Текст книги "Жестокая параллель. Тайна горы Холатчахль. Приключенческий роман"

– Да.

– Ну вот и славно, хороший мой, тогда до утра!

Девушка скрылась в чёрном проёме избы, оставив Витьке душевные волнения. Это была любовь, неожиданная и непредсказуемая, но настоящая, первая в Витькиной жизни, а значит самая дорогая ему. Если бы она была ещё ничем не омрачена, то он, наверное, не посмотрев на Асин запрет не показывать чувств, скакал бы вокруг ели от неуёмного счастья…

Остаток ночи он, конечно, не сомкнул глаз. Думал, в какую сторонку с рассветом податься, и думал, как крепко влюбился. А ведь того не хотел, сопротивлялся чувствам, ради цели готов был отказаться от мысли, что она ему нравится. Ворочаясь на голом полу и всё это время размышляя над превратностями жизни, мельком прикинул, что, должно быть, начался рассвет, и, дотянувшись рукой, приоткрыл дверь. Довольно плохо ещё различались отдельные деревья, сливаясь в одну высокую и зловещую чёрную стену, но утренние сумерки уже наступили и с каждой прошедшей минутой свет теперь начнёт прибавлять. Витька встал, с вечера приметив место, где Ася снимала кеды. Нашарив их, взял и, прихватив свой вещмешок, вышел на улицу, осторожно, без шума, прикрыв за собою дверь. Помянув добрым словом родного деда, часто говаривавшего ему, давая наказ, мол, гляди, Витька, ежели ты собрался в тайгу, пускай даже ненадолго, учитывай каждую мелочь, поскольку тайга не дом родной, охотник всё должен иметь при себе, он достал из отдельного кармашка катушку суровых ниток и воткнутую в неё иголку с большим ушком. Кое-как, почти наугад вдев нитку, перекурил, коротая время, дожидаясь более-менее подходящего света. Потом, когда чуть развиднелось, ловко, аккуратно заштопал изнутри большие дырки сбоку у левого, потом у правого кеда и крадучись поставил их на прежнее место. И как оказалось, вовремя: уже заворочались, зазевали на нарах ребята.

– Ого, наш проводник уж на ногах! – удивился Пашка. – Наверно, сходил на охоту, убил нам на завтрак лося!

– Некогда нам, пацаны, завтракать! Обманите желудок, попейте воды, да пошли. Женю найдём, тогда, обещаю, будет хороший завтрак, обед и ужин вместе. Лося, конечно, подстрелить не могу, потому как здесь их нет. Лосям мало еды тут, не прокормиться. Ёлок они не любят, листочки им подавай, мох, мягкую кору, лучше всего от осины или от сосёнки молодой…

Понимая всю серьёзность положения, в каком оказались, ребята послушно, без разговоров начали собираться. Витька тайком наблюдал за Асей. Не останавливая на ней взгляд, чтобы она не усекла и не обратила внимания, краем глаза увидел, как она взяла свои кеды, повертела в руках, сдвинула брови, и тут же лицо её засияло в радостной улыбке. «Догадалась!» – ликовало в его душе. Он уж очень хотел этот момент запечатлеть, а теперь уже можно было сбегать к ручью умыться и принести воды, что он и сделал, не забыв заодно шёпотом прочитать молитву.

И уж потом, передав воду ребятам, подумал вдруг, что надо бы идти, держась возле русла ручья, ведь тот неминуемо выведет их реке и наверняка к Колве, к той самой реке, возле которой они ещё той, прошлой ночью спали в палатке.

– Мы готовы, – прервав Витькины мысли, объявил Пашка. – Командуй, проводник! Тебе виднее, куда подаваться.

– Пойдём вниз по течению ручья. Если повезёт, до вечера выйдем к реке. Не знаю, кто это сказал, надежда у нормального человека умирает последней. Надеюсь, сегодня нам повезёт. Теперича кружить незачем. Севке остаётся зарубки делать, я и остальные неспешно по ходу будем под каждую корягу и буреломы заглядывать. Женя повела себя непонятно, я, блин, её перестал понимать…

Витька не стал сейчас, не ко времени и некстати, говорить своим спутникам, как он сильно засомневался в благополучном исходе поиска. Умолчал Витька и о том, что думает искать Женю, пока есть силы, до упора, вместе с ними, а потом укажет им ближний путь по реке, к людям, и уйдут они из тайги не солоно хлебавши, а он останется один. Станет продолжать, покуда не найдёт Женю живую или какая уж есть. Потому как считает, что с такой безвестностью жить ему будет дальше очень трудно, если вообще возможно…

