Текст книги "Тайна гремящей расщелины"

Пигастер покачал головой, но ничего не сказал. После отъезда из Кобдо он улыбался все реже.

К вечеру машины спустились с перевала.

Впереди лежали жёлтые плато Барун-Хурая. Далеко на юго-востоке, за грядой невысоких возвышенностей, которые едва проступали на горизонте, была заалтайская Гоби. Обжигающий ветер гнул к самой земле пучки высохшей травы. Пыльные смерчи поднимались высоко в воздух на пустынных увалах и исчезали, как призраки. Низкое солнце тускло светило сквозь пыльную завесу. Невидимый песок колол лицо и скрипел на зубах.

Из кабины первой машины вылез молодой круглолицый монгол в ватнике и фетровой шляпе с ремешком у подбородка – геолог Батсур, доцент Улан-Баторского университета; пригибаясь на ветру, подошёл к Озерову.

– Где-то здесь должно быть стойбище аратов, – начал он, стараясь перекричать свист ветра. – Станем на ночлег возле них…

– Араты здесь, за перевалом? – удивился Озеров. – С каких пор?

– Пробуют осваивать пустыню, – усмехнулся Батсур. – Уже несколько лет приходят со стадами к подножию южного склона хребта, но туда, – он указал на юг, – далеко не заходят. Жмутся к горам. А там, в Гоби, кое-где есть хорошие пастбища. Боятся чего-то. Не хотят идти на юг… Это стойбище последнее; больше людей не встретим.

Машины покатились дальше по сухому руслу потока, стекающего ранней весной с южного склона хребта. Русло, сложенное мелкой галькой, напоминало широкую просёлочную дорогу и, подобно просёлку, причудливо извивалось среди невысоких красноватых и чёрных скал. Местами в защищённых от ветра уголках попадались чахлые кусты остролистного тамариска. Редкие метёлки эфедры покачивались на склонах. Уже темнело, когда впереди у подножия невысокого плато заблестели огни костров.

Прибытие каравана машин вызвало переполох в стойбище аратов. Отовсюду – из войлочных юрт, от костров, из-за ближайших холмов – к машинам шли и бежали мужчины, женщины, дети в ватных халатах и островерхих меховых шапках, махали руками, переговаривались на ходу, кричали, показывали на машины и на покрытые снегом скалистые гребни недалёких гор.

Батсур заговорил с аратами. Шум утих. Пастухи слушали внимательно. Многие удивлённо и даже недоверчиво покачали головами. Когда Батсур умолк, вперёд выступил высокий седобородый старик в красном, расшитом серебром халате, зелёных сапогах с загнутыми вверх длинными носками и в войлочной шапке, отороченной лисьим мехом. Пронзительный взгляд старика обежал гостей, задержался на мгновение на лице Озерова. Коснувшись коричневыми руками бороды, старик заговорил высоким гортанным голосом. Батсур переводил.

– В отборной крупе нет сора, у старого человека нет лживых слов. Араты приветствуют дорогих гостей, прибывших в Гоби из далёких краёв. Араты склоняются перед великим искусством смелых наездников, проведших железных коней, – Батсур похлопал рукой по кузову ближайшей машины, – через заоблачные выси Большого перевала. Двадцать зим назад араты подумали бы, что железные кони спустились с неба, ибо пути для железных коней через горы нет. Теперь араты думают иначе. Они читают газеты и слушают радио. Они знают, что человек все может. Он может найти воду в Гоби, может спасти стада от зимних буранов, может провести железных коней там, где раньше спешивались самые отважные наездники. Когда-нибудь человек обуздает и злые силы громовых духов, обитающих на юге. Просторы Гоби перестанут пугать мирных пастухов. Араты уже многому научились от своих старших друзей, живущих на севере и западе. Они будут учиться и дальше. Счастлив познающий сладость и плоды учения. Араты горды тем, что среди искусных наездников, которые вели железных коней через Большой перевал, есть и монголы. Оставайтесь у нас и отдыхайте, пока вам не наскучит наше гостеприимство. Отдаём вам самые лучшие юрты, самые мягкие кошмы, самые тёплые одеяла. Юноши выбирают в стадах самых жирных баранов. Толстый Цыбик, которому известны все тайны запахов жареного мяса, уже точит ножи. Оставайтесь и будьте так же счастливы, как счастливы араты, приветствующие дорогих гостей.

