Текст книги "Единичные и множественные преступления"

Повторность в качестве разновидности проявления множественности преступлений всегда была высоко дискуссионной категорией. Вспомним, что о повторении как множественности с судимостью упоминало еще Уложение о наказаниях. После этого на повторность в определенной степени указывал УК РСФСР 1922 г. (в качестве отягчающего обстоятельства признавалось, «совершено ли преступление профессиональным преступником или рецидивистом» – ст. 25 УК), УК 1926 г. в качестве отягчающего обстоятельства предусматривал повторность совершения преступления – п. «г» ст. 47 УК, УК 1960 г. регламентировал в качестве отягчающего обстоятельства совершение нового преступления лицом, которое было взято на поруки (п. 12 ст. 39 УК); однако в Особенной части УК соответствующий квалифицирующий признак был расширен по кругу преступлений и, соответственно, лиц.

О повторности писали многие авторы. И первая проблема, в которой надлежит разобраться, – это объем повторности, т. е. круг элементов, который включают в повторность. Некоторые авторы предлагали ввести в уголовный закон понятие «повторение», объем которого должны составлять повторность и рецидив, с вполне понятным представлением о повторности,[257]257
  Фролов Е. А., Галиакбаров Р. Р. Множественность преступных деяний как институт советского уголовного права. Свердловск, 1967. С. 9.


[Закрыть] что делало проблематичной дальнейшую классификацию множественности. Имелись и другие мнения. Например, Н. Ф. Кузнецова считает, что «единый ущерб при одной форме вины, причиненный два и более раза, образует повторность, неоднократность или систематичность»,[258]258
  Кузнецова Н. Ф. Значение преступных последствий. М., 1958. С. 79.


[Закрыть] т. е. за пределы повторности выведены неоднократность и систематичность; в результате возникла ситуация отсутствия какого-либо объединяющего эти три вида множественности понятия; сама множественность не может выступать в качестве такового, поскольку из приведенной классификации явно выпадает множественность с судимостью. Ю. Юшков считает, что понятие повторности создают и множественность без судимости, и множественность с судимостью, т. е. рецидив, но связанных с тождественными или однородными преступлениями;[259]259
  Юшков Ю. Повторность как квалифицирующий признак преступления // Соц. законность. 1977. № 2. С. 38; см. также. Ниедре А. М. Понятие рецидива преступлений и уголовная ответственность рецидивистов: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Рига, 1971. С. 6.


[Закрыть] такое понимание создает необходимость дополнительного выделения еще двух видов множественности преступлений: совокупности преступлений и совокупности приговоров, связанных с разнородными преступлениями, что будет не совсем точным хотя бы применительно к последним. На такой же позиции стоят и некоторые иные авторы, но дополнительно включающие в повторность еще и некоторые случаи совокупности преступлений.[260]260
  Святохин П., Жгутов В. К понятиям о повторности и неоднократности преступлений//Сов. юстиция. 1971. № 21. С. 19.


[Закрыть] Многие из указанных позиции были подвергнуты критике со стороны В. П. Малкова, «так как их принятие потребовало бы пересмотра и ломки ряда сложившихся и оправдавших себя на практике юридических понятий и институтов уголовного права».[261]261
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 25.


[Закрыть] Однако аргументация автора едва ли приемлема. Во-первых, для автора должно быть понятно, что в теории уголовного права существует острейшая дискуссия по вопросам понимания множественности и повторности, в частности. И если существующий порядок вещей не способен этого избежать, следовательно, его необходимо менять и, возможно, радикально. Во-вторых, едва ли неточные, не достаточно разработанные и сплошь дискуссионные положения закона могут служить надлежащей базой для практики, создавать оправдавшую себя практику.

Многие авторы включают в повторность все виды множественности вне зависимости от их тождественности или разнородности, наличия или отсутствия судимости.[262]262
  Святохин П., Жгутов В. Указ. соч. С. 19; Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 21–23; Панько К. А. Указ. соч. С. 23–24 и др.


