Текст книги "Тайна гремящей расщелины"

Батсур с улыбкой приглядывался к хмурой физиономии Жоры. Потом хлопнул его по плечу.

– Не расстраивайся, богатырь. И не сердись. От гнева стареешь, от смеха молодеешь. Смейся – все хорошо будет.

В полдень маленький караван достиг перевала. Это произошло как-то неожиданно. Люди упрямо карабкались вверх с уступа на уступ. С трудом вытаскивали отяжелевшие ноги из горячих осыпей, с шуршанием ползущих вниз по крутым склонам. Тянули и подталкивали выбивающихся из сил лошадей. Смотрели только, куда поставить ногу при следующем шаге. Никто не глядел вверх.

И вдруг горячий ветер Джунгарской Гоби пахнул в потные лица, сорвал и унёс вниз широкополую шляпу Озерова. Скалы расступились. Подъем кончился. Путешественники стояли на узкой седловине, зажатой среди высоких обрывов. Коричневые скалы гигантскими ступенями спускались далеко вниз к плоским котловинам и плато великой пограничной пустыни. Жёлтые пески терялись в знойной дымке, а над ними, замыкая южный горизонт, висела в воздухе волнистая белая нить – не то облака, не то снега далёких гор.

– Тянь-Шань, – сказал Озеров, – самые восточные цепи Китайского Тянь-Шаня. Между ними и нами около двухсот километров безводных песков и такыров[2]2
  Такыры – плоские блюдцеобразные впадины с глинистым дном; тип глинистой пустыни.


[Закрыть] Джунгарии.

– А что это за чёрное плоскогорье у подножия Адж-Богдо, все иссечённое трещинами? – хмуро спросил Пигастер, двумя руками придерживая шляпу, которую ветер так и рвал с головы.

– Вот это и есть вулканическое плато, открытое девять лет назад, – объяснил Озеров. – Отсюда виден его восточный край. Плато очень велико. Оно тянется далеко на северо-запад. Это единственный известный в настоящее время центр молодого вулканизма в Юго-Западной Монголии. Где-то над этим плато произошла авария вашего спутника.

– Проехать туда на машине нельзя? – поинтересовался американец.

– Можно кое-где пройти пешком. Большинство расщелин недоступно. Там пригодился бы вертолёт, если бы не чудовищные ветры, постоянно дующие из Джунгарии.

Караван двинулся вниз, к восточной окраине вулканического плато.

* * *

Во время перехода через Адж-Богдо не удалось сделать новых открытий. Приборы не зарегистрировали никаких признаков аномалий. Насторожённый взгляд Озерова не заметил ничего, что давало бы хоть малейшую поддержку его гипотезе.

Оставалось вулканическое плато. Караван уже несколько часов пробирался вдоль его восточного края. Плоскогорье круто обрывалось в каменистой предгорной равнине. Причудливые карнизы нависали над головами путешественников. Зубцы и колонны, выточенные вихрями в многосотметровой толще лав и вулканических туфов, казались развалинами огромных замков, построенных и разрушенных великанами. Глубокие ущелья уходили в глубь плато. Ветер, врываясь в них, завывал и гудел, словно в трубах чудовищных органов.

Батсур попробовал углубиться в одну из расщелин, но оказалось, что она недоступна. За первым же поворотом узкое щелевидное русло было перегорожено вертикальным обрывом высотой в несколько десятков метров.

– Как и в большинстве таких трещин, – сказал Озеров. – А радиоактивность?

– Нормальная, – пожал плечами Батсур.

– Все, как девять лет назад…

– Где вы проникали в глубь плато? – спросил Батсур.

– Южнее; там есть одна расщелина, по которой можно подняться наверх. Возле неё находится горячий источник. Впрочем, далеко по вершине плато тоже не пройти. Вся поверхность иссечена глубокими трещинами.

– Отчего мог возникнуть такой странный рельеф? – недоумевал Батсур.

– Может быть, лавовое плато при подземных толчках раскололось на громадное количество кусков, – предположил Озеров.

– Нигде не видел ничего подобного.

– Признаться, я тоже, – кивнул головой Озеров.

