Текст книги "Война кротов"

Александр Шилов
Метро 2033: Война кротов

Стирая границы
Объяснительная записка Дмитрия Глуховского

Этот момент настал. Отныне «Вселенная Метро 2033» – это не только Россия.

Место действия романа Александра Шакилова – постъядерная Украина, бывший город Киев и, конечно, его метрополитен. Киевское метро мало чем уступает московскому – разве что размерами и разветвленностью. Во всем остальном оно – тот же грандиозный противоатомный бункер. Случись ядерная война, киевляне спасутся в нем так же, как москвичи – в своем.

В моем «Метро 2033» герои размышляют – выжил ли кто в других городах бывшего СССР, где было метро. Александр Шакилов в своей «Войне кротов» объявляет: выжил! Жизнь у героев его книги трудная. Каждую секунду им грозит смертельная опасность. Но братский народ по своей способности выживать и приспосабливаться еще даст нам фору.

Конечно, на украинской экспансии «Вселенной Метро 2033» мы не остановимся. «Metro 2033: Britannia» англичанина Гранта МакМастера уже дописан. Я только что закончил его читать и отправил на перевод. Книга выйдет на русском в марте и приоткроет нам карту Великобритании в 2033 году.

Книга будет удивительная и очень английская: герой будет держать оборону старинных замков и церквей от чудовищ и варваров, путешествовать вместе с цыганским караваном, влюбится запретной любовью, сядет в единственный на всю Британию уцелевший поезд – все, чтобы попасть в мрачный и загадочный Лондон, куда работорговцы угнали его семью.

В проекте хотят принять участие авторы из Индии, Швейцарии, Америки и Японии. И, разумеется, мы продолжим публиковать романы о Москве и других российских городах.

«Метро 2033: Война кротов» – юбилейная, десятая книга нашей серии. А сколько их будет всего, решать вам. Ведь «Вселенная Метро 2033» – безгранична!

Дмитрий Глуховский

Глава 1
Боб Дилан

– Я тебя съем! – осклабился нигериец, дыша Серёге в лицо.

Зубы у бродяги были неприлично белыми. В отличие от рожи, словно измазанной дёгтем.

На миг Сайгон – так называли Серёгу на Святошине – позавидовал ему. В метро только один стоматолог, и тот пользует пациентов плоскогубцами и ручной дрелью. Палач, а не целитель. И обитает он на Вокзальной, а туда ещё попробуй доберись, к тому же это территория блаженного старца Лёнчика Космоса…

Ничего, Сайгон отучит нигерийца хвастать прикусом, пусть только разок проколется. Давай-ка, одно неверное движение. Ну же, ну!..

Жаль, бродяга вовсе не спешил глупить. Наоборот – пальцы на горле пленника словно превратились в арматурные пруты. Ещё двое африканцев держали Сайгона за руки. И двое за ноги. Они из племени йоруба и поклоняются Огуну. Перед тем как Сайгона сшибли с ног, он увидел на мачете и цепях пришлых знаки бога войны.

Иммигранты, пацюк их закусай! Понаехали! Нашли приют в метро, когда три с половиной миллиона земляков Сайгона умерли от лучевой болезни и бактериологического оружия! Чего-чего, а этой дряни враг для Киева не пожалел.

– Съем! – вновь клацнули безупречные зубы.

На ферме Сайгон хозяйничал в одиночестве, так что на помощь прийти некому, кролики и хомяки в клетках не в счёт – бойцы из них никакие. И куда, скажите, смотрит охрана станции? На разряженных по случаю праздника девиц? На шашлыки из крольчатины и тазики с маринованными грибами? Проморгали нигерийцев, эх, проморгали!

Хорошо хоть Светка, дражайшая супруга, и сын Андрюшка внизу, на платформе. Им весело – вокруг пластмассовой ёлки хороводы водят. Тридцать первое декабря как-никак, все отдыхают. Один только Сайгон… Ну да кто ему, трудоголику, виноват, что не любит он песни и пляски? Сидел бы сейчас в сторонке, попивая самогон или картофельную брагу. Так нет, попёрся к турникетам, где много лет назад выбил местечко для зверья!..

Пальцы нигерийца сжались сильнее. Сайгон успел набрать воздуха в грудь, но глаза уже затягивала багровая пелена. Когда она станет белой, не станет Сайгона.