Старик замолчал, опять коснулся бороды и, подойдя к гостям, медленно и торжественно обнял каждого.

Когда очередь дошла до Озерова, старик похлопал его по плечу и на ломаном русском языке сказал:

– Ты был Гоби – старый Баточирын помнит тебя. Ты был Юсун-Булак, там, – старик показал на север. – Это было давно; много зим прошло.

– Я не помню тебя, отец, – ответил Озеров, обнимая старика, – но я завидую твоей памяти – памяти степного орла. Я был в Юсун-Булаке перед поездкой в Гоби девять лет назад.

– Кто был Гоби и снова вернулся, тот найдёт счастье, – сказал старый Баточирын.

– Если пришёл без плохой мысли, – добавил он, обнимая Пигастера, стоящего возле Озерова.

Араты снова заговорили шумно и приветливо, окружили гостей, обнимали, жали руки.

Долго не гасли в эту ночь костры в стойбище пастухов. Ветер стих, улеглась пыль. Неподвижный воздух был холоден и сух. В чёрном небе над пустыней ярко искрились звезды. Приятным теплом тянуло от костров, в которых, потрескивая, горели сухие ветви саксаула и караганы.

Батсур, лёжа на кошме между Озеровым и Тумовым, вполголоса говорил:

– Наш американец прицепился к старому Баточирыну, как колючка к лошадиной гриве. Больше часа говорят. О чем бы?

– Третий способ изучения местности и обстановки, – усмехнулся Тумов, – расспросы местного населения.

– Хорошо он говорит по-монгольски? – спросил Озеров.

– Лучше меня, – засмеялся Батсур. – В общем, понять можно.

– Любопытный тип, – вполголоса заметил Озеров, поглядывая в сторону соседнего костра, где седобородый Баточирын, наклонив голову, внимательно слушал улыбающегося Пигастера.

– Разведчик! – процедил сквозь зубы Тумов.

– Не только, – возразил Озеров. – Он и учёный. Мне попадались его работы по земным токам и магнетизму. Ты тоже должен их знать.

– Ерунда. Ни одной путной мысли. Фантазия…

– У тебя все фантазия, – спокойно заметил Озеров. – А между прочим, в самых фантастических представлениях есть зерно истины. Вот, например, сегодня, приветствуя нас, Баточирын сказал о громовых духах, обитающих на юге Гоби. Это, конечно, какая-то легенда. Но мне очень хотелось бы узнать о ней подробнее. Ты обратил внимание на эти слова?

– Нет, – сказал Тумов. – Пока он говорил, я старался вспомнить, куда положил контрольные таблицы для измерительных приборов.

– Вспомнил?

– Нет.

– А ты не мог оставить их в Москве?

– Не думаю, – протянул Тумов не очень уверенно.

– Это скандал, если таблиц не окажется, – покачал головой. Озеров. – Надо завтра же проверить… А вы, Батсур, знаете легенду, о которой говорил Баточирын? – продолжал он, помолчав.

– Не знаю, – тряхнул головой молодой монгол. – В Гоби много легенд. Здесь о каждой долине, о каждой скале существуют легенды. Завтра спрошу Баточирына.

* * *

На следующее утро Озерова разбудили свист и вой ветра. Юрта дрожала от сильных порывов. В воздухе снова было полно тонкой песчаной пыли. Выбравшись из спального мешка, Озеров увидел вокруг страшный беспорядок. Вьючные чемоданы были раскрыты, содержимое раскидано на полу. Среди вороха одежды, книг, инструментов и разного походного снаряжения мрачно копался Тумов.

– Таблицы? – спросил Озеров.

Тумов молча кивнул.

Войлочная завеса у двери приподнялась, пропустив Батсура.

– Ветер разыгрался, – объявил он, снимая пылезащитные очки. – Придётся ждать. Пути не видно.

Постепенно в юрте собрались все участники экспедиции. Последним пришёл мистер Пигастер со своим секретарём – бледным молчаливым молодым человеком.

