Текст книги "Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934"

7 февраля 1929 г.

14. – О Польше (ПБ от 31.1.29, пр. № 62, п. 7.) (т. Литвинов).

Принять к сведению сообщение т. Литвинова.

Протокол № 63 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.2.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 725. Л. 4..

По всей вероятности, на заседании Политбюро Литвинов доложил о затягивании Польшей подписания Московского протокола. В беседах с Патеком 4, 5 и 6 февраля и.о. наркома настаивал на предложенном им ранее сроке подписания протокола (7 февраля). Не возражая против этого в принципе, польский посланник «подчеркивал, что не является исключенным, что этот срок должен быть отсрочен на несколько дней, не позже, однако, 9-го текущего месяца». Литвинов принял оговорки Патека к сведению, «не заявляя со своей стороны никаких возражений». 7 февраля Литвинов направил в польскую миссию письменное предложение «подписать сегодня в 20 часов протокол о введении в действие Парижского договора 1928 г. – пакта Келлога». В ответном письме Патека заявлялось: «Хотя в принципе мы готовы подписать протокол каждую минуту, но, однако, в связи с временным нездоровьем прибывшего сегодня румынского уполномоченного г-на министра Давила, я предлагаю настоящим выставленный мною ранее срок подписания протокола 9-го февраля с.г.»[414]414
  Перевод письма С. Патека М.М. Литвинову, Москва, 7.2.1929. – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 12. П. 47. Д. 9. Л. 3.


[Закрыть].

Препирательства по этому поводу были вызваны желанием советской дипломатии избежать одновременного и совместного подписания Московского протокола Польшей и странами Балтии, тогда как польская дипломатия развила кипучую деятельность по включению Эстонии и Латвии в состав первоначальных участников соглашения[415]415
  J. Addison to A. Chamberlain, desp., Riga, 8.2 1929 – PRO. FO 371/I4018/N954.


[Закрыть]. Возможно, на заседании Политбюро 7 февраля Литвинову было рекомендовано продолжать усилия по срыву польского плана. Основные надежды Москва возлагала на Латвию, где была развернута кампания против попыток создать балтийский блок под своим водительством, депутаты-коммунисты получили указание голосовать против ратификации пакта Келлога, другим депутатам Сейма предлагались выгодные торговые заказы и щедрые «подарки»[416]416
  W. Erskine to A. Chamberlain, desp., Warsaw. 13.2.1929. – Ibid. /14019/1087.


[Закрыть]

Около полудня 8 февраля Давила и Патек нанесли и.о. наркома визит вежливости. Литвинов с большой настойчивостью убеждал посетителей в необходимости подписать протокол втроем вечером того же дня, без участия Латвии и Эстонии, правительства которых не заявили еще о своем присоединении к протоколу. Несколькими часами позже, во время ответного визита Давиле в польской миссии Литвинов был поставлен перед фактом готовности Эстонии к немедленному подписанию протокола. В конечном счете, было условленно, что оно состоится либо вечером 9 февраля, либо 11 февраля (если посланник Озолс поручится, что к этому дню правительство Латвии не только даст окончательный ответ, но и будет готово произвести подписание)[417]417
  Raport St. Patka do MSZ, Moskwa, 15.2.1929. – AAN. Ambasada RP w Moskwie. T.26. S. 230–231.


[Закрыть]. Вечером 9 февраля в здании на Кузнецком мосту представители СССР и четырех соседних стран (Польши, Эстонии, Латвии, Румынии) подписали Московский протокол о досрочном введении в действие между ними пакта Бриана-Келлога. Впоследствии к этому протоколу присоединились Турция и Литва, а также Иран.

Иностранные наблюдатели проявили исключительный интерес к тому, как в СССР было воспринято подписание протокола. Например, финский посланник Артти в своих докладах подчеркивал, что безусловного удовлетворения общественное мнение в СССР явно не испытывает, хотя сомнения прямо и не высказываются. Фактически Москве пришлось подписывать пятисторонний документ, ставший своего рода демонстративным подтверждением наличия «антисоветского блока», чего изначально советская дипломатия стремилась избежать[418]418
  P.K. Artti Ulkoasiainministeriölle, 27.2.1929. – UMArk. Fb7.


[Закрыть].

14 февраля 1929 г.

8. – О Финляндии (т.т. Стомоняков, Ворошилов, Менжинский, Сулимов).

Передать на рассмотрение комиссии в составе т.т. Ворошилова, Микояна, Стомонякова и Зофа, с внесением на утверждение Политбюро в 3–4 дневный срок. Созыв за тов. Ворошиловым.

Выписки посланы: Ворошилову, Микояну, Стомонякову, Зофу.