Дни на редкость продолжали стоять тёплые и сухие, раннее северное «бабье лето» радовало погодой. Но Витька знал: в одночасье, и это зачастую бывает здесь, тепло могло резко закончиться, и тогда до наступления морозов начнут поливать землю мерзкие холодные дожди, изнуряющие и нудные, от которых не только промозглая сырость, а ещё и невидимым грузом наваливается несусветная тоска, давящая на душу. Его нет-нет да беспокоило такое обстоятельство, и невольно в такие сложные минуты он обращался к молитве, поглядывая на безоблачное, голубое небо. Дословно специальную молитву к милостям природы Витька не знал. Мысленно повторял и повторял, что ему приходило в голову из других молитв, проникновенно заканчивая одним и тем же: «Господи, спаси, сохрани нас, грешных, смилуйся, подержи для нашей заблудшей души погоду».

– Проводник, чего ты себе там бормочешь, уж не свихнулся ли? – со злой иронией спросил его Вадик, видно наблюдавший за ним и откровенно злясь за неудачи на него.

– Деревья считаю! – мрачно сострил Витька.

Пожалуй, из всех городских он к нему одному испытывал неприязнь. Пашка и то, с его грубыми выходками, был ему более приятен и ближе в общении. Даже несмотря на временами вспыхивающую жгучую ревность, которая шла здесь попутно, Витька чувствовал, что по сравнению с Вадиком громила Пашка прямой, а значит, он честнее, на подлость не способный и в случае чего не сбежит, не бросит.

– Хи-хи-хи! – ехидно захихикал Вадик. – Ну ты, блин, сказанул, проводник! И много уже стволов насчитал?

– Миллион! – отрезал Витька, не желавший продолжать разговор ни в шутку, ни всерьёз с неприятным парнем, однако не ожидал, что ответами вызовет улыбки у ребят и, хотя бы сколько, а повеселит и немного отвлечёт их, впавших давно в уныние от своих мрачных дум.

И это было не всё, он, верно использовав наступивший момент, громко крикнул:

– Ау, Женя!

Ребята дружно поддержали. Кричали, ждали ответа и снова кричали до хрипоты, но, увы, лес молчал.

– Долго ещё нам до речки брести? – спросил Пашка.

Впрочем, это не походило на вопрос, обращённый к кому-то. Он сел в высокую, достающую ему чуть ли не до подбородка траву и уставил потухший взгляд в неё, словно искал ответа там у местных букашек или у самого себя, выражая гнетущие мысли вслух. Этот здоровенный парень, больше походивший на молодого мужчину лет двадцати пяти, а не на допризывника, каким был он на самом деле, кажется, тоже окончательно вымотался, устав наравне со всеми. Витька в душе пожалел его, а вместе с ним и других тоже, и заверил его:

– Я так думаю, Паша, что нет, недолго. Видишь, мы ведь уже пошли вниз. Последний переход, пацаны, и надо идти, а там видать будет… Есть кое-что сказать, но потом потолкуем, базар должон быть серьёзным, а потому заводить его не время, надо погодить малость, вот до реки доберёмся, тогда уж скажу.

– Что нам ещё остаётся делать, выбора нет. Улыбнулись, наверно, нам чёртовы алмазы, хохочут там, в шурфах, над нами! – поднимаясь, и при этом сильно качнувшись, произнёс Пашка.

– А я тебе предлагал смыться! – напомнил Вадик. – Так ты…

– Держись подальше от меня, Вадя, а то ненароком двину!

– Ладно вам ссориться, итак тошно, – прервала Ася. – Пошли!

Удивился Витька, не ожидая, что изнурительный путь к реке закончится так быстро. Он думал отмахать по крайней мере ещё километра два, но не успели они пройти и ста метров, как тайга перед ними расступилась, показалась большая поляна с пожелтевшими травами, а за нею в лучах солнца блеснула синевой извилистая, неширокая лента реки.

– Ну, ёлки-палки, наконец-то! – тяжело отдуваясь, с хрипотцой проговорил Воська, измученный и уставший больше всех.

