Текст книги "Опус номер девять ля мажор. Часть 1. Алёна"

Глава вторая
Лодочная прогулка

1

Длинный, длинный эскалатор станции метро «Площадь Ленина». Тащится, будто столетний питон… Алёна, считая фонари, ползущие навстречу, едва не уснула. Она хотела для бодрости взойти по ступенькам туда, к Финляндскому вокзалу, но, взглянув на рюкзак Андрея – едва не больше хозяина, – поняла, что он не протиснется сквозь народ. Ещё подумает, что она хочет сбежать. Ну, когда же вы закончитесь?… Двадцать семь фонарей, двадцать восемь, двадцать девять… Всё, наконец, приехали.

Наверху их ждал Георгий Шумилов, извечный спутник летних странствий Андрея. Алёна видела его на фотографии в папке «Родная Ладога» и дважды встречала самого: в театре и на корпоративной попойке, где Андрей выступал и вёл программу. Георгий, специалист по гражданскому праву, устроил другу эту подработку; пригласили за компанию Алёну – она поколебалась, да и пошла. На том вечере она сидела за одним столиком с Георгием и даже танцевала с ним под хитрую музыку: Андрей поставил диск с записанными барабанами, басом, струнными и вживую под готовый фон пел и играл на эстрадной гитаре:

 
Нам возвращает память исподволь
Наши дни давние,
Они сегодня словно издали
Видятся заново…[2]2
  «Воспоминание» – музыка Бориса Рычкова, слова Игоря Кохановского.


[Закрыть]
 

Он умел первым же словом накрыть весь зал: не сразу и поймёшь, откуда звучит голос, и хоть прозрачный тембр, никуда от него не денешься. Даже микрофон и колонки не портили впечатление. Ещё Алёне нравилась манера Андрея чётко, даже щеголевато попадать в ноты – тем более обаятельная, что он вряд ли думал о щегольстве, пел себе да пел.

 
Да разве можно всё забыть,
Забыть, как падала звезда?…
 

И на припеве пощипывало в носу, и Алёна видела мерцающий след, забывая о нотах, словах, о том, что Георгий сбивается с ритма и ей самой надо вести, и что даже на каблуках она едва достаёт партнёру до плеча.

Тогда он был в тёмно-сером костюме, прилизанный, выбритый, пахнущий дорогим одеколоном; теперь же – лохматый, в джинсовой робе с кожаными заплатками и с рюкзаком, похожим на разношенный ботинок задником кверху. Высоченный, худой и плечистый, с длинным острым лицом, в тонких очках и с кепкой, наполовину торчащей из кармана – сегодня Георгий показался Алёне куда моложе и симпатичнее.

Он пожал компаньонам руки.

– Ещё не готовы? – спросил Андрей, глянув вниз, и пояснил Алёне: – Ждёт, когда они станут полностью кожаными.

– По моим расчётам, года через два, – ответил Георгий, ущипнув пятнистую штанину, и все рассмеялись. – А Лёха там, – он кивнул на стеклянные двери вокзала, – отошёл газеты посмотреть.

И даже здесь Алёна ничего не заподозрила. Но когда они вошли в огромный зал с расписанием на дальней стене, первый, кто попался навстречу, был… надо же, Алексей! Обалдеть… Алёна едва не подпрыгнула: она ведь знает его! Он приходил к ним в общагу, поставил новые розетки в прихожей, починил дверной замок. Сидел за столом в её комнате, Алёна угощала его чаем с вареньем, а однажды он принёс им всем пива. С Лёшей было интересно разговаривать… а потом он исчез. Сколько же они не виделись? Наташа Петрова как-то весной сказала, что встретила его в Универе – или кого-то очень похожего, точно не знает, линзы оставила дома. Но тогда голова у Алёны была занята совсем другим. Она отложила эти слова про запас, на дальнюю полку памяти.

«Так они братья! Надо же… А мне ведь казалось, что Юра кого-то напоминает».