– Я тебя съем! – услышал он будто издалека.

Сайгон не мог даже рукой пошевелить, вообще никак! Оставалось смириться и ждать смерти. Но сдаваться он не умел. С первых дней в подземке чётко уяснил: упал – поднимайся, не можешь подняться – ползи, делай хоть что-нибудь. И не путай судьбу с глупостью и ленью.

Старики говорят, что смерть – это старуха в балахоне и с косой в артритных мослах. Ничего подобного. Смерть – это молочно-снежная равнина, куда ни кинь взор.

Нигерийцы лопотали что-то на своём языке, а Сайгон думал о том, куда попадёт, когда сдохнет. В ад, который вовсе не под землёй? У ада другая прописка вот уже лет двадцать: на поверхности планеты. Бывает ли теперь над городом радуга? Вряд ли…

Какие-то не те мысли перед смертью, верно?

Это потому, что Сайгон не собирается умирать по-настоящему.

Хватка на горле ослабла. Йоруба отпустили добычу, поднялись. Решили, что дух зверовода отправился на ПМЖ к предкам. Похоже, Сайгон их разочаровал – слишком быстро окочурился, слабак.

Отойдя к двери фермы, каннибалы заспорили о дальнейшей судьбе жертвы. Просто разделать труп и употребить в пищу нельзя, надо провести обряд. Но это опасно: а вдруг кто заявится и поднимет тревогу? Сайгон ни слова не знал на их языке, да только не надо быть полиглотом, чтобы сообразить, о чём речь. В метро чужие наречия быстро становятся понятными. Все люди братья. Феномен, да?

Сайгон открыл рот, жадно заглотнув как можно больше воздуха. Только бы не закашлять! И хоть на него пока что не обращают внимания, нельзя выдать себя раньше времени!

Нигерийцев было пятеро. Худые. Всей одежды – набедренные повязки из грязной гнилой ткани. Вооружены цепями и мачете. Огнестрела нет. Вроде бы нет. Но лучше исходить из того, что есть. Оптимисты живут весело, но недолго, а Сайгон намерен ещё понянчить внуков и впасть в старческий маразм.

На ферме царил полумрак. Экономя ресурс ламп, центральное освещение здесь врубали на четыре часа в сутки. Карбидки вполне достаточно, чтобы ухаживать за животными. А нигерийцы явно привыкли обходиться без фонарей. Научились видеть в темноте? Ну-ну. Захочешь выжить во мраке туннелей, и не так извернёшься…

В клетках тревожно замерли хомяки, кролики вставали на задние лапы. Будто почуяли, что скоро начнётся заваруха. Бродяги вот-вот пустятся в пляс над поверженным врагом. Огун оголодал, ему нужна кровь.

Пока нигерийцы беседовали, Сайгон медленно протянул руку к третьей клетке справа. Пушистый белый кролик отпрянул, едва не перевернув миску с водой. Под клеткой кое-что лежало.

Ме-е-едленно.

Медленно, пацюк тебя закусай!

Чтобы каннибалы не заметили…

Ну же, ну-у!..

Наконец пальцы ощутили холод металла, скользнули вдоль лезвия и вцепились в рукоятку. И будто сработала пружина – Сайгон рывком подтянул к себе нож, который хранил здесь на всякий случай. Тело отозвалось болью. Таки здорово ему намяли бока, пару рёбер небось сломали. Ну ничего, Сайгон вернёт должок с процентами!

Удивительно, но его воскрешение осталось незамеченным. Что ж, тем хуже для бродяг.

Захрипев, он размахнулся и метнул нож в нигерийца, что был на голову выше сородичей. Этот показался Сайгону самым опасным. Авось удастся сократить число чужаков. А если нет, охрана наверняка услышит крик боли.

– У-у-у! – завыл нигериец, вытаскивая из плеча окровавленное лезвие.

Вообще-то Сайгон метил в горло и очень огорчился промаху.

Раненый бродяга развёл руки в стороны – в одной мачете, в другой обрывок цепи. Он осклабился и заухал. С зубами у него было похуже, чем у того подонка, что обещался поужинать Сайгоном. От брови до подбородка лицо рассекал рваный шрам, одного глаза не хватало. Красавчик!

Сайгон медленно, будто опасаясь привлечь внимание, поднялся.