Протокол № 64 (особый № 62) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 14.2.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 7. Л. 34.

На заседании Политбюро рассматривался вопрос о заключении с Финляндией Конвенции о таможенном надзоре в Финском заливе. Создание комиссии Политбюро было вызвано разногласиями между НКИД, НКВМ и ОГПУ СССР относительно границ этих зон. По итогам работы комиссии было принято приводимое ниже решение.

21 февраля 1929 г.

10. – О Финляндии (т.т. Стомоняков, Ворошилов).

Принять согласованное предложение комиссии т. Ворошилова:

а) Согласиться на частичное принятие финской таможенной зоны к югу от острова Гогланда в последнем варианте НКИД.

б) Обусловить уступку по п. 1-му согласием Финляндии на распространение нашего навигационного и антиалкогольного контроля на север от Большого Кораб. фарватера в районе нашей таможенной зоны у Бьорке.

в) Оговорить в соглашении с Финляндией право наибольшего благоприятствования в смысле ширины финских таможенных зон.

г) Срок действия конвенции о таможенном надзоре в Финском заливе установить такой же, как и для тройственного соглашения 1923 (sic) г. между СССР, Эстонией и Финляндией.

Выписки посланы: т.т. Стомонякову, Ворошилову.

Протокол № 65 (особый № 63) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 21.2.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. On.162. Д 7. Л. 36.

Определение границ зон таможенного, навигационного и противоалкогольного надзора вне пределов территориальных вод прибрежных государств в Финском заливе на протяжении всех 20-х гг. оставалось актуальной проблемой советско-финляндских отношений. Тройственное соглашение между СССР, Эстонией и Финляндией, являвшееся составной частью международной Конвенции о пресечении контрабанды алкогольных товаров, было подписано в Хельсинки 19 августа 1925 г. (в тот же день была подписана и Конвенция). Однако ни Конвенция, ни соглашение не были к моменту обсуждения вопроса на Политбюро ратифицированы СССР (это произошло 10 сентября 1929 г.). В июле 1923 г. была подписана советско-финляндская конвенция, определявшая надзор за порядком в Финском заливе вне территориальных вод.

Поводом для очередного обсуждения этого комплекса вопросов явилось издание 30 мая 1927 г. декрета Президента Финляндской Республики № 156, определявшего функции и структуру таможенного ведомства (Asetus tullihallinosta annettu 30.5.1927). В тексте этого декрета руководство НКИД усмотрело ряд положений, которые создавали формально-правовые предпосылки для одностороннего расширения Финляндией границ зон таможенного контроля, что входило в противоречие со статьей 3 мирного договора 1920 г. 14 июля 1927 г. член Коллегии НКИД Б.С. Стомоняков от имени советского правительства вручил ноту, предлагавшую урегулировать вопрос с таможенными зонами. Поскольку ответ задерживался, 11 апреля 1928 г. поверенный в делах Г. Залкинд вручил повторную ноту. Только после этого финская сторона согласилась приступить к переговорам, однако, предложение провести их уже летом, было отклонено (глава МИД в этот период должен был находиться в отпуске, а советник А. Ахонен, главный специалист по проблемам советско-финляндских отношений, был крайне занят решением других проблем, к тому же состояние его здоровья внушало опасения)[419]419
  KA. Artin kokoelma. Kansio 9. Artin raporttikonseptti. Stomonjakov. 5.6.1928.


[Закрыть].

В середине августа 1928 г. финской стороне был передан советский проект таможенной конвенции. Этот вариант проекта отличался от утвержденного ранее правительством СССР тем, что, как писал заведующий НКИД М.М. Добраницкий, «не заключал в себе уступок последнего». О каких именно возможных уступках шла речь, и почему от уступок решено было отказаться, выяснить не удалось. В конце августа Коллегия НКИД утвердила состав делегации на переговорах с финской стороной в нее вошли Б.С. Стомоняков (председатель), С.С. Александровский, M.М. Добраницкий, Н.П. Колчановский, Рутенбург (от ГУПО), представитель Морского ведомства[420]420
  Письмо М.М. Добраницкого и Ильинского Г.А. Залкинду, 28.8.1928. – АВП РФ. Ф. 0135. Оп. 11. П. 122. Д. 3. Л. 166.


[Закрыть].