– Словно кто-то специально долбил по этому плато огромной кувалдой. Хотел расплющить, но только расколол на куски… Весной по этим расщелинам стекает вода, – продолжал Батсур. – Смотрите, в русле есть окатанные водой гальки.

– Интересно, что эти гальки состоят не из пород самого плато, – сказал Озеров. – Вероятно, среди лав встречаются слои конгломератов. Эти конгломераты разрушаются, и гальки из них выкрашиваются. Надо обязательно взять образцы.

Уже темнело, когда караван достиг юго-восточной оконечности плато. Здесь стена обрывов круто поворачивала на северо-запад и уходила к фиолетовым гребням далёких гор.

– Удивительно, – недоумевал Батсур, – мы прошли вдоль всего восточного края и не встретили ни наших машин, ни их следов. Я думал, они ждут нас тут.

– Да, странно, – согласился Озеров. – Странно также, что молчит их радио.

– Аркадий Михайлович, – отозвался Жора, виновато опустив глаза, – наверно, наше радио не в порядке. Послушайте, что делается в наушниках.

Озеров надел наушники, послушал, покрутил рукоятки настройки и молча передал наушники Батсуру.

Узкие глаза монгола округлились, как только он надел наушники.

– Когда это началось, Жора? – спросил Озеров, кивнув на приёмник.

– Вчера вечером трещало немного, – пробормотал юноша.

– А сегодня утром?

– Сильнее, но не так, как сейчас.

– Магнитная буря? – спросил Батсур, освобождаясь от наушников.

Озеров с сомнением покачал головой.

– Жаль, что у нас нет магнитометра, – заметил Батсур.

– Проверим, как ведут себя компасы…

Все трое вытащили горные компасы и освободили стрелки. Стрелки, поколебавшись, замерли без движения.

– Никакой магнитной бури нет, – сказал Озеров, пряча компас в футляр.

Подошёл Пигастер. Он уже успел слазать на ближайшую возвышенность и осмотреть в бинокль окрестности.

Услышав о неисправности радио, Пигастер взял наушники и скептически усмехнулся,

– Меня удивляет ваша наивность, господа, – сказал он. – Приёмник в полном порядке. Просто где-то совсем близко, под самым нашим носом работает заглушающая станция. Станция, которая заглушает иностранные передачи.

Озеров и Батсур переглянулись и не могли удержать улыбок. Жора, которому перевели слова Пигастера, невежливо фыркнул.

– Во всяком случае, очень похоже на работу такой станции, – поправился Пигастер, подрагивая седыми бровями.

Несколько раз, пока готовили ужин, Жора брался за передатчик. Треск в наушниках не утихал, но и не усиливался. Казалось, где-то совсем рядом невидимые руки разрывали бесконечные, туго натянутые полотнища. В однообразном звенящем треске не было слышно ни одной станции.

Озеров задумчиво глядел на костёр, в котором горели сухие ветви караганы. Таких помех в радиосвязи не было девять лет тому назад. С чем могут быть связаны эти странные нарушения в эфире? И какую площадь они захватили?

В эту ночь Озеров спал плохо. Ему снилось, что он блуждает в холодной непроницаемой мгле. Под ногами сыпучий песок, вокруг ветер и густая тьма. Ощупью он наткнулся на какую-то стену. Она холодна и шероховата, как базальтовые обрывы плато. В ней есть отдушины и щели. Сквозь них проникает далёкий оранжевый свет и доносится треск разрываемых тканей, бесконечный треск, как в наушниках радиопередатчика.

“Это сон”, – подумал он и заставил себя проснуться.

Была глубокая ночь. Чуть вспыхивал догорающий костёр. В чёрном, пронзительно холодном небе ярко искрились звезды. Ветер утих, и глубокая тишина распростёрлась над пустыней. Вот рядом застонал во сне Жора, и снова стало тихо.

Не вылезая из мешка, Озеров закурил трубку, лежал, прислушивался.

Жамбал, ссутулившись, неподвижно сидел у костра, обхватив руками карабин.

“Спит”, – подумал Озеров.

Он выбрался из мешка, потянулся, глянул вверх и замер.