Каннибалы замерли, вот-вот набросятся на жертву, которая вдруг вернулась из страны предков. Пару лет назад Сайгон участвовал в облаве на собак, что в великом множестве расплодились в туннеле между Святошиным и Житомирской. Так вот псы, пристрастившиеся к человечине, вели себя точь-в-точь как нигерийцы: замереть перед прыжком – это был их любимый приём. Собак тогда извели усилиями двух станций. С бродягами будет точно так же. Раненый кинулся на фермера. Цепь свистнула над головой – Сайгон едва успел пригнуться. И тут же у виска сверкнуло лезвие мачете. И опять цепь – на этот раз нигериец метил по ногам. Сайгон подпрыгнул, звенья высекли фонтанчик искр из каменного пола. Задолго до войны маленький Серёжа побывал с отцом в цирке. Особенно ему понравились акробаты. А сейчас Сайгону только трико не хватает, чтоб быть похожим на циркача. Но долго так скакать не получится – нигериец обязательно достанет его. Сайгон быстро оглянулся в поисках выхода и едва не пропустил удар. С трёх сторон стены из клеток, с четвёртой решётчатая дверь и почитатели Огуна. Надо было закрыть дверь за собой, когда пришёл на ферму, почему не закрыл? Вряд ли каннибалы разрешат ему пройти мимо или вскарабкаться наверх.

Высокий нигериец заметил его растерянность и расхохотался. Он не спешил убивать противника. Это пляска в честь бога войны, понял Сайгон. Сородичи радостно ухали, подбадривая одноглазого великана. Святошинец вообще-то и сам не карлик: метр восемьдесят пять, плечи широкие. Но нигериец выглядел куда внушительнее. Голод и потеря крови, конечно, сказывались, но всё равно бродяга двигался стремительней разъярённого пацюка. Бедро словно обожгло кипятком – цепь ударила чуть выше колена. Сайгон вскрикнул. И тут же обнял нигерийца, будто родного, – за миг до того, как самодельное мачете едва не раскроило ему череп. Он с ходу ткнулся лбом в приплюснутый нос каннибала. Брызнула кровь. Одноглазый отпрянул, мотая головой, но Сайгон не собирался его отпускать – с хрустом вогнал кулак в кадык. Нигериец застыл на месте, из рук его выпало оружие, и сам он, хрипя и булькая, осел на пол.

Минус один. Сайгон подхватил мачете и сместился к стене из клеток, так, чтобы враги не зашли со спины. Его била нервная дрожь. Никогда ему не нравилось убивать людей, пусть даже последних ублюдков.

И вот тут каннибалы как-то подрастерялись. Тот бродяга, что грозился съесть Сайгона, очнулся первым. Он залопотал что-то на своём языке, размахивая руками. Мол, братва, рассредоточимся и завалим гада, месть – это святое, а потом покинем эту станцию, пока святошинцы нас не угробили. Его волосы были выбриты на висках, на верхней губе топорщилась щетина. По груди, конечностям и впалому животу змеились безобразные шрамы. Непонятно, как человек, получивший такие раны, вообще сумел выжить, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно передвигаться.

– Только сунься ко мне, – предупредил Сайгон, – и я пересчитаю твои красивые зубы!

Внизу, на платформе, послышались крики. Сайгон различил голоса Болта и Кашки, которым нынче выпало дежурство. Помощь уже в пути. Продержаться бы… Сколько? Полминуты?

Больше? Как быстро парни пройдут через хороводы, обогнут отделанные мрамором колонны и преодолеют два пролёта лестницы, в каждом по двенадцать ступенек?

Зубастый нигериец – новый вожак – отдал приказ своим людям. Те тут же растворились во тьме, отсекающей ферму от станции.

На границе света вожак обернулся.

– С Новым годом! – осклабился он и, широко размахнувшись, швырнул мачете туда, откуда Сайгон ждал помощи.

Истошно закричал Кашка. Грохнули выстрелы. Сайгон вмиг распластался на полу. Болт – а стрелял, конечно, он – никогда не был снайпером. Скорее наоборот – о его поразительной «меткости» рассказывали анекдоты. Выстрелы стихли. Болт громко выругался насчёт заговоренных ловкачей, которых пули не берут.