Алексей, завидев Алёну, чуть подсел, точно изготовился рвануться к ней и крепко, воскликнув: «Сколько лет, сколько зим!» – пожать руку. Или даже обнять… Алёна успела незаметно для других коснуться пальцем губ и кивнуть одними веками: подожди немного, найдём время поговорить. Она вмиг почувствовала себя на равных с Андреем. Он везёт её неизвестно куда, где водятся его друзья, а Алёна никого не знает? На здоровье. Там будет эта улыбчивая блондинка, что умеет играть на гитаре и руками ломает сосновые поленья? Пускай будет: у Алёны отныне тоже есть тайна. Вот рядом идёт человек, с которым Алёна знакома дольше, чем с Андреем, – а Андрей об этом не имеет понятия. И никто не имеет понятия, кроме Алёны и этого человека.

Думать так было куда веселее, чем сию минуту начинать разговор.

Они купили билеты, вышли из-под крыши на платформу: там было по-утреннему туманно и зябко. Георгий взглянул на Алёну с недоверием, даже как будто с усмешкой, так ей почудилось. Да она знала, что кажется слишком хрупкой для туристических поездок: за четыре года не изменилась внешне, осталась той же семнадцатилетней школьницей. Тепличный цветок – впечатление это дополняли белые кроссовки, модные джинсы с низким поясом и пушистый бежевый свитер, несмотря на который она все-таки слегка замёрзла.

Но спутник Алёны всем видом говорил: со мной не пропадёшь. Он вошёл в вагон электрички так же уверенно, как к себе домой, забросил рюкзак на верхнюю багажную сетку, задвинул под скамейку ведро, положил на деревянное сиденье пенку для Алёны. Проделав это всё, Андрей, наконец, сел и поставил на колени гитару. Алёна прислонилась к его горячему боку и закрыла глаза. Прошло минут десять: электричка зашипела, свистнула и покатила на Приозерск.

2

После Сосново народ в вагоне поредел, и друзья заняли четыре скамьи. Шумиловы, перейдя на другой борт, поставили между собой рюкзак и завели картёжную баталию. Старший из них, Георгий, последние годы жил отдельно, братья нечасто виделись, и теперь им было о чём и поговорить, и помолчать. Алёна села напротив Андрея, разулась и положила на его скамью ножки в бледно-розовых носках. Андрей вынул из чехла гитару и тихо заиграл что-то джазовое одной левой, переставляя её по грифу с такой силой, что струны звенели от нажатий, в то время как правая отстукивала на деке ритм. Алёна, давно привычная к этим фокусам, всё-таки не могла отвести глаз.

– У меня есть тайна, – принялась она напевать, чтобы настроить его на свою волну; в песне этой Алёна знала только первую строку и повторяла её на разные лады.

Андрей повторил её фразу и вернулся к своему.

– У меня есть тайна… Парам пам, пам пам пам… Ну, кончай смеяться!

Вагон покачивался и гремел на стыках, по обеим его сторонам лес проходил парадом. Туман рассеялся, верхушки сосен и берёз наполовину растаяли в утренних лучах, даже бетонные столбы заблестели серебром. Они летели назад, и какой-то один провод, слабо натянутый, всё капал и капал, и не мог достать до земли… Тень вагона скользила рядом, гладя прозрачной ладонью белые, жёлтые, лиловые островки, а потом, на едва заметном повороте, исчезла. Поезд ещё добавил хода. Краски сливались, мельтешили – но если быстро скосить глаза против движения, увидишь моментальную, очень чёткую фотографию, и она долго будет жить сама по себе, проступая сквозь Андрея с его музыкой, сквозь двери в тамбур, сквозь контролёров, проверяющих билеты…

– Знаешь, что я заметил? – сказал Андрей, не прекращая играть, но глядя в окно. – Когда едешь в Выборг, лес по пути в основном низенький, чахлый, болотный такой. А вот по нашей ветке – совсем другое дело. Богатырский лес.

– Зато Выборг красивый. Знаешь, как называются эти цветы? – спросила она Андрея, кивнув на поляну. – Вон там, где маленькое озеро, в тени.

– Это таволга. Очень приятно пахнет. А вон там, фиолетовые – это кипрей. Или, проще, иван-чай.

– Я знаю иван-чай. А почему такое название?

– Из его листьев можно делать чай не хуже цейлонского. И, говорят, очень полезный для мужчин. Знакомая на Ладоге его замечательно… – и тут Андрей запнулся.

– Опять твоя знакомая на Ладоге. Ты даже здесь думаешь о ней, да? – Алёна хотела обидеться, но вспомнила, что у неё же есть тайна. Ну и пусть едет к своей знакомой. Алёна тряхнула головой, отбрасывая назад волосы.