Багрово-лиловое пятно растекалось по чёрному небу. Оно появилось на северо-западе над плато, расширялось дрожащими волнами, бледнело, гасло. Вот уже на месте пятна снова ярко блестят потускневшие было звезды.

“Показалось, – думал Озеров, протирая глаза. – Что это? Галлюцинация, полярное сияние?..”.

Он стоял не шевелясь, не отрывая взгляда от той части неба, где появилось и исчезло багрово-лиловое пятно. Не чувствовал пронизывающего холода. И вот снова начало багроветь небо в том же самом месте. Багровое пятно разливалось среди звёзд, как отблеск далёкого пожара. Но это не могло быть отблеском. Светилось само небо, и сквозь красноватую вуаль продолжали мерцать звезды.

“Может, мне кажется?” – промелькнуло в голове Озерова.

Не отрывая взгляда от уже бледнеющего пятна, он принялся трясти Жамбала. Монгол вскочил как ужаленный.

– Смотри туда, – шепнул Озеров, указывая в тёмное небо. Жамбал стремительно вскинул карабин.

– Нет, нет, не стреляй. Только смотри. Видишь что-нибудь?

Жамбал вытаращил широко открытые глаза и растерянно озирался.

– Видишь что-нибудь на небе? – повторил Озеров, боясь оторвать взгляд от почти исчезнувшего пятна.

– Звезда вижу… Много з-звезда, – заикаясь, проговорил Жамбал, с испугом поглядывая то на небо, то на Озерова.

– Смотри ещё! – приказал Озеров. – Сейчас оно появится снова.

Жамбал снова вскинул карабин.

– Нет. Только смотри, – сказал Озеров, беря у него из рук оружие.

Они долго стояли, закинув головы, смотрели в чёрное небо. Красноватое пятно больше не появлялось.

– Ватник надень, – прошептал Жамбал, глянув на Озерова. – Мороз…

Аркадий вдруг почувствовал, что совсем окоченел. Торопливо засунул негнущиеся руки в рукава ватника, набросил полушубок. Взгляда он не мог отрывать от той части неба, где ярко блестел в темноте большой крест Лебедя. Временами ему казалось, что небо снова начинает краснеть, но Жамбал уверял, что ничего не видит. Багровое пятно больше не появилось.

“И все же это не была галлюцинация, – думал Озеров. – Я убеждён, что видел свечение неба над плато. А вдруг это свечение и помехи в радиосвязи вызваны одним источником?”

Мысленно ругнув себя, что не подумал об этом раньше, Озеров включил радио. Ровный, звенящий треск донёсся из наушников. В эфире ничего не изменилось.

Восток уже розовел. Озеров чувствовал, что уснуть он теперь не в состоянии. Необходимо было собраться с мыслями.

Вскинув за плечо карабин, он быстро пошёл по каменистому плато в сторону светлеющего горизонта. Первые порывы утреннего ветра прилетели откуда-то из бескрайних просторов Заалтайской Гоби, зашелестели пучками сухой травы. Склон, по которому поднимался Озеров, закончился небольшим уступом. Ниже тянулись тёмные волны спящих песков.

Озеров присел на карниз шероховатого песчаника, курил, думал.

Надо во что бы то ни стало проникнуть в глубь плато, осмотреть расщелины. Он испытывал странное чувство, словно стоял на пороге открытия. Остаётся сделать ещё шаг, поднять завесу, и все станет ясно.

“Спокойно, спокойно, – сказал он себе. – Не дай понести воображению”.

Яркий луч света скользнул среди тёмных песков, потом другой. Озеров вскочил. Сердце его стремительно забилось. Прошло несколько секунд, прежде чем он сообразил, что идут машины.

“Нервы сдают”, – мелькнуло в голове.

Он принялся сигнализировать светом карманного фонаря. Фары машин светили все ярче. Вскоре послышался натужный гуд моторов, с трудом прокладывающих колею по сыпучим пескам.

Наконец первая машина доползла до подножия уступа и остановилась.

Озеров торопливо спустился вниз.

– Почему один среди пустыни? – было первым вопросом Тумова, когда он выпрыгнул из кабины.

– Лагерь рядом. Я пошёл вам навстречу.

