Текст книги "Отладка. Книга вторая"

Александр Александрович Шевцов
Отладка. Книга вторая. Александр Шевцов

© Александр Шевцов, 2013 – 2022.

© Издательство «Роща», 2022.

В ладу ли ты с самим собой?

Отладка дела, особенно предприятия, может быть трудоемка, но по своей сути она проста. Это всего лишь некая дополнительная к производству технология, то есть сводимое к определенным образцам искусство. Если психолог хочет сделать отладку предприятий своей профессией, ему достаточно понять их устройство и заучить несколько действенных образцов. И у него всё получится. Или почти всё.

На мелкие срывы можно будет долго не обращать внимание. До тех пор, пока они не накопятся, превратившись в сплошную боль, и не выкинут тебя из этого дела, сделав его ненавистным. Появляются эти мелкие сбои от незнания глубинных вещей, обеспечивающих действенность отладки. И, в общем-то, они не так уж важны, если бы не обладали одним отвратительным свойством. Сбои в отладке порождают неприятные вопросы, на которые у психолога нет ответов.

И это тоже не было бы так страшно, если бы только отладчик не строил для работы образ себя, который научит людей, как надо жить. Но если ты учитель жизни, ты просто обязан знать ответы на все вопросы, которые могут задать твои ученики. Когда ты не знаешь ответа и, самое страшное, не умеешь его найти, тебе приходится отводить людям глаза, попросту говоря, лгать им. Это приводит к противоречию с образом себя, как мудрого и всезнающего человека, и разрывает твое сознание.

После нескольких таких поражений даже опытные психологи сбегают с этой работы. И неохотно о ней вспоминают.

Как избежать этой боли? Знать все ответы. Но это же с очевидностью невозможно! Зато возможно отложить ответ на трудный вопрос и провести исследование, которое его даст. И лучше прямо с тем, кто спрашивал. Человеку, который знает природу человека, видит лад и понимает суть отладки, не нужно знать все ответы. Тот, кто питается прямо из источника действительности, всегда может найти ответ сам. Тому, кто заучил технологию и образцы, труднее. Ему можно взять ответы только из уже имеющихся находок.

Как же стать профессионалом в отладке? Работать можно сразу и с теми делами, которые будут приносить деньги. А вот учиться надо начинать с себя. Если вы не выстроите себя, как некое утонченное орудие для определенной деятельности, срывы и сбои обязательно подкараулят вас. Поэтому желающий стать настоящим отладчиком начнет с того, что ему легче всего доступно: он попытается разглядеть лад в себе и почувствовать, как некое внутреннее состояние, которое и нужно привнести в любое дело, за которое ты берешься.

Идти к этому состоянию нужно последовательно и через отрицание. Для этого надо исходно принять, что лад естественно присущ человеческому существу. Мы рождены, чтобы жить в ладу. Но теряем его по мере обретения культуры и истории. Возвращение лада – это, прежде всего, очищение.

Безусловно, это очищение сознания. Однако лад всеобъемлющ, и битва за его возвращение затрагивает и тело, и душу, и, вероятно, даже дух. Однако начинать надо с того, что легче всего доступно, иначе говоря, с того, что на поверхности и само стучится в ваше сознание.

В мазыкской науке очищения, называвшейся кресением, было такое упражнение: что меня томит? Его можно сделать одному, записав списком, что вас тревожит, томит и съедает, как это говорится. Всё, что выявится, – разрушители внутреннего уюта, а значит, и лада. Человеку, который в ладу с самим собой, в себе должно быть уютно.

Следовательно, все выявленные помехи уюту должны быть устранены, даже если это непросто. Но в этом и есть смысл жизни. Поэтому необходимо подумать, сделать из них всех задачи и решить их так или иначе. После этого стоит создать список хвостов и долгов.

Все хвосты, то есть недоделанные дела, и тем более долги, крадут покой наших душ и съедают силу. Заплатив долги, мы, быть может, теряем в деньгах, зато обретаем способность зарабатывать больше. Так что не хитрите с собой, честно освобождайтесь, и к вам вернется сторицей.

