Текст книги "Полигон"

Машинки катать… Патрик вытащил из кармана красную гонку. И хоть осей она лишилась, а колеса все равно не потерялись, их просто не на что надеть. Без колес машинки катают только маленькие.

– Папа говорил, что я маленький, и в этом не только моя слабость, но и моя сила.

– Как это? – не поняла девочка.

– Амака, ну ты разве не знаешь? Взрослые сильнее же. Ка-а-ак схватят! Чужие ударить даже могут! Но они думают, что я совсем ребенок и ничего не могу. Они думают, что я… – Патрик ненадолго замолчал, вспоминая слово. Вспомнил: – Думают, что я жертва. И не ожидают от меня ничего. А я все могу. И это будет для них сюрприз. Я ведь тоже, как и ты, домой хочу. К маме. И к папе.

– А кто твой папа?

Патрик немножко подумал, а потом сказал:

– Он много кто. Был много кем. Но он – всегда сталкер. И я его очень люблю.

Сунув машинку обратно в карман, Патрик решительно прошагал к стене, почти полностью занятой учебной доской. На полочке под доской было все, что ему нужно для начала новой игры. Оставалось только подготовиться и объяснить Амаке правила.

Он подозвал девочку и, когда она подошла, прошептал ей на ухо, кто и что будет делать. У мамы это называется «распределить обязанности». Когда она распределяет обязанности, Патрик обычно пылесосит пол, папа моет посуду на кухне, а мама валяется на диване перед телевизором и говорит, что она очень устала.

– Сначала поиграем немножко, а потом мы пойдем домой. Поняла?

– Да, – кивнула девочка.

Патрик подготовился минут за пять. Аж вспотел, так старался.

По его сигналу Амака заколотила кулачками в дверь и пискляво, как могут только девчонки, закричала:

– Выпустите! Мне в туалет надо! Пожалуйста! Мне в туалет!

За дверью послышалась какая-то возня, недовольно что-то сказали, но Амака слишком громко кричала, а в коридоре разговаривали тихо, поэтому Патрик не разобрал ни слова. И пусть, он ведь со взрослыми, которые снаружи, вовсе не разговаривать собирался.

Дверь открылась. Амака тут же отбежала вглубь помещения. В кабинет вошли двое мужчин в черных одеждах. Один из них уставился на кричащую девочку, а второй на Патрика. Наверное, второй хотел спросить, зачем мальчик взобрался на парту у самого выхода из класса, в том ряду, что у стены.

– Эй, ты чего туда… – послышалось из-под маски, наполовину скрывающей лицо мужчины, и Патрик тут же сыпанул в глаза мужчине белым крошевом.

Кусок мела Патрик нашел на полочке под учебной доской. Мел он завернул в носовой платок и тщательно поломал, потоптав ногой. В платке получился порошок. Вот им-то Патрик и ослепил взрослого. Тот принялся глаза тереть и закричал что-то, только одно слово сказал понятное – «скотина». Значит, мужчина ругал ребенка. А Патрик не любил, когда ругают детей. За это он ударил мужчину указкой по голове. Указку он тоже взял с полки под доской. Указка была деревянная, тяжелая, она сломалась о взрослого, зато сбила его с ног.

Разве Патрик не молодец?!

Амака тоже не стояла без дела.

Мужчине, который подошел к ней, но отвлекся на крики коллеги, она хорошенько врезала ногой в то самое место, где всем очень больно. Это Патрик ее научил. Мужчина упал на колени. Тогда Патрик спрыгнул с парты прямо к нему – приземлился на две стопы, как учил папа, – и ударил обломком указки. Мужчина совсем свалился.

– Не могу терпеть! – продолжая вопить, хотя это было уже необязательно Амака переступила через него. – Очень нужно!

– Пожалуйста, не кричи, – попросил ее Патрик.

– Но я на самом деле не могу… – смутилась девочка. – Я так разволновалась, что…

Патрик кивнул ей с пониманием:

– Тогда встретимся возле туалета. Это по коридору справа.