«Тьфу ты, сорок три несчастья!..» – подумала она, задев человека, сидевшего позади. Это был конопатый мальчишка лет тринадцати, вылитый книжно-экранный хулиган. Одновременно обернувшись, они встретились глазами. «Извините», – смущённо сказала Алёна, а парень, не издав ни звука, вдруг стал малиновым с вишнёвыми брызгами веснушек. Алёна заметила хмурый взгляд женщины напротив него, угадала в ней маму и, перед тем как отвернуться, мысленно извинилась ещё раз.

Солнце поднималось, и вскоре Алёна, как бабочка, сидела в одном большом луче. Чихнула, и ещё раз чихнула, закрываясь ладонью…

– Ну что такое? Светит прямо в нос. Андрей… Сделай что-нибудь, ты же мужчина.

– Давай пересядем, – предложил он и заиграл нормально, всеми руками, мелодию прогноза погоды, но не ту, где герой просит девушку за что-то его простить, а уже подзабытую, ночную, дорожную.

– Не годится, – сказала Алёна. – Думай ещё.

Поезд изогнулся на повороте, из окна первого вагона показался хвост. Солнце перелетело на другую сторону, Юра Шумилов принял подачу и заморгал. Рядом с Алёной вновь побежала тень, уже более густая и крутолобая.

– Молодец, – похвалила Алёна. – Как это у тебя получилось?

Андрей молча пожал плечами.

– Всё равно жарко, – Алёна сняла через голову пушистый свитер и, оставшись в коротенькой белой майке, протянула его Андрею:

– Убери к себе, пожалуйста.

Андрей, отложив гитару, снял с багажной полки рюкзачище, поставил на сиденье, открыл и стал запихивать свитер.

– Ну что ты делаешь? – сказала Алёна. – Помнёшь ведь, дай сюда.

Она встала на свои кроссовки и потянулась к верхней полке за своим же лёгким, брусничного цвета рюкзачком. Поезд тормозил, проползая мимо грузных рыбаков в плащ-палатках, болотных сапожищах, со спиннингами, телегами, бесформенными котомками – человек пять, а заняли всю платформу. Алёна задержалась у окна, демонстрируя худенький, будто лакированный живот, полоску голой кожи между джинсами и майкой с аккуратным пупком посередине.

– Петяярви, – по слогам прочитала она название станции и хмыкнула: – Какой ещё Петя? Кто выдумал эти названия?

– Финский Петя, – ответил Андрей. – А ярви – это озеро. Здесь много таких названий. Будет ещё Мюллюпельто…

– И наша любимая остановка – Синяково, – вставил Георгий Шумилов, звучно щёлкнув себя по горлу. Алёна с недоумением взглянула на него.

– Врёт он всё, – объяснил Алексей. – Синёво.

– Да ну вас, запутали бедного ребёнка.

– Это вообще наши места, – сказал Андрей. – Если ехать на машине, там у дороги есть и Шумилово, и Соловьёво.

– А Стахурово?

– Пока не видел.

– Значит, надо построить, а то прямо несправедливость какая-то. Правда, Лёша?

– Что? – повернул голову Алексей.

– Нет, ничего. Потом скажу.

Андрей, ладонью стерев ухмылку, пустился в воспоминания:

– Одна моя знакомая… не та, о которой ты думаешь…

– Я вообще ни о ком не думаю, – тут же отозвалась Алёна.

– …она и не со мной ехала, просто в одной компании, так вот она очень боялась замёрзнуть в палатке. И она сделала печку. Представляешь такой алюминиевый электрический чайник? Она выломала спираль, и в дырку хотела совать веточки, шишки, чтобы там внутри горели, а нос – это как бы труба, на него надеть шланг и вывести наружу. Показала в вагоне: смотри, хорошо я придумала? Друг её сперва не понял, говорит: зачем? у нас же есть котелки. Тут она всё объяснила.

– И что? – спросила Алёна.

– Никогда я больше не слышал такого смеха. В том числе моего собственного.

– Вам бы лишь поиздеваться над девушкой. Я негодую.

– Чайник оставили под скамейкой, может кому-то пригодится. У тебя, часом, ничего такого нет? – Андрей очень серьёзно кивнул на её брусничный рюкзачок.