Затем можно записать всё, в чем вы не в ладах с собственной совестью. И точно так же всё исправить, чтобы этот лютый зверь, гончий пес богов, успокоился и уснул в вашей душе.

Следующая работа – это выверка всех образов себя на соответствие самому себе. То есть своим действительным делам, поступкам и возможностям. В этом деле очень полезны те, с кем мы живем. Если вы действительно приводите себя в соответствие самому себе, они расцветают и живут радостно. После этой работы лад начинает разливаться вокруг вас, меняя больной мир, излечивая его. Если вы проделаете такую работу относительно вашего дела, начнет меняться дело. Но ваша работа не завершается до тех пор, пока вы не почувствуете, что обрели цельность, то есть стали единым в любых своих проявлениях, и при этом соответствуете миру, который избрали.

Достичь некой цельности, сродни уверенности в себе монахов и просветленных гуру, можно. Но это может оказаться лишь самоуверенность, то есть вид болезненного самодовольства. Я такой, я такой всегда, и мне наплевать, что думают об этом люди, и каково им рядом со мной.

Жизнь имеет склонность ставить таких «самодостаточных гуру» в положение излома, в котором они оказываются зависящими от других людей, и вдруг из них выскакивает их нечистое нутро. Они либо злы и жестоки, либо слабы и не приспособлены к действительной жизни. Значит, это был не лад, а вид самообмана, нечто вроде кокона или гроба, в котором можно прятаться от жизни.

Лад – мировой закон, нечто вроде силы, свободно текущей сквозь мирозданье. Если он достигнут, вы открыты. И вам не мешают те, кто рядом. Наоборот, они начинают собираться вокруг вас и чувствуют себя уютно.

По большому счету, отладкой должен заниматься не тот, кто почитал умные книги и запомнил правила и приемы, а тот, кому есть чем поделиться. А поделиться можно только тем, что действительно тебе принадлежит и не может быть отнято даже за Той чертой…

Часть первая
Выживание

Философы двадцатого века, начиная с Мартина Хайдеггера и кончая уже ушедшим Владимиром Бибихиным, посвятили немало часов раздумьям о том, что такое мир и как я с ним уживаюсь. Эта тема как-то включает в себя и отношения с так называемым «другим», что, в сущности, означает, что мы не можем жить поодиночке.

Если следовать традиции экзистенциальной философии, то эту книгу можно было бы назвать «Бытие и мир», в том русском значении слова «мир», которое означало общество. Однако я не готов к такой философичности, а книга моя посвящена прикладной психологии.

И в первую очередь, тому, как сделать счастливой свою жизнь в семье и успешной на предприятии, как, впрочем, и в любом деле, в которое вы входите. Безусловно, она также перекликается с античной Заботой о себе, как она существует со времен Сократа. В рамках Заботы о себе она предполагает самопознание и психологию, как науку о душе.

Раздел 1
Жизнь и выживание

Выживание весьма занимает человечество. Искусство выживания даже преподается в школах, как основы безопасности жизнеобеспечения. Но мне кажется, эта тема не только далеко не раскрыта в своей полноте, но и не понята. В сущности, само понятие «выживание» мало занимало мыслителей человечества, поэтому им занимались так называемые практики, которые думали лишь о телесном выживании.

Если мы примем, что человек – это не тело, а воплотившаяся душа, то даже обеспечение выживания тела оказывается совсем не той задачей, какой мы его привычно считаем. Пока ты только тело, выживание должно быть обеспечено любой ценой. Однако жизнь человеческая показывает: случаются события, когда человек предпочитает расстаться с жизнью ради чести или близких.

Значит, тело – это не все и не самоцель, и мы это осознаем, когда жизнь ставит нас на излом. Именно поэтому я начал разговор о выживании с философов-экзистенциалистов – они пытались исследовать человека именно на таких изломах, когда обычное существование превращается в настоящую жизнь, которую они окрестили особенным словом «экзистенция».

Слово это, в сущности, бессмысленное, не более чем знак, но оно нужно было, чтобы указать на то, что наша жизнь двойственна: обычно мы живем, как обычно, но случаются мгновения, когда мы Живем! Я намеренно играю со словами, чтобы показать: словечко «экзистенция» было нужно, чтобы показать: обычная жизнь, возможно, и не жизнь совсем. Человек влачит ее ради тех мгновений, когда способен раскрыть свою истинную сущность.