[Закрыть] При этом некоторые из сторонников данной позиции одновременно выделяют повторение как общий признак, включающий в себя повторность, реальную совокупность и рецидив; повторность же представляет собой неоднократность, систематичность и промысел.[263]263
  Семернева Н К., Новоселов Г. П., Николаева 3. А. Множественность преступлений: квалификация и назначение наказания. Свердловск, 1990. С. 19.


[Закрыть] Тем не менее в целом данная позиция является, на наш взгляд, сегодня в уголовном праве господствующей.[264]264
  Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. Владивосток, 1999. С. 548 и др.


[Закрыть] Даже приведенные не в полном объеме позиции по поводу структуры повторности показывают отсутствие единства в представлении о ее содержании.

Отсюда совершенно различными являются и определения повторности; каждый из авторов понимает ее по-своему: некоторые говорят о широком и узком понимании повторности,[265]265
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 20 и др.


[Закрыть] другие только об узком смысле; некоторые ограничивают повторность только тождественными и однородными преступлениями, другие же включают и разнородные; некоторые ограничивают повторность только множественностью без судимости,[266]266
  Криволапое Г. Г. Множественность преступлений по советскому уголовному праву. М., 1974. С. 15–17; Кафаров Т. М. Проблемы рецидива в советском уголовном праве. Баку, 1972. С. 8 и др.


[Закрыть] другие же вводят в нее и множественность с судимостью; одни вводят в повторность и реальную совокупность, другие не позволяют себе этого делать.

Представляется, что от основной массы условностей, якобы характеризующих повторность следует освободиться и забыть о них как о дурном сне. Во-первых, очевидно, что множественность представляет собой совершение нескольких преступлений, повторение преступлений. Отсюда нет смысла изобретать и вводить в научный оборот, тем более, высказывать предложения о введении в уголовный закон понятия «повторение», поскольку оно синонимично множественности преступлений. Во-вторых, выделять в уголовном праве понятия в узком и широком смыслах – это самое последнее дело, поскольку подобное размывает понятийный аппарат, делает многоаспектным толкование термина, усложняет деятельность правоприменителя. Понимаем, что в крайне редких случаях отсутствия надлежащего терминологического обособления широкое и узкое понимание того или иного термина является необходимым, однако не считаем определение повторности именно таковым. В-третьих, повторение преступлений не зависит от тождественности или нетождественности совершенных преступлений, оно имеется, потому что имеется. В указанном плане характер совершенного преступления не имеет значения ни для квалификации преступлений, ни для дифференциации наказания. Могут возразить, что существуют случайные и привычные преступники, и поведение последних, как правило, базируется на тождественных или однородных преступлениях (карманные воры). Верно, но для этого и существуют виды повторности, которые должны раскрывать субъективную сущность опасности личности виновного и ее степени. В-четвертых, абсолютно неприемлемо включать в повторность множественность с судимостью (рецидив). Не смогли избежать такого включения В. П. Малков и другие ученые, которые вначале выделили два вида множественности (повторность и неповторность – идеальную совокупность), а затем два вида повторности (в широком и узком смыслах). В результате они а) получили «кашу» из повторности двух видов и б) не смогли ясно и однозначно терминологически дифференцировать виды множественности с судимостью и без таковой, что исторически закреплено и логически оправдано, поскольку иных более значимых критериев для дифференциации множественности преступлений уголовное право за 150 лет своего существования не обнаружило. Соответственно, нужно четко и однозначно признать существенность выделения множественности с судимостью и без судимости с четким терминологическим оформлением той и другой. Мы предлагаем множественность без судимости в ее субъективном выражении именовать повторностью, а с судимостью – рецидивом, что исключает многие проблемы, имеющиеся без такового уточнения. Собственно, в конечном счете совершенно оправданно в определенной части на таком делении множественности остановился законодатель. В-пятых, не следует включать в повторность совокупность, поскольку они находятся в разных плоскостях (субъективной и объективной).

