая. Стерильная. Ни тебе рыбок, ни тебе ракушек, ни водорослей хотя бы. Ни порыбачить, ни с маской понырять… теперь ей маска не нужна, конечно…

Но зато тут действительно не было Асмодея. Они с Хальтрекароком резвятся где-то в парных… не только вдвоем, конечно, с ними там еще какие-то гости и куча наложниц.

К счастью, Лахдже и Сидзуке там быть не нужно. Сегодня не их смена. У любимых жен она выпадает чаще, но все-таки не каждый день. Все-таки целых двести наложниц, даже Хальтрекарок не может ежедневно окучивать каждую.

Хотя он очень старается…

Зато тут оказался Совнар. Бушук-бухгалтер дремал в шезлонге, мирно посапывая. Даже у паргоронских банкиров иногда бывают моменты, когда они просто отдыхают.

Но Лахджа просто не могла пройти мимо. Она подкралась на мягких лапках, убедилась, что сон бухгалтера крепок и глубок, приблизила губы-хоботок к треугольному уху и с придыханием зашептала:

– Совна-а-ар!.. Совна-а-ар!.. У нас проблемы!.. У нас слишком много денег! Кто же нас спасет?! Кто заберет у нас все эти деньги?! Все эти условки… помоги нам, добрый бушук, а то нас завалит этими богатствами!

Совнар засучил во сне лапками и сладострастно запыхтел. Его мордочка морщилась, усы трепетали от жадности.

– О нет, Совнар, мы исчезаем, теряемся!.. Деньги… деньги исчезают! Их больше нет, они никому не достанутся! Они… они пропали навсегда!

Сидзука пищала от восторга, глядя, как блаженная мордочка Совнара превращается в страдальческую. Как все сильнее мечется охваченный кошмаром бушук.

– Ух ты, ты что, применила магию на демона четвертого уровня? – с восторгом спросила Сидзука, когда они отошли.

– Какую магию? – пожала плечами Лахджа, укладываясь в шезлонг.

В руке у нее возник коктейль. Лахджа чинно пригубила его… и сплюнула, вылив остальное на песок. Тот почернел, задымился…

– Ну вот почему?! – разозлилась демоница, откидываясь в шезлонге. – Я же стараюсь очищать!

Нормальный коктейль ей принес Безликий. И книжку принес – ту, что Лахджа в прошлый раз не дочитала.

– Спасибо тебе, добрый Безликий, – улыбнулась ему демоница, раскрывая заложенную страницу.

Она прочитала уже половину. «Темная трансформация живой материи» за авторством некоего Зиммизхи. Хороший слог. Очень просто и ясно изложено, хотя саму тему простой не назовешь. Лахджа не была тупицей, но многого пока что не понимала.

К счастью, она могла отвлекаться на полубиографические вставки и авторские размышления. Лахдже такое нравилось. Зиммизхи оказался не только эдаким ученым демоном, но и личностью с философским складом ума. Правда, он чересчур много пишет про боль, мучения, страдания… кажется, что-то личное.

Интересно, к какому виду он принадлежит? Может, гхьетшедарий? Уж точно не гохеррим, да и не ларитра – это видно уже по имени.

«Боль – наш основной способ общения с окружающим миром», – увлеченно читала Лахджа. – «Самые важные вещи постигаются через боль. Боль – это реакция нашего тела на вещи, которые невозможно игнорировать без вреда для нас. Без боли нет жизни, потому что жизнь невозможна без страданий, которые она испытывает, соприкасаясь с окружающим миром».

– Слушай, а этот Зиммизхи… это случайно не псевдоним Маруха Уничтожителя? – схохмил Бельзедор.

– Нет, – коротко ответил Янгфанхофен.

«Единственный здоровый способ относиться к ней – принять ее неотвратимость и необходимость в определенные моменты жизни. В этом случае боль перестанет быть чем-то травмирующим душу, перестанет быть врагом. Находясь над испытываемыми вами же страданиями, вы освободитесь», – закрыла книгу Лахджа.