По-видимому, он хотел сейчас же сесть, поскольку уже рассеянно блуждал взглядом, присматривал для себя местечко. Однако ребята только на мгновение приостановились, чтобы потом, ускоряя с каждым пройденным метром шаги, ринуться к воде, и как бы Воське ни хотелось, он вынужден был идти следом, причём не шибко отставая от них. Страх перед тайгой, боязнь оказаться в положении Жени заставляли передвигать ноги.

Уже оставалось им, охотникам за алмазами, рукой подать до вожделенной реки, как тут произошло невероятное событие. В этом глухом месте вдруг появился седой старик в необычном и даже странном одеянии. Он был с литовкой, которую держал на плече, а его длинная, старомодная, будто ночная, рубаха уходила подолом вглубь травы, закрывая ноги до самых пят. Такую рубаху некогда в прошлом носили простолюдины, возможно прадеды ребят.

– Здравствуйте, дедушка! Не видали ли вы здесь девчонку? Потерялась, бедная, от нас, заплутала где-тось. Мы её второй день ужо ищем, совсем из сил выбиваемся! – жалобно обратился к старику Витька, отчего-то, вовсе не удивившись его внезапному здесь появлению.

Незнакомец, обликом своим и одеждой напоминавший набожного отшельника, Витьке не ответил, а только приветливо улыбнулся. Лицо его как будто светилось, излучая доброту. Он ни слова так и не произнёс, а лишь указал путь, махнув рукой вдоль речки вниз по течению. И что удивительно, ни сам Витька, ни городские ребята ничего спрашивать у странного косаря не стали, словно все были сполна удовлетворены таким вот его кратким, бессловесным ответом, и сейчас же, уводимые Витькой, разорванной, нестройной цепочкой начали безропотно удаляться в ту самую сторону, куда указал старик.

«Господи, постой, дак кто же это попался нам?» – промелькнула у Витьки мысль, и от осознания таковой спина его враз покрылась холодной испариной. Он с трудом заставил себя обернуться назад из-за боязни… И – о боже! Старика на поляне не оказалось, хотя, по всему, должен быть, ведь ему просто некуда деться так быстро, они отошли от него всего-навсего с десяток-полтора метров. Насколько хватило обзора, Витька на всякий случай осмотрел всю поляну и подходы к реке. Нет, исчез, словно сквозь землю провалился старик. От свершившегося, не иначе как чудесного, явления парня в эту минуту сковывал страх, его ноги слегка подкосились, и он едва не упал. «Как же я сразу-то не смекнул! – подумалось ему. – Ну откудова здесь-то, в непроходимых, гиблых местах, где поблизости деревень сроду не замечалось, взяться косарю? На какой ему то сено, его же никаким макаром отсюдова ни за что не забрать?!»

– Ну, кажись, перекур, проводник? – спросил Пашка. – Ты же обещал у реки дать нам отдохнуть!

Вопросом Пашка будто привёл Витьку в чувство, и он, цепляясь за последнюю, спасительную надежду немедля убедить себя в том, что не свихнулся, поскольку уже начинало думаться, что именно так и есть, дрогнувшим голосом спросил:

– Пацаны, вы только что деда с косой в руках в белой длинной исподней рубахе видали?

– Витя, что с тобой? Белены, что ли, объелся?! Никакого старика тут в помине не было, четвёртый день ни единой души не встречаем, – ответила за себя и за других Ася, с испугом и жалостью посмотрев на парня.

Она даже сделала шаг и чуть ли не вплотную приблизилась к Витьке, чтобы пристально заглянуть ему в глаза с единственной целью, заметить в них, не приведи господь, какую ни то сумасшедшинку. Но не сумела этого сделать, так как Витька упал на колени и, отбивая земные поклоны в направлении той стороны, где несколько минут назад единолично увидел набожного старика, истово начал креститься. Он сейчас был совершенно обескуражен Асиным ответом. Если ему старик пригрезился, то это означало одно: он в самом деле уж сходит с ума… Наверно, не меньше, чем сам Витька, перепугались, глядя на его ненормальное поведение, и городские ребята. Лица у них побледнели, приняв цвет белого полотна, в глазах отразилось недоумение, смешанное с тревогой. Однако уже вскоре они чуть успокоились, заметив, что умопомрачительное состояние Витьки, схожее с сумасшествием, ни с того и ни с сего вдруг на их глазах сменилось. Он улыбнулся ребятам и подмигнул. Не могли они знать, отчего глаза у проводника засветились радостью. Не знали того, что это случилось неспроста. Слава богу, повеселел, да и ладно… А ведь только сейчас будто молнией пронзило Витьку воспоминание о том, как он когда-то, не очень веря родной бабушке, не единожды слышал от неё о жившем некогда отшельником святом Серафиме. Давно уже умершем в миру, теперь помогавшем оттуда, с небес, несчастным людям, заблудившимся в лесу.

