Текст книги "Максимовна и гуманоиды"

– Ты Шумахер, народ не баламуть! Фекальных масс в напитках никаких нет, но зловонные ароматические включения присутствуют, – сказал участковый, возвращая бутылку обратно продавщице.

Майор вытащил из планшета бланк протокола и с умным видом стал писать, допрашивая каждого мужика по факту произошедшего происшествия. Народ вновь загалдел, словно гуси на выпасе, и постепенно допрос стал перерастать в настоящий митинг.

Глава девятая короткая
О том, как инопланетяне объявили землянам войну

Тем временем, когда мужики бегали по всей деревне в поисках «лекарства», гуманоиды с планеты «Нубира» добрались до колхозной фермы, где в «красном уголке» былых времен социализма встали на постой. Никому ничего, не говоря, они навели там такой порядок, что даже коровы на удивление председателя колхоза перестали мычать с голудухи, и уже к концу недели заметно прибавили к удою.

Утратив свое транспортное средства, они перешли в режим ожидания прилета базового корабля, который по воле случая припарковался на обратной стороне Луны, и ждал от разведчиков условного сигнала. Устроившись на жительство в «красном уголке» фермы, инопланетяне с головой погрузились в работу. Целыми днями они мыли, чистили и холили коров, словно своих родственников, и этот факт безмерной любви к животным тут же был оценен буренками по достоинству.

Рогатые, словно заново ожили. При виде инопланетян, они радостно прыгали в стойлах, и размахивали в разные стороны хвостами, отдавая до капли все молоко.

– Пламенный привет космическим Джедаям, – сказал председатель колхоза, посетив ферму. – Слух по деревне пошел, что у вас братья по разуму, возросли надои больше чем на тридцать процентов! Это радует руководство района, и мы решили принять вас на ПМЖ! То есть на постоянное место жительства.

Гуманоиды, хлопая бездонными глазами, улыбались, и что– то чирикали на незнакомом землянам языке.

– Ну что, магистр Йода! – обратился он к одному из пришельцев, – я вижу, вы тут у нас обжились, животные очень вас любят! – сказал председатель колхоза, с любопытством разглядывая возрожденную из руин ферму, – Может вам российское гражданство сделать? Может, останетесь у нас тут на Земле?! Нюрку за тебя Джедай отдадим замуж. Она потом как нарожает гуманоидов – мама не горюй!!!

Гуманоид посмотрел на председателя суровым взглядом и передал ему клочок бумаги, на котором были написаны какие– то странные иероглифы.

– Это что, – спросил председатель, улыбаясь

– Маврун мунахым мамат ичра, – сказал инопланетянин. —Харум– дарум!

– Харум– дарум, говоришь?! Будет тебе харум – дарум! Я эту бумажку как отдам в компетентные органы. Пусть они спросят вас, что такое харум– дарум, – сказал председатель и положил заявление во внутренний карман.

– Ача, аша маргалы турафир бака, – прошипел гуманоид.

– Ага, я все понял тебя, – сказал председатель и сев за руль «Нивы Шевроле». —Ну бывайте, я к а участкового пришлю, пусть подготовит документы на ПМЖ. Председатель завел движок и поехал в сторону правления колхоза имени «Карла Маркса».

Расположившись уютно в кабинете за столом, он подтянул поближе телефон с «вертушкой», и набрал номер опорного пункта.

– Алло Александр Михайлович, ты сегодня на службе? Не мог бы ты голубчик, зайти ко мне в кантору на пару ласковых. Тут наши гастарбайтеры мне челобитную подали на предмет ПМЖ. Я понять не могу, что они пишут. Надо бы ФСБ подключить, может они нам войну межгалактическую хотят объявить. А может, какую рационализацию хотят внедрить на ферме. Черт их разберет!

Участковый, пообещав разобраться, положил трубочку. Достав из ящика стола новую папку, Бу– бу с любовью вывел на ней надпись. Операция – «Гастарбайтер». После чего несколько раз обвел буквы черным маркером и положил в неё с десяток пустых бланков протоколов.