– А почему молчали? – заорал Тумов, так обнимая Аркадия, что у того затрещали кости. – Я одну машину назад послал за вами к старому лагерю.

– Ваше радио работало? – быстро спросил Озеров, с трудом освобождаясь из рук приятеля.

– А что ему сделается.

– Включите передатчик. Немедленно.

Радист выскочил из закрытого брезентом кузова, поставил на песок зелёный ящичек, выдвинул антенну, начал крутить рукоятки настройки. Вскоре на его лице появилось растерянное выражение.

– Ух, черт! – пробормотал он, поглядывая то на Озерова, то на Тумова. – Прямо барабанные трели.

– Так, – сказал Озеров. – Значит, только возле плато. Кажется, мы напали на след, Игорь.

* * *

Лагерь поставили у горячего источника. Вскипающая пузырьками газа вода проточила в скалах коридор с глубокими котлами и ваннами. Стенки ванн были гладко отполированы быстрыми тёплыми струями. Зеленоватый песок устилал дно. Можно было подолгу лежать в удобных ваннах, под тенью зубчатых карнизов, потягивая тепловатую воду, вкусом напоминающую нарзан.

– Пройдут годы, и здесь вырастет курорт; будут большие дома, электричество и киоски с мороженым, – мечтательно говорил Батсур. – Обязательно приеду сюда отдыхать.

– Пока это единственное место, ради которого стоило ехать в Гоби, – ворчал Тумов, раздеваясь возле одной из ванн.

Уже несколько дней экспедиция обследовала южную окраину вулканического плато. Тумов, Озеров и Батсур лазали по глубоким расщелинам, поднимались на плоские вершины, колесили в лабиринте зияющих трещин. Некоторые трещины были наполовину засыпаны крупными кусками чёрных пористых базальтов, другие уходили на большую глубину, тянулись на километры, перекрещивались, ветвились, превращались в глубокие каньоны и зияющими расщелинами открывались на краях плато. Одни легко можно было перешагнуть, ширина других измерялась многими десятками метров.

Удалось осмотреть несколько ближайших вулканических конусов. Они также были иссечены трещинами. Жерла были засыпаны обломками. Никаких признаков выделения вулканических газов, никаких следов вулканического тепла не удалось встретить на мёртвом плоскогорье.

Казалось, что вулканическая деятельность угасла здесь давно, может быть, много тысячелетий назад. Приборы не отметили нигде повышенной радиоактивности пород.

Единственно, что настораживало исследователей, это бесконечный треск в наушниках радиоприёмников. Он был слышен только в непосредственной близости плато, почти исчезал на расстоянии двадцати-двадцати пяти километров от него и достигал максимума возле края базальтовых обрывов. Дальше в глубине плато его интенсивность не возрастала. Словно сами базальты были источником каких-то радиоволн, которые вопреки законам физики распространялись не во все стороны, а направленным потоком уходили вверх. Впрочем, радисты твердили, что треск в наушниках с каждым днём слабеет. Действительно, сквозь него уже стали слышны радиопередачи Улан-Батора, Алма-Аты и Урумчи. Не появлялось больше и ночное свечение неба над плато.

Из-за этого свечения Тумов даже немного повздорил с Озеровым. Выслушав рассказ Аркадия, Тумов со свойственной ему уверенностью объявил, что пятна – фантазия, что они померещились Озерову, и добавил, что у всех глаза воспалены от солнца и постоянных ветров. Разгорелся спор: Аркадий, не выдержав, назвал Игоря близоруким слоном, который не хочет видеть дальше своего хобота. Тумов обиделся. Сутки не разговаривали друг с другом, а потом снова заговорили как ни в чём не бывало.

Озеров не спал ещё две ночи, стараясь увидеть ночное свечение. Оно не появилось, и Аркадий перестал о нем вспоминать.

Лёжа в тёплой воде, Тумов мечтательно говорил Батсуру, голова которого торчала из соседней ванны:

– Ещё пара деньков – и конец. Пора возвращаться. Скорей в Москву – и за работу. Надо кончать диссертацию.

– Выходит, возвращаемся ни с чем, – вздохнул Батсур.