Французам потребовалось создать искусственное слово, чтобы выразить эту мысль. В русском же языке лучше пойти другим путем и сохранить за теми мгновениями, когда ты хозяин своего существования, имя жизни. А вот остальное время влачения назвать выживанием. Живем мы редко, обычно же влачим существование, выживаем…

Мы любим сбегать мыслями от кошмарной действительности в счастливое детство. Любопытно, почему настоящее принято считать ужасным, а детство – счастливым? Действительно ли детство чем-то принципиальным отличается от взрослой жизни?

А если отличается, то чем? И если оно такое счастливое, то почему мы никогда не плачем горше, чем в детстве?

Первый ответ: с годами мы черствеем и перестаем чувствовать так ярко. И то, что могло расстроить нас в детстве, просто не пробивается сквозь коросту. Это возможный ответ, но ужасный. Ведь если мы невольно ощущаем детство счастливым, значит, став взрослыми, мы подвергаемся гораздо более тяжелым воздействиям, но даже они не вызывают у нас прежних чувств!

Как же сильно мы утратили эту способность! Кстати, а какую способность? Очевидно, душевную. Ведь это не телесные чувства вызывают в нас слезы. Значит, мы не просто утрачиваем способность плакать, мы утрачиваем саму душу, которой эта способность принадлежит. Она словно бы уходит вглубь, прячется от боли. И если еще способность всплакнуть как-то сохраняется, то уж рыдать нас почти ничто не может заставить…

И доказывает это не то, что детство отличается по воздействиям от взрослой жизни, а то, что с возрастом меняемся мы, и, наверное, наши души. Когда Христос говорил: «Станьте как дети», – думаю, он имел в виду именно эту душевную открытость.

Но есть и другой ответ: с возрастом меняются ценности. И дело не в том, что очерствела моя душа, а в том, что вызывавшие раньше рыдания воздействия теперь не имеют для нее значения. Она живет ради другого.

Если она живет ради другого, то, судя по частоте рыданий, посещающих меня, она вообще не живет, начиная с какого-то возраста! Даже если произошла смена ценностей, что выглядит очевидным, душевная подвижность все же ушла. Либо взрослая жизнь легче детской.

И это третий возможный ответ: детство вовсе не так радужно, как нам кажется, когда мы его забываем. Это взрослая оценка детства – считать его счастливым. Ценности и цели действительно меняются с возрастом. Хотя, если смотреть философски, вовсе не так всецело, как это кажется. Всего лишь добавляется какое-то количество забот. А в целом мы проносим главные цели своей жизни сквозь все возраста, потому что определяем их для себя еще до воплощения. И кому сужено биться за власть, тот бьется за нее с младенчества, кому нужна любовь, тот и страдает из-за нее, едва родившись.

Но вот забот, то есть необходимости заботиться о ком-то еще и о хлебе насущном, в детстве не было. Именно они и заставляют нас считать, что в детстве жилось легче.

Заботы надо рассматривать особо. Но это важнейшая часть работы над собой и главное поле науки думать. К ним нельзя относиться небрежно. Их надо решить, чему, кстати, посвящена отладка. Пока же стоит понять: отношение к детству необходимо пересмотреть. Это может сильно изменить вашу жизнь.

Дети вовсе не зря способны плакать так горько. Их души еще не защищены опытом и силой, а жизнь гораздо трудней. В сущности, жизнь ребенка – это битва за выживание. Я не говорю про первый год, когда ребенок, можно сказать, еще не родился полностью. Люди рожают детей наполовину недоношенными, поскольку дети у нас слишком крупные, и просто было бы невозможно ими разродиться, если бы донашивать их до способности ходить.

Но если мы вдумаемся, то жить целый год, не имея вообще ни малейшей возможности сделать хоть что-то для своего выживания, – это ужасно. Это хуже одиночной камеры. Ты не можешь двигаться, ты можешь только кричать и надеяться, что люди, к которым ты пришел, о тебе позаботятся. Способность заботиться – это нечто великое! Почему мы считаем, что она отбирает у нас счастье?