– Да, это был он, святой Серафим Саровский! – едва заметно шевеля губами, почти беззвучно шептал для себя Витька. – Он явился ко мне одному, ребята просто не могли его увидеть. Как же об этом я сразу не догадался?! Забыл, запамятовал, дурак, бабушкины слова. Надо было бы ещё вчера просить Серафима о спасении Жени… Ну да, чего поделаешь, то уж в прошлом, теперь всё будет хорошо…

Витька, блаженно улыбаясь, продолжал размашисто накладывать кресты. Ребята между тем сели кружком недалеко от него, поскольку ноги криком кричали об отдыхе, к тому же после недавно пережитого страха всем очень хотелось курить. Над проводником никто не помышлял шутить, в этот раз на удивление все были необычно серьёзны. Они настолько вымотались, что скорее всего втайне желали, чтобы проводник молился подольше. Что же с ними будет после, когда отправятся дальше, и хватит ли вообще терпения искать ещё Женю, никто об этом сейчас не задумывался, хотя, пока шли к реке, мысли одолевали разные. И конечно, каждый из ребят на свой лад управлял ими, но наверняка мысли у всех в одном и том же, нелицеприятном, сходились. Умаявшиеся от долгого, безрезультатного хождения, с малых лет изнеженные городом ребята уже давно склонялись к тому, как бы побыстрей сытно пожрать, выспаться, вдосталь отдохнуть и, навсегда прекратив изнуряющий поиск Жени, продолжить путь к шурфам. Предложи им Витька такое сейчас, то наверняка, его не осуждая, с лёгкостью это предложение все, кроме Аси, приняли бы. Она за свою лучшую подругу Женю, готова была пожертвовать собой…

– Вставайте, мужики, идём, Женя недалече! – весело скомандовал Витька. Улыбка блуждала по его лицу. Ненормальной назвать её было бы неверно, а вот глупой, вместе с такими ошеломляющими словами, это уж точно, потому как ребята посчитали, что она не ко времени и не к месту.

– Чего-чего ты сказал? Ну-ка повтори! – подумав, что она ослышалась, спросила Ася.

– Я сказал, идёмте к Жене! Она должна быть тут, недалеко.

В эту минуту Витька твёрдо верил в то, о чём говорил. Он в здравом уме, и в этом теперь уже нисколько не сомневался. У него никогда не пропадала способность вспоминать, рассуждать и по-прежнему мир вокруг принимать после явления святого Серафима так, как он принимал его раньше. Молясь и сердечно благодаря святого за его подсказку, Витька сопоставлял одновременно и факты. В мыслях своих за короткое время пришёл к убеждению, что таких чудес на всём белом свете без вмешательства Свыше, сил божественных светлых от Господа Бога или тёмных от дьявола, который, конечно, тоже силён, у смертных не бывает. Поэтому сомнений никаких насчёт явления святого Серафима быть не должно, и не только из-за того, что пришёл он к этому, вспомнив разговоры бабки, а ещё и потому, что другого просто нет, человека-невидимки не существует…

– Эй, ну чё вы?! Подымайтесь! – чуть подождав и на этот раз, хотя по-прежнему весело, но уже громко заставил Витька ребят подняться.

– Во блин, радуется, орёт, всё равно что несмышлёный ребёнок! – буркнул Пашка, который успел уж заснуть.

– Давай, давай, ребята время золотое теряем зазря! Не встанете через минуту, тогда возьму и один уйду.

Витьку вынудили пригрозить: никто и не помышлял подниматься, только Ася зашевелилась, вставая. Угроза подействовала сразу. Помогая друг другу, все ребята наконец поднялись. Их неприглядный вид вызвал у Витьки жалость, но он рвался вперёд, оставляя это чувство на потом. Знал, что обязательно накормит, напоит ребят и будет охранять сон.