Амака убежала, а он отбросил указку – то, что от нее осталось, – и быстро обыскал взрослых. Ему папа не только рассказывал, как это делать, но еще и показывал на маме, а мама тогда смеялась и говорила, что ей щекотно.

Мужчинам щекотно не было. Наверное, это потому, что они потеряли сознание.

Патрик решил, что те, кто на полу лежат, играть не могут, а значит, им ни к чему их «микро-узи» и запасные магазины. И сюрикены – острые какие! – тоже не пригодятся пока что.

Патрику нравилось метать сюрикены больше, чем ножи. Потому что проще. Главное – попасть в цель, а уж там «звездочка» точно воткнется, каким бы концом ни угодила. А еще ему нравилось ходить с папой в тир, но они почему-то давно уже не ходили – целую неделю!.. Об этом он думал, пока дожидался Амаку.

А потом он дал ей пистолет-пулемет, научил снимать его с предохранителя и показал, куда жать, чтобы выстрелить.

– Но лучше просто направляй. Оружием можно здорово напугать. Знаешь, как взрослые его боятся?

Амака покачала головой, отчего косички на ее голове смешно зашевелились.

* * *

На ходу я поменял прицел на ВСК.

Темнело неотвратимо.

В сумраке шмыгали над головами летучие мыши, ловя в воздухе насекомых и закручивая такие пике, что пилотам истребителей только снятся. К счастью, на Полигоне не обнаружено летающих монстров. Местные вороны таковыми и остались. Дятлы стучат, воробьи чирикают, совы да орлы тоже не обзавелись клыками. И это просто отлично. Тварей-пешеходов можно сдержать Стеной, а мутантов-авиаторов… м-да…

Вот-вот Полигон погрузится в тьму. Но я даже не пытался найти пристанище. Все силы, какие были, есть и будут, мы с Миленой вложили в последний рывок. Пан или пропал. Все или ничего. В течение получаса решится наша судьба. И судьба Патрика.

Тем, кто не понял, намекну: наша цель отмечена на обнаруженной карте как «ЗАВОДОМ». Все тропы Полигона ведут туда. И мы обязательно посетим этот центр местного мироздания, пусть даже придется ползти по бездорожью, продираться через бурелом и погрузиться по затылок в болото. Мы так решили. Точнее – Милена не возражала против моего плана действий.

На душе было неспокойно. В небесах – тоже. Там громыхало, рокотало и сверкало, молнии дырявили свинец туч, завернутый километровыми спиралями. Я все ждал, когда начнется дождь, да не просто стыдливо брызнет, а развратно, не стесняясь, польет как из лопнувшей надвое цистерны. Но – пшик, вхолостую. Неопределенность и ожидание беды бесили меня.

Сойдя с оборванной колеи бронетранспортера, след монстра-убийцы запетлял по лесу так, будто зверь залился брагой от темечка до пят, – его просто-таки носило из стороны в сторону.

Я был уверен, что знаю, куда монстр направился. Вернее – откуда он пришел, судя по расположению отпечатков. «ЗАВОДОМ» – вот где он обитает. Поэтому мы держались его следа, даже несмотря на то, что чертов мутант не раз и не два едва не подвел нас под приборы. Он ходил по своей территории будто по обычной земле – без малейшего напряга и вреда для здоровья. Инопланетный мусор ему не страшен, а свирепое зверье его самого боится. Ведь он – царь Полигона!

– Край, я никогда так надолго с Патриком не разлучалась…

Ни секунды не колеблясь, я ответил уверенно, без предательской дрожи в голосе:

– С ним все в порядке, любимая. Переживать надо за тех, кто захватил его в плен. Бедолаги! Я вот лично за Новака переживаю. Очень-очень. Как бы наш сынок его не покалечил раньше, чем это сделаю я…

И мы в очередной раз едва не влетели в ловушку.

Только сунулись в заросли папоротников – те выбросили тучу спор, вряд ли полезных для органов дыхания. Мы спешно откатились, уповая на респираторы. Пришлось не только дать крюк, огибая опасное место, но и заново определяться с направлением. Заряд батареи корейского девайса я берег, а потому не врубал больше GPS, так что потратил немало драгоценного времени на поиски следа.