Но и дальше жизнь ребенка постоянно проходит в слезах. Как кажется, дети плачут по любому поводу, а то и без повода. Иначе говоря, они капризничают из-за мелочей.

Начнем по порядку: без повода дети не плачут. И если вы не давали его, он все же есть, и ребенка тем более надо понять. Иногда они плачут потому, что над их головой не те звезды…

Точно так же они не плачут из-за мелочей. Это тот же наш самообман, позволяющий нам считать, что с возрастом меняются ценности. В этом смысле мы немногим умней детей и, став личностями, не далеко ушли в душевном развитии. Ведь глупо так расстраиваться, если кто-то растоптал твой песочный дворец или город, другое дело, если сгорел дачный домик, или бандиты отобрали брежневскую девушку!

Почему дворцы и города детей ценятся меньше, чем хибары родителей? Потому что в хибары можно спрятать тела? А без них тела не выживут?

Иными словами, наши слезы определяются выживанием? А детские?

Дети отличаются от нас тем, что до какого-то возраста мы берем на себя заботу о выживании их тел. И это дает им возможность готовиться к собственной жизни. И они честно это делают, они играют в то, как будут вести эту битву сами. Но пока они выживают как души.

И именно поэтому, растоптав их песочный дворец, мы вызываем рыдания – у нас погибла хибара для тела, у него – дом для души. Мы не черствей. Мы просто другие существа. Мы – другой вид по сравнению с собственными детьми. Они – души, воплотившиеся в тела, мы – тела, имеющие души…

Мы не рождаемся сразу, мы рождаемся недоношенными. Телесно мы рождаемся к году, когда обретаем способность ходить и говорить, полностью – когда обретаем заботу, как способность жить только телом.

Мы приходим, чтобы стать людьми. Но это получается не сразу. Мы очень стараемся, мы делаем усилие, но суть его – убить душу, убрать ее, чтобы стать телом. Душа сопротивляется, хотя и обречена, поскольку сама избрала это испытание. И все же: детство – это битва за выживание души, и мы ее проигрываем, отчего и плачем так горько…

А затем приходит миг, когда вдруг человеческая сущность вытесняет душевную, и наши глаза вдруг распахиваются, как будто мы только что проснулись. Но в них горит уже совсем иной свет. Подмена произошла. С этого мгновения детство будет только вспоминаться. А то, что оно было битвой за выживание, будет утрачено и забыто…

Потерпев поражение в битве в выживании воплотившейся душой, маленький человечек заменяет душу на личность. Это вполне возможная замена, поскольку личность, как и душа, есть своеобразное тело для выживания в определенных мирах, и к тому же она, совсем как душа, невидима и неосязаема.

Но она есть, и очень болеет, когда проигрывает. А проигрывает она часто, потому что ребенок хочет, чтобы мир принял его таким, каков он есть. А мир позволяет выжить лишь тем, кто соответствует его законам. Поэтому мир наказывает за несоответствие. Причем, любой мир.

Теплолюбивые растения не выживают на холоде, как ни стараются садоводы, а северные ели умирают в южном климате. Так же гибнут в непривычных условиях животные. Вот и человек, обретя разумность, вынужден приспосабливаться ко всем мирам-сообществам, в которых оказывается, начиная с семьи. Это всегда какая-то ломка, и далеко не всегда выживание успешно. Случается, что дети вынуждены бежать из своих семей. Иногда они предпочитают заболеть и умереть. И всегда они плачут из-за того, что их не принимают такими, как им удобно и хочется.

Как и жизнь ребенка, жизнь подростка – это тяжелая битва за выживание. Причем, настолько тяжелая, что мы далеко не всегда считаем этот возраст счастливым. Выбор уже совершен, личность никуда не уйдет и будет лишь усиливаться, и поэтому память о тяжести и тоске подростковой жизни сохраняется.