Финская делегация (А. Ахонен и В. Поппиус) прибыла для переговоров в Москву 3 сентября. В сентябре состоялось пять заседаний конференции по вопросу о таможенных зонах в Финском заливе. Финская сторона подняла вопрос о борьбе с алкогольной контрабандой в Финском заливе к западу и востоку от 27 меридиана. Она просила предоставить право финским патрульным судам досматривать вставшие на якорь в международных водах и явно занимающиеся контрабандой корабли. При этом указывалось, что советский посланник в Хельсинки будет ставиться в известность о проведении и результатах подобных досмотров. Настойчивость финской стороны в этом вопросе объяснялась тем, что еще не вступившее в силу тройственное советско-финско-эстонское соглашение 1925 г. уже не соответствовало изменившейся тактике контрабандистов. Предложение расширить финскую зону на запад от 27 меридиана, судя по всему, не вызвало возражений с советской стороны, иной была реакция в отношении попыток расширения зоны к востоку от 27 меридиана, что ограничило бы советскую зону таможенного контроля[421]421
  КА. Artin kokoelma. Kansio 9. P. Artti. Stomonjakowin luona. 23.10.1928.


[Закрыть]. Неуступчивость Хельсинки побудила Стомонякова заявить, со ссылкой на советские «правительственные круги», что «такие версальские методы переговоров неуместны в отношениях между двумя дружественными государствами»[422]422
  Запись беседы Б.С. Стомоняков с П. Артти, 2.10.1928. – АВП РФ. Ф. 0135. Оп. 11. П. 122. Д. 4. Л. 134.


[Закрыть]. В начале октября 1928 г. переговоры были прерваны отъездом финской делегации. Тем не менее, поиск компромиссного решения сторонами был продолжен.

Посланник Артти считал избранную в Хельсинки тактику переговоров ошибочной. Ему удалось во время своего пребывания в столице Финляндии добиться в МИДе разрешения пойти на уступку в вопросе о зоне к востоку от 27 меридиана. Во время беседы со Стомоняковым 23 октября Артти высказал предположение, что финская делегация для продолжения переговоров может приехать в ноябре. К тому времени со стороны НКИД была проведена большая работа по согласованию позиций всех заинтересованных советских ведомств. Выяснилось, что компетентные органы «не понимают», зачем финской стороне необходимо иметь право на преследование занимающихся контрабандой спиртовозов в восточной части залива (т. е. в советской зоне контроля). «Непонимание» было вполне уместным, поскольку было известно, что даже попыток осуществления «алкогольной контрабанды» в этой зоне не было. Фактически советская сторона дезавуировала своего полпреда в Хельсинки (Александровского). Финскому посланнику было сказано, что беседы Александровского имели частный характер, полпред говорил только от своего имени, поэтому ни о каком задержании спиртовозов во всей части залива к западу от Гогланда в тех местах, где Большой Корабельный фарватер перекрывается финскими таможенными зонами, и речи быть не может. Советская сторона соглашалась только на задержание пароходов, стоящих на якоре в районе, прилегающем к о. Гогланд[423]423
  Краткая запись беседы Б.С. Стомонякова с П. Артти, 6.11.1928. – АВП РФ. Ф. 0135. Оп. 11. П. 122. Д. 4. Л. 156–158.


[Закрыть]. Фактически переговорный процесс был в ноябре 1928 г. остановлен. Не в последнюю очередь на это повлияло и то, что самый активный участник переговоров – Стомоняков – был вынужден в то время основное внимание уделять отношениям с Германией. Можно предположить, что созванное в конце ноября по этой проблеме межведомственное совещание проходило без его участия. Информация о принятых на совещании решениях крайне скупа. Известно, что на нем было решено издать специальную брошюру (для командного состава флота) «о положении в Финском заливе до и после 1917 года»[424]424
  Доклад С.С. Александровского М.М. Добраницком, 13.12.1928. – Там же. Д. 3. Л. 166.


[Закрыть], что вызвало негативную реакцию со стороны Колчановского и Александровского.

Они считали, что развитие событий непредсказуемо и Москва может в будущем с этой брошюрой попасть в неловкое положение, когда придется отказываться от некоторых юридически обоснованных положений. В результате руководство НКИД решило предполагаемую брошюру выпустить под псевдонимом (чтобы формально не нести ответственности за ее содержание, как признавал Добраницкий). Задача брошюры должна была быть сведена к «поднятию квалификации комсостава нашего флота в вопросах международно-правового положения Финского залива», а не к «закреплению литературным путем спорных положений международного права»[425]425
  Письмо М.М. Добраницкого С.С. Александровскому, 18.12.1928. – Там же. Л. 16.


[Закрыть]. До конца декабря 1928 г. вопрос о таможенной конвенции не ставился на обсуждение Коллегии НКИД.

Вопрос о дате очередной поездки финской делегации в Москву стал обсуждаться в МИД Финляндии только в январе 1929 г., после состоявшейся 5 января беседы Артти со Стомоняковым, в которой последний поставил вопрос: приедет ли для переговоров финская делегация или переговоры следует считать прерванными?