– Как? – удивился Тумов. – Ты открыл месторождение; Аркадий составил прекрасную геологическую карту, я принимал нарзановые ванны; мистер Алоиз Пигастер убедился, что ракетных и лучевых установок здесь нет и что его спутник отправился ко всем чертям без нашего участия. Все прекрасно, как Гоби издалека.

– А почему погиб спутник?

– От неисправности одного из десяти тысяч приборов.

– А энергетический разряд в районе Адж-Богдо?

– Простое землетрясение. Они здесь не редки. Их следы видны на каждом шагу.

– Но при нас не было.

– И хорошо, – заметил Тумов, поглядывая на нависающие карнизы.

– Однако многое остаётся загадочным; например, этот треск в наушниках.

– Над этим пусть ломают головы радиотехники.

– Нет, Игорь Николаевич; по-моему, это дело геологов и геофизиков.

– Уже заразился от Аркадия, – усмехнулся Тумов. – Он тоже хочет объяснить всё, что попадается на глаза, забывая о границах своей науки.

– У науки нет границ, – возразил Батсур.

– Не лови на слове, дружище, – махнул рукой Тумов. – Перечитай лучше “Гамлета”. Там Горацио говорит по этому поводу неглупые слова принцу.

– Вы, вероятно, имеете в виду слова принца, обращённые к Горацио: “Есть многое, мой друг Горацио, что ещё не снилось нашим мудрецам”? Однако мы живём на семьсот лет позже…

Тумов засопел.

– Победил, но не убедил, – пробормотал он, вылезая из ванны и закутываясь в мохнатую простыню. – Чтобы ты не подумал, будто я окончательно поглупел в этой Гоби, – продолжал он, усаживаясь на камне, – скажу тебе по секрету, что все так называемые загадки Адж-Богдо объясняются очень просто. Чёрное базальтовое плато поглощает огромное количество лучистой солнечной энергии. Оно стало своеобразным конденсатором такой энергии. Это сложный и пока неизученный процесс. Породы плато, видимо, не только накапливают, они как-то преобразуют солнечную энергию, а под влиянием внешних воздействий – например, космического излучения – могут отдавать её обратно в виде потоков частиц и волновых импульсов. Возможно, что над плато существует сплошной поток отдачи энергии, струящейся в межпланетное пространство. В этом потоке определённую роль играют и радиоволны, улавливаемые нашими приёмниками и создающие поле помех вблизи плато. Не исключено даже, что этот “поток отдачи”, воздействовав на какие-то приборы спутника, вывел их из строя и, в конечном итоге, привёл к гибели спутника. Это плато давно мертво, как часть вулканического аппарата Земли, но оно живёт как постоянно заряжающийся и разряжающийся гигантский конденсатор энергии Солнца. Процессы, происходящие при этом, надо изучить в лаборатории, а потом уже прийти с готовыми рецептами и приборами и проверить здесь. Вы, геологи, смотрите под ноги и пытаетесь все объяснить внутренней активностью Земли. Вы забываете, что рядом находится Солнце – источник всего живого и активного в нашей солнечной системе. Земля – пылинка, несущая в себе частицу солнечного тепла. Даже умерев, эта пылинка сохранит жизнь на своей поверхности, пока солнце будет струить в пространство потоки энергии.

– Геолог мог бы многое возразить вам, – осторожно заметил Батсур.

– Поэтому я и перестал разговаривать на такие темы с Аркадием, – сказал Тумов. – К чему бесполезные споры! Мы стоим на диаметрально противоположных позициях. Время и опыты покажут, с кем истина…

* * *

Мистер Пигастер каждый вечер твердил, что надо посетить развалины ламаистского монастыря, о котором рассказывал Озеров. Решено было поехать сразу, как только геологи закончат осмотр южной части плато.

Сам Пигастер, поколесив на газике по пустыне вдоль окраины плато и заглянув с Озеровым в несколько расщелин, потерял всякий интерес к дальнейшим маршрутам. Он не покидал лагеря, по несколько раз в день принимал минеральные ванны, а когда спадала жара, диктовал длинные письма и отчёты своему молчаливому помощнику. Озеров и Батсур каждое утро уходили в глубь плато, забирая с собой всех коллекторов и радиометрические приборы. Возвращались они обычно затемно. В ответ на вопросительный взгляд Тумова Озеров мрачно качал головой.