И естественно, исходя из нашей позиции понимания повторности как субъективной составляющей множественности преступлений, мы не можем согласиться ни с одним из авторов, понимающих ее как совершение нескольких преступлений. В основание повторности заложены только субъективные характеристики личности виновного, связанные с объективной множественностью признаком отнесения к одной системе в качестве одной из двух ее частей. В указанном плане совершенно прав был Б. А. Блиндер, сказавший, что «повышенная общественная опасность повторного преступления определяется не самим фактом совершения лицом двух преступлений… обусловлена тем, что здесь ярко проявляется устойчивая однородная линия антисоциального поведения субъекта»,[267]267
  Блиндер Б. А. Рец. на кн.: Малков В. П. Совокупность преступлений. Казань, 1974 // Сов. государство и право. 1976. № 3. С. 152.


[Закрыть] т. е. автор достаточно точно определил вторую составляющую множественности преступлений. Однако в теории уголовного права данная позиция не была услышана, мало того, некоторые авторы попытались абсолютно объективизировать повторность: «Если исходить из объективного свойства повторного преступления (а исходить надо только из него)…»,[268]268
  Ткаченко В. Ответственность за повторное деяние // Сов. юстиция. 1988. № 4. С. 26.


[Закрыть] «Отдельные авторы к признакам специального субъекта относят неоднократность (повторность) преступления. Эта точка зрения встречает возражения, поскольку неоднократность правильнее относить к объективной стороне преступления»;[269]269
  Курс уголовного права. Т. 1. М., 1999. С. 286.


[Закрыть] «Повторность означает совершение лицом преступления во второй и более раз».[270]270
  Малков В. П. Множественность преступлений. С. 48.


[Закрыть] При таком подходе необходимость в институте множественности объективно исчезает и для ее отражения оказывается достаточным наличия определенных правил назначения наказания по совокупности преступлений или приговоров. Если бы это в полном объеме устраивало уголовное право, то уже давно множественность преступлений перестала быть дискуссионной категорией. Однако ни один из авторов не забывает о субъективной составляющей множественности, правда, не знает, что с ней делать. Это одна из причин непрекращающихся дискуссий вокруг множественности преступлений. Именно поэтому указанный объективный подход к определению множественности преступлений и в частности повторности не годится, он просто противоречит сущности множественности преступлений вообще и повторности в частности.

Субъективная составляющая множественности преступлений характеризуется определенными признаками. Прежде всего, следует остановиться на некоторых аспектах познавательно-детерминационной сферы сознания личности: а) изменении ценностных ориентаций субъектов при множественности преступлений, б) изменении социальных установок.

Представляется, что ценностные ориентации – такой этап детерминации психики, на котором субъект производит качественную оценку воспринимаемых явлений и явлений, привнесенных с жизненным опытом, с позиций их внутренней субъективной привлекательности. При этом: 1) оценивается существующая система ценностей с позиций субъективной приемлемости и привлекательности; 2) осуществляется оценка ценностей с позиций собственного представления о мире и своем месте в нем; 3) создается собственная система ценностей, которая, во-первых, корректирует в той или иной степени собственную систему ценностей, заложенную в опыте; во-вторых, в той или иной степени деформирует в сознании социальную систему ценностей, приспосабливая ее к своему «Я».

Указанные корректировка и деформация опять-таки во многом зависят от чувственно-опытного представления о себе и своем месте в мире, насколько оно соответствует реальному положению вещей, т. е. базируется на ошибке оценок, которая либо исключает ошибку восприятия и становится «ведущей», либо закрепляет прежнюю ошибку (прежние ошибки!), в результате чего происходит дальнейшее наслоение, накопление и усложнение ошибок.

Накопление ошибок ценностных ориентаций не проходит безболезненно для субъекта, поскольку постепенно закладываются основания для появления деформации ценностных ориентаций, которая возникает при накоплении ошибок однонаправленного действия. Под деформацией ценностных ориентаций мы понимаем максимальное отклонение ценностных ориентаций субъекта от допустимых человеческой общиной вне зависимости от политических ориентаций. Ошибки однонаправленного действия можно выделить двух видов: а) ошибки гиперзначимости социальных ценностей и б) ошибки гипозначимости их. Ошибки гиперзначимости возникают тогда, когда субъект переоценивает влияние официальной системы ценностей на общество и руководствуется в своем поведении только ею. Деформация ценностных ориентаций субъекта при максимальном накоплении ошибок гиперзначимости выливается в конформизм – признание единственно правильной официальной системы ценностей и следование в своей деятельности только ей.