Сайгон вскочил. Освещая карбидкой путь, он протиснулся мимо турникетов. Кашка баюкал рассечённое плечо, из которого хлестало алым, над ним суетился Болт, не столько помогая, сколько мешая товарищу перевязать рану.

– Где они? – На Сайгона как-то разом навалилась усталость – сказывалось дикое напряжение последних минут.

– В туннель ушли. – Болт отступил от Кашки. Тот высказал ему всё, что думает о первой помощи безруких идиотов. – Пусть уходят. Опасно соваться. Да и праздник.

Сайгон кивнул.

– У меня жмур на ферме. Убрать бы… Скажешь, что ты отличился, я свидетель.

– Организуем! – Болт знал, что его накажут. Кашка-то пострадал в бою, и потому с Болта спросят за двоих, мол, проморгал чужаков, виноват. Так что поначалу он обрадовался – будет чем оправдаться. А потом скривился: – Ну и гад же ты! Неохота ручки марать, вот и кинул подачку?

Иного Сайгон от него и не ожидал. Усмехнувшись, потопал вниз:

– Не за что. Карбидка вот тебе, потом вернёшь. А то, небось, и фонаря не захватил, охранничек.

Навстречу ему, прыгая через три ступеньки, нёсся сын Андрюшка, светлокудрый в мать и голубоглазый в отца. Запыхался, раскраснелся.

– Ты чего это? – Сайгон подхватил сына и прижал к груди.

Быстро-быстро стучало маленькое сердечко.

– Так ведь напали… спасать… – едва продохнул Андрюшка.

– А нож хоть есть? – мягко спросил Сайгон, чтобы не смутить мальчишку, которому едва исполнилось восемь.

Сын часто заморгал, сообразив, что поступил глупо:

– Нету…

– Проказничаешь? – Светка подкралась незаметно, пока Сайгон сюсюкался с сыном. – А говорил, работать будешь.

Ну как же в драке без неё? Явилась на выручку, прихватив дробовик – у Митьки Компаса отняла, не иначе. И топор в чехле на поясе.

Сайгон поморщился: топор годится, а вот дробовик… Его могло заклинить в самый ответственный момент или ещё что. Да и вообще Сайгон недолюбливал огнестрельное оружие: грохоту много, пули рикошетят от стен, летят куда хотят…

Он деланно нахмурил брови, глядя на жену:

– Чего пришла? Праздник закончился?

Светка пожала печами. Налитые груди её при этом колыхнулись так, что у фермера защемило внутри – будто в первый раз красоту такую увидел.

Светка откинула за плечо непослушную прядь волос.

– Так ведь пацан батьку кинулся выручать, а я за ним. Думаешь, из-за тебя примчалась? Больно надо!

Внизу уже собралась толпа. Люди с тревогой смотрели на Сайгона. Пальцы сжимали обрезки кабелей, чернели стволы пистолетов. Молотки и ножи, самодельные луки… Сайгон насчитал всего два автомата. Мягко говоря, вид у святошинцев был не боевой. Бродяги забредают сюда редко, от зверья, обитающего в туннелях, отбиться всегда получалось, так что…

Грех жаловаться, верно. Еды хватает: крольчатина, грибы, слизни, картофель, даже подобие чая из плесени – и то есть! Быт за много лет кое-как наладили. Потому-то население станции с каждым годом увеличивается, уже сейчас места не хватает, а что будет дальше?..

Долго у них со Светкой не получалось завести ребёнка. Уж они старались и днём, и ночью – все никак, пшик. Отчаявшись, Сайгон отправился на станцию Академгородок к бабке-знахарке на поклон. Её заслуга или совпало так, но Андрюшка, отцово счастье, здоровенький родился.

Толпа раздвинулась. Показалась сгорбленная фигура в «аладдине». Это Митька Компас. Как-то по молодости он с командой мародёров разок поднялся на поверхность. С тех пор Митька потерял половину зубов, все волосы, едва ходит, но мнит о себе невесть что: мол, круче меня на станции нет никого.

Компас шагнул вперёд и прошамкал:

– Так чего там? Что вообще, а?

Сайгон хотел было рассказать, что он думает об охране станции, но, к своему удивлению, выдал следующее:

– Десяток кролей. Угощаю. Праздник всё-таки!