– Заправлены в планшеты космические карты и штурман уточняет последний раз маршрут, – запел майор Бу– бу. —Давайте – ка ребята, накинем перед стартом, у нас еще в запасе четырнадцать минут, – пропел он, и достав из стола бутылку водки налил себе стограммовую рюмочку. Бу– бу знал, что вся водка в районе протухла, и даже составил по этому поводу протокол. Но побывав в районном управлении с иском от местных алкашей к магазину «Сельпо» убедился, что там – в Бормотухине, водка почему– то не была подвержена никаким изменениям. Он не стал это явление связывать с браком на производстве и другими аномалиями природы. По роду службы полицейским, майор много читал, поэтому знал, что если сунуть голову в оцинкованный бак из– под воды или надеть его на голову металлическую емкость, то внутри этой конструкции можно выпить любую водку без всяких последствий для здоровья. Экранируя мозг от вредных гипнотических волн железом, Бу– бу добился эффекта неприступности организма, от пагубного. влияния космических технологий. Доводить свое открытие до местного населения майор не стал, а засекретил свое открытие, наложив печать молчания.

– На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы, – пел он в приподнятом настроении, закусывая экспроприированный у самогонщиков «бальзам» хрустящим соленым огурчиком.

Глава десятая
Как фотограф Зиновий Шнипельбаум решил стать миллионером

Целую неделю, как Максимовна забрала свои фотографии, Зиновий Шнипельбаум не мог уснуть. Постоянные воспоминания об огромном бриллианте, выворачивали его нутро наружу, и он ничего не мог с собой поделать. Видения о сказочном богатстве постоянно преследовали его, и Зяме казалось, что он просто сходит с ума. Даже на цветной фотографии, которую он сделал для себя, символ очаровывал какой—то невероятной внутренней силой. После недельного раздумья, Шнипельбаум, измученный душевной болезнью – сдался. Переломив себя как личность, он с трясущимися от страха ногами и руками связался по интернету со своим дядей, который уже лет двадцать как проживал в Нью– Йорке на сорок первой авеню.

«Дорогой дядя Абрам! Когда ты уезжал в Израиль я давал тебе слово, что никогда не и не при каких обстоятельствах не побеспокою тебя вопросом о финансах. Прости меня! Я не мог сдержать своего слова! Я не прошу – я наоборот хочу предложить тебе нечто такое, что станет хорошим поводом любить меня, как ты любишь свою дочку Цилю. Если ты оценишь мое усердие, я готов предложить тебе 30% от моего гешефта. 30% это очень много денег когда вопрос стоит о цене в несколько миллионов долларов. Высылаю тебе фотографии одной безделушки, которая надеюсь, тебя заинтересует»

Зяма аккуратно присовокупил к письму несколько самых лучших фотографий и, откинувшись на спинку кресла, отправил послание по электронной почте в Америку. Не дожидаясь ответа, он прошел в кухню и с осознанием исполненного долга засыпал в турку молотый кофе от «Якобс». Не прошло и трех минут, как «шапочка» кофейной пены поднялась над туркой, но в этот самый миг его мобильный телефон, скрипнул СМС сообщением. Зяма аккуратно налил в чашечку благоухающий божественный напиток и одним пальцем, добравшись до СМСки, – прочел, разглядывая сквозь круглые очки иностранные буквы:

– «Zgdu na E– meile – Abram»

Бросившись к компьютеру, фотограф Шнипельбаум открыл страницу и увидел сумму, которую предложил ему дядя Абрам. Зяма, несколько раз кулаками протер свои глаза, но количество нулей, после этой процедуры восстановления зрительного восприятия не уменьшилось. Она оставалась такой же огромной, как в первый раз.

– «Вау! Двенадцать миллионов долларов», – сказал сам себе Зяма, прыгая от радости.– «Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов!» – уже кричал Зяма, что есть силы, будто бы эти деньги уже поступили на его счет.

Зяма, не теряя времени даром, тут же написал дяде:

– «За всё?!»

Тут же мгновенно на его вопрос, так же быстро пришел ответ. Дядя Абрам писал:

«Net – eto avans»

Руки Зиновия еще сильнее затряслись. Он старался схватить чашечку кофе, но она так прыгала в его руках, как будто в ней появился какой– то моторчик, и он не смог даже сделать глотка. В конечном итоге он пролил кофе себе на штаны в районе паха и в нервах швырнул чашку в дальний угол.

– «Боже за что?! За что мне такое?! Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов и это только аванс»! Что мне делать с такими деньгами?! Что мне делать с такой суммой?! – кричал Зяма, прыгая по комнате как ошпаренный. В его голове спутались все мысли, которые могли направить его на пути истинный. Взяв себя в руки, он достал из холодильника бутылку французского коньяка производства дагестанского завода «Дербент». Налив себе целый бокал, он выпил его одним глотком и вновь повторил:

– «Аванс двенадцать миллионов долларов! Это только аванс!!! Боже сколько стоит этот камень» – кричал возбуждённый Зиновий, стараясь успокоить расшатанные нервы.