Думается, прав И. С. Кон, говоря о том, что человек не рождается конформистом, он становится им под влиянием группового давления;[271]271
  Кон И. С. Социология личности. М., 1967. С. 89.


[Закрыть] что это групповое давление тем сильнее, «чем важнее для индивида принадлежность к данной группе, чем строже групповая дисциплина…»,[272]272
  Там же. С. 90.


[Закрыть] и что «человек может обнаруживать высокую степень конформности в одной роли и достаточную степень независимости – в другой… Однако, когда склонность к конформизму обнаруживается устойчиво и не в одной, а в нескольких различных ролях, ее можно рассматривать и как некоторую личностную черту».[273]273
  Там же. С. 91–92.


[Закрыть] Именно эта устойчивая личностная черта и понимается нами как деформация гиперзначимости, как конформизм в абсолютном значении этого слова.

Ошибки гипозначимости прямо противоположны первым и заключаются в недооценке, преуменьшении значения официальной системы ценностей. Деформация ценностных ориентаций при накоплении таких ошибок приводит к абсолютному нигилизму, отрицанию официальной системы ценностей. В целом неприемлемы оба вида деформации. Однако с позиций существующего правопорядка более неприемлем нигилизм, который, с одной стороны, довольно часто и необоснованно революционизирует ситуацию в обществе, а с другой – ведет к правонарушениям и в том числе к преступлениям. Именно ошибки гипозначимости должны ложиться в основу правовых исследований личности преступника. Тем не менее конформизм также должен быть учтен правоведами: например, наказание призвано исправлять виновного, что вовсе не означает превращение его в конформиста, т. е. действие наказания должно быть строго дозировано.

При определении конформизма или нигилизма возникает странная ситуация, связанная с тем, что субъект макросистемы (государства, общества) входит еще и в ту или иную микросистему. При таком положении вещей ценностные ориентации субъекта претерпевают деформацию сразу двух видов: если по отношению к макросистеме имеется нигилизм, то по отношению к микросистеме – конформизм и наоборот. Особенно наглядно просматривается это на примерах политического и религиозного фанатизма, когда субъект не признает официальную систему ценностей, но некритично относится к ценностям микросреды.

Похоже, что деформация ценностных ориентаций имеет место на последней стадии социальной детерминации психики, когда субъективно-привлекательные представления о ценностях закрепляются и человек уже готов действовать с учетом закрепленных ценностных ориентаций. Разумеется, на данном этапе существует не только ошибочное, но и адекватное закрепление ценностных ориентаций. До этого идет накопление антисоциальных ценностных ориентаций у субъекта как результата все большей актуализации количества и качества совершаемых преступлений. Вот это постепенное накопление антисоциальных ценностных ориентаций от их пока случайного появления у субъекта до твердо и сознательно установленной жизненной позиции выстраивать свои правила социального поведения вопреки общепризнанным ценностным ориентациям и необходимо выделить путем их классификации и ранжирования при делении повторности на виды.

Но созданием системы ценностных ориентаций и ее развитием не завершается детерминационная сфера психики. Психология знает еще один ее этап, который называют установкой. Не вдаваясь в теоретический спор о том, есть установка или ее нет, отметим: в психике человека закрепляется нечто субъективно-привлекательное, что осуществляется на базе соответствующих оценок социальных ценностей и соответствующих ценностных ориентаций. Думается, этот субъективно-избирательный подход к оценкам окружающего мира и определяет степень готовности действовать в направлении субъективно-приемлемого результата никто отрицать не станет, а назовем мы данный феномен установкой или иначе – особого значения не имеет, поэтому в последующем будем оперировать термином «установка», понимая, что, как правильно сказал Ф. В. Бассин, простота определения установки не снимает массы проблем, которые при этом возникают.[274]274
  Бассин Ф. В. Предисловие к книге И. Т. Бжалава «Психология установки и кибернетика». М., 1966. С. 15.


[Закрыть]

Под установкой Д. Узнадзе понимает «момент ее (психической жизни. – А. К.) динамической определенности… целостная направленность его (сознания. – А. К.) в определенную сторону, на определенную активность… основная изначальная реакция субъекта на воздействие ситуации, в которой ему приходится ставить и разрешать задачи».[275]275
  Пит. по: Бжалава И. Т. Указ. соч. С. 37.