В Москве ждали более подходящих для достижения компромисса предложений финской стороны. Советская сторона была заинтересована в подписании Конвенции между СССР и Финляндской республикой о таможенном надзоре в Финском заливе, как, впрочем, и не могла затягивать более ратификацию международной конвенции о борьбе с алкогольной контрабандой (1926 г.), чтобы обеспечить гарантии свободы передвижения, как для торгового флота, так и для кораблей Балтийского флота. Еще в 1926 г. Колчановский в затяжке ратификации соглашения Москвой видел угрозу создания такой ситуации, когда разрешение вопроса о таможенных зонах было бы найдено путем многостороннего договора, который превратил бы Финский залив в своего рода Дарданеллы, когда ни о какой свободе передвижений для Балтийского флота не могло идти и речи. Намек Стомонякова был понят в Хельсинки, и уже 7 января министр иностранных дел Финляндии Я. Прокопе в беседе с полпредом Александровским заявил, что он хотел бы достичь положительного результата и в отношении зон таможенного контроля, и в отношении борьбы с алкогольной контрабандой, добавив, что, возможно, советник Ахонен будет послан в Москву[426]426
  KA. P. Artin kokoelma. Kansio 5. Ministeri Procopen muistiinpanoja. Keskustelu Venäjän ministeri kanssa. 7.1.1929.


[Закрыть]. Спустя неделю Прокопе поручил Артти добиваться окончательного разрешения только вопроса о зонах таможенного контроля, советуя посланнику увязать этот вопрос (не на прямую) с вопросом о снижении советской стороной «новых тягостных тарифов за проход судов по Неве»[427]427
  Ibid. Procopé Artille. 14.1.1929.


[Закрыть]. (Прокопе имел в виду новый размер сборов с частнособственнических судов, проходивших по Неве из Финского залива в Ладожское озеро, введенный постановлением ЦИК и СНК СССР 24 октября 1928 г.). Инструкции финской делегации были обсуждены на заседании комиссии по иностранным делам финского правительства 21 января. При этом в качестве предпосылки продолжения переговоров о таможенных зонах выдвигалось согласие советской стороны на досмотр занимающихся контрабандой судов к западу и востоку от 27 меридиана[428]428
  KА L.Ingmanin kokoelma. Salaiset asiakirjat. E 10. Valtioneuvoston Ulkoasiainvaliokunnan istunto 21.1.1929. Ohjejta Suomen valtuutetuille tullivalvontaa Suomenlahdella koskevissa neuvotelluissa.


[Закрыть].

К февралю 1929 г. переговорный процесс зашел в тупик. Финская сторона в качестве условия подписания конвенции настаивала на своем требовании о дополнительной «прирезке» зон таможенного контроля на юг и восток от Гогланда. Наркомат путей сообщения и ОГПУ, с которыми НКИД согласовывал свои действия, не возражали против данной уступки. По мнению Стомонякова (уполномоченного подписать Конвенцию), требование финской стороны было выставлено только «для сохранения лица», так как сколько-нибудь серьезного значения эти уступки для Финляндии не имели. Однако резко отрицательную позицию в этом вопросе занял PBC, считавший, по всей видимости, что подобная уступка может только усугубить и без того сложное положение Балтийского флота. Внимание этому вопросу уделяло руководство НКВМ, включая Начальника военно-морских сил РККА Р.А. Муклевича. Особо учитывались при этом планы строительства военно-морских сил Финляндии «в расчете на активную борьбу с СССР за расширение территории» («исправление Юрьевского договора»), а также на угрозу Большому корабельному фарватеру. Добиться положительного ответа от Ворошилова НКИД не удавалось. 1 февраля 1929 г. на совместном заседании Коллегии НКИД с представителями PBC удалось достичь частичного компромисса: военные соглашались на «прирезку» к финским зонам контроля территории к востоку от Гогланда[429]429
  Письмо Б.С. Стомонякова С.С. Александровскому, 5.2.1929. – АВП РФ. 09. Оп. 4. П. 39. Д. 36. Л. 13.


[Закрыть]. Финской стороне было известно, что ее главным противником на переговорах являлся Ворошилов, который якобы «вбил себе в голову, что правительство Финляндии желает запереть русский флот в конце Финского залива и поставить под контроль все морские сообщения своего восточного соседа»[430]430
  UMArk. Suomen Moskovan lähetystön raportti, 4.4.1929.


[Закрыть].