Наконец Тумов объявил, что пора кончать бесполезное топтанье в лабиринте трещин.

– Хотелось бы добраться до центра плато, – возразил Озеров. – Там видны остатки ещё одного вулканического аппарата. Кажется, он крупнее других.

– Хватит, – решительно заявил Тумов. – Плато исследовано достаточно. Ничего не изменится, если вы с риском для жизни доберётесь ещё до нескольких потухших вулканов. Скажи откровенно, Аркадий, много нового нашёл ты здесь по сравнению с тем, что мы с тобой видели девять лет назад?

– Структуру плато я представляю теперь более отчётливо, – сказал Озеров. – А что касается принципиально нового… Пожалуй, об этом сейчас говорить не стоит.

– Так вот, давайте заканчивать работу. Кажется, все члены комиссии экспертов теперь согласны, что американский искусственный спутник погиб без участия человека, что при самых тщательных поисках обнаружить остатки спутника не удалось, что саму гибель, скорее всего, следует связывать с внеземными – космическими – причинами.

– Я скажу своё окончательное “да” по всем трём пунктам лишь после поездки к развалинам монастыря, – улыбнулся Пигастер.

– Вот и прекрасно; поезжайте туда завтра, а послезавтра подпишем протокол, и конец.

– А я не согласен с последним пунктом, – спокойно заметил Озеров.

– Можешь в приложении к протоколу написать своё особое мнение, – раздражённо бросил Тумов. – Принципиального значения это не имеет.

Озеров пожал плечами, но ничего не сказал.

На следующее утро Озеров, Батсур и Пигастер на маленьком газике выехали к развалинам монастыря.

Машину вёл Батсур. Озеров по карте указывал путь. Ехали на юг вдоль сухого русла давно исчезнувшей реки. Справа и слева тянулась пустыня. Горячий воздух столбами поднимался от раскалённой земли.

Обрывы плато вскоре исчезли за жёлто-коричневыми увалами. Лишь гребень хребта со сверкающим белым пиком Мунх-Цаст-Улы остался единственным ориентиром в бескрайнем просторе равнин, по которому неторопливо бежал маленький газик.

Древнее русло давно потерялось в песках, пропал в синеве неба гребень Адж-Богдо, а газик бежал и бежал вперёд. Горячий воздух бил в лицо, обжигал кожу.

Повстречали стадо куланов – короткогривых диких ослов. Они подпустили машину совсем близко, а затем неторопливо исчезли среди барханов.

– Край непуганых зверей, – заметил Озеров.

– Судя по поведению стада, эти куланы не видели ни машины, ни человека, – отозвался Батсур.

Озеров мельком оглянулся на Пигастера, и ему показалось, что американец с интересом прислушивается к разговору.

В полдень газик въехал в широкое каменистое ущелье, прорезанное в невысоком плато. На дне ущелья в тени крутых красноватых обрывов появилась зелень, приятно ласкающая взгляд после сурового однообразия камня и песков. Среди остролистых колючих кустарников виднелись заросли древовидной караганы, известной на севере под названием жёлтой акации, темно-зелёные кроны приземистого ильма.

– Скоро монастырь, – сказал Озеров.

За поворотом ущелья каменный обвал перегородил дорогу. Огромные жёлтые и красноватые глыбы были в беспорядке нагромождены одна на другую.

Батсур остановил газик. Путешественники вылезли, поднялись на нагромождение глыб и увидели монастырь. Он лежал в расширении ущелья. Остатки массивных стен, сложенных из жёлтых тёсаных камней, опоясывали развалины больших прямоугольных строений. Широкие каменные лестницы поднимались к рухнувшим порталам. Несколько старых платанов и орехов росли вокруг разрушенных зданий. В стенах ущелья над широкими кронами деревьев чернели входы в многочисленные кельи, высеченные в скалах.

Батсур громко крикнул. Многоголосое эхо повторило возглас, и снова воцарилась глубокая тишина.

– Никого, – сказал Озеров.

– Спустимся и осмотрим развалины, – торопил Пигастер.