[Закрыть] По мнению Е. П. Ильина, мотивационную установку «можно рассматривать как латентное состояние готовности к удовлетворению потребности, реализации намерения».[276]276
  Ильин Е. П. Мотивация и мотивы. СПб., 2000. С. 146.


[Закрыть] В целом это более точное определение установки, хотя в нее следует включать не только саму готовность к удовлетворению потребности, которая уже заложена в самой нужде, но и готовность действовать тем или иным конкретным образом в направлении удовлетворения потребности. Именно поэтому установка – это стереотипная готовность действовать конкретным образом в создавшейся ситуации.[277]277
  Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 708; Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. Т. 2. М., 1989. С. 105; Еникеев М. И. Основы судебной психологии. М., 1982. С. 36, и др.


[Закрыть] Таково традиционное понимание установки, и здесь особых разногласий нет.

Однако, похоже, установкой последний этап социальной детерминации психики не ограничивается. Ведь установка заложена и уже существует в определенной мере в предыдущем опыте. Но поскольку социальная детерминация возникает не только из опыта, а и из вновь поступившей информации, в последней мы можем найти и информацию установочного плана, закрепляющую и усиливающую установку; и информацию антиустановочного характера, которая может изменить установку, повлиять на нее. При достаточно мощном слиянии антиустановочной информации, содержащейся в опыте и вновь поступившей, может даже возникнуть новая установка (контрустановка). Таким образом, на данном этапе не только возникает (закрепляется, усиливается) установка, но имеет место и контрустановка. При их столкновении возникает установочная борьба, которая может завершиться закреплением либо усилением прежней установки или возникновением новой установки и переводом ранее существующей в разряд антиустановки, т. е. готовность действовать в новых условиях – это не что иное, как слияние прежнего опыта и оценки вновь поступившей информации.

Результат установочной борьбы, все более частое и решительное проявление антисоциальных установок, наращивание их и окончательное закрепление в антисоциальной профессионализации должно интересовать исследователя субъективной составляющей множественности преступлений.

У психологов, социологов, криминологов наибольший интерес вызывает именно эта сторона борьбы установок, заключающаяся в возможности изменения антисоциальных установок личности. По мнению некоторых, «напряженность социальной установки зависит от уровня нормативной повелительности в отношении определенных аспектов поведения – ужесточение санкций приводит к понижению установки в силу ослабления саморегулятивных функций диспозиций и повышения внешнерегулятивных».[278]278
  Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. Л., 1979. С. 66.


[Закрыть] С подобным отношением к изменению установки вряд ли можно согласиться. Во-первых, едва ли правильно говорить о более низкой («понижении») и более высокой установках, поскольку подобное ничего не дает в плане социальной оправданности установки: всем известно, что самая «высокая» просоциальная установка существует при конформизме, однако трудно считать ее социальным благом. Лучше использовать степень деформации социальной установки личности, признав максимальную степень деформации всегда (по крайней мере, до тех пор, пока на земле ни установится рай) социально неоправданной. Иные степени деформации социальных установок при исследовании преступного поведения следует рассматривать только в плане ошибок гипозначимости, поскольку ошибки гиперзначимости, как правило, ведут к просоциальному поведению. Во-вторых, авторы предлагают решение абсолютно непригодное – снять проблему деформации установки через ужесточение санкций. Правоведы постоянно с этим сталкиваются и точно знают, что ужесточение санкций не дает сколько-нибудь значимого эффекта. По крайней мере, уже с XIX в. социологически доказано, что введение смертной казни за какой-либо вид преступления не уменьшает количества таких преступлений в обществе, а исключение смертной казни из системы наказаний не влечет за собой увеличения количества преступлений, за которые ранее была установлена высшая мера наказания.[279]279
  Кистяковский А. Ф. Исследование о смертной казни. СПб., 1896. С. 40–41.