Образование особой Правительственной комиссии по этому вопросу на заседании Политбюро 14 февраля означало, что НКИД не удовлетворился этой уступкой PBC. Однако, судя по всему, добиться большего дипломатам, вначале, не удалось; в беседе с А.А. Ахоненом 18 февраля Б.С. Стомоняков был вынужден заявить, что «согласно постановлению Правительственной комиссии, финское предложение о включении известного треугольника на юг от Гогланда в таможенные зоны Финляндии нами отвергается» и посоветовал полностью отказаться от этого требования[431]431
  Запись беседы Б.С. Стомонякова с А. Ахоненом, 18.2.1929. – АВП РФ. Ф. 09. Оп. 4. П. 34. Д. 5. Л. 129.


[Закрыть]. Комиссия Политбюро не обсуждала вопрос о согласии на «ловлю спиртовозов» финнами в открытом море (в Москве были категорически против этого). Улаживание этого вопроса оставалось целиком в руках НКИД. Уже в конце января 1929 г. полпред Александровский был уверен, что в результате дипломатических усилий удастся свести уступки в этом вопросе к чисто словесно-декоративным изыскам («прибавить что-нибудь осторожное на тему о готовности благосклонно относится к таким обращениям» (читай: просьбам к советской стороне в каждом конкретном случае о задержании спиртовоза в открытом море), поскольку, по мнению полпреда, необходимо учитывать действительно существующий в Финляндии «антиалкогольный психоз»)[432]432
  Доклад С.С. Александровского Б.С. Стомонякову, 29.1.1929. – Там же. П. 39. Д. 37. Л. 9.


[Закрыть].

20 февраля до сведения советской стороны было доведено, что правительство Финляндии отклоняет предложение о подписании конвенции на условиях отказа от гогландского треугольника[433]433
  Запись беседы Б.С. Стомонякова с А. Ахоненом, 20.2.1929. – Там же. Л. 31.


[Закрыть]. И уже на следующий день – утром в четверг 21 февраля – вопрос вторично обсуждался на заседании Правительственной комиссии, где Б.С. Стомонякову удалось склонить на свою сторону большинство (либо Ворошилов, либо Зоф не изменили своей позиции), а затем и на Политбюро. Выработанные условия уступки были доведены до сведения финской стороны 22 февраля[434]434
  Запись беседы Б.С. Стомоняков с А. Ахоненом, 22.2.1929. – Там же. Л. 132.


[Закрыть].

5 марта 1929 г. А. Ахонен довел до сведения Б.С. Стомонякова отрицательный ответ своего правительства[435]435
  Запись беседы Б.С. Стомонякова с А. Ахоненом, 5.3.1929. – АВП РФ. Ф. 09. Оп. 4. П. 39. Д. 37. Л. 136.


[Закрыть]. В Хельсинки в тот же день представитель МИД заявил полпреду Александровскому, что советские предложения произвели впечатление диктовки сильного слабому своей воли, что советская сторона затруднила подписание конвенции чуть ли не «шиканозным отношением» к делу. Необходимость взаимных уступок была ясна обеим договаривающимся сторонам. К концу марта условия компромисса были в целом выработаны. В обмен на передачу Советским Союзом контроля за судоходством к югу от Суурсаари (Гогланда) и Тютерсов, Финляндия уступала контроль за судоходством у Сейвясте. В Дополнительных инструкциях своим делегатам на переговорах финская сторона особо указывала, что уступка зоны у Сейвясте согласована со всеми заинтересованными финскими ведомствами, в том числе и с Генеральным штабом. Его начальник полковник Валлениус на совещании в МИДе 22 марта заявил, что «выгоднее было бы не уступать эту зону, но ее военное значение не настолько велико, чтобы могло служить препятствием для уступки, если против нее нет иных причин»[436]436
  КА. L.Ingmanin kokoelma. Salaiset asiakirjat. E 10. Lisäohjeet Suomen ja S.N.T.L: N välisiä neuvotteluja varten, jotka koskevat tullivalvontaa Suomenlahden aluevesien ulkopuolell olevassa osassa. 28.3.1929.


[Закрыть].

Специального обсуждения этого вопроса на Политбюро более не было. В конечном итоге стороны согласились на следующее: 1) зона советского таможенного контроля простирается между Стирсуденскими банками и островом Сескар на 4 мили от советских территориальных вод и на 2 мили между островом Лавансаари и южным рукавом международного морского пути; 2) финская зона навигационного надзора лежит к северу от северной кромки Большого корабельного фарватера, советская зона – к югу; навигационный надзор СССР распространяется на указанную выше зону таможенного надзора, частично выходящую за пределы северной кромки Большого корабельного фарватера, но из-под действия навигационного надзора СССР изымается таможенная зона Финляндии между территориальными водами финских островов Родшер, Малый и Большой Тютерс; 3) противоалкогольная советская зона надзора распространяется на всю советскую зону таможенного надзора.