Даже с тем, что зверье обходило нас десятой дорогой – спасибо духам Полигона, или с кем там Резак заключил сделку, кому продал душу, – проблем хватало с растениями, от которых ну никак не ожидаешь подвоха…

Мы устали от всего этого, вымотались.

Кто бы знал, как я соскучился по своему дивану… Скрипучему, с протертой обивкой, но такому родному… Я мотнул головой, прогоняя теплые домашние мысли. Надо взбодриться. У меня есть шоколад с первитином, но им я себя побалую, только если прижмет совсем уж по-взрослому. А пока что, вдохнув побольше воздуха, я приподнял резиновую маску и сунул в рот пластину вяленого мяса. Респиратор тотчас вернул на место, проверил, плотно ли прижался к лицу, и только после этого задышал с куском за щекой. Грызть и кусать мясо, высушенное до твердости камня, – гарантированно зубы сломать. Но когда слюна размочит его, оно станет чуточку мягче, и почувствуется вкус…

Впереди хрустнула ветка.

Мы замерли. Наши тела – каждая косточка и каждый квадратный сантиметр кожи – будто вмиг окаменели.

Барсук-мутант, волк или кто крупнее, патрулируя окрестности, вышел на нас и ощерил клыки? Даже некрупных зверей Полигон сделал смертельно опасными для человека.

«А если медведь рядом? – читалось во взгляде благоверной. – А если мы догнали убийцу «американцев»? Валить надо, Макс! Бежать!..»

Я подмигнул ей – мол, не робей, все будет хорошо.

Чутье подсказывало: не стоит пороть горячку. Про спешку и смех люди неспроста сочинили. Милена подмигнула в ответ – типа успокоилась и доверяет мне себя. Как говорится, муж и жена – одна сатана, а уж мы-то с детства знакомы, еще в школе за косички ее дергал… Я жестами показал, что отступать к Стене мы обязательно будем, но потом. А пока, пригнувшись, мы заскользили через подлесок навстречу опасности. Жизненно важно не наступать на сушняк. Не хочется демаскировать себя раньше времени. Мы предупреждены, а значит – вооружены. А вооружать врага – глупо. Впереди заросли пореже… Бесшумно, никакого бряцанья оружия, боже избавь нас от шелеста ветвей и разных телесных звуков, о которых стыдно говорить вслух, но куда уж деться от физиологии…

Вроде чисто. Мало ли какой зверь пробежал по своим звериным делам? Так что отставить панику!

С каждым мигом темнота становилась все гуще, а комары – мелкие, но лютые – назойливее. Они живьем – буквально! – жрали нас, умудряясь забраться даже под респираторы. Если мы хотим выжить и подобраться к логову врага, надо поспешить. Иначе умрем от потери крови!..

Деревья остались позади. Мы выпали на открытое пространство и, не сговариваясь, приняли горизонтальное положение. На кой торчать двумя пугалами, просто-таки умоляющими, чтобы в них разрядили пару магазинов? Так что дальше ползком.

Вскоре под руками, под животом захрустел гравий, густо поросший высокой травой. Потом трава закончилась, и мы оказались на шоссе, уцелевшем на «отлично», учитывая, сколько лет его не латали.

И уж этому асфальту было с нами по пути.

Стало тихо-тихо. Зверье точно вымерло. Ни дуновения ветерка. Даже в небе успокоилось всякое движение. Наконец наступила ночь.

* * *

Найти Адольфо Гамбино не составило труда. Гора его плоти, точно остров в океане, посреди зала возвышалась над арафатками. Сицилиец чуть ли слюни не пускал при виде товара, предложенного привередам-клиентам. Он вертел громадной башкой, сжимал и разжимал кулаки, глаза его сально блестели. Это ненасытное животное забрало бы все оптом, не побрезговав браком. Подойти бы к нему сзади – чтобы не видеть изморось пота на тестообразном лице и многочисленных подбородках – и ударить ребром ладони по основанию черепа, тем самым навсегда избавив мир от жирной мрази!..

«Уймись!» – одернул себя Новак. Не стоит марать руки. Как только главная сделка состоится, Тень займется жирдяем. И уж смерть последнего будет лютой, Новак это особо оговорит.