[Закрыть] Иными словами, ослабление или усиление санкций не изменяет социальных установок. Мало того, мы знаем, что при относительно одинаковых системах и законодательстве преступность в одних странах (например, США) гораздо выше, нежели в других (например, Японии), что свидетельствует о большей деформации социальных установок в первых по сравнению со вторыми. В-третьих, авторы упустили из виду, что ранее они выдвигали в качестве решающего фактора формирования установок образ, а не уровень жизни, именно образ жизни[280]280
  Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. Л., 1979. С. 62.


[Закрыть] при примерно одинаковом уровне жизни в США и Японии делает более уязвимыми США. Правоведам известно также, что никакое ужесточение санкций не способно изменить образа жизни. Об этом свидетельствует, например, безрезультатность борьбы с бродяжничеством во многих странах мира, подчас с разными социальными системами. И поскольку образ жизни – система потребностей, ценностных ориентаций, установок и т. д., санкциями их изменить нельзя.

В целом возможность изменения установок лежит за рамками нашего исследования, поэтому мы согласимся с традиционной, на наш взгляд, позицией, согласно которой социальные установки изменяются путем изменения окружающей среды и воспитания, через которое усиливается самоконтроль личности. Именно в таком порядке: главным образом, следует менять несправедливые, неоправданные социальные порядки, а уж потом воспитывать. Хотя нужно признать, что указанные факторы не связаны друг с другом: в самых несправедливых социальных условиях настолько глубоко «промывают мозги» (манипулируют сознанием) и настолько широко внедряют конформизм, что основной части населения общество представляется идеальным, т. е. воспитание заменяет собой улучшение условий и подчас довольно успешно. Пока изменение антисоциальных установок интересует нас применительно к их углублению и усилению при совершении нескольких преступлений. При этом, на наш взгляд, установочная борьба может затихать не только при постепенном убывании и полном исчезновении антисоциальных установок. Возможно подобное и при полном господстве в сознании лица антисоциальных установок (нигилизм), когда человек по абсолютной привычке совершает преступление при полном отсутствии просоциальных установок. Повторность с ее делением на виды способна выявить некоторые ранжированные степени деформации социальных установок личности.

Кроме того, повторность может различным образом выглядеть и при некоторых изменениях мотивационной сферы в связи с совершением нескольких преступлений. Сравнение сфер мотивационной и социальной детерминации психики показывает, что они раскрывают различные стороны психики, что каждая из них специфична. С этим не все психологи согласны. «Подход этих исследователей (Дж. Айцена и М. Фишбайна. – А. К.) привел к фактическому совпадению понятия установки с понятием мотивации. Важным является тот факт, что разработка понятия установки привела к конвергенции между социально-психологическим и мотивационно-психологическим развитием моделей. Данный подход дает возможность проводить различие между мотивацией и контролем за действием».[281]281
  Васильев И. А., Магомед-Эминов М. Ш. Мотивация и контроль за действием. М, 1991. С. 67.


[Закрыть] Ни данный подход, ни его аргументация не убеждают в приемлемости слияния установки и мотивации: во-первых, спорен сам вывод о проведении разграничения между мотивацией и контролем за действием, поскольку следует различать только одноуровневые понятия (нет смысла искать различия между собакой и домом, так как они располагаются на разных уровнях классификации явлений), а пока осталось недосказанным то, что мотивация и контроль за действием – одноуровневые понятия; во-вторых, даже если встать на позиции возможности такого разграничения, остается непонятным, почему нельзя различать мотивацию и контроль за действием без слияния установки с мотивацией.

Думается, установка и мотивация – самостоятельные элементы психики: специфичность установки определяется информацией о готовности субъекта к действию в определенном направлении, тогда как специфичность мотивации исходит из информации о прогнозируемости этой готовности поведения, т. е. в основание того и другого явления заложена различного характера информация. Мало того, прогнозируемое поведение может совпадать или не совпадать с установкой субъекта, поскольку установка может быть скорректирована последующей информацией о каких-то обстоятельствах одного направления, а прогнозируемое поведение – иными обстоятельствами в другом направлении. Скорее всего, говоря о соотношении установки и мотивации, следует иметь в виду, что установка в той или иной степени реализуется в мотивации.