Конвенция была подписана в Москве 13 апреля 1929 г. (с советской стороны – Б.С. Стомоняковым, начальником главного таможенного управления А.П. Винокуром и Н.П. Колчановским, с финской – советником А. Ахоненом и директором Таможенного управления В. Поппиусом). В районе острова Гогланд (Суурсаари) граница таможенного контроля должна была проходить на расстоянии одной морской мили к югу от южной оконечности острова, а оттуда по границе неразрывных территориальных вод Финляндии. (Параграф 60 упомянутого выше декрета президента Финляндской Республики от 30.5.1927 г. устанавливал трехмильную зону территориальных вод вокруг островов Финского залива и Балтийского моря, с которой совпадала таможенная зона; правда, оговаривалось – «если особо не установлено иначе»). Согласно ст. 3 Конвенции, договаривающиеся стороны соглашались на то, что занимающиеся контрабандой или подозреваемые в этом суда могут преследоваться сторожевыми кораблями и за пределами таможенных зон своей страны (уступка финской стороне), но не в пределах зон контроля другой стороны. К Конвенции был приложен Протокол, определявший изменение границ зон. Конвенция и протокол вступили в силу 10 октября 1929 г. (через месяц после обмена ратификационными грамотами). За подписанием Конвенции последовало издание Циркуляра Главного гидрографического управления СССР от 15 мая 1929 г. № 151, которым, со ссылкой на п. 2 Инструкции для плавания судов в береговых водах в пределах зоны обстрела береговых батарей в мирное время (Приказ РВСР от 5 июля 1924 г. № 897), было оповещено о закрытии ряда районов: у мыса Каравалдай, Красной Горки, маяка Толбухин и острова Котлин[437]437
  B. Егоров. Новый договорный режим в Финском заливе//Международная жизнь. 1929. № 11. С. 109.


[Закрыть].

Подписание советско-финляндской конвенции не устранило полностью обсуждение данной темы. Спустя полтора года, в ноябре 1930 г. эстонский посланник в Москве Эпик предложил подписать дополнительное соглашение к Противоалкогольным актам 1925 г., которое позволило бы эстонским и финским властям задерживать на международном морском пути в Финском заливе занимающиеся контрабандой алкогольными товарами суда. Тогда ему было заявлено, что советская сторона не пойдет на такой шаг, поскольку он означал бы аннулирование Тройственного советско-финско-эстонского соглашения 1925 г., на подписание которого СССР пошел лишь при условии соблюдения свободы мореплавания на международном морском пути в заливе[438]438
  Письмо Н.П. Колчановского Н.Н. Крестинскому. 30.11.1930. – АВП РФ. Ф. 0154. Оп. 22. П. 30. Д. 8. Л. 73.


[Закрыть].

Особой настойчивости в обсуждении вопроса на этот раз не было проявлено со стороны Таллина и Хельсинки.

7 марта 1929 г.

9. – Заявление т. Литвинова (т. Литвинов)

а) Предложить Наркомпросу объявить выговор Главлиту за помещение в журнале «Чудак» необоснованной и оскорбительной заметки о польском представителе и за опубликование в «Вечерней Москве» заметки о японском морском атташе.

б) Объявить выговор редакциям «Чудака» и «Вечерней Москвы» за опубликование, без согласования и вопреки указаниям НКИД, заметок, касающихся личного состава дипломатического корпуса.

в) Поручить т.т. Криницкому и Литвинову принять решительные меры для обеспечения согласования с НКИД опубликования в газетах и журналах статей, заметок, карикатур и т. п., касающихся личного состава дипломатического корпуса.

Протокол № 67 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.3.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 729. Л 3.

8 феврале 1929 г. юмористический журнал «Чудак», выпускавшийся Акционерным издательским обществом «Огонек» под редакцией М. Кольцова (в 1930 г. слит с журналом «Крокодил»), поместил фотографию военного атташе Польши в Москве (1925–1928 гг.) майора Кобылянского, сопроводив ее комментарием о том, что он ранее был уличен в контрабандном ввозе в СССР «известных резиновых изделий»[439]439
  Вечерняя Москва. 3.4.1925.


[Закрыть]. Эта версия, впервые запущенная «Вечерней Москвой» весной 1925, в свое время вызвала энергичный протест польского посланника Кентжинского[440]440
  Запись беседы С. Кентжинского с С.И. Араловым, 3.4.1925. – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 13. П. 145. Д. 9. Л. 21–20.


[Закрыть]. В начале марта 1929 г. временный поверенный в делах Польши в СССР А. Зелезинский обратился к заведующему 1 Западным отделом Карскому с решительным протестом против публикации в «Чудаке»[441]441
  Письмо Б.С. Стомонякова Д.В. Богомолову, 9.03.1929. – Там же. П. 144. Д. 2. Л. 44.