Завтракали молча. Торопливо глотали плов, запивали кислым молоком. Первыми поднялись и вышли шофёры, за ними радисты. Когда стали расходиться коллекторы, Озеров попросил их упаковать чемоданы, распотрошённые Тумовым.

– А что вы искали, Аркадий Михайлович? – спросил Жора, коллектор Тумова, собирая раскиданное по войлочному полу имущество.

– Игорь Николаевич искал контрольные таблицы.

– Так они не здесь! – крикнул Жора. – Кто-то их засунул в ящик с лекарствами. Я ещё думал – зачем они там?

Тумов открыл было рот, чтобы прочитать Жоре нотацию, но, поймав насмешливый взгляд Озерова, махнул рукой и промолчал.

После полудня ветер стал утихать. Решено было двигаться дальше. Нагруженные машины выстроились в походную колонну.

– Говорили с Баточирыном? – спросил Озеров у Батсура.

– Говорил. Смеётся. Сказал: “Идите спокойно. Громовые духи вас не тронут: уснули надолго”.

– А легенду рассказал?

– Не хотел. Говорил: “Непонятные вопросы задаёте. Вчера чужеземец, который разговаривает на нашем языке, спрашивал про большие машины с военными людьми. Откуда в Гоби большие машины? Ты теперь спрашиваешь про старую легенду. Зачем вам это?” Рассердился и не хотел со мной говорить. Сказал: “Надо баранов посмотреть” – и ушёл.

Озеров задумчиво посасывал трубку.

– Уснули надолго, – повторил он. – Интересно! Надо обязательно узнать про эту легенду, Батсур.

– Теперь не скажет, – засмеялся молодой монгол. – У нас старики упрямые.

Проводить экспедицию собралось все стойбище. Араты шумно желали удачи, жали руки. Девушки протягивали отъезжающим пиалы с айраном и кумысом.

Озеров оглядывался по сторонам, но старого Баточирына не видел.

– Уехал к стадам, – сказал Батсур, заметив вопросительный взгляд геолога. – Придётся эту легенду самим разгадывать…

* * *

Уже две недели работала экспедиция на северных склонах Адж-Богдо. Когда пришли лошади и верблюды, начались маршруты в глубокие ущелья, рассекающие горный массив. Машины колесили по предгорьям. Пешие группы штурмовали чёрные скалы.

Пигастер был неутомим. С утра до ночи, в зной и в бураны, носился он на маленьком газике по предгорным плато, въезжал на крутые склоны, петлял среди скал. Дважды он заблудился и не вернулся на ночь в лагерь. Однако оба раза на другой день ухитрился одному ему известным способом найти правильную дорогу.

Когда газик заезжал в лабиринт скал, из которых, казалось, не было выхода, Пигастер отстранял шофёра-монгола и сам брался за баранку. И каждый раз благополучно выводил машину на более или менее ровное место.

Шофёры прозвали его “летающим шайтаном”, но слушались беспрекословно. Если бы Пигастер велел съехать с отвесного обрыва, они без колебаний выполнили бы его распоряжение.

Своего помощника Пигастер редко брал в эти поездки. Чаще он отправлял его в пешие маршруты в глубь гор вместе с Озеровым или Тумовым.

Озеров методически, шаг за шагом, составлял геологическую карту Адж-Богдо. Однако здесь, на северном склоне, его предположения не находили подтверждений. Горы были сложены древними песчаниками и сланцами. Не попадалось никаких следов молодого вулканизма, никаких значительных аномалий. Батсур во время одного из маршрутов нашёл месторождение свинца, но многие сотни километров, отделяющие Адж-Богдо от посёлков и дорог, лишали эту находку практического значения ещё на долгие годы.

Экспедиция уже трижды меняла лагерь, постепенно перемещаясь с северо-запада на юго-восток. Вскоре предстоял переход на южные склоны массива.

Пигастер в начале работ обещал награду тому, кто найдёт хоть какие-нибудь остатки контейнеров погибшего искусственного спутника. Рабочие, шофёры и радисты исходили сотни квадратных километров предгорных равнин. Однако ни на склонах Адж-Богдо, ни на пустынных плато, окаймляющих массив, ничего не удалось найти.