– Нет. – Алёна прикрыла глаза, и лишь подрагивающие уголки губ, как ни пыталась их удержать, могли выдать её мысли. Занимательная походология… Примерно то же самое, что своими руками сделать карету из тыквы, это вам не город построить. Нет, ей до такого не додуматься… Вот Наташа бы – легко.

3

Первой питерской осенью у них случилось подобие ссоры – как позже решила Алёна, оттого что они слишком быстро стали сближаться и с обеих сторон проскочили какие-то пункты, где лучше было бы постоять, вглядеться друг в дружку внимательнее. В тот день Наташа, обещав что-то показать, цепкими пальцами обхватила запястье Алёны, повела её к лифту, нажала кнопку последнего, шестнадцатого этажа и там, не давая опомниться, проводила на балкон. Стальные перила были девушкам по пояс. Сырой и серый ветер покачнул дом. Внутри у Алёны похолодело: как высоко они взлетели над городом! Когда глядишь из окна комнаты на четырнадцатом, впечатление совсем другое.

– Я не хочу, – сказала Алёна и спрятала лицо в ладони. – Мне страшно!..

– Не бойся я с тобой, – в своей манере, без паузы произнесла Наташа. – Вот здесь стой, прислонись к стене и смотри.

Алёна с опаской открыла глаза, крепче упёрлась каблуками в пол. Наталья, разбойничьи прищурившись, разворачивала на весу глянцевую карту Петербурга. Вот здесь их дом. Вынув из-за уха карандаш, она поставила на карте точку. Они лицом к городу. Ей сказали, что отсюда видно пять куполов.

– Ты сколько видишь, Алёнка? Давай считать.

Алёна, превозмогая дурноту, вгляделась в раскинувшуюся перед ней панораму. Купола больших соборов, медленно поворачиваясь, плыли вровень с балконом по слоистым коричневато-сизым облакам. Наташа, сверяясь с картой, отмечала: синие – Троицкий собор, золотые, блестящие даже в непогоду – Никольский…

– Знаешь, что я думаю, Алён? – вдруг сказала она. – Может это, в последний раз так с тобой смотрим. Скоро привыкнем, станем настоящими петербуржками. Не будем замечать эту красоту.

– Петербурженками, – машинально поправила Алёна. Ещё Исаакиевский вижу, сама узнала…

Карта затрепетала на ветру, рванулась на волю. Наталья громко, на вдохе ахнула. Алёна поймала лист и через мгновение удручённо поднесла к лицу оставшийся в пальцах уголок.

– Блин! – Наташа с досады хлопнула себя по ноге. – Чужая, хоть бы в окно влетела кому… Нет, всё, за угол унесло. Что я за человек, всё неладно!

Алёна, не решившись сдуть обрывок за перила, сунула его в карман. Почему-то здесь, на высоте, она вспомнила, что у неё тоже не всё ладно, хоть Наталья об этом пока не знает. Вот удивится, если сказать ей, что Алёна делала последние два дня перед заселением в общагу… Ничего не делала, просто ничего. Хмурая сидела у тёти Любы и гладила кошек. Ей казалось, что письма Сергея стали холоднее и суше. Почему Алёна так решила? Если бы он присылал живые письма, она бы сказала: по почерку. Но и с электронными было что-то не то, она и хотела ошибиться, да не могла. Алёна, читая их, представляла Серёжкин голос, будто он всё это произносит, – и какие-то едва уловимые интонации в нём изменилось. Или что-то изменилось в ней. А когда она в те же дни позвонила ему с почты, не застала дома. И плакала ночью – точно как тогда, в самолёте, только небо за окном было бледно-серым, и мама далеко, и ещё этот кошачий запах…

Теперь, стоя над городом, Алёна вдруг поняла, в чём суть этой перемены. Раньше она отвечала Сергею, а теперь – он ей, только и всего. Он добросовестно, не халтуря, отвечает… но почему-то это неприятно. И неправильно.

– Ты чего так загрузилась? – тронув её, спросила Наташа. – Из-за карты, что ли? Да ладно тебе, новую куплю, и всё.

– Смотри, там ещё Спас-на Крови, – ответила Алёна. – Тебе стена закрывает, я из угла вижу. Мы с мамой там гуляли, покупали зенитовские футболки брату и племянникам.