У Митьки Компаса челюсть так и отпала. Никогда ещё Сайгон не делал подарков. Видать, на ферме произошло что-то невообразимое, раз этот скряга расщедрился.

Толпа резко подалась назад, когда Сайгон спустился на платформу с Андрюшкой на руках. Светка грациозно скользила рядом. В любой момент она готова выхватить топор. Годы мирной жизни так и не вытравили из неё ужас первых дней в подземке. Стройная фигура, округлые бёдра… Столько лет вместе, считай с самой эвакуации, а Сайгон всё не налюбуется супругой.

И вдруг перед глазами промелькнуло: корейский джип, пробки на дорогах, перекошенные от страха лица…

* * *

Корейский джип, собранный в Кременчуге, несся по тротуару.

Елена Владимировна, учительница по русскому и литературе, ругаясь, жала на клаксон. Присутствие учеников её не смущало. Ошалевший народ шарахался из-под колёс.

Серёжа то и дело закрывал глаза, опасаясь, что руссичка собьёт нерасторопную бабку или мамашу с коляской. Он прижимал к груди клетку с кроликом Степашкой. Рядом, на одном с Серёжей кресле, сидела Светка, самая красивая девчонка школы. Ей доверили эвакуировать толстого, вечно сонного хомяка Кузьму. Остальные ребята из юннатского кружка располагались сзади. Спасению подлежали также рыбки в аквариуме, ужи, которых наспех запихнули в трёхлитровую банку, и попугайчики.

Джип резко вильнул, снеся урну: обёртки, окурки, пивные банки. Кусок бампера покатился по асфальту. Елена Владимировна, которая после уроков вела кружок, крепче вцепилась в руль и прикусила пухлую напомаженную губу. Тротуар всё-таки! Ну а где ехать, если дороги перекрыты военными?! Пусть гаишники выпишут ей штраф и даже отберут права! Но это потом, а сейчас…

На подъезде к станции метро Святошин таращились на «пробку» стволы пушек. Серёга насчитал десяток танков, обвешанных динамической защитой. На броне крайнего справа Т-8 стоял седой мужчина в камуфляже и уверенным голосом вещал в мегафон, что гражданское население должно сохранять спокойствие, отставить панику, что это всего лишь учебная тревога. По лицу мужчины ручьями стекал пот, а руки дрожали так сильно, что было ясно – врёт он все, тревога вовсе не учебная.

А ведь утро так хорошо началось! Вкусный завтрак на столе. Отец прислал письмо, мать обещала отдать конверт после уроков: «Покажешь хоть одну пятёрку в дневнике – и письмо твоё!». На первом же занятии он прочёл с выражением «Заповіт»[1]1
  Стихотворение Т. Шевченко. (Здесь и далее прим. авт.)


[Закрыть], его даже похвалили. А потом вдруг завыли сирены гражданской обороны…

Елена Владимировна, по которой сохла вся мужская часть школьного коллектива, резко ударила по тормозам. Визг покрышек. Джип протащило по асфальту и ткнуло в борт БМП, выскочившей откуда-то справа. Мгновенно надулись подушки безопасности, прижав учительницу и Серёгу со Светкой к креслам. Это было неприятно.

– Выходите из машины! Живо!!! – крикнула Елена Владимировна. – Бегите в метро!!!

Водительскую дверь заклинило, зато сзади послышались хлопки замков. Больше Серёже не суждено было увидеть юннатских рыбок, попугайчиков и ужей, а вместе с ними Макса из параллельного класса, Маринку Иваненко и белобрысого Ярика…

Маринка всю дорогу пыталась связаться с родителями. Так и не сумела: «Нет доступа. Сеть перегружена. Попробуйте отправить абоненту эсэмэс или позвоните чуть позже».

– Не стойте! К метро! Живо!!!

Автоматная очередь заглушила рёв клаксонов. Вспыхнула маршрутка – жёлтый, как лимон, «богданчик» дымил чёрным, кричали люди, сыпались осколки стекла… Светка запуталась в ремне безопасности. Серёжа случайно прижался носом к её плечу и почувствовал вкусный запах. Клубничный вроде.

– Помочь? – пророкотало рядом.