– Адольфо, прошу в мой кабинет! – чтобы привлечь внимание толстяка, бывший мент коснулся локтя делового партнера и тут же брезгливо отдернул руку.

Глаза мистера Гамбино тут же потухли, он всхлипнул и подался вперед всем тучным телом, рискуя сместить центр тяжести и, потеряв равновесие, проломить пол зала до фундамента. Это он так кивает, догадался Новак. У сицилийца столько жира под нижней челюстью, что иначе не получится жестом выразить согласие.

Тотчас рядом серой опухолью образовалась тетя-лошадь – так Новак окрестил свою новую представительницу в Вавилоне. Ее грива, обмотанная вокруг башки, ничуть не растрепалась, скорбная мина не стала оптимистичней. Пока она не затянула погребальную песнь срывающимися голосом, Новак велел ей:

– Сопроводите нас в мои апартаменты.

По пути к ним присоединились двое синоби. Тени среди них не было.

Тетя-лошадь отворила апартаменты.

– Прошу! – Новак махнул рукой, указывая в дверной проем.

– Только после вас, – наотрез отказался Гамбино.

Неужели этот боров считает, что стоит ему первым войти в кабинет, так сразу на него накинутся убийцы, сработают десятки ловушек, дверь захлопнется и помещение заполнит удушающий газ?

– Благодарю. – Новак сделал вид, что не заметил недоверия, и прошествовал первым. Перед тем как ступить за порог, он велел: – Никому не беспокоить ни при каких обстоятельствах. Повторять: ни при каких.

Он шагнул в темноту. Сработал датчик движения, включился свет.

Мозгоправы всякие и спецы по невербальным методам общения утверждают, что кабинет босса просто обязан быть… э-э… дружелюбным. Никаких тебе острых углов, только мебель со сглаженными краями. Это поможет создать атмосферу взаимного комфорта и расположения между хозяином кабинета и его незваными гостями. И тогда будет боссу счастье, и бизнес его вознесется до небес, а то и вовсе дотянется до пяток Билла Гейтса.

Чушь.

Ровные, резкие линии, крупные формы и внушительные объемные детали – только так и никак иначе. Пол обязательно дубовый, мебель – антикварная, без всей этой новомодной урбанистической фигни из стекла и стали.

Стены – сплошь кожаные панели и ценные породы дерева. Звукоизоляция такая, что, если снаружи начнется ядерная война, в кабинете никто не услышит. Треть помещения занимал лаковый стол и громадное кресло, обтянутое страусиной кожей. Для посетителей – креслица попроще, оранжевого кожзама достаточно. Такая вот безвкусица – оранжевые кресла, они мозолят взгляд, они раздражают… То, что нужно. Новак в восторге от этой вульгарщины, которую как бы уравновешивает своей бескрайней солидностью стоящий на столе светильник с абажуром зеленого стекла, как у партийных вожаков Союза.

– Товар у вас с собой? – Новак остановился в центре комнаты и повернул голову ровно настолько, чтобы краем глаза увидеть собеседника.

Сделав шаг от порога и услышав вопрос, Гамбино тут же замер. Его будто уличили в чем-то постыдным, и теперь он судорожно подбирал слова в свое оправдание, но никак не мог их найти, и потому жутко нервничал.

Ну и типчик. Наверняка сицилийское братство, потеряв надежду основать филиал в Вавилоне, отправило сюда самого никчемного члена, от которого не столько ожидали результатов, сколько надеялись втихую избавиться. Так сказать, без шума и скандала освободить его папу и маму – уважаемых членов сообщества – от занимаемой должности родителей. Однако боссы мафии ошиблись: Адольфо Гамбино оказался расторопней, чем они надеялись, раз он не только до сих пор жив, но еще и ведет переговоры с самим Новаком.

Или же он просто жутко везучий сукин сын.

А еще возможен вариант, что он просто хитрый сукин сын, который умеет отлично прикидываться дурачком.