– Сейчас поглядим, – Наталья высунулась за ограждение и вытянула шею, рукой придерживая кофту на пояснице. – Классно! Ух ты, какой ветер!.. Осторожно, вылезаю, – и она, как-то хитро извернувшись, оказалась лицом к Алёне – румяная, с круглыми от восторга глазами и слезинкой на щеке. – Обалденно, вообще!

– Пусти-ка. – Алёна отстранила её и навалилась боком на холодные перила. Разноцветный Спас казался ей красивей всех соборов – и своей нарядностью, и тем, что чувство высоты притупилось не до конца, кружило голову и покалывало в солнечном сплетении…

– Алёнка, слышь! – сказала Наташа и взяла её за локоть. Алёна вскрикнула и обеими руками вцепилась в прутья. Оглянулась, через плечо увидела растерянное лицо соседки.

– Алёна… – виновато произнесла Наташа. – Ты испугалась… Ну, прости, пожалуйста, я только хотела узнать…

– Дура, что ли! – через силу выдохнула Алёна, выскочила на лестницу и побежала вниз.

На лестнице тусовалась компания из тех, что курят не табак и время от времени оставляют в углах пустые шприцы. Алёна уже знала, что здесь есть такие, и держалась от них подальше, объезжала на лифте, обходила за несколько коридоров – скорее из брезгливости, чем из страха. Все они были для неё, как зомби, на одно лицо. Но теперь она пронеслась по ступенькам, едва не растолкав сборище, пробежала коридор и влетела в комнату.

– Что с тобой? – спросила Галя.

Алёна молчала. В её голове разворачивалась пропасть с маленькими деревьями и машинами на дне. Они стремительно отдалялись, и это было куда страшнее падения. Наверху нет ничего, там холодно, и оттуда всё равно придётся падать. Надо только поймать это мгновение, когда начнёшь падать, и встряхнуть головой…

– Алён, извини, – Наталья села рядом и пыталась заглянуть ей в лицо. – Я дура, согласна. Сделай, что хочешь, можешь меня побить…

Алёна отворачивалась. Весь следующий день она не разговаривала с Наташей и затылком ощущала виноватый взгляд. Как-то вдруг Алёна осознала, на какой чудовищной высоте живёт; и ночью, стоило закрыть глаза, дом начинал медленно и неотвратимо раскачиваться… Но ещё через день страх отступил, а пять куполов остались в памяти.

Вечером, чтобы до конца успокоиться, Алёна пошла в ближний к общежитию клуб – небольшой, переделанный из бомбоубежища военных времён; студенты называли его бункером. Если туда набивались жители общаги, ни для кого другого места уже не хватало. Вот и теперь внутри было не протолкнуться: расклеенные на стендах афиши обещали ди-джея с невероятным именем – нечто, вроде Пандемос Трэш. Алёна ещё не бывала здесь, её подбила сходить Саня, знаток вечерней и ночной, клубной, но удивительно – и музейной тоже, жизни города. Они пришли заранее и с порога увидели в баре Наташу: та сидела в компании старшекурсников и маленькими глотками прихлёбывала пиво из бокала.

«И нечего удивляться, – думала Алёна, пробираясь к столу. – Наталья-то быстрее тебя разведает злачные места…»

Наташа, завидев её, вскочила навстречу; они помирились, поклялись дружить вечно и так отметили это событие, что едва не затянули песню по дороге назад. Алёне и надо было немного, от полутора бокалов уже весело… И пиво ей понравилось: не такое тёмное и горькое, как те сорта, что она пробовала дома.

4

Через неделю, когда они уже со смехом вспоминали происшествие на балконе, Наташа получила денежный перевод от родителей и захотела сводить подруг в какое-нибудь уютное место, где текут кофейные речки в пирожных берегах.

– Спасибо, но давайте лучше вы вдвоём, – сказала Галя.

– Почему? – Наташа чуть надула губы.

– Да что-то голова побаливает.

– Так пройдет же до завтра. Давай! – и Наташа взяла её под руку, словно завтра уже наступило. Галя мягко освободилась:

– Нет же, я устала. Ну, почему надо всё объяснять? Просто не хочу, разве этого мало? – и несколько секунд они глядели друг дружке в глаза.

– Ну, как знаешь, – сдалась Наталья. – Мы и с Алёнкой нормально погуляем.