Дядя Абрам не мог шутить. Только Абрам Шнипельбаум в клане семейства Шнипельбаумов знал, толк в бриллиантах и других драгоценных камнях. Такими вещами он не мог шутить и это еще больше пугало районного фотографа.

На карту в этот раз было поставлено всё. Нужно было любыми путями перехватить этот камень, пока его тайну не обнаружил кто– то другой. Дрожь приглушенная коньячным паром, слегка утихла. Почувствовав явное облегчение, Зяма налил в бокал еще коньяка и уже не спеша стал его смаковать, обдумывая коварный план действий.

Сложность была в том, что нужно было тихо и без суеты разыскать Максимовну и украсть у нее этот камень. Зиновию такая афера была не под силу и теперь была необходимость нанять людей со стороны. По роду своей работы Зяма, знал несколько человек в районе, который мог бы за несколько тысяч долларов решить все его проблемы. И Зяма, вопреки своему «Я» пошел во банк, изменяя своим принципам не связываться с криминалом. Достав из тайника десять тысяч долларов, он, оставив мобильный телефон дома, пошел в воровской притон, чтобы встретиьс с нужным человеком. Там, в подвале бывшей районной кочегарки, переделанной под ресторан с названием «Дохлый пингвин», собирались все местные гангстеры районного масштаба. Во главе этой воровской «малины» стоял знаменитый на весь район вор и раздолбай по кличке Монгол. Монгол благодаря природной наглости и тупости держал весь район в страхе. Многие предприниматели ежемесячно платили ему дань, которую он фактически тут же спускал игрой в «однорукого бандита» напрочь забыв о воровском общаке. Вот к нему, как местному «авторитету», и обратился Зиновий Шнипельбаум, в надежде заинтересовать его возможностью заработать сто тысяч долларов.

– Ну, что ты приволок? – спросил Монгол, держа в зубах дымящуюся сигару, а в руках карты.

– Ви знаете, господин Монгол, у меня к вам необычайно выгодное предложение, – сказал Зяма, стараясь выглядеть в воровских кругах уверенно и убедительно, – Нам с глазу на глаз нужно с вами покалякать о хлебе нашем, насущном!

– У меня от моей братвы секретов нет! Давай, калякай, про свой насущный хлеб!

– Да и у меня нет от братвы секретов, но этот наш с вами разговор настолько серьезный что без хлеба насущного может остаться половина города Бормотухина…

Монгол встал из—за игрового стола и, надев ковбойскую шляпу, медленно, словно сытый гусь, вышел к Зяме.

Зяма стоял посреди игрового зала и нервно теребил в руках свою шапку. Его лоб вспотел от напряжения, и он раз от разу вытирал его белым платком, где—то в душе проклиная себя за подобный шаг в криминальную жизнь.

– Так что, ты, мне поведаешь, иудей? – спросил Монгол, подойдя вплотную.

Зиновий, прогнувшись в поясе, кланялся, словно читал талмуд и, тряся своей губой и заикаясь, тихо сказал:

– Я хотел предложить вам, господин Монгол, заработать сто тысяч долларов.

У вора районного масштаба от удивления с головы даже сползла его знаменитая ковбойская шляпа, а сигара, не удержавшись во рту, упала на ковер заведения.

– Что!!! – только и спросил он, застыв в оцепенении.

– Ты, часом, овечка, луга не попутала?! – спросил он после недолгой паузы.

– Что вы, что вы, господин Монгол, разве я, Зиновий Шнипельбаум, могу обманывать таких уважаемых людей, как вы?! Да пусть разверзнутся воды Красного моря и затопят всю обетованную землю, если Зиновий Шнипельбаум соврал хоть на йоту! Вот, лучше взгляните на это…

Зяма вытащил из кармана цветное фото кулона и дрожащими руками подал его Монголу.

– Что это за сиськи? – спросил Монгол, абсолютно не видя «нубирит» висящий на шее Максимовны.

– Мы можем уединиться? – спросил Зяма, оглядываясь по сторонам, – Чем больше людей будут об этом знать, тем меньше вероятность заполучить нам этот камушек.