В середине июля наступила сильная жара. Безветренные дни были особенно тяжёлыми. Раскалённый воздух обжигал кожу. Моторы отказывались работать. Лёгкие дышали с трудом. Пройдя всего несколько километров, обессиленные люди падали в тени скал. Нужна была немалая выдержка, чтобы заставить себя снова выйти под лучи палящего солнца.

Из всего состава экспедиции, казалось, только Озеров не страдал от жары. В самые жаркие часы дня он мог лазать по открытым склонам, отбивал образцы, делал зарисовки, подолгу записывал свои наблюдения. Официально с момента выезда из Тонхила экспедицию возглавлял Тумов, его заместителем считался Батсур. Фактически всем командовал Озеров. Тумов и Батсур ничего не делали без согласования с ним; его советы принимались без возражений. Младшие научные сотрудники во всех спорных случаях обращались к Озерову; его мнение считалось окончательным и никем не оспаривалось.

Работы шли полным ходом, несмотря на дневной зной, жажду и усталость. Однако поиски были безрезультатными. Ни наземных причин катастрофы, ни остатков искусственного спутника экспедиция не находила.

Однажды поздно вечером Тумов, Озеров и Пигастер, только что возвратившиеся из маршрутов, ужинали в палатке Батсура.

Ночь была тихая, но холодная. После дневного зноя температура быстро спадала, на рассвете она нередко опускалась до нуля.

– Пора переходить на южный склон массива, – сказал Тумов, протягивая миску за второй порцией жареного мяса. – Как твоё мнение, Аркадий?

– Согласен, – помолчав, ответил Озеров.

– А вы что думаете, мистер Пигастер?

– Я готов.

– Значит, ничего, никаких следов, – заметил Тумов, поглядывая исподлобья на своих собеседников.

– Остаётся ещё южный склон, – улыбнулся Пигастер.

– А ваши предположения не поколебались?

– Отчасти, – Пигастер забарабанил пальцами по пластмассовой плите походного столика. – Отчасти, мистер Тумов. Впрочем, неизвестно, что мы найдём на южном склоне.

– Край ещё более дикий, чем здесь. Тут побывало несколько исследователей, там были только мы с Озеровым.

– Но там ближе до китайской границы, – возразил Пигастёр. – Там могут быть дороги; можем встретить людей. Встретили же мы пастухов на южном склоне Монгольского Алтая.

– Напрасные ожидания!

– Девять лет назад там жил отшельник-охотник, – сказал Озеров. – Но это значительно южнее, километрах в пятидесяти от Адж-Богдо.

– О, надо обязательно навестить его, – оживился Пигастёр.

– Если он ещё жив, – процедил Тумов.

– С ним был мальчик, – продолжал Озеров. – Они жили в развалинах покинутого ламаистского монастыря. Монахи ушли в Китай, а этот охотник, вероятно, остался сторожем монастырских владений.

– Почему ушли монахи? – заинтересовался Пигастер, обращаясь к Батсуру. – Ваше правительство изгнало их?

– Наше правительство не преследует монахов. А о существовании монастыря к югу от Адж-Богдо едва ли знали в Улан-Баторе. Этот монастырь покинут давно.

– Да, – подтвердил Озеров, – он был покинут лет за пятнадцать до нашего первого приезда в эти места. Старик-охотник рассказывал, что монахи ушли после сильного землетрясения.

– Неужели этот человек провёл в полном одиночестве пятнадцать лет? – с сомнением спросил Пигастер.

– Вероятно, он иногда уходил к людям, – сказал Озеров. – Иначе откуда у него взялся бы мальчик, которому на вид было не более восьми лет?

– А может, там вблизи всё-таки есть стойбища? – снова улыбнулся Пигастер.