Воскресенье родилось безоблачным, золотисто-голубым, и подругам было жалко запирать такой день в кафе, как в тюрьме. С утра прибравшись в комнате, постирав кое-что из вещей, Алёна с Наташей стали бросать жребий. Разложили на кровати новую карту, взяли монету: куда упадёт вверх орлом, туда и двинем. Наталья закинула рубль под стол, затем угодила в Петергоф, но кверху решкой. Жаль… За дело взялась Алёна и первым же броском выбрала Российскую Национальную библиотеку.

– Ну-у, блин, – сказала Наташа. – Вот и погуляли.

– Подожди-ка. – Алёна вгляделась в переплетение улиц. – Смотри, здесь рядом Парк Победы. Вот он, через Московский проспект. Давай туда?

Наталья ворчала, что так нечестно, но деваться было некуда, жребий придумала сама. Успокоилась она только через два часа, когда соседки, в нарядных кожаных куртках, едва закрывающих поясницу, вошли в тенистый парк. У Алёны похолодела спина при виде колеса обозрения, уносящего в синее небо плоские разноцветные корытца, где сидели ничтожные, микроскопические люди. Она вовсе не хотела представлять себя одной из них, это вышло помимо воли.

– Хочешь прокатиться? – кивнула Наташа.

– Не сейчас. Может, весной соберусь с духом.

– Тогда пошли искать лодки, – и Наташа повела рукой на пруд. Девушки стояли на берегу, мимо то и дело проплывали вёсельные и, как одна, весёлые компании; с воды долетали смех, визг, обрывки песен. Одиночек не было: двое, трое, а то и пятеро людей умещались в маленьких лодках.

Наташа купила себе и подруге мороженое; они расспросили продавщицу, нашли водную станцию и взяли лодку на час. Кассирша потребовала залог, и Наталья достала из сумочки мобильный телефон.

– Ты потратилась, тогда я буду грести, – сказала Алёна.

– А ты умеешь?

Алёна пожала плечами:

– Пробовала раза два, уже забыла. Но разве долго вспомнить? Идём.

У воды было ветрено и сыро, перед глазами вились недошлёпанные летом комары. Пластиковые, вблизи не такие уж и маленькие лодки налезали кормой на деревянный настил причала. Девушки подошли к той, на которую указал работник станции. Наташа разместилась на задней банке, лицом к пруду. Алёна, держась за её плечо, за локоть, за кисть и балансируя свободной рукой, прошла на середину и села лицом к Наташе. Хмурый парень в оранжевой безрукавке поверх свитера протянул вёсла, и Алёна вставила уключины в отверстия. Взялась за рукоятки, отполированные тысячами шершавых, нежных, тёплых, прохладных, разных ладоней.

– Готовы? – мрачно спросил парень. Алёна кивнула.

– Тогда запускаю, – и он внезапно пихнул лодку ногой. Наталья, не видевшая толчка, взвизгнула и схватилась за борт. Весло прыгнуло из руки Алёны и едва не заехало по подбородку. Корма хлопнула по воде, как бомба, и обдала ноги парня брызгами. «Так тебе и надо! – подумала Алёна. – Придурок или голубой, кто же девушек толкает!»

Подруги летели к середине пруда; толчок отправил их на чистую воду – спасибо и на том. Алёна быстро вспомнила, что и как делать. Упираясь подошвами в выступ под Наташиным сиденьем, она всем телом откидывалась назад, ровно дышала и не топила лопасти глубже, чем на две трети. Гребки выходили свободными, длинными, подруги обогнали несколько лодок и водный велосипед. Наташа, видя такую лёгкость, решила, что сможет грести сама, и затеяла смену мест. «Осторожнее, не качай!..» Наконец добравшись до середины, она попробовала, но вёсла у неё, то по одному, то оба разом, вылетали из воды. Они слушались её примерно так же, как ноги – новорождённого жеребёнка, Алёне казалось, что Наташа вот-вот умудрится завязать их узлом. Пытаясь увернуться от брызг, Алёна ёрзала на корме и раскачивала посудину.

– Ты спиной работай, спиной! – учила она гребца и показывала, как наклоняться. Наташа сгибала и разгибала только руки и выдохлась через десять минут – и, вдобавок, она не могла уяснить, каким веслом надо работать, чтобы повернуть в нужную сторону.