На этот раз Монгол согласился с доводами Шнипельбаума. Действительно, на кон была поставлена та вожделенная сумма, о которой давно мечтал он сам. Где—то уже в тайных закромах своего мозга он представил себя на шикарной яхте возле Канарских островов. Он, мелкий вор районного масштаба, выходил совсем на другой уровень, где такие фамилии и клички как Алькапоне, Ваня Питерский и Вахо Тбилисский звучали, наводя страх на простого обывателя. В голове побежали круги, и он уже представил себя летящим по автобану в красном «Феррари», окруженного кучей голозадых девок, поливающих его шампанским.

– Эй, человек! – обратился Монгол к персоналу кабака.– Два раза текилу царице!

– Что будет вам угодно? – ответил халдей, прогибаясь в поясе.

– В номера! В номера! У нас с этим фраером будет большая игра, – сказал Монгол и, взяв его за рукав, толкнул Зяму в «номера», где еще в бытность коммунистического правления, при кочегарке была размещена душевая кабина для кочегаров.

Расположившись вокруг обитого зеленым сукном стола, Монгол закурил сигару. На американский манер он закинул свои ковбойские сапоги на стол и вытянулся на стуле, словно дождевой червь, выползший на асфальт.

– Ну, давай, выкладывай, что это за булыжник такой и где он лежит? – спросил он, скрестив на груди руки.

– Короче, дело обстоит так….

И Зяма стал рассказывать Монголу, как в его фотостудию пришла молодая девка, на груди которой болтался кулон с этим камнем. Как он фотографировал ее в обнаженном виде, и какие у нее ноги и прочие прелестные формы. Все это он подкреплял фотографиями, которые сделал в двух экземплярах. Монгол протягивал руку из—под ковбойской шляпы, беря снимок, и каждый раз цокал языком при виде обнаженных прелестей омолодившейся Максимовны. Он, как ценитель прекрасного, видел в эту минуту только бюст третьего размера. Кулон же с камнем как—то отошел на второй план. Фотографии голой девки сразили Монгола наповал. В этот миг он переиграл свои фантазии, выкинув из своего «Феррари» голозадых девок, а представил себя уже в обнимку с Максимовной на палубе круизного лайнера. Она, словно героиня фильма «Титаник», стояла на самом носу бегущего по волнам парохода, широко разведя свои руки, а он, вор районного масштаба, держал ее за бюст, ощущая пальцами всю упругость девичьей груди.

– Что ты хочешь от меня? – спросил он Зиновия, когда тот закончил рассказ.

– Я, господин Монгол, прикинул, что за этот камень можно вполне получить полмиллиона долларов. Мой дядя Абрам Шнипельбаум держит в Нью—Йорке на сорок первой улице небольшой ювелирный магазинчик. Я иногда с ним общаюсь по интернету. Я слил ему эти фото, и он сразу мне подтвердил, что готов заплатить за этот камень полмиллиона долларов, – сказал Зяма, скрыв от Монгола истинную ценность этого камня.

Если бы в этот момент он знал, что ценность камушка не в его величине, а в энергетическом потоке, который он испускает. Если бы Зяма знал, что за такой камень, который омолаживает до самой юности, возвращая телу былую красоту, любая, даже самая дряхлая миллиардерша выложила бы не двадцать миллионов долларов, как обещал ему дядя, а целый миллиард! Если бы он знал, какими свойствами он обладает, то никогда, ни за какие деньги, не стал бы продавать его. К сожалению Зиновий пока этого не знал – как ни знал и о том, что уже вскоре из– за этого камня могут начаться военные действия между землянами и жителями планеты «Нубира», несущие смерть всему живому на Земле.

Открыв в Лос—Анжелесе салон омоложения, и представив тело Максимовны, как бесспорное доказательство чуда, можно было бы через омолаживающие сеансы для американских миллионерш и миллиардерш, заработать еще больше, чем зарабатывает Бил Гейтс, изготовляющий всему миру компьютерные программы. Камень «нубирит» открывал врата не просто в рай, он открывал врата в райскую вечность, и за это стоило перевернуть целый мир, чтобы вечно жить: быть вечно богатым, вечно молодым и вечно властвовать над миром.

– Так ты, фраер, говоришь, если мне удастся добыть этот камень, то я получу сто тысяч? – спросил Монгол, поднимая шляпу стволом револьвера, как это он видел в американских вестернах.

– Да, да это бесспорно, – ответил Зяма, потирая под столом свои вспотевшие руки.

– А если, ты, меня кинешь или разведешь, как лоха? – спросил Монгол, – Ты понимаешь, что я сделаю с тобой?