– Ася, давай я твой рюкзак понесу! – предложил Витька, увидев, как девушке даже закинуть его за спину трудно, не то чтобы ещё тащить на себе.

– Не, я сама! – слабо запротестовала девушка.

– Да ладно, пусть волокёт, чё ты брыкаешься, он привычный! – с неким злом сказал Пашка. – Ты хоть сколько на него навьючишь, он всё, как верблюд, выдюжит. Да и рюкзачок-то у тебя ни черта, считай, не весит, всё из него позавчера по другим разобрали. Проводнику пушинкой покажется твой довесок, даже не почувствует его на горбу…

– А идти, мужики, кажется, нам никуда не надо уже, – сказал Воська тихо, обыденно и даже равнодушно. Так сказал, что на его слова поначалу никто и внимания из ребят не обратил. Готовясь выйти, вяло собирались.

– Ты чего это, блин, перегрелся? – подтолкнул дружка Севка.

Они с ним с самого начала похода держались друг друга, всё время были поблизости и от других обособленно. Видно, заранее понимая свою роль в походе, старались зря не высовываться, быть меньше заметными, чтобы не навлечь на себя лишние колкости от заводилы Пашки. Потому-то изречение Воськи показалось сейчас Севке какой-то странной нелепостью. Ему и в голову не пришло, что друг в самом деле сказал правду.

– Да вон же она, у реки, на камне сидит! Глаза, пацаны, разуйте, чё на меня буром сразу переть! – огрызнулся Воська, и тогда взгляды ребят уткнулись в маленькую, сгорбленную фигурку на берегу реки, всего в метрах пятидесяти или чуть дальше от них.

– Ох! – глухо вскрикнула Ася и осела в траву.

Пацаны растерялись. Не знали, то ли им сейчас же броситься к Жене, то ли обождать и помочь чем-то Асе, которой сделалось плохо из-за такой неожиданной развязки. У пацанов самих-то сердце колотились так сильно, как будто готовилось выпрыгнуть из груди, они даже слышали его биение друг у друга. Кроме этого, глотки разом у всех пересохли и нормально говорить не было никакой возможности.

– Проводник, нашатырь есть?! – нервно просипел Пашка.

– Откудова? Мы же не в баню пошли. Слетай-ка мухой к воде, принеси хоть в горсти воды, на лицо ей брызнуть…

Пашка метнулся к реке, перед тем наскоро выхватив из рюкзака кружку, но необходимость в воде, пока он бегал, отпала. Ася так же неожиданно поднялась, как и упала, напугав пацанов, и, хотя лицо у неё ещё оставалось слегка побледневшим, это уж не казалось таким страшным.

– Ребята только не напугайте её, только не напугайте! Женя в таком состоянии сейчас, как бы нам ещё большей беды не наделать! – сразу заговорила она, едва придя в себя. – Давай, Вадим, твоя подруга! Осторожно подберись к ней, да не из-за спины, лицом к лицу чтобы.

– Не, я чего-то сам её боюсь! – пробурчал Вадик.

– А лапать её ты ночью не боишься? – вспылила Ася, причём не повышая голоса, но, по-видимому, так доходчиво, что Вадик сразу поник, сгорбился и, даже боясь взглянуть на неё, а не то чтобы ответить, отошёл в сторонку.

– Пойдём вместе, толпой, да и всё, чего тут долго базарить! – предложил Пашка.

– Нет-нет, так нельзя! – Ася с мольбой посмотрела Витьку, и тот понял, молча кивнув головой, пошёл один.

Не поленившись, ради благополучного исхода он сделал большой крюк, и теперь, идя берегом лицом к Жене, нарочно стал загребать ногами гальку на отмели создавая шум в надежде, что девушка услышит и обратит на это внимание ещё загодя, и так для неё встреча не станет уж такой внезапной. Она хотя бы сильно не испугается, и пусть самую малость, но будет уже готова к встрече… И к счастью, Витька в своих предположениях не ошибся. Женя, до сих пор сидевшая как каменная статуя в городском парке, глядевшая отрешённо на воду, услышав шуршание гальки, встрепенулась и подняла голову. О, кто бы ещё в тот момент видел её лицо, ведь на нём запечатлелось сразу всё! Тут был испуг, удивление и радость в одном выражении. И радость поэтому была необычная, совершенно отличавшаяся от той привлекательной и привычной, когда люди в повседневных жизненных обстоятельствах радостно улыбаются по разному поводу. Радуются, к примеру, новой купленной вещи или неожиданной встрече со своими близкими людьми. Та же радость, которую Витька увидел на Женином лице, казалась вымученной, виноватой, но в одно время бесконечно благодарной ему за спасение. Она не произнесла ни слова, пока он шёл берегом. Она молчала и тогда, когда он взял её за руку со словами, произнесёнными шёпотом:

– Всё, Женя, позади! Пойдём, ребята нас с тобой ждут… Вон они, оглянись-ка назад – увидишь, какие рожи у всех приветливые и довольные…

Что началось потом, минутой позже, когда он, подзывая ребят, махнул рукой, мало кто вообще понимал. Обе девушки заплакали навзрыд, пацаны, наоборот, пустились в пляс здесь же, на берегу. Никто даже не пытался подруг успокаивать – уж те дали волю слезам, долго ревели. Видно, так было нужно женскому полу – выплакать выстраданное за последние сутки.

– Пацаны, жрать что-то очень захотелось, аж живот сводит! – резко бросив плясать и сменив восторг на уныние, сказал Вадик.

– Кишка кишке колотит по башке! – поддержал скороговоркой Воська. – Не мешало бы, конечно, подзаправиться!

– Дак за чем дело встало, давайте тряхнём мешки! – согласился Пашка. – Надо бы только этих в норму привести.

Пашка указал головой в сторону девушек и, повысив голос, прикрикнул:

– Эй, девчонки, ну хватит уже вам нюни распускать! Общество жрать хочет, животы посводило! Потом как-нибудь доплачете…

На его окрик девушки внимания не обратили, так же сидели в обнимку и ревели. Досыта наревевшись, всхлипывая и часто икая, перешли наконец на доверительный шёпот.

Вадик с Пашкой уже начали косо поглядывать на них. Коробило друзей, что их не слушаются, голод заглушил все другие человеческие чувства.

– Давай, Витька, начинай кашеварить! Ты сам можешь без подруг справиться, их, видишь, не дождаться, – предложил Вадик.

– Не, мужики, сперва я скажу всем то, что обещал, а после уж займёмся жрачкой. Я тоже голодный как волк, и на равных с вами, – отказался проводник, остановив этими словами пацанов, начавших было опустошать рюкзаки.

– Ну говори, резину только не тяни, – помолчав, согласился Пашка. – Пока мы курим, ты постарайся за это время закончить…

Витька без обиняков решил высказать городским о бедственном положении, в каком они оказались, и тем самым подвести черту, за которой может быть только два решения: или они поворачивают назад и идут обратно в деревню, из которой начинали свой путь, или продолжают двигаться к шурфам. Лично он склонялся к первому и готов был, после того как поедят, тотчас же отправляться.

– Ну давай уже, начинай, – поторопил Вадик, поскольку пауза затянулась.

Не так просто было проводнику начинать разговор с признания собственной и как будто ничем не оправданной оплошности.

– Знаю, пацаны, вина вся на мне лежит, – с опущенной головой, волнуясь и поэтому краснея, заговорил он. – Это уж без лишнего базару, ведь я подбил вас по моей карте идти за алмазами, не подумавши об всяких препонах в тайге. Где мои глаза оказались, не знаю, надо было хоть прежде ещё там, в деревне, приглядеться к вашей обувке, да и к одёжке бы тоже заодно, а не мельком глянуть. По таёжному краю в такой обувке, какая на вас, никто знающий никогда не рискнёт ходить. Ведь получается, что я один из нашей честной компании про это хорошо знал. Знал, и всё-таки повёл! Алмазы, видно, глаза-то мне застили, жлоба над всем верх взяла. А теперь чего делать? Ещё до шурфов не добрались, а у Аси с Женей скоро ноги полезут из кедов, ветровки хлипкие – хорошо приглядеться, так сквозь них белый свет увидишь, скоро замерзать станут в них. Ну ладно, это что касаемо обувки и одёжки, пока сказал. Если бы Женя не потерялась, хотя винить её в том не собираюсь, тут тоже я виноват, проглядел, так вот, если б не потерялась, мы на место пришли бы давно и не о чем бы сейчас было балакать. Но вот какая штука закралась мне в душу: хотите верьте, а хотите – считайте меня дурачком, сдаётся, Агаша не зря наблажила нам в дорогу! Похоже, сбываться начинает. Чую я, что-то непонятное для нас, наперекор нашим делам, происходит. То Воська в воду сорвался, заминка из-за этого произошла, потеряли время, то Женя возьми да потеряйся, оставалось-то до шурфов шагать всего ничего – один час или полтора ходу, а уж больше суток не можем попасть. Нет, здесь явно что-то не то, нехорошее вокруг нас вьётся. Короче, я, мужики, предлагаю, пока немного ещё жратвы осталось в мешках, повернуть назад, на проторенный путь, и уже добротно по-тёплому одеться, вернуться потом сюда хотя бы через недельку-другую… Вот у меня, мужики, всё, давайте вместе кумекать…