Одно точно: Гамбино патологически осторожен. И сейчас он почуял опасность и – якобы? – перепугался насмерть. Насчет насмерть – это не гипербола, при столь значительном излишке веса нервничать опасно для здоровья. Окочурится еще, а товара при нем не окажется – и что тогда? Значит, сделка на грани срыва, чего Новак никак не мог допустить.

Ведь это его последняя сделка, совершив которую он твердо решил отойти от дел.

Уничтожит Края – и можно наслаждаться спокойной жизнью в личном бункере на личном острове.

– Адольфо, вы ведь курите? Прошу, курите, не стесняйтесь. И не спешите с ответом. Вам ведь наверняка нужны гарантии того, что я серьезный человек, а не босяк с переулка?

Гамбино неуверенно подался вперед всем телом. Затем суетливо вытащил из кармана вонючий сигарный окурок, вставил его в пасть и принялся лупить себя по одежде в поисках спичек или зажигалки.

Источая аромат дорогого парфюма, безнадежно проигрывающего битву с вонью чужого пота и недотлевшего табака, Новак проследовал к столу. Левее светильника с зеленым абажуром – такой же был у Ленина – на столешнице лежал в ожидании босса золотистый кейс. Во всех офисах компаний Новака по всему миру есть точно такие же апартаменты. Они – как близнецы. Клоны. Сделано под копирку. Точность совпадения – до миллиметра, так велел Новак, и его ни разу нигде не подводили. Люди способны на чудеса, если знают, что за небрежность им и их семьям грозит гибель. Одна и та же мебель, высота потолков и площадь. И вещи лежат на тех же местах. Это очень удобно, если сегодня ты в Париже, завтра в Сан-Хосе, а послезавтра – каком-то Мухосранске. Тебе не надо каждый раз привыкать к обстановке, ты всегда будто попадаешь в один и тот же офис, где даже закладка в Библии – той, что в ящике стола, – на странице, где ты закончил чтение в предыдущем городе.

Но это все лирика. От всего этого международного комфорта Новак с радостью готов отказаться за ту сумму, что он планировал заработать в Вавилоне в ближайшие полчаса. А для того, чтобы обогатиться, надо потратиться – это закон бизнеса, ничего личного.

Щелчок – первый замок сдался без боя, щелчок – второй. Кейс обнажил свое отнюдь не пустое нутро. Классика жанра: пачки купюр аккуратными рядами, друг на друге, как только поместились все.

– Адольфо, пересчитывать будете? – Новак показал деньги мистеру Гамбино и по ответному взгляду понял, что сицилиец не только страстно желает пересчитать, но и готов проверить на подлинность каждую купюру.

А вот этого нельзя было допустить. Новак облизал губы. Деньги все равно подлинные, он не стал бы рисковать сделкой из-за такой мелочовки. Да и время иногда – дороже всех денег. Как вот сейчас. Надо вынудить Гамбино отказаться от…

Словно подыгрывая ему, распахнулась дверь. На миг показались сектор коридора и ноги охранников-синоби, решивших вдруг улечься на полу. После чего в апартаменты проникли двое.

Новак замер на месте.

Сигарный окурок выпал из пасти Адольфо Гамбино – сицилиец вмиг позабыл о том, что деньги любят счет.

Глава 9
С₂Н₅ОН

Вот на чем клином сошлись все тропы Полигона!

Этот промышленный комплекс мы увидели издалека – он светился в темноте болотными ведьмовскими огнями. Они-то и послужили нам с Миленой ориентиром, к которому мы двинули по дороге. Комплекс был накрыт фосфоресцирующим прозрачным покрывалом. Ну, по крайней мере, так казалось издалека.

– Как красиво, Край… – с умилением, показавшимся мне крайне неуместным, выдала Милена, глядя на обозначенные зеленоватым фоном конструкции.

– Угу, – буркнул я.

У меня от этой «красоты» мороз по коже и слабость в коленных суставах.