– Да что ви, господин Монгол, такое говорите? Сделка есть сделка! Вы, что считаете, что я, похож на Иуду из Кориафа?! Это тот за тридцать серебряников самого Иисуса Христа мог продать! Так вот, я лично хочу подтвердить, что я не такой! Как только камень будет у вас мой дядя, сразу оплатит вам сто тысяч долларов.

– Ты фотоаппаратчик, хитрый, как украинец из Львова. Сто тысяч за камень, который стоит миллион. Ты что ранен в голову? Как минимум пол– лимона!

– Пол—лимона переспросил Зяма, удивляясь запросам.

– Пол —лимона! – ответил Монгол, закрепляя сделку крепким мужским рукопожатием.

В этот момент он даже и не подозревал, что в кармане трясущегося от страха бедного еврея Шнипельбаума был, как бы случайно включен цифровой диктофон, который записывал весь разговор. Сделка в этом деле на пол—лимона была самая глупая и дешевая, на которую мог клюнуть только такой авторитетный вор, как Монгол. Озвученная им самим сумма, смогла бы рассмешить даже тараканов, которые жили в этом кабак в бывшем угольном складе, переделанным под ресторан. Пол—лимона, которые рушили все мечты и фантазии местного воровского авторитета, опуская его по своей глупости на уровень вокзальных бомжей.

Тело Зиновия сотрясал смех. Он выходил прямо из кишечника и, дойдя до горла, вновь скатывался назад, вызывая судорожные колики. Он не просто смеялся – он ржал, как ржет «сивый мерин», испытывая счастье бесполой жизни. Зиновий представил, как на глазах воровских авторитетов он разрежет лимон и отдает Монголу половину. Зяма представил Монгола грызущего ногти и осознавая, что он действительно лох – лох самого печального и самого глупого образа за всю историю человечества.

Глава одиннадцатая
О том, как Гутеморген решил стать алкодиллером, а стал отцом

Семен Морозов никак не мог смириться с тем, что мужики его деревни Горемыкино подверглись такой напасти, которая случилась со всеми алкогольными напитками. Он понял, что на волне великих потрясений можно спокойно сколотить неплохой капитал. У Семена возникла спонтанная идея. Ане привозить ли алкоголь из города Бормотухин и уже здесь в деревне торговать им по двойной цене, как это делали детройтские бутлегеры в годы сухого закона.

Мысли Сени «Гутенморгена» роились в голове, подобно пчелам в жаркий июньский день над полем цветущей гречихи. Не выдержав такого мыслительного напора, решил он прокатиться в район, используя для скрытности и скорости «нубирийского пепелаца».

Той же ночью он, словно Юрий Гагарин вошел на «космодром», который находился в сарае. Там под сеном был спрятан инопланетный агрегат. Расчистив его от пыли и сухой травы, он, как и в прошлые разы забрался внутрь, устроившись в кресле. Все было, как всегда. Семен нажал на джойстик, и плавно оторвался от пола. Тарелка, зависла в сарае, упершись в крышу, и слегка приподняла ее. Хруст деревянных стропил и переводов напугал Семена. Вместо того, чтобы посадить этот механизм на прежнее место, он неожиданно рванул вверх. Крыша сарая оторвалась и взлетела в воздух. Семен, ничего не видя, кроме своего сарая, нервно крутил шар управления, стараясь выскочить из—под неё, но не мог. Крыша, словно реактивная, летала над селом, будто была сорвана могучим смерчем и никак не могла упасть на землю. Как не старался Гутенморген избавиться от этого деревянного сооружения, у него ничего не получалось, пока он не решился на петлю «Нестерова». Тарелка, набрав высоту, вошла в «мертвую петлю», крыша сорвалась с нее и полетела вниз с огромной скоростью, а ударившись об землю, тут же развалилась на мелкие части.

Махнув рукой на остатки своего сарая, Семен уверенно направил инопланетный корабль в сторону райцентра. Спустившись до самой земли, он старался лететь так низко, что ветви деревьев иногда касались этого судна, но автоматика четко держала курс по высоте. Под тарелкой он видел просторы родной земли, покрытые снегом и поросшие кустарником.

Еще недавно здесь была жизнь. Колхоз процветал и все поля, которые заросли молодыми березками, были покрыты колосившейся рожью и пшеницей. На душе стало тоскливо. Семен вспомнил теплое лето. Вспомнил свою жену Аньку, как бегал за ней на танцы, когда она еще ходила в девках. Как танцевал с ней в клубе под музыку «Бони—М», а потом тащил в жасмин, чтобы там в тиши кустов, покрытых ароматными цветами, влезть ей под юбку.