– Стойбищ там нет, – возразил Батсур. – К югу от Адж-Богдо сейчас простирается безводная пустыня. Несколько десятков лет назад вода там ещё была. На старом караванном пути в Китай есть высохшие источники и колодцы. Но вся местность между Монгольским Алтаем и Китайским Тянь-Шанем испытывает сильные поднятия. Грунтовые воды уходят в глубину, источники исчезают. Монахи покинули монастырь не потому, что испугались землетрясения. Монастырь они могли отстроить. Пропала вода, был заброшен старый караванный путь, и люди перестали посещать монастырь. Доходов не стало. Монахи ушли…

– Возможно, – сказал Озеров. – Однако землетрясение, разрушившее монастырь, было очень сильным. Постройки старинные. Они насчитывали не одну сотню лет. Разрушено почти все. Даже помещения, высеченные в скалах, пострадали. Восстановить все это было бы нелегко. Здесь временами происходят сильнейшие землетрясения, сопровождающие рост горных хребтов. Плоские плато на вершинах высоких гор – свидетели той недавней эпохи, когда здесь были бескрайние равнины. Сейчас остатки древних равнин приподняты на три-четыре километра над уровнем моря. На глазах человека происходит перестройка земной коры. Древний континент – платформа – превращается в свою противоположность – горную область. Если этот процесс будет продолжаться, он может завершиться грандиозными обрушениями. В Центральную Азию возвратится море, и лишь вершины высочайших хребтов останутся над водой наподобие островов современных океанов.

– Мрачные прогнозы, – усмехнулся Пигастер. – К счастью, это, по-видимому, произойдёт не слишком скоро.

– Нашему поколению можно не опасаться, – кивнул Тумов.

– Господин Батсур, – обратился Пигастер к молодому монголу. – Вы, конечно, коммунист. Вы мечтаете когда-нибудь построить среди этих пустынь и пустынных гор царство божие, в котором все будут одинаково богаты и одинаково счастливы, этакую благословенную страну, в которой у каждого пастуха будет пластмассовая юрта, газовая плита, электрическая бритва и ещё там что-нибудь. А вот господин Озеров говорит, что пройдёт некоторое время и сюда возвратится море. Значит, всё, что вы собираетесь построить, рано или поздно утонет. Стоит ли тратить силы и молодость для грядущих поколений, которые всё равно обречены?

– Вы примитивно представляете себе будущее, мистер Пигастер, – сказал Батсур. – Коммунизм – это не газовая плитка и не электрическая бритва в юрте арата. Коммунизм будет великим содружеством умных, свободных и счастливых людей. Всех людей целой планеты, мистер Пигастер… Мой отец говорил: “Будешь ждать счастья с неба – днём попадёшь в волчью яму”. Араты не будут ждать счастья. Они его построят сами. И они уже начали строить. Вы нашли здесь ещё не тронутую человеком пустыню и полагаете, что дальше электрической бритвы у народов Гоби мечта не идёт?.. А мы хотим напоить влагой эти пески, создать тут сады и плантации, заполнить водой русла высохших рек, построить города, курорты и станции отправления космических кораблей… Мы хотим, чтобы монгольские юноши и девушки, потомки нынешних аратов, могли слушать лекции в международных университетах всех континентов Земли. Хотим подчинить себе могучую и пока ещё непокорную природу. А когда придёт время изменений, о которых говорил товарищ Озеров, что ж, если человек коммунистической эпохи не сможет их предотвратить, он переселится из угрожаемого района в другой: из Гоби – на запад Северной Америки, из Нью-Йорка – в отвоёванную у моря Атлантиду. Ведь он будет полноправным хозяином всей планеты.

Тумов многозначительно кашлянул.

– Вы прекрасно рассказали, мистер Батсур, – ослепительно улыбнулся Пигастер. – Это так величественно и заманчиво, что… даже мне хотелось бы поверить вам. Но мне невольно пришло на ум любимое изречение мистера Тумова. Позвольте, как это вы говорите, мистер Тумов? Ах, да, – зелёная фантазия… Именно – зелёная фантазия! Зелёная, как те плантации, которые вы хотите вырастить. Только вы не обижайтесь на меня, дорогой мистер Батсур. Что делать? У каждого своя слабость. Я верю в Господа Бога, вы – в сады и рощи, которые пастухи вырастят у подножия Адж-Богдо, а мистер Озеров – в природный источник мощного нейтронного излучения, уничтоживший спутник. Не будем бранить друг друга за свои слабости.

– Отец учил меня уважать слабости ближних, – поклонился Батсур. – Дорог тысяча, правда одна…

* * *

Переброску лагеря на южный склон Адж-Богдо было решено осуществить по двум маршрутам. Колонна машин вместе с караваном верблюдов и большинством лошадей обогнёт массив с юго-востока. Пешая группа с несколькими вьючными лошадьми попытается перевалить Адж-Богдо по ущелью, которое назвали Чёрной расщелиной. Караван машин поведёт Тумов. В пешей группе пойдут Озеров, Батсур, Жора и двое рабочих. В последний момент к пешей группе решил присоединиться и мистер Пигастер.