Дверь распахнулась. Сильные руки вытащили наружу Светку, затем Серёжу. Елена Владимировна проворно выбралась следом. Из кормы БМП выпрыгивали вооружённые люди и тут же рассредоточивались – приказ: отсечь взбунтовавшихся людей от метро. Толпа как раз прорвала цепь милиционеров с дубинками и щитами.

Загрохотали автоматы. Светка вскрикнула. По лицу Елены Владимировны побежали чёрные от туши слёзы. Здоровенный детина в десантном комбезе схватил её за руку и потащил за собой. Она не вырывалась, лишь жалобно причитала, чтобы детей взяли вниз, они должны выжить. Десантник вдруг остановился, наморщил лоб и, улыбнувшись Светке, кивнул. Серёже почему-то сразу не понравилась эта улыбка.

А потом они долго бежали. Вокруг метались люди. Старушки со связками пожитков сидели на ступеньках и устало глядели в пустоту. Коптила небо ЖД станция. Мерцал свет в запутанном подземном переходе… Солдатики, ненамного старше Серёжи, не хотят пускать их в метро, мол, приказ, не положено. Треск укороченного автомата, пятнистые фигурки падают…

И вот платформа.

Людей – не протолкнуться. Елена Владимировна потерялась. Хохоча, десантник облапил Светку и куда-то потащил. Он таранил толпу, как атомный ледокол торосы в Заполярье. Серёжа кинулся следом, лупя его по спине кулаками. Вояка лягнул назад, попал в мягкий живот…

Валяясь на платформе, Серёжа видел, как на десантника накинулась Елена Владимировна, пшикнула ему в глаза газом из баллончика. Матерясь, вояка отпустил Светку и потянулся за АКСУ. Он успел выпустить вслепую длинную очередь – зацепил пятерых, а потом его пристрелил мужчина в форме с майорскими звёздами на погонах.

Схватившись за живот, Серёжа думал о том, что случилось. Зачем руссичка помогает ему и Светке? Одинокой красивой бабе проще спастись. Но она потащила с собой чужих детей, а потом не дала в обиду Светку. И рисковала при этом жизнью… Зачем?!

Майор, застреливший десантника, вдруг навёл пистолет на Серёжу и целую вечность щурился, целясь. Но так и не нажал на спуск. Передумал.

А Серёже вдруг захотелось, чтобы отец, сильный и смелый, оказался рядом и защитил его от испуганных до озверения людей, набившихся в подземку. Отец не дал бы его в обиду.

Правда, Серёжа плохо его помнил, ведь отец ушёл из семьи, когда сыну было лет пять, может шесть, и после этого мать сожгла все фотографии мужа. Но отец точно был высоким и улыбчивым. Он играл на губной гармошке блюзы, которые вышибали слезу и заставляли пускаться в пляс. Где ты, папа?

Мама, а ты?..

Платформа вздрогнула. Свет погас.

В гробовой тишине кто-то сипло сказал:

– Вот и всё. Война. Ядерная.

У тринадцатилетнего пацана по имени Серёжа Ким защемило сердце. Он понял, что мать осталась наверху и он никогда её больше не увидит, потому что мирный атом перестал быть мирным и город разрушен…

Тогда Сергей ещё не знал, что минует двадцать с лишним лет, прежде чем он вновь увидит небо.

* * *

Глаза слепил солнечный свет. Он с трудом прорывался сквозь тяжесть облаков. Сайгон зажмурился. Резко подул ветер, толкнув в спину, будто указывая, куда надо идти. Причём срочно.

На мгновение Сайгон поверил ветру и шагнул к туннелю, но… Какой ещё ветер на станции?! Откуда здесь солнечный свет?! Он мотнул головой, прогоняя наваждение.

В последнее время с ним такое часто случалось. Вдруг, ни с того ни с сего вместо потолка – звёзды и луна. Или солнце на фоне голубой бесконечности. А ещё почти каждую ночь Сайгону снился отец…

Не к добру это.

– Ты куда намылился? – окликнула его Светка.

Он пробурчал что-то в ответ и смиренно поплёлся за ней.

В самом центре платформы возвышалась ёлка, добытая Митькой Компасом в единственном его рейде на поверхность. Пока остальные мародёры выполняли заказы подземных жителей, Митька, ещё зубастый и перспективный, шмонал подсобку супермаркета, где и обнаружил пластиковое деревце в полиэтиленовой упаковке. В черепе Компаса случилось короткое замыкание, детство в том самом месте заиграло, и он потащил безделушку вниз, забыв о надувном матрасе для Сайгона.