[Закрыть]. По инициативе Стомонякова и Карского Коллегия НКИД немедленно постановила (а) просить Главлит конфисковать номер «Чудака» с оскорбительной заметкой о Кобылянском, (б) предложить редакции опубликовать извинения, (в) выразить Зелезинскому сожаления по поводу этого инцидента и сообщить о принятых мерах[442]442
  Выписка из протокола № 22 заседания Коллегии НКИД от 4.3.1929, п. 3(а, б, в). – Там же. П. 145. Д. 9. Л. 22.


[Закрыть]. «Конфискация «Чудака» после того, как номер разошелся, является комедией», считали в Варшаве[443]443
  Depesza Sztabu Głównego do J. Kowalewskiego, Warszawa, 12.3.1929. – AAN. AW Moskwie. T.41. S. 83.


[Закрыть]. Получив официальные извинения Наркоминдела, польская миссия пыталась добиться помещения опровержения в «Известиях», но ей пришлось удовольствоваться редакционной заметкой в «Чудаке»[444]444
  Depesza J. Kowalewskiego do Sztabu Głównego, Moskwa, 13.3 1929, 23.3.1929. – Ibid. S. 82,76.


[Закрыть].

Принимая это решения, Коллегия руководствовалась как нежеланием вызывать осложнения в отношениях с Польшей, так и потребностями поддержания корректных отношений с иностранными правительствами и их дипломатическими представителями. Полутора месяцами ранее Коллегия приняла специальное обращение к В.Э. Мейерхольду, прося его устранить из пьесы «Д. Е.» «оскорбительные для членов Польского Правительства гримировки, фамилии и т. п.»[445]445
  Выписка из протокола № 5 заседания Коллегии НКИД от 16.1.1929. – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 13. П. 145. Д. 9. Л. 2.


[Закрыть]. Вместе с тем, руководство НКИД решило использовать рецидив абсурдных оскорблений в адрес майора Кобылянского не только для того, чтобы «обратить внимание ЦК на то, что подобные бесконтрольные действия нашей прессы осложняют наши отношения с иностранными правительствами», но и для расширения прерогатив НКИД в этой области. Коллегия просила Политбюро разрешить НКИД «возбудить судебное дело против Редакции «Чудака» за помещение заметки о Кобылянском»[446]446
  Выписка из протокола № 22 заседания Коллегии НКИД от 4.3.1929, п. 3(г). – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 13. П. 145. Д. 9. Л. 22.


[Закрыть]. Это обращение продолжало усилия НКИД по установлению контроля за публикациями в советской печати. 28 июня 1928 г. Политбюро утвердило принятое тремя днями ранее решение Оргбюро «О порядке помещения в печати статей и материалов по вопросам иностранной политики». Оно обязывало редакции периодических изданий, Главлит и книгоиздательства, освобожденные от предварительной цензуры, согласовывать с НКИД и его представителями на местах опубликование статей, речей, брошюр и книг членов правительства (т. е. членов ЦИК и СНК Союза и союзных республик). Редакции газет, выходящих в приграничных районах и являющихся официальными органами местных властей, должны были согласовывать с местными представителями НКИД выступления «по вопросам, затрагивающим интересы смежных с этими районами государств»[447]447
  Протокол № 31 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 28.6.1928, п. 32 (опросом от 28.6.1928). – РГАСПИ Ф. 17. Оп. 3. Д. 693. Л. 7.


[Закрыть]. Поднимая вопрос о судебном процессе против М. Кольцова, руководство НКИД стремилось, как показывают пояснения Стомонякова, к введению такого порядка, при котором не только официальные, но и формально независимые от властей издания не имели бы права помещать «заметок, статей и карикатур, вызывающих осложнения с другими государствами» «без визы НКИД»[448]448
  Письмо Б.С. Стомонякова Д.В. Богомолову, 9.03.1929. – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 1. П. 144. Д. 2. Л. 44.


[Закрыть].

Как показывает решение Политбюро от 7 марта, Кремль отказался поступиться в пользу Наркоминдела частью своих полномочий по руководству печатью. Вопреки пожеланиям НКИД инцидент с публикациями о Кобылянском и о покончившем с собой японском морском атташе был сведен к недопустимости несогласованных выпадов против членов дипкорпуса, а осуществление контроля возложено прежде всего за заведующего АППО ЦК ВКП(б) Криницкого. Фактическое поражение НКИД продемонстрировала появившаяся месяц спустя (10 апреля) карикатура в «Красной Звезде», на которой президент Польской республики Мосцицкий был представлен в качестве осла, а военный министр Пилсудский – ассенизатора. Член Коллегии был вынужден констатировать, что «ряд наших газет за последнее время нарушил существующий у нас порядок печатания иностранных материалов и допустил ряд грубых выпадов против Польши. Это в первую очередь относится к “Красной Звезде”»[449]449
  Письмо Б.С. Стомонякова Д.В. Богомолову, 27.4.1929. – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 1. П. 144. Д. 2. Л. 64.