На рассвете, когда за чёрными зубцами Адж-Богдо чуть начал розоветь восток, а ущербная луна ещё ярко светила в тёмном небе, маленький караван покинул лагерь.

В лагере уже никто не спал. Рабочие снимали палатки, грузили снаряжение на автомашины. С восходом солнца автоколонна также должна была выступить в длительный и трудный маршрут вокруг гор. Когда маленькая группа смельчаков проходила мимо машин, рабочие прерывали погрузку и молча провожали взглядами тёмные фигуры, упрямо шагающие навстречу ветру. Никто не промолвил ни слова, но все знали, что путь этой шестёрки будет нелёгким. Ещё ни один человек не переваливал через чёрные скалы Адж-Богдо.

Тумов проводил караван до ворот ущелья, молча пожал всем руки.

– Вперёд, – скомандовал Озеров.

Батсур, Жора, Пигастер и двое монголов-рабочих, ведущих в поводу навьюченных низкорослых лошадок, один за другим исчезли в тёмной пасти ущелья.

Тумов положил широкую ладонь на плечо друга, чуть наклонился и внимательно глянул с высоты своего огромного роста в спокойное лицо Озерова.

– Ну-ну, не тревожься, старина, – тихо сказал Аркадий. – Все будет в порядке. Завтра вечером встретимся.

– Значит, у восточного подножия вулканического плато, – охрипшим голосом пробормотал Тумов. – Осторожнее наверху… В случае чего лучше вернитесь. Радируй, и я пошлю назад одну из машин.

– Пройдём, – сказал Озеров, – Ну, счастливо!

– В добрый час, Аркадий.

Тумов подождал, пока маленькая фигурка Озерова исчезла за поворотом ущелья, и тихо побрёл к лагерю. Восток разгорался все ярче. Над чёрными горами и бескрайними жёлтыми плато вставало солнце.

* * *

В первый день караван Озерова прошёл около 20 километров по извилистому коридору Чёрной расщелины. Постепенно поднимались все выше. Путь в тени высоких скал оказался менее мучительным, чем маршруты по раскалённым плато предгорий. Временами навстречу каравану из верховьев ущелья начинал дуть довольно сильный ветер. Его порывы угоняли зной. Дышать становилось легче. Люди быстрее карабкались по осыпям и скалам, настойчивее тянули за собой лошадей.

Во время коротких привалов Батсур и Жора измеряли прибором радиоактивность пород. Озеров торопливо записывал наблюдения в полевой дневник.

Наконец ущелье начало расширяться, склоны стали положе, появились кустики чахлой зелени. Караван вышел в верховья долины. Впереди уступами громоздились черно-коричневые скалы главного гребня. Где-то среди них завтра предстояло проложить путь в долины южного склона. На западе из-за скал поднимался ослепительно белый пик.

– Мунх-Цаст-Ула, – сказал Озеров. – Высочайшая вершина Адж-Богдо. Более трех тысяч семисот метров над уровнем моря.

– Мрамор? – поинтересовался мистер Пигастер, доставая из кожаного футляра полевой бинокль.

– Нет, снег.

– О’кей; значит, там есть вода.

– Да, – ответил Озеров, – но там нет перевала.

– Ещё вопрос, найдём ли его здесь, – улыбнулся Пигастёр, поглядывая на чёрный гребень, запиравший верховья долины.

* * *

На ночлег стали у подножия водораздельного гребня. Воды не было. Лошадей стреножили и пустили щипать чахлую, пожелтевшую траву. На примусе вскипятили чай и разогрели консервы.

Озеров вдруг вспомнил завтрак в три часа утра на набережной Москвы-реки. Игорь сказал тогда, что в Гоби всегда найдётся охапка саксаула, чтобы разогреть консервы. А вот здесь, в этой пустынной долине, не было и охапки саксаула. Ни деревца, ни кустика, лишь пучки сухой колючей травы на почерневших от солнца и ветров склонах.