Помнится, Майор (тот мужчина, что едва не пристрелил Серёжу в первый день войны) конкретно вздул новичка за срыв заготовок и навсегда запретил брать «этого сопляка» наверх. Самое удивительное, что руководство Святошина Митьку Компаса за ёлку премировало. Мол, спасибо, дорогой товарищ. А когда здоровье у неудавшегося мародёра испортилось из-за облучения (так утверждал Митька), ему назначили пожизненный спецпаёк.

За годы пластик не выцвел, ёлка была, что называется, вечнозелёной. Майор подарил потом станции целый коробок игрушек и ватного Деда Мороза. Ни у кого в метро не было ёлки, никто не отмечал Новый год, а на Святошине этот праздник почитали самым главным. Уловив выгоду (спецпаёк! пожизненный!), многие мародёры пытались втюхать святошинскому руководству первомайские кумачи, поздравления ко Дню Победы и Восьмому марта, но – увы.

– Вот мы и дома! – радостно сообщила Светка у порога гипсокартонной хатки в две комнатушки. Круче на Святошине апартаменты только у начальства, у Матвея Алексеевича.

Сайгон поморщился и отвернулся.

У жены это отлично получалось – радоваться самым обыденным вещам. Купила у караванщиков глобус для Андрюшки, чтобы знал, какая у нас планета круглая, – и довольна. Палец обожгла, колдуя над электропечью, – смеётся, говорит, до свадьбы – золотой! – точно заживёт. Обычно Сайгону нравилась эта черта характера супруги. Но не сегодня. Сегодня его всё раздражало. И не давал покоя странный ветер, толкнувший в спину.

Неужели он, Сергей Ким по прозвищу Сайгон, сходит с ума?..

Он опустил сына на платформу.

– Ужин готов? – спросил у Светки, которая с подозрением на него уставилась.

Почувствовала что-то. Жену не обманешь, она его насквозь видит почище рентгеновского аппарата.

– Только по мискам разложить осталось. И налить.

– Вот и займись. А я живо. – Сайгон двинул обратно к лестнице.

– Зачем? Ты чего? – прищурилась Светка.

– Гляну. Надо мне. – Сайгон и сам не знал, почему его дёрнуло куда-то идти, ведь каннибалы сбежали, а после драки ножи метать толку нет. И всё-таки…

Ветер, да?

Псих ты, Серёженька, натуральный.

Ну и пусть! Шевели поршнями, братишка! На табло краснеют цифры – 23:55. Почти Новый год. Быстро глянь что-куда и дуй на хату, в лоно семьи. Светка обещала жаркое из картошки, грибов и крольчатины. А уж она готовит – пальчики оближешь…

С каждым шагом туннель приближался. Сайгона манила чёрная бездна, населённая призраками тех, кто умер в метро. Так говорят старики. Сайгон в эту муть не верил, но иногда…

Он зажмурился и, ущипнув себя за бедро, выругался. Прям наваждение какое-то. Некстати вспомнилась песенка из советского ещё мульта: «Говорят, под Новый год, что ни пожелается, всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается!»[2]2
  С. Михалков, «Под Новый год»


[Закрыть].

– Ты чего здесь?

Сайгон от неожиданности вздрогнул.

Митька Компас, пошатываясь, протянул ему армейскую флягу в брезентовом чехле:

– Давай бахнем! Праздник же!

За колонной Митька прятался, что ли?..

Компас так и не обзавёлся семьёй. Радиация и мужское достоинство плохо сочетались. Зато у Сайгона и жена, и сын… Ну скажите, что он тут забыл, когда любимые люди ждут его, беспокоятся?!

– Потом, Митя, потом. – Он развернулся и побежал домой, лавируя между кроватями, палатками и просто сидящими на платформе людьми.

Так уж повелось, что самый популярный заказ мародёру – кровать. Людям надо на чём-то спать. Мало кто думал об этом при эвакуации. И потому отважные мародёры частенько поднимаются на поверхность, чтобы принести из ближайшего не разграбленного дома панцирные сетки и прочее, на что можно лечь.

Рядом взорвалась хлопушка, обсыпав Сайгона конфетти. Споткнувшись о чью-то ногу, он едва не вспахал носом пол. И всё таки он успел.