На наш взгляд, все мотивационные сферы следует делить на первичные и вспомогательные (дополнительные). Первичные представляют собой побуждение общего порядка, когда определяются предполагаемый предмет нужды и необходимость действия в этом направлении. Вспомогательные мотивационные сферы возникают при принятии решения действовать на фоне борьбы мотивов, выбора из нескольких вариантов поведения именно преступного поведения и выбора из нескольких вариантов преступных способов действования одного окончательного варианта, наиболее привлекательных в данной ситуации для субъекта.[282]282
  Козлов А. П. Понятие преступления. С. 73–119, 511–551.


[Закрыть] Так выглядят мотивационные сферы при совершении одного преступления. В случаях совершения нескольких преступлений одним субъектом вторичные (вспомогательные) мотивационные сферы психики виновного начинают изменяться в соответствии с изменением социальных установок у лица. Как правило, в связи с увеличением количества преступлений становится все менее существенной борьба мотивов по выбору преступного поведения и борьба мотивов по выбору способа действования. Лицо все более унифицирует свои поведение и способ поведения, становясь все более привычным или даже профессиональным преступником. Мотивация преступного поведения, постепенно отходя от стихийной, становится все более устойчивой. Данный постепенный переход от одного в другое состояния установки и мотивации и призвана установить повторность с ее разновидностями.

Оценка влияния мотивационной сферы на повторность не может быть полной без рассмотрения цели. Как и при мотиве, социально деформированная цель появляется во вторичных мотивационных сферах, когда возникает стремление к достижению преступного результата. При характеристике повторности важно установить, насколько эта деформированная установкой цель связывает все преступления в нечто становящееся все более единым, насколько приближается она к общей цели, становясь постепенно ею.

При оценке социально-психологических признаков повторности нельзя забывать о том, что повторность, как и индивидуальное сознание, может носить случайный или устойчивый характер. Случайные преступники характеризуются наличием положительных или нейтральных мотивов, отрицательная мотивация у них присутствует чрезвычайно редко;[283]283
  Голик Ю. В. Случайный преступник. Томск, 1984. С. 53–54.


[Закрыть] ситуационностью мотивации[284]284
  Там же. С. 54.


[Закрыть] и т. д.

И конечно же, повторность должна отразить изменение вины как одной из основных составляющих субъективную часть множественности преступлений. Однако прежде всего необходимо дать ответ на вопрос о том, какова может быть вина в повторности преступлений: только ли умышленной может быть повторность, или же она может быть и неосторожной. Некоторые авторы критикуют В. П. Малкова за то, что он признает повторность только умышленных преступлений.[285]285
  Яковлев М. В., Пакутин В. Д. Рец. на кн.: Малков В. П. Совокупность преступлений. Казань, 1974 // Правоведение. 1976. № 6. С. 130.


[Закрыть] Вместе с тем в теории уголовного права имеется и иного рода несогласие с позицией В. П. Малкова, связанное с тем, что он признает рецидивом и совершение неосторожных преступлений.[286]286
  Владимиров В. А., Криволапое Г. Г. Рец. на кн.: Малков В. П. Множественность преступлений. Казань, 1982 // Сов. государство и право. 1984. № 2. С. 147.


[Закрыть] Поскольку рецидив В. П. Малков включает в повторность, соответственно, включает туда и неосторожный рецидив, то вроде бы возникает внутреннее противоречие в позиции данного автора. Но это не так. Первая критическая позиция, на наш взгляд, не по адресу: нам не удалось найти у В. П. Малкова признания повторности только умышленной. Мало того, включение рецидива в повторность и признание рецидива и неосторожным, что прослеживается в обеих рецензируемых работах,[287]287
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 23–24; Он же. Множественность преступлений. С. 91.


[Закрыть] свидетельствует, скорее всего, о приверженности автора к признанию повторности и умышленной, и неосторожной. Кроме того, в своей работе, посвященной повторности преступлений, В. П. Малков выделял повторность умышленных преступлений, повторность неосторожных преступлений и повторность при сложной форме вины.[288]288
  Малков В. П. Повторность преступлений по советскому уголовному праву (понятие и уголовно-правовое значение): Дис… канд. юрид. наук. М., 1967. С. 165–166.