Ночной Полигон по обе стороны дороги очнулся вскоре после захода солнца и зажил своей собственной жизнью – насыщенной, полной борьбы, плотских радостей и трагедий. Мрак вдоль асфальта ухал, утробно рычал, надрывно визжал в агонии, прищелкивал и шумно пыхтел, ломился через заросли мощными телами и моргал желтыми зрачками, внимательно нас разглядывая. Но ни одна тварь не высунула коготь или клык на дорогу, чтобы выяснить, насколько мы вкусны или хотя бы съедобны в принципе. Договор Резака с Полигоном все еще был в силе. Иначе нам пришлось бы несладко. Да и у самой цели нашего безумного путешествия любой шум сыграл бы с нами злую шутку, выдал бы нас.

Мы подобрались настолько близко, что уже можно рассмотреть детали.

Представьте относительно невысокий бетонный забор, поверх которого никто не удосужился натянуть колючую проволоку. Не Стена, конечно, но не переступишь и с разбегу не перемахнешь. Вот разок только глянешь на заборчик этот – и сразу поймешь: комплекс не во времена Союза отгрохали, а значительно позже. Нет тоталитарной монументальности: на территории все сплошь легкие конструкции, не рассчитанные на тяжкий труд для фронта во время ядерной войны. Под цехами небось даже бомбариков не вырыли.

За бетонным забором не то чтобы скрывались коробки еще не старых, но уже потерявших прежний лоск зданий. Какой тут лоск, если в половине оконных проемов не хватало стекол? В урбанистический пейзаж вклинивались две огромные стальные конструкции – эдакие цилиндры, на которые насадили по покатому конусу, а сверху еще приладили ржавые железные фермы. Правее цилиндроконусов, меряясь высотой, вздыбились труба и водонапорная башня. Интересно, для чего они здесь? А вот штанга ветряка с длинными лопастями как бы намекала, что с электричеством на территории проблем нет…

Я всерьез подумывал штурмовать забор нахрапом, но до этого дело не дошло, потому что Милена заметила небольшое строеньице, которое вполне могло быть проходной для рабочих. Туда-то мы и направились перебежками от куста к кусту.

Не добежав метров двадцать, залегли в траве, чтобы осмотреться.

Отсюда проходная выглядела безжизненно. Стеклянные стены разбиты, осколки на полу и на асфальте перед входом, острые сколы из стальных рам торчат, точно клыки хищного зверя из пораженных некрозом челюстей.

– Давай помалу вперед, любимая!..

Вблизи вид не улучшился, разве что безжизненность стала не такой уж безнадежной. Над крышей проходной пролетела вечерница или, быть может, порхнул подковонос, я слабо разбираюсь в летучих мышах. Между ног у Милены шмыгнуло что-то некрупное, зубастое и сухопутное. Достав из сидора фонарь, я посветил внутрь проходной. Вертушка проржавела. С деревянного загончика для вохры сорваны пластиковые панели, а само дерево набухло от влаги заливающихся в сооружение дождей, обросло трутовиками. Виднелась спинка офисного кресла, на котором в прошлом насиживали геморрой охранники, а теперь на гнилой ткани обивки нашло пристанище зеленое пятно мха.

Обстановка толсто намекала, что проходная давно заброшена, и как бы уговаривала: иди, Край, бери женушку под локоток и топай себе через эту мирную в своей загробной жизни проходную, пусть скрипнет вам вслед вертушка, пусть зацепишь ты ногой гриб да сломаешь, никто не обидится. Тут спокойно. Тут можно.

Но я не верил этому подкупающему спокойствию ни на грош.

И крохотный прибор, висевший у меня на груди, точно кулон, бижутерия из дешевого ларька, легонько так, едва ощутимо завибрировал и самую малость нагрелся.

– Милена, оставайся снаружи, – шепнул я жене и шагнул в пределы проходной.

«Камень» вмиг раскалился так, что стало больно. Чтобы остудить его и спасти себя от ожога, – и не только от ожога! – я отпрыгнул назад.

Пробыл я под крышей заброшенного строеньица долю секунды всего, но успел рассмотреть то, чего не увидел бы снаружи. Внутри все было тщательно обставлено – или лучше сказать «заминировано»? – приборами. С десяток разных устройств, из которых я опознал только «кондер», лежали и облепили стены так, что их невозможно было увидеть, не попав в зону поражения.