– Наливай, мать! – Ввалился в спальню, где на кроватях сидели Андрюшка и Светка, а в проходе выстроились в ряд аж три табурета – это и есть праздничный стол: кастрюлька, миски, вилки, два стакана. Пластиковая бутылка с самогоном лежала на кровати рядом со Светкой.

– Уже. – Светка подмигнула мужу.

Чокнулись. Снаружи, на платформе, грохнуло многоголосое «Уррра-а-а-а!!!»

– Вот и наступил новый две тысячи тридцать третий год. А мы ещё живы. Вопреки всему. – Супруга мгновенно опьянела.

И не просто живы, но и хорошо живём, подумал Сайгон.

– Ну, сыночек, ты загадал желание? – Светка взъерошила Андрюшке волосы.

Тот отодвинулся. Растёт пацан, родительские нежности ему уже не нравятся. А ведь ещё совсем недавно…

– Загадал. Только не скажу. Чтоб сбылось, никому говорить нельзя. Даже вам.

– И правильно! – Светка налила в стаканы. – А ты, муженёк, загадал?

«Говорят, под Новый год, что ни пожелается…»

– Ага. – Сайгон залпом опрокинул в себя хмельное.

И действительно загадал.

Одно заветное желание.

* * *

Когда бутылка опустела, он выбрел «подышать свежим воздухом». Слово за слово с соседями, потом Митька Компас подкатил, потом Кашка с перевязанным плечом, потом…

В общем, Сайгон сам не понял, как оказался возле туннеля. Цифры на часах расплывались красным мерцающим пятном. Он стоял на краю платформы и пялился во мрак. Сколько он тут проторчал, неизвестно.

От выпитого слегка подташнивало. Надо хлебнуть воды и лечь спать. Завтра у половины станции будет похмелье и выходной день, но не у Сайгона. Его зверью чужие проблемы до горелой лампочки – оно жрать всегда хочет, без учёта праздников.

От соседней палатки тянуло сладковатым дымом конопли. Вообще-то наркотики на Святошине запрещены, но в честь праздника руководство смотрит на шалости сквозь пальцы.

И как это дурь попадает на станцию, ведь кордоны, досмотр грузов и вообще строго? Урки с Вокзальной своё дело знают, ничего не скажешь. Вся наркота в метро от них: день и ночь стараются подопечные Лёнчика Космоса, байками о котором пугают детей. Причём пугают те, кто к Вокзальной ближе, чем за три станции не подходили никогда.

Разгорячённого выпивкой лица коснулся прохладный воздух. Ветер? Опять?! Хмель как рукой сняло, аж дыхание перехватило.

Да ну, ерунда, обычный сквозняк!

Сайгон уставился на свою руку, точнее – на диодный фонарь, который сжимал. И когда только из кармана вытащил? Фонарь он всегда с собой таскал. Даже ночью под подушку прятал. Но зачем ему фонарь сейчас? В честь праздника свет будет гореть всю ночь.

И вдруг Сайгон понял, что он давно уже не на платформе. Он в туннеле. А вокруг темно, как в тылу у каннибала, которого он сегодня отправил к праотцам.

Как такое могло случиться, как?! Что происходит, а?!

Сайгон застыл на месте. В темноте что-то было. Не шевелиться! Не дышать!

Или рвануть назад, пока не поздно?

Что-то притаилось рядом, Сайгон это точно знал. Но что? Пацюк? Или ещё какое порождение радиации и мглы туннелей? Сайгон прислушался и понял: ничто живое ему не угрожало. Живое – нет. Так значит, мёртвое?!..

Шумно выдохнув, он нажал на кнопку фонаря. Жёлтый луч заметался, освещая рельсы, шпалы, свод… Ничего такого, всё как обычно.

А потом что-то блеснуло под ногами.

Сайгон отпрянул, вдоль позвоночника будто плеснули воды из скважины. Он обернулся и шумно, с облегчением задышал. До выхода из туннеля всего метров тридцать. В висках громко стучало. Он поднял предмет, так его напугавший.

Это была губная гармошка Hohner с гравировкой на нержавеющем боку – автографом Боба Дилана.

Сердце Сайгона едва не взорвалось.

Он узнал инструмент.