Однако подросток еще тоже живет за счет родителей, и забота еще не легла на его плечи. Почему же тогда детство счастливое, а вот жизнь подростка тосклива? Привычка считать детство счастливым – лишь миф, вызванный стиранием памяти из-за ухода души. Не более…

Сначала мир ломает нас, то есть воплотившиеся души, чтобы мы осознали и приняли, что в этом мире мы уже не души, а тела. И научились жить как тела. Это не жестокость, это необходимость, к тому же вызванная нашим собственным решением воплощаться. В сущности, мир лишь требует от нас быть последовательными и делает это вполне бережно. Ведь сначала все эти требования мира объясняют нам наши любящие родители. И стараются сделать это как можно мягче.

Затем мы попадаем в подростковую среду. Она изрядно жестока. Но у подростков еще нет силы, чтобы причинить настоящие повреждения. Поэтому уроки эти вполне переносимы. Более того, подростковая среда состоит из нас. Что значит, что в ней ты не можешь встретиться ни с чем иным, кроме того, что есть в твоей собственной душе.

Значит, тебе есть чем понять то, чем встречает тебя этот мир. И есть силы с этим справиться, раз ты справляешься с этим в себе самом. Каждая возрастная среда, пока мы не станем взрослыми, оказывает на нас воздействие, с которым мы можем справиться, они все нам по силам, хотя иногда мера может быть нарушена, и человек гибнет…

А когда мы взрослеем, у нас всегда есть выбор: идти к тем, кто учит жестко, или к тем, кто избрал мягкую жизнь. И всегда есть и те, и другие. Ведь жестокость подростков – это жестокость лично каждого из нас. Откуда она? От злых душ? Или от недоумия?

Но эти злые души – это души тех самых ангелочков, у которых только что было счастливое детство. Если сами детишки ангелочки, а жизнь у них была счастливой, откуда берутся жестокие подростки и подлые взрослые? Всюду мифы, мифы и мифы! Мы обманываем себя, чтобы не тратить лишних усилий на исправление мира, а в итоге должны прятаться в собственном мире от хищников, как стадо трусливых и безумных овец.

Мир устроен не так, как нам хотелось бы о нем думать. Он проще и строже, в нем правят законы. Эти законы надо рассмотреть и принять, иначе они жестоко накажут, даже если в них нет и намека на жестокость. Холод не жесток, как не жестока и жара. Они просто есть в этом мире, а разум дан затем, чтобы их учитывать.

Этот мир – большая школа, а основной предмет – наука думать. И мы либо думаем, и тогда выживаем, либо не думаем и выживаем плохо и всё хуже.

И когда мы вступаем во взрослую жизнь, мы должны быть готовы к тому, что мы вступаем в следующую часть битвы на выживание.

Первое настоящее испытание со стороны мира взрослых обрушивается на нас в школе. Общественное мнение утверждает, что с помощью школьного образования государство готовит нас ко взрослой жизни. Это, безусловно, верно. Как верно то, что темнота – это отсутствие света. Иными словами, сказать так – ничего не сказать.

Государство не просто учит нас, как стать винтиками своей машины. Оно обрушивает на детские души страшное давление, задача которого – показать, что в мир взрослых нельзя войти, просто вырастая из детства в юность. Этот переход качественный. Это переход в совсем иной мир, и мир этот жестокий и требующий очень сильно измениться.

Поэтому школьное обучение чрезвычайно жестоко. Мы это плохо понимаем. Нам даже кажется, что «советский суд – самый гуманный суд в мире»! Точно так же, как и то, что растворимый кофе – это вкусно! Растворимый кофе – это не кофе. Как и крабовые палочки не имеют ничего близкого к крабам. А школа не дает знания об этом мире, она вдавливает в наше сознание то, как надо себя вести. Конечно, школы прививают определенное мировоззрение. До революции оно было христианским. Теперь оно естественнонаучное. Это не значит, что оно учит видеть действительный мир. Любое мировоззрение прививает способность видеть мир с искажениями, которые позволяют в нем выживать.

Мировоззрения – как очки, которые вживили в наше сознание. Их задача – оправдывать ту власть, которая сейчас у нас стоит. Не в смысле какой-то партии и ее президента, а гораздо шире.

Христианство оправдывало власть аристократии. Естественная наука – власть буржуазии, то есть кошелька. И оправдывает она эту власть не идеологически, как было в советское время, а экономически. Мы должны покупать и очень радоваться тому, какая у нас райская жизнь!