– Тьфу ты, блин! – крикнула Наталья, в сотый раз вильнув с курса: теперь подругам не повезло, они гулко ударили в борт встречную лодку. – Ну, кто это выдумал сидеть задом наперёд?!

В другой лодке катались двое парней и маленькая девушка в очках. От столкновения она качнулась и схватилась за руку сидящего рядом молодого человека. Наташино весло окатило их водой, а стриженного наголо гребца задело по плечу. Алёна крепче взялась за сиденье и приготовилась отбивать грубости. Ой, сейчас полетят!.. Это вам не брызги. Но гребец неожиданно засмеялся и назвал девушек пиратками, а пассажир, придержав их лодку за борт, выразил готовность сдаться в плен.

– Антон, – представился он, протянув руку. Алёна осторожно пожала её: ладонь была тёплая, расслабленная и в ответ едва шевельнулась.

– Сдавайся-сдавайся! – сказала маленькая девушка, назвавшаяся Машей. – Мы справимся без тебя.

Обе лодки медленно дрейфовали к берегу. Там, под кроной необъятной ивы, стояли, хихикая, какие-то школьники. Алёна переглянулась с Наташей: парень с виду нормальный, люди вокруг… И, когда Антон, не отпуская их лодку, обещал прокатить с ветерком, девушки решились.

– Давайте, – сказала Наталья и пересела на корму, забыв даже показать, как страшно идти по шаткому днищу.

Антон ловко перебрался к ним, взмахнул вёслами. Лодка полетела, стало заметно прохладнее. Антон грёб без напряжения и при этом разговаривал. Наташа оживлённо поддерживала беседу, Алёна не вслушивалась: от неожиданности всего происшествия она будто впала в ступор. Именно от неожиданности, – уверилась она чуть погодя, – а не от красоты нового знакомого. Он правда был красив, но не броско, по-романному, когда героиня с первого взгляда теряет язык и чувствует этих пошлых бабочек. Алёна ничего такого не чувствовала, и вообще… вот прошли под мостом; на берегу нового пруда – разлапистый клён, маленькая церковь. Антон, кивнув на неё, сказал, что раньше тут стоял кирпичный завод, а пруды были карьерами, в них добывали глину. «А где он теперь?» – спросила Наташа. Ответ Алёна пропустила, но отметила приятный мягкий голос, чистое лицо, прямые, не тёмные и не светлые, волосы, большие серые глаза, тонкий нос… И, вспомнив о Сергее, стала глядеть на берег, на показавшийся из-за мыса причал.

Антон, первым выйдя на причал, протянул им сразу обе руки. Он заплатил за сорок минут, что они накатали сверх нормы, проводил до метро, спросил телефонные номера, и девушки назвали: не жалко, пусть знает. Алёна уже вполне пришла в себя. Ступив на эскалатор впереди Наташи, она развернулась к подруге лицом и вопросительно кивнула.

– Нормальный, симпатичный, – сказала Наташа. – Только мне больше нравятся эти… более дикие, что ли. Вот такие, – и, сложив пальцы в две хэви-металлические козы, помахала перед лицом. – А тебе как? – спросила она.

Алёна задумчиво пожала плечами.

– Позвонит, как думаешь? – спросила Наталья.

– Может быть. Тебе.

– А сколько ему лет?

– Двадцать четыре… двадцать пять… Короче, не знаю, но где-то так.

Наталья взялась за резиновый поручень, но, зашипев, отдёрнула ладонь:

– Блин, натёрла! И спина будет болеть. Только недавно пузо прошло… Это всё ты: греби спиной, греби спиной! – передразнила она.

Алёна, улыбнувшись, выставила перед собой ногу:

– Садись, бедняга! – и похлопала по обтянутому джинсами бедру. Недавно она видала парочку на эскалаторе, застывшую в таком положении. Если поставить ногу на две ступеньки выше, получится скамейка – должно быть, удобная.

– Да сейчас приедем, – ответила Наташа.

– Всё равно, хоть минуту отдохнёшь.

Наталья отрицательно мотнула головой. Алёна одёрнула у неё на талии короткий свитер:

– Весь бок холодный. Ещё не хватало заболеть.

– Не заболею, я это, заболённая… тьфу, закалённая сибирячка. Всё, поворачивайся. Уже приехали.

Алёна взглянула через плечо: и правда, эскалатор здесь короче, и намного, чем на Лиговском.