Если б не «камень», я наверняка повел бы Милену на территорию комплекса кратчайшим путем – то есть через проходную, напичканную смертельно опасными для людей ловушками.

– Что там, Макс? – спросила жена.

– Могила для дураков.

– Хорошо, что мы умные, – печально пошутила Милена.

Мы убрались подальше от забора. Если периметр комплекса хоть как-то охраняется – грабителей было всего трое, их слишком мало, чтобы организовать нормальное наблюдение, – не следует давать шанс нас засечь. Хотя, быть может, враг нас вычислил и просто ждет подходящего момента, чтобы взять тепленькими. Из-за моей паранойи, рискуя в темноте подвернуть ногу и выколоть ветками глаза – я не включал фонарь, – мы с полчаса крались по лесополосе в отдалении от комплекса. Меньше всего мне хотелось засветиться – буквально! – теперь, когда мы так близко от похищенного общака.

Я надеялся обнаружить дыру в заборе. Разве бывают заборы промышленных объектов без лазеек, заботливо сделанных теми, кому есть что вынести наружу? До нынешней ночи я считал, что таких заборов не бывает в принципе, согласно закону природы, пока что не открытому учеными. Однако уверенность моя пошатнулась…

Под ногой что-то пискнуло. Опять некрупное, зубастое и сухопутное! Я случайно наступил на него, а оно, нет чтобы цапнуть, ломанулось прочь – да прямо к забору. Мама моя родная, да тут, в лесополосе, таких тварей было не счесть! Посадка просто кишела этими грызунами примерно вдвое крупнее крысы и с выпирающими из пасти клыками, увидев которые амурский тигр сдох бы от зависти. И все эти твари двигались в одном направлении – к забору!

Это знак, понял я.

– Милена, давай за ними!

Моя обожаемая блондинка крыс не боялась. Она даже подкармливала тех серых сволочей, что без спросу шастали по нашей квартире. У меня тоже нет земмифобии. Но уж больно много зубастых сухопутных собралось на относительно небольшой площади земной поверхности. В таком количестве меня напрягали бы даже крохотные пушистые крольчата, что уж говорить о мутантах Полигона – эти тупо массой задавят, если им вдруг захочется.

Но ведь пока не задавили. Мало того, они даже помогут нам перебраться через забор. Точнее – под забором. Крысы-мутанты, оказывается, сделали под бетонной плитой солидного диаметра подкоп. Им зачем-то понадобилось проникнуть на территорию комплекса. Медом там намазано, что ли? А диаметр немаленький потому, что шмыгать согласно очереди, по одной, для них не вариант, слишком долго, потому как зверьков у забора собралось ну очень много, и новые постоянно прибывали. А раз так – вот вам нора с пропускной способностью в несколько десятков крыс в секунду.

Милена отступила от меня:

– Край, только не говори, что ты туда полезешь!..

– Не скажу, любимая. Не я, мы туда полезем. Оба. Ты – первая.

Конечно, она сопротивлялась. И даже грозилась подать на развод и лишить меня свиданий с Патриком. Но я безжалостно, без малейших сантиментов и угрызений совести, затолкал ее в подкоп, и дальше уже, шипя, точно кошка, которой оттоптали хвост, она сама – пробкой из бутылки шампанского! – выскочила на другой стороне.

– Край, чего встал? Давай ко мне! – послышалось из-за забора.

И вот тут меня заклинило.

Одно дело супругу благословить на подвиг, а другое – самому сунуться в замкнутое пространство, кишащее грызунами. Нет уж, нет уж! Как-нибудь в другой раз и лучше вообще без меня! Я подожду, пока все пасюки пройдут торжественным маршем, и только потом…

– Край, если ты сейчас же не присоединишься к законной жене, то я, как твоя законная…

Увы, Милена никак не могла повлиять на мое малодушное решение. Я – настоящий мужчина, альфа-самец! – просто физически не мог принять во внимание крайне слабые женские аргументы. Нужны были обстоятельства посущественней, чтобы повлиять на такого опытного сталкера, как я.

И обстоятельства поспешили явить себя.