Из наших детей школа делает потребителей для общества всеобщего потребления. Это слом, и для него не жалеют средств. Давление идет от всех взрослых, начиная с учителей, и проникает прямо в детскую среду, так что дети становятся продолжением взрослых и вытравливают инакомыслие из тех, кто ломается не сразу.

Если вы легко принимаете правящее мировоззрение школьного сообщества, вы можете оказаться в числе тех, кто давит. И вам сразу станет легче жить. Тупые же, а ими оказываются далеко не глупые, а все, кто трудно принимает мир потребления, вспоминают школу с ужасом. Идти туда – это тоска. Особенно для тех, кто слишком быстро вспоминает прошлые жизни, а значит, скрытым душевным чутьем видит, что то, чему заставляют учиться, далеко не обязательно и вовсе не так уж нужно в будущей жизни.

Для всех более-менее взрослых душ наша школа глупа и бессмысленна, поскольку дает очень мало действительно полезного. И они тоскуют, начиная класса с четвертого, когда взяли все действительно необходимое. И счастье, если среди школьных предметов находится тот, который дает отдохновение душе ученика…

К четвертому классу мы знаем, как читать, писать и считать в тех размерах, которые нам действительно пригодятся в жизни. Если сейчас оценить те школьные знания старших классов, которые мы действительно используем в жизни, то их окажется очень мало. Лишь те, кто избрал заниматься данным предметом, могут сказать, что им было что-то полезно. Остальные же просто отмучиваются 6–7 лет, из которых не выносят ничего!

Ничего!

И опять же, если сейчас подсчитать то, что вы используете в жизни из школьного курса, то станет ясно, что будь это вам известно заранее, можно было бы не учиться все старшие классы, а сделать один дополнительный год, во время которого вам давались бы только те знания, которые пригодятся. И за этот год или даже меньше вы бы прошли всю старшую школу, ни в чем не потеряв.

Это значит, что человек, бросивший школу, недоучившись, вполне может добрать все необходимое с помощью самообразования. Но самообразованием он точно не перегрузит себя лишним хламом.

Я хочу этим сказать, что создание такого завершающего класса, где преподается только действительно необходимое для жизни, вовсе не такая уж утопия. Для этого всего лишь надо научиться понимать учеников, иными словами, поднять уровень психологической подготовки учителей.

Но обучать учителей психологии оказывается более трудным делом, чем заставить их лишних семь лет делать пустую работу!

Из всей школы полезна для обретения знаний лишь одна треть. Две трети – исключительно психологическая обработка и отделка личностей будущих членов общества. Иными словами, две трети школы – это огромный и чрезвычайно травмирующий обряд перехода.

Детей делают людьми, заставляя забыть, что они души.

Даже необходимость взять на себя такую ответственность – чудовищна. Еще чудовищней то, что от учителей скрывают, в каком заговоре они участвуют. Большинство наших учителей искренне верят, что их задача – нести в детские умы доброе, умное, вечное… А именно – естественнонаучную картину мира!

Что значит, готовить их к жизни в мире без души. Ребенок приходит в школу еще, как говорится, с открытой душой. И попадает на сафари, где охота идет на него. И так до тех пор, пока давление школьных требований не сломает его окончательно и не заставит жить ради того, чтобы это давление снизить. В сущности, ничему другому, кроме выживания в обществе взрослых, ребенок в школе не учится.

И если вы вспомните, сами учителя любят детишек начальных классов. Но чем дети взрослей, тем жестче учителя, жестче требования, и чаще ненависть… Пока у детей еще есть души, сами учителя непроизвольно относятся к ним с любовью. А затем дети превращаются в уродов, с которыми не может справиться даже милиция.

И как это случается, если школа, которой этих детей доверили, такая хорошая?! Что посеешь, то и пожнешь.

Родители отдают школе своих детей, которые еще воплощенные в тела души, а школа выпускает людей, способных выжить в бездушном обществе. И в этом ее величие. Она ведь действительно приспосабливает их к тому миру, который их ждет.

Или же она и творит тот мир, выпекая кирпичики, из которых он строится?