“Как-то дела у Игоря? Куда они сумели добраться сегодня?” – думал Озеров, раскладывая спальный мешок на бурой каменистой почве.

Рядом Жора крутил рукоятки радиостанции. В наушниках были слышны шорохи и треск. Радист Тумова не отзывался.

– Ещё едет; не стали на ночлег, – объявил Жора, откладывая наушники.

Быстро темнело.

Ужинали в полумраке. Обжигаясь, тянули обветренными губами горячий чай. Ледяной ветер задувал с близкого перевала, заставлял приподнимать воротники ватных курток, нахлобучивать поглубже шляпы и шапки. Здесь, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря, переход от дневной жары к ночному холоду был необычайно резок.

Ужин подходил к концу, когда один из рабочих – Жамбал – крикнул что-то громко и испуганно.

Батсур вскочил:

– Где?

Жамбал, растерянно шевеля губами, указал под ноги на тёмную каменистую почву.

Батсур включил электрический фонарь, принялся внимательно разглядывать камни и сухую траву.

– Что там? – спросил Озеров.

– Жамбал говорит, что видел каракурта.

– На такой высоте, – усомнился Аркадий, – едва ли…

– Надо проверить. Угроза слишком серьёзная.

– Конечно.

Обыскали лагерь, перетрясли спальные мешки, седла и рюкзаки, но ничего не нашли.

– Померещилось ему, – заметил Озеров, снова усаживаясь на брезент.

– Нет, нет, – крутил головой Жамбал, – моя честный слово говорит. Моя каракурт видел… Плохо будет. Надо идти другой место… Здесь ночевал нельзя…

– Куда пойдём? – возразил Батсур. – Ночь, темно. Будем спать на кошмах. На кошму каракурт не полезет.

– Моя боится, – твердил Жамбал. – Моя очень боится. Моя старый бабушка один каракурт кусал. Бабушка сразу помирал.

– Что случилось? – поинтересовался мистер Пигастер.

– Есть подозрение, что в лагерь забрался ядовитый паук – каракурт, или чёрная вдова. Его укус считается смертельным.

– О’кей, – усмехнулся Пигастер. – Настоящий яд. Сильно действует. Но не стойкий. В консервированном виде долго не сохраняется. Эти пауки есть там, далеко, в пустыне. Здесь их нет, – продолжал он, переходя на монгольский язык, – нет…

– Я видел, – упрямо повторил Жамбал, – здесь… Идти надо…

Пигастер нахмурился и посветил вокруг карманным фонариком. Батсур расстелил рядом с брезентом кошму из грубого войлока. Американец торопливо перебрался на неё и сел, поджав под себя ноги.

– Здесь теплее, – пояснил он и погасил фонарь. Батсур легонько подтолкнул Озерова локтем.

– Однажды паук сыграл скверную шутку с одним журналистом, – сказал Аркадий, попыхивая трубкой. – Журналисту пришлось ночевать в полевом стане. Дело было в Туркмении на окраине пустыни. Там водились каракурты… Журналист был не из робких, но каракуртов боялся смертельно. Он решил не спать всю ночь, однако перед рассветом задремал. Проснулся от ощущения, что по руке кто-то ползёт. Он открыл глаза и увидел на своём мизинце небольшого чёрного паука. Парень чуть не сошёл с ума от страха. Он лежал, боясь пошевелиться, ни жив ни мёртв и с замирающим сердцем ждал, когда паук сползёт с пальца. А паук все сидел и не думал никуда уползать. У журналиста затекла рука и онемело тело… Проснулся его сосед, увидел чёрного паука, тоже перетрусил и посоветовал быстрым движением стряхнуть каракурта. Журналист шевельнул рукой, но недостаточно резко. Паук свалился, но успел укусить его в палец. Подняли тревогу, и колхозный кузнец предложил журналисту единственный путь к спасению: немедленно отрубить укушенный палец. Бедняге пришлось согласиться. Операцию произвёл кузнец. Журналист не успел даже сообразить, что происходит, как одним пальцем у него стало меньше. Увидев кровь, он потерял сознание. Когда его привели в чувство, кузнец стоял рядом и со смущённой миной пробовал извиняться. Журналист начал было бормотать слова благодарности, но кузнец, сокрушённо покачивая головой, объяснил, что паука уже поймали ребятишки. Он оказался совсем не каракуртом, а безобидным крестовиком…

– О чем рассказывал Аркадий Михайлович? – тихо спросил Жора у Батсура.