Со стороны зданий послышался мерный глухой рокот, будто кто-то большой и сильный начал вдруг быстро-быстро лупить кувалдой по крышке канализационного люка. А люк – возле микрофона и колонок, и громкость на максимум, чтобы всем в радиусе пары километров слышно было.

Рокот привел крыс в дикое возбуждение. Они ускорились минимум вдвое и теперь лились в нору одной сплошной биомассой, уплотненной донельзя.

– Край, слышишь? – Милена была по ту сторону забора, и если бы она захотела вернуться, крысы просто не позволили бы ей.

– Еще бы, любимая.

На территории комплекса творится бог знает что – может, там сейчас общак ворованный делят? – а я тут корчу из себя целомудренную деву после семи абортов! И это никуда не годится! Неужто я – мужчина в расцвете лет! – не сумею того, что блондинка-жена сумела?!

Кряхтя и расталкивая локтями крыс, я полез в нору.

Честно скажу, никакого удовольствия от преодоления этого препятствия я не испытал. С детства – с утробы матери! – не люблю что-либо преодолевать. Мне пусть все бонусы приносят на диванчик, где я буду в неге таращиться на экран зомбоящика и попивать безалкогольное пиво, поедая чипсы с беконом центнерами. Но не приносят же!.. Ничего в этой жизни мне не дается просто так. За каждый кусок хлеба приходится сражаться, за место под солнцем – воевать. Вот и нынче я изрядно потеснил крыс-мутантов, чтобы всунуться в их нору сначала головой, потом средней частью организма, а там уж, когда в подкоп вошла задница, намертво застрять. Возле лица, ушей, под локтями, на спине, под животом, между ног и в паху недовольно шевелились клыкастые твари – ведь я перекрыл траффик. Еще немного – и крысы наплюют на договор Резака с Полигоном, который защищает нас с Миленой до сих пор. Супруге мало не покажется, если крысы на нее кинутся, ну а мне так вообще кранты, я ведь разве что пальцами рук и ног могу пошевелить. Ну чисто Винни Пух, который побывал в гостях у Кролика! И ведь что примечательно – всего лишь кусочек высушенного до каменной твердости мяса сожрал! Без хлеба! Не мог я от него так поправиться!

– Край, ты чего, там прописался? – услышал я сквозь натужный писк придавленных мною крыс. – Жить там будешь? Как квартирка?

Надо же, какой искрометный юмор у моей супруги! Ржунимагу! И это… как там еще молодежь говорит… А! Я патсталом!

– Край, не глупи! – судя по голосу, супругу обеспокоила-таки моя задержка. – Вылезай уже! Хоть скажи что-нибудь!..

Ну вот что мне было ей сообщить? Что я застрял – ни вперед, ни назад? Что крысы вот-вот устанут от живой пробки в их тайном ходе, от меня то есть, и либо пророют новую нору, оставив меня тут худеть, либо помогут мне сбросить лишний вес, откусив от тела сталкера десяток килограммов? Оба варианта для меня были совсем не вариантом.

Крысы пищали и ворочались, рокот усилился, Милена то горестно причитала, то умоляла меня отозваться, то молилась боженьке, чтобы со мной все оказалось в порядке и чтобы все это наконец-то когда-нибудь закончилось, потому что она больше не может уже…

Я тоже больше не мог.

Но главное – больше не могли крысы.

Я им надоел.

И они от меня избавились.

Организованной толпой они навалилась на меня с тыла, вдавились мне в подошвы ботинок, в ноги – и это сработало! Я почувствовал, как сдвинулся вперед, чуть-чуть совсем, а потом еще немного, и еще, и… И наконец я увидел небо над головой Милены – супруга, встав на четыре кости, вглядывалась в темноту норы. Едва слышно попискивая, крысы принялись обтекать меня двумя сплошными потоками и исчезать в густой траве.

Мне же ничего не оставалось, как самостоятельно преодолеть последние сантиметры подзаборного пути сообщения и встать на ноги.

Мое появление супруга встретила радостно – кулаком врезала мне по роже. Несильно. Для порядка.

– Край, ты поддонок! Я…

– Любимая, прикрой, – первое, что я сказал Милене, стоило мне только оказаться на территории комплекса.