В наступившем долгом молчании пошли напряжённые для всех минуты. Пока городские ребята думали, не решаясь высказаться, Витька уже угадал по их лицам, что половина за его предложение, в первую очередь девушки, они тоже хорошо его слышали, конечно, он сам и, пожалуй, Воська.

– А карту отдашь? – хмурясь, спросил Вадик, и, запинаясь, как будто буксуя на каждом слове, с натугой добавил: – А то мы ведь можем её и не спросясь, так взять, что и обрез твой тебе не поможет, не выручит.

– Нет, карту я не отдам! – твёрдо сказал Витька. – Слово пацана даю, без вас точно к шурфам не пойду, могу обрез в залог за это дать.

– Да на хрена нам твой обрез, проводник, сдался! Я уже давно в уме представляю, что купаюсь в деньжищах! – сказал веское мнение главного Пашка, которого все ждали, каждый мысленно надеясь, что тот займёт в начавшемся споре нужную сторону. – Лично я так предлагаю: те, кто больше не может за алмазами идти, так пусть проваливают в деревню.

А ты, проводник, никуда не денешься: или со мной, и кто ещё согласный идти, пусть с нами идёт, или мы с Вадей карту твою заберём. Стрелять же ты всё равно не будешь по нам, в бога веришь – вон как усердно крестишься, все видали.

– Я с тобой, Паша! – поспешил заверить Севка.

– И я, – фальцетом, видать от сильного волнения, сказал Воська, подняв руку, словно голосует на классном собрании.

– Ну вот, получается, Витя, с тобой согласные только две девки, их и поведёшь домой! С этим заданием ты и без карты отлично справишься, – навеселе и с издёвкой заключил Вадик. – Так и быть уж, добудем чего, то тогда обязательно поделимся с вами.

– Я уже кому-то говорила, где находятся девки! У нас имена есть! Не называй нас больше так, пижон! – рассердилась Ася…

Витька смотрел на неё и видел в глазах смятение и немые вопросы к нему. Кажется, она уже сейчас засомневалась, не знает, как ей поступить. Вроде и готова занять его, Витькину, сторону, но в то же время боялась сейчас за него же, поскольку, поступи она так, неминуемо тогда бы началась между ним и остальными пацанами из-за карты жестокая драка и конец этой драки мог быть трагическим. Ася в упор глядела на Витьку, и надо было ему что-то уже решать, ведь обстановка с каждой секундой накалялась сильнее. Пацаны обозлились за грозящую теперь, как они думали, неудачу. К тому же были голодные, и это, конечно, усугубляло их и без того паршивое настроение. Домой они пустыми, без добычи, уже свыкшиеся с мыслью разбогатеть, возвращаться ясно не собирались. По крайней мере, тон этому задавали оба, Пашка и Вадик, главные из городских, а с ними тягаться Витьке не по силам. Свой обрез он в любом случае против них использовать не решился бы…

– Если согласитесь со мной, то я покажу вам, где можно легко намыть золото, это место будет у нас по обратному маршруту, – отчаявшись, приоткрыл Витька тайну, ведь это было последнее, чем он ещё мог бы повлиять на пацанов, чтобы те изменили решение продолжать путь к шурфам.

На несколько минут повисла тишина, которую прервал ехидный смешок Вадика:

– Ха-ха, блин, за дураков нас, проводник, держишь, что ли? Чё, думаешь, я не знаю и не понимаю, что только всего один алмаз может перевесить в цене всё золото, какое мы намоем за год. Слышал же, что Аська говорила? Нам горсти алмазов на всю жизнь хватит, она-то небось знает…

– Не крути нам, Витёк, балду! – сказал Пашка. – Вадя правильно говорит – слыхал я, как решетом золотой песок старатели в реках добывают, на хрен это нам нужно! Короче, последний раз предлагаю: или карту нам отдавай и потом шуруй с девчонками куда хочешь, или с нами до шурфов.