Батсур, посмеиваясь, повторил по-русски историю о крестовике, принятом за каракурта.

– А вы знаете, что эти пауки чрезвычайно быстро размножаются? – послышался из темноты нервный голос Пигастера. – Каждая самка каракурта откладывает осенью тысячи яичек. Яички она помещает в сплетённые из паутины коконы. Весной молодые пауки вылезают из коконов, выпускают длинные паутиновые нити, и на этих нитях весенние ветры разносят их на большие, расстояния. А осенью каждая молоденькая самка снова оставляет тысячеголовое потомство. Каракурты могли бы быстро завоевать пустыни, если бы не птицы… Скверно, если тут действительно гнездятся эти пауки, – заключил американец. – По одному они обычно не встречаются.

– Клянусь усами главного ламы, – сказал Батсур, – мне начало казаться, будто что-то ползает по спине под ватником.

– Русские в таком случае говорят: мороз побежал по коже, – невесело усмехнулся Пигастер.

– Батсур, быстро расстегни и сбрось ватник, – приказал Озеров и осветил молодого монгола ярким снопом света карманного фонаря.

Побледневший Батсур пробежал пальцами по пуговицам ватной куртки и почти незаметным движением плеч сбросил её на брезент.

Жора и Жамбал громко вскрикнули.

На белой рубашке Батсура между лопаток сидел большой бархатно-чёрный паук.

– Не шевелиться, – прошептал Озеров. Лёгким движением руки он смахнул паука на брезент и раздавил записной книжкой.

– Спасибо, дорогой, – просто сказал Батсур и погладил Аркадия по плечу.

– Гм, значит, рабочий не ошибся, – процедил сквозь зубы мистер Пигастер, разглядывая раздавленное насекомое. – Проклятая страна, – голос американца дрогнул.

Снова тщательно осмотрели площадку лагеря и обнаружили ещё одного каракурта, который быстро пробежал между камнями и скрылся. Больше никого не нашли.

Посовещавшись, решили не менять места лагеря.

– Чтобы не ломать ног в темноте, – сказал Озеров. Жам-бал, что-то бормоча по-монгольски, окружил место ночлега кольцом из вьючных верёвок.

– Каракурт такой верёвка не любит, – объяснил он Жоре. – Может, не придёт…

– А если перепрыгнет?

– Если перепрыгнет, тогда, может, придёт…

В эту ночь мистер Пигастер не сомкнул глаз.

* * *

На следующее утро начали подъем на перевал. Об инциденте с каракуртами никто уже не вспоминал. Только Жора во время одного из кратких привалов тихо сказал Батсуру:

– А наш мистер сегодня не улыбается. Наверно, ему везде чудятся каракурты. Даже не присел ни на одном привале.

– Ты, Жора, смелый парень, – похвалил Батсур. – Сегодня днём ничего не боишься, правда?..

Жора покраснел, но смолчал.

Этот Батсур видит людей насквозь. Как он догадался, что Жора вчера перетрусил? А, откровенно говоря, перетрусил Жора здорово. Кто знает, сколько таких каракуртов гнездилось в верховьях ущелья, где стоял лагерь! Проснёшься, а чёрный паук сидит на тебе. У Жоры противно дрожали пальцы, когда он настраивал передатчик. В шорохе и тресках ничего нельзя было разобрать. Жора так и не сумел установить радиосвязи с автоколонной. Вероятно, в этом были виноваты каракурты. Хуже, что не удалось наладить связь и сегодня утром. В наушниках трещало, как во время сильнейшей грозы. По-видимому, была какая-то неисправность в приёмнике, но какая, Жора не знал.

– Скажут ещё, что ничего не понимаю в радио, – испугался Жора. Он даже вспотел под спокойным взглядом Озерова, терпеливо ожидавшего установления связи, и соврал, что автоколонна не отзывается.

– Может, местные помехи, – мрачно размышлял он, шагая возле Батсура. – Но откуда?