Жизненно. Но читать такое лучше малыми порциями. Она потянулась на шезлонге и перетекла в медузоподобную форму. Спустилась в таком виде в воду и принялась оттачивать свой метаморфизм. Сначала испробовала несколько обычных водных форм – рыбы, головоногие, ракообразные. Потом попробовала сама стать почти жидкой, растеклась на сотню метров колонией водорослей… фитопланктона… Лахджа сама не была уверена, во что сейчас превратилась.

– Фу, Лахджа, ты тина, – сказала барахтающаяся посреди этого Сидзука. – Свали отсюда, я поплавать хочу!

– Сидзука, а ты боишься водорослей? – спросила Лахджа, вырастив на поверхности рот.

И начала щекотать пятки соседки. Та заверещала, задергалась, ушла под воду и быстро-быстро загребла к берегу по-собачьи.

– Да ладно, я шучу! – крикнула ей вслед Лахджа, собираясь в нечто вроде крокодила и тоже выползая на берег.

Ей внезапно вспомнилось. В детстве… когда она была маленькой смертной девочкой… она очень любила купаться. И ей особенно нравилось воображать себя крокодилом, подползая к берегу на пузе. Такая игра для одного – до последнего не выныривать, все сильнее и сильнее прижимаясь ко дну, подтягивая себя руками и ногами.

Но когда она высунула из воды крокодильи глаза, то увидела Сидзуку, маскирующуюся полотенцем. Лахджа посмотрела туда же, куда и соседка… а, ну да, Асмодей. Напарился в бане и пошел поплескаться в озере.

Лахджа не боялась Асмодея. Но ей не нравилось с ним общаться. Сидзуке тоже, поэтому они вместе потихоньку удалились.

– Все равно это не настоящий пляж и не настоящее море, – сказала Сидзука. – Подделка. Вот у нас на Идзу…

– Не удивлюсь, если тут и вода не настоящая, – поддержала Лахджа. – Какая-то она не всамделишная.

И при этих словах она задумалась – а не прошвырнуться ли на настоящее море? Сбежать от Хальтрекарока она не может, да особо и не тянет уже, но просто слетать в отпуск… почему бы и нет?

Она уже бывала в других мирах… ну, пока всего одном, но тоже считается. Ей, правда, не особо понравилось… хотя если выкинуть одно неприятное знакомство, то мир как мир. Средневековая Земля, ничего особенного.

Так что она уже знала, что демоны могут путешествовать в другие миры… и некоторые охотно это делают. Единственная проблема в том, что обитатели этих самых миров обычно не слишком рады гостям-демонам. Демонов бьют на упреждение – это Лахджа тоже усвоила на собственной шкуре.

Да и небожители еще. Они тоже обычно против. Хотя эти вообще как собака на сене – ни самим сходить проведать подопечных, ни других пустить.

Но буквально на днях она узнала, что у Паргорона в других мирах есть колонии. Причем многие – в очень неплохих местах. С теплым климатом, с фруктами, с приветливыми туземцами, для которых демоны – суть божества. Не только колонии, но и курортные зоны – и многие демоны частенько их навещают. Ездят, как в санаторий.

Лахдже сразу тоже захотелось. А что, законный повод погулять под синим небом… ну или под лиловым… или под зеленым…

Но лучше под синим.

Она дня три выбирала из довольно длинного списка. Хотелось посетить и тропические острова Вакоку, и цветущий архипелаг Многоостровья, и комфортабельные сектора Сферы Жизни…

Но везде какие-то свои условности… В одном месте придется корчить из себя небожителя, в другом – прикидываться высокоразвитым инопланетянином… Паргорон очень по-разному пристроился ко многим мирам. И везде пускают только с предварительным инструктажем: как себя вести, что говорить, насколько свободно применять демоническую силу…

Так что начать она решила с одной из колоний свободного доступа. Лучше всего вот – Легационит. Старейшая и самая освоенная колония. Визу получать не нужно, выглядеть можно как угодно, запретов почти нет. Не убивай туземцев без веской причины, вот и все ограничения.

А местечко по описанию просто очаровательное. Субтропики, океан, большая береговая линия, много интересных пляжей, цветущая природа. Рыбалка просто обалденная – даже их море называется морем Рыб. К тому же находится в волшебном мире – есть магия, древние руины, драконы…