[Закрыть] Оправданно ли это и обоснованна ли критика данной позиции? Действующий уголовный закон снял данную проблему, исключив из закона повторность и признав рецидив только умышленным (ст. 18 УК), но, как и следовало ожидать, не исключил ее из теории уголовного права. И. Б. Агаев вновь возвращается к этой проблеме и признает повторность и умышленной, и неосторожной; мало того, на этой основе производит классификацию простой повторности.[289]289
  Агаев И. Б. Указ. соч. С. 106–137.


[Закрыть] Подобное он аргументирует изменением ценностных ориентаций лица при различных формах вины и всегда негативным (отрицательным или пренебрежительным) отношением виновного к социальным ценностям.[290]290
  Там же. С. 111–112.


[Закрыть] Мало того, автор признает и рецидив умышленным и неосторожным,[291]291
  Агаев И. Б. Рецидив в системе множественности преступлений. М., 2002. С. 24–25.


[Закрыть] несмотря на признание уголовным законом рецидива только в умышленных преступлениях (ст. 18 УК РФ, ст. 18 УК Азербайджанской республики).

В целом с автором необходимо согласиться. Ведь по сути своей преступление остается преступлением вне зависимости от того, умышленно оно совершено или неосторожно; от видов вины зависит лишь степень общественной опасности личности преступника и, в конечном счете, преступления и, соответственно, его наказуемость. В этом плане ничего не меняет и количество совершенных преступлений – множественность будет существовать и при умышленной, и при неосторожной вине. Вопрос здесь в другом – ограничим ли мы условно повторность и рецидив умыслом или же признаем их и неосторожными. Очевидным при этом является одно – данная проблема должна быть разрешена однозначно применительно и к повторности, и к рецидиву как равнозначным элементам субъективной составляющей множественности преступлений; иной подход был бы просто нелогичен. Могут возразить, что рецидив как более опасная категория не может быть равнозначен повторности. И мы с этим заранее согласны. Но сама по себе большая опасность рецидива вовсе не свидетельствует о неприемлемости неосторожного рецидива, она просто показывает, что неосторожная множественность с судимостью опаснее неосторожной множественности без судимости. И здесь возможны два пути: 1) выделить по две разновидности множественностей без судимости и с судимостью (повторность и «неповторность», рецидив и «нерецидив») с признанием умышленными первых в том и в другом ряду и неосторожными – вторых («неповторности» и «нерецидива»); 2) включить неосторожность в повторность и рецидив. Третий смешанный путь включения неосторожности в повторность и невключения ее в рецидив, на наш взгляд, неприемлем, поскольку он противоречит равным возможностям выделенных классов. Первый путь, думается, малопригоден в силу искусственного размывания сущности и значения повторности и рецидива. Более приемлем второй путь. Во-первых, он полнее отвечает равнозначности деления на повторность и рецидив. Во-вторых, классификация субъективной составляющей множественности преступлений становится проще. В-третьих, с позиций субъективных характеристик личности совершившего несколько преступлений гораздо проще создавать критерии их оценки на одном каком-то уровне (либо повторности, либо рецидива), а не на двух уровнях (повторности и «неповторности» – с одной стороны, рецидива и «нерецидива» – с другой). В-четвертых, учитывая более низкую общественную опасность неосторожной множественности, ее следует ввести в самые менее опасные разновидности повторности и рецидива вместе с другими создающими меньшую общественную опасность обстоятельствами (при наличии условного испытания, несовершеннолетии преступника, аффектированном поведении, провоцирующей роли потерпевшего, существующей защите от посягательства). Законодатель по этому пути идет при оформлении категорий преступлений, относя неосторожные преступления к преступлениям только небольшой или средней тяжести, хотя и не очень последовательно.[292]292
  Козлов А. П. Понятие преступления. С. 789–792.


[Закрыть] Именно поэтому мы избираем второй путь решения проблемы неосторожной множественности – включаем в структуру и повторности, и рецидива неосторожность. Каких-либо существенных социальных или юридических препятствий по реализации такого вывода мы не видим, если не считать необходимости внесения соответствующих изменений в уголовный закон.