– Ну ладно, будь по-вашему! Согласен я, пойдём тогда все вместе. Только придётся Женю на закорках нести, сама она не сможет идти. Гляньте на её кеды – дыра на дыре, а не обувка! – сдаваясь, согласился Витька.

Так он попытался в последний момент усовестить упрямых пацанов, сам не надеясь, однако, что они примут это обстоятельство всерьёз и отменят продолжение похода.

– Они с Воськой махнут обувкой не глядя. Если на ём её кеды совсем развалятся, так он и босым пройдёт по тайге, – сказал Пашка.

Это стало приговором Воське. Он тут же начал безропотно снимать свои ботинки. Между прочим, как Витька заметил, грубые, но добротные, из кожи, в самый раз можно смело ходить в таких-то по тайге.

Ася помогла подруге сменить обувь. Воськины ботинки той оказались почти впору – может, всего на полразмера больше, чем надо.

– Ну, терпи казак, атаманом будешь! Когда окажешься босым, всё одно не ной мне под руку – я заметил, у тебя в ходу эта бабская привычка, – предупредил Витька. Потом, задрав голову, покрутил ею, осматривая небо, и сказал, обращаясь ко всем: – Деваться нам некуда, мужики, придётся здесь заночевать. Отдохнуть, во-первых, не мешает, да порубать плотно, и потом, знаете, ведь так и так если сегодня выйдем, то не успеем дотемна к шурфам. А по темну да по тайге, хоть на куски меня режьте, а я с вами не рискну шастать, потому как сам могу запросто заблудиться, завести вас к лешему в болото. Лучше мы с зарёй отправимся, и уже к обеду, даст Бог, полезем за алмазами…

Никто не высказал какое-либо неудовольствие насчёт ночёвки. Ребята стали жадно закусывать остававшимися у проводника зачерствелыми пирожками – пока только их, несмотря на голод, разрешил он съесть. Позже предложил ещё несколько кусков подсоленного, сырого глухариного мяса.

– А мы не траванёмся, проводник? – с опаской взглянув, спросил Пашка.

– Ничё не будет, солёное ведь, не завонялось покуда, лишь бы вам по зубам было! Свеженину долго проваривали, а это уже вяленое, всяко помягче того свежего и без варки.

– Не успел он договорить, как Пашка, а за ним Севка с хрустом начали рвать зубами мясо.

Быстро подзакусив, городские пацаны вместе с девушками занялись ставшим для них уже привычным делом – подготовкой к отдыху на всю ночь до рассвета. Витька же, пообещав побаловать ребят опять ухой, взял удочку и отправился вниз по течению, предупредив строго, чтобы никто за ним не ходил. Зная о таёжной рыбалке многое, он попутно, как в позавчерашнюю рыбалку, выломал удилище и насобирал под корой поваленных деревьев жирных короедов. Местечко выбрал довольно тихое. Река, замедлив тут стремительный бег, текла ровно гладко и почти бесшумно, лишь негромко ворча чуть подальше, наскакивая на выступающий коротким клином берег. «Должна клюнуть, рыба здеся дурная, потому как не пугана, хватает что попадя, не избалованная жратвой, как на нашей ближней речке Бадьюшке. Крупная, она там иногда любит перебирать харчами, только „мордой“ завсегда здорово ловится», – думал Витька, закидывая на глубину крючок, предварительно по давней рыбацкой привычке сначала поплевав на наживку, чтобы непременно пришла удача. Часто забрасывая лесу, возвращая поплавок в исходное место, он внимательно за ним потом следил, что, впрочем, не мешало ему одновременно с этим занятием размышлять о своём, безрадостном. Множество раз пожалев о том, что связался с городскими, он прикидывал в уме возможное наступление последствий в том случае, если они найдут шурфы и добудут алмазы, и в другом, если алмазов в шурфах всё же вопреки надеждам просто не будет. Оба случая, так или иначе, не сулили Витьке ничего хорошего. Пашка и Вадик, как он не раз убедился, оказались пацанами на редкость жестокими, жадными и способными на подлость ради того, чтоб заделаться богачами…