– Осторожнее, – предупредил Батсур. – Когда люди уходят, на их место приходят змеи.

Путешественники долго бродили по развалинам. Пигастер фотографировал остатки лепных карнизов и упавшие колонны. Батсур прислушивался, насторожённо поглядывал по сторонам.

– Никогда не знаешь, кого встретишь в таком месте, – тихо сказал он Озерову.

Осмотрели доступные кельи. Они были пусты, а в одной устроил себе гнездо огромный орёл-стервятник. Гостей он встретил свирепым шипеньем, угрожающе раскрывал клюв, изгибал голую шею и, видимо, не собирался уступить своё место без боя.

– Людей здесь давно уже не было, – заметил Озеров, когда все трое спустились на широкий двор, замощённый каменными плитами.

– А где жил старик? – спросил Пигастер.

– Не знаю. Мы разговаривали с ним на этом дворе. В своё убежище он нас не пригласил.

– Посмотрим ещё, – предложил американец.

Теперь решили разойтись и осматривать развалины порознь. Озеров полез на вершину плато. Пигастер углубился в руины самого большого здания. Батсур заглянул в разрушенную башню, прошёлся вдоль стен, потом присел в саду возле источника.

“Богатый был монастырь, – думал он. – Граница близко. Проходили богомольцы из Китая… Источник, вероятно, считался целебным. Место укромное. Озеров прав: умирание караванного пути повредило монастырю, но едва ли оно могло остановить паломников. Что же заставило монахов уйти отсюда? Землетрясения? – Батсур обвёл глазами развалины. – А может, и это не главное? Надо узнать в Улан-Баторе. Странно также, почему монахи не использовали источник у вулканического плато. Они не могли не знать о нем…”

Пронзительный крик заставил Батсура вскочить на ноги. Это был голос Пигастера. Батсур одним прыжком перемахнул невысокую ограду, выхватил из кармана пистолет и бросился в лабиринт развалин. Крик повторился. Теперь он был хриплый и полу задушенный.

Батсур, закусив губы, нёсся вперёд. Он обогнул одну стену, перескочил через другую, взлетел по рассыпающимся ступеням, со всего маху ударился о выступ какого-то карниза, спрыгнул, а вернее, свалился с высокой каменной террасы, прорвался через густые заросли колючего кустарника и замер.

Посреди небольшого внутреннего дворика на каменных плитах катались свившиеся в один клубок Пигастер и большой буровато-коричневый зверь. Батсур успел рассмотреть, что американец обхватил обеими руками горло зверя и силится оттолкнуть его оскаленную пасть от своего залитого кровью лица. Раздумывать было некогда, стрелять – нельзя.

Батсур прыгнул вперёд, поймал рукой коричневую холку зверя, одним рывком оторвал его от Пигастера и отшвырнул в угол двора. Ошеломлённый барс припал на мгновение к каменным плитам и огромным прыжком ринулся на Батсура.

Пуля встретила его в воздухе. Барс перевернулся и тяжело ударился о каменный пол у самых ног молодого монгола.

– Стреляйте ещё, – умолял Пигастер.

– Не надо, – сказал Батсур, пряча пистолет и наклоняясь к американцу. – Он совершенно мёртв. А что с вами?

– Кажется, я весь разорван на куски, – со стоном прошептал мистер Пигастер, косясь на лежащего рядом барса.

Осмотр раненого показал, что разорваны, в основном, куртка и брюки. Сам мистер Пигастер отделался несколькими неглубокими царапинами на груди и голове. Батсур посадил американца возле стены, быстро перевязал царапины носовыми платками и кусками рубашки.

Стоять мистер Пигастер не мог. Ноги под ним подкашивались, а голова без сил падала на грудь. Все его тело дрожало, как в сильнейшей лихорадке.

Недолго думая, Батсур взвалил американца на плечи и понёс к машине.

“Куда делся Озеров? – думал Батсур, пыхтя под тяжестью американца. – Неужели он не слышал криков и выстрела?”

Дотащив мистера Пигастера до машины, Батсур посадил его на заднее сиденье и загнал газик в тень обрыва. Затем, не обращая внимания на протесты американца, влил ему в рот для бодрости изрядную порцию коньяку и пошёл в развалины искать Озерова.