[Закрыть]. Коллегия НКИД решила известить наркомвоенмора Ворошилова и начальника ПУР РККА Бубнову, что «мы считаем политически более целесообразным выдерживать серьезный и спокойный тон в нашей прессе в отношении Польши», а также «поручить Отделу Печати созвать редакторов иностранных отделов наших газет и соответствующим образом их проинструктировать по вопросу о поведении нашей прессы в отношении Польши»[450]450
  Выписка из протокола Коллегии НКИД № 42 от 26.4.1929. – Там же. П. 145. Д. 9. Л. 30—30об.


[Закрыть]. Впрочем, и такой брифинг оказался нереальным; дело свелось к направлению заведующим Отделом печати Ф. А. Ротштейном письма в редакции «Известий», «Правды», «Рабочей газеты», «Рабочей Москвы», «Красной Звезды», «Торгово-промышленной газеты», «Ленинградской правды», «Экономической жизни» с настоятельным пожеланием не затрагивать достоинство главы Польского государства и Пилсудского[451]451
  См.: Там же. Л. 32.


[Закрыть]. Между тем «Вечерняя Москва» известила о выставлении в витрине Государственного универсального магазина карикатуры на Ю. Пилсудского, и Коллегии пришлось «просить ГУМ немедленно изъять эту карикатуру из витрины». И.о. наркома Л.М. Карахану было поручено «написать т. Сталину письмо, в котором обратить его внимание на то, что наша пресса систематически нарушает постановления ЦК о недопущении помещения карикатур внешнеполитического характера без разрешения НКИД»[452]452
  Выписка из протокола № 43 заседания Коллегии НКИД от 29.4.1929. – Там же Л. 33.


[Закрыть]. Об обстоятельствах возобновления в апреле 1929 г. напряженности в советско-польских отношениях и антипольской пропагандистской кампании см. комментарий к решению 11.4.1929.

14 марта 1929 г.

24. – О латышах (т. Литвинов).

Багажа не вскрывать.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 68 (особый № 66) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 14.3.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 7. Л. 50.

Имеется в виду багаж супруги латвийского посланника в Москве К. Озолса, задержанный советскими пограничными властями. Судя по всему, посланник отправил под видом дипломатического багажа чужой частный груз. И в Риге, и в Москве было известно, что за подобного рода услуги посланник получал «комиссионные». Озолс (как, впрочем, и многие другие дипломаты в Москве) уделял значительное время приобретению антиквариата, изделий из золота и серебра.

16 марта полпред в Риге И.Л. Лоренц сообщил Стомонякову об исполнении поручения руководства: МИД Латвии поставлен в известность о том, что НКИД удалось добиться возвращения багажа госпожи Озолс в Москву. В МИД отнеслись к этой информации с пониманием[453]453
  Доклад И.Л. Лоренца Б.С. Стомонякову, 16.3.1929. – АВП РФ. Ф. 0150. Оп. 22. П. 46 Д. 4. Л. 80.


[Закрыть]. В беседе 6 апреля 1929 г. с советским полпредом Балодис подчеркнул, что «Министерство ни в коем случае не намерено инцидент с багажом обострять, делать из него выводы или отвечать на него»[454]454
  Доклад И.Л. Лоренца Б.С. Стомонякову, 6.4.1929. – Там же. Ф. 09. Оп. 4. П. 37, Д. 23 Л. 134.


[Закрыть].

Несколькими неделями позже латвийские власти решили проверить прибывший багаж самого К. Озолса. При вскрытии багажа, в присутствии члена Петиционной комиссии Сейма Эглита, обнаружили свыше 64 килограммов серебряных и 2 килограммов золотых вещей, расшитые золотом церковные облачения, старинные православные золотые кресты, сверток с фунтами стерлингов и т. д.

Московская деятельность Озолса не была забыта в НКИД, тем более что по возвращении на родину тот неоднократно печатно клеймил СССР. Советские представители продолжали собирать материалы о «торгово-закупочной деятельности» Озолса в Москве (по материалам прессы), в частности, для того, чтобы прервать его дипломатическую карьеру и предотвратить его назначение латвийским посланником в Каунас[455]455
  Доклад И.М. Морштына М.А. Карскому, 14.2.1932. – Там же. Ф. 0151. Оп. 21. П. 45 Л. 5. См. также решение «О Латвии» от 30.5.1929.


[Закрыть].