Подбитые металлическими шипами ботинки Батсура громко стучали по каменным плитам; шаги гулко отдавались в узких полутёмных коридорах. Батсур громко звал Озерова. Никто не откликался. “Неужели и с ним что-то случилось в этом проклятом месте? – со страхом думал монгол. – Нельзя было нам разделяться…”

Какой-то странный шаркающий звук донёсся из глубины развалин. Батсур насторожился. Это походило на медленные шаги босых ног. Кто-то шёл навстречу по лабиринту развалин. Это не мог быть Озеров, у которого, так же как и у Бат-сура, ботинки были подкованы шипами. Тогда кто же?

Несмотря на жару, Батсур почувствовал лёгкий озноб. Нащупав в кармане рукоятку пистолета, монгол притаился за углом. Шаги медленно приближались.

* * *

Поднявшись на край плато, Озеров и там увидел развалины. Остатки каких-то строений, сложенных из тёсаного камня, были разбросаны на большой площади. Здесь не было оборонительных стен; крутые склоны плато служили надёжной защитой от непрошенных гостей.

Местами чернели полузасыпанные входы в подземные убежища.

“Целый покинутый город”, – думал Аркадий, бродя среди развалин.

Он прошёл к северному краю плато. Оно обрывалось крутым уступом высотой в несколько десятков метров. Внизу простиралась пустыня. Тонкой ниточкой тянулся через пески и такыры след, оставленный колёсами газика. Единственный след на бескрайних песчаных равнинах. След уходил на север – туда, где в знойной дымке полудня чуть белел острый пик Мунх-Цаст-Улы.

Разглядывая обрывы плато, Озеров заметил в них несколько узких длинных щелей, явно высеченных рукой человека. Они напоминали бойницы и, по-видимому, сообщались с какими-то подземными помещениями внутри плато. Проникнуть в них со стороны обрыва было невозможно. Да и сами щели были слишком узки, чтобы сквозь них мог пробраться человек.

Озеров возвратился к развалинам и начал осматривать полузасыпанные входы в подземелья. Один из входов был засыпан меньше других, и Аркадию даже показалось, что кто-то расчищал его не очень давно. Крупные обломки лежали вдоль стен, песка было мало.

Озеров зажёг электрический фонарь и без колебаний шагнул в подземелье. Едва ощутимый сквозняк пахнул в лицо. Видимо, подземелье имело второй вход, а может быть, сообщалось с бойницами в обрывах плато. Освещая дорогу сильным лучом света, Аркадий уверенно пробирался вперёд. Высеченный в скале коридор был настолько высок, что можно было идти не сгибаясь. Озеров миновал несколько разветвлений; ориентировался на ветер, дуновение которого становилось все явственнее. Судя по стрелке компаса, подземный коридор вёл на север.

Наконец впереди забрезжил слабый свет. Озеров вышел в широкую дугообразную галерею. В северной стене галереи находились бойницы, которые он заметил с плато. Яркие полосы дневного света проникали сквозь них в подземелье. Однако это не были оборонительные бойницы. Прорубленные в скале почти пятиметровой толщины, они имели в ширину не более двадцати сантиметров. Вертикальные стенки их были гладко отполированы. И, самое главное, в эти “бойницы” не было видно подножия обрывов и пустыни, а только небо.

Получался какой-то ребус… Ценой невероятных усилий люди прорубили щели, отполировали их края. А в эти щели не видно ничего, кроме раскинувшегося над пустыней синего неба. И все же странные отверстия служили для наблюдения. Напротив каждой в стене коридора была высечена каменная скамья.

“Древняя обсерватория? – мелькнуло в голове Аркадия. – Едва ли! Щели позволяли вести наблюдения не выше десяти—двенадцати градусов над горизонтом. Видимость светил на такой высоте при отсутствии приборов совершенно недостаточна”.

Щелей было пять. Заглянув по очереди в каждую, Озеров обнаружил, что они не совсем параллельны друг другу. Сквозь восточную щель виднелся увенчанный снегами конус Мунх-Цаст-Улы, в остальные глядело только небо.