Совсем незаметно тарелка подлетела к Бормотухину с северной части. Выбрав место, Семен уверенно опустился так, чтобы никто не смог его обнаружить.

Короткими перебежками, словно партизан, он прокрался в центр города и вошел в дежурный магазин под названием —«24». Час был поздний, и никого на улице не было видно.

– Здрасте вам! – сказал Семен Гутенморген, здороваясь с продавщицей, – Водка есть?

– Сколько вашей душе будет угодно, – ответила молодая красивая девушка на длинных ногах в лабутенах.

– Мне двадцать бутылок! Нет, давай сорок, – сказал Семен, вытащив из—за пазухи два емких «челночных» баула.

Семен сложил водку и, рассчитавшись, хотел было уже идти, как вдруг…

В этот миг в магазин вошел настоящий ковбой. В его зубах торчала дымящаяся сигара. Он поскрипывая по полу своими ковбойскими сапогами со скошенными каблуками, подошел к прилавку.

– Детка, я хочу сказать тебе, что ты скоро станешь самой богатой девушкой в этом городе! Все Бормотухинские девки будут просто падать от зависти, – сказал Монгол, облокотившись на прилавок.

– Ты что, Монгол, в кабак сегодня выиграл или обворовал кого, – спросила продавщица, ехидно ему улыбаясь.

– Ты что, дурочка! Не пристало мне, смотрящему за этим захолустьем, по чужим квартирам ошиваться, – сказал Монгол, – Я сегодня заключил сделку с фотоаппаратчиком.

– С кем? – спросила продавщица, – С каким это еще фотоаппаратчиком?

– Ну, тот, что карточки всякие на ксивы делает!

– А, с фотографом Зямой, – додумалась продавщица.

– Во—во, с ним самим. Он мне фотки подогнал. Глянь, может, эту бабу знаешь?

Монгол бросил несколько фоток прямо на прилавок.

– О, глянь – сиськи, всем сиськам сиськи! Не то, что у тебя Светка, два прыща, от комариных укусов…

– Дурак! – обиделась девушка.– Не видала я этой профуры, – сказала она.

Монгол глянул на Семена «Гутенморгена», как тот упаковывал алкоголь, и спросил:

– Эй, мужик, ты часом эту мочалку не встречал? – спросил он Семена.

Семен заинтересовано уставился на эротические фотографии и сразу же опознал на них односельчанку Марию по кличке Снегурочка. Вот только, чувствуя со стороны местных криминальных структур какой—то подвох, признаваться в том, что эта девушка из его деревни он не стал.

– Не, такой не видал! Может залетная какая?

– Упакованная, шалава! Кулон этот, на миллион баксов потянул! Этот Зяма мне наводку дал. Он этот брульянт своими руками мацал и уже с америкосами шушукается по Интернету, чтобы его сбыть за кордон!

Сердце Сени «Гутенморгена» забилось от впрыска доброй порции адреналина. Нужно было срочно спасать Машку. Накинув ручки от сумок себе на плечи, он вывалился из магазина на улицу.

– «Ну и дела! —произнес он себе под нос, – Машку мафия ищет». – Надо майору Бубу сказать, убьют ненароком девку!

Добравшись до инопланетного корабля, он, озираясь по сторонам, загрузил в тарелку водку и, поднявшись над огородами, мгновенно исчез в ночном небе в сторону своего села Горемыкино.

Не знал тогда Семен, что все его труды напрасны и все, что он купил в районе теперь не стоит и выеденного яйца. Сила гипнотического потока была настолько сильной, что даже привезенная из райцентра водка, мгновенно «портилась». Она, как и вся остальная, находящаяся в деревне, начинала вонять кошачьими фекалиями. Самое страшное было то, что сознание сельчан под гипнотическим действием внеземного разума постепенно кардинально менялось. Все кто хоть раз вкусил зловонной жидкости, отказывались от спиртного навсегда. Гипнотический ретранслятор, подключенный к антенне сотовой связи, исправно делал свою работу.

Инопланетяне две недели не могли выдержать то, что выдерживают люди годами своей жизни. Сами того не подозревая, все кто сталкивался с гуманоидами, кодировались, и уже ни одна сила не могла повлиять на видоизмененные клетки головного мозга, которые просто противились употреблению спиртного.

– Ну и что ты приволок, зараза?! – кричала на Семена «Гутенморгена» его жена Анька, – На кой черт тебе столько этого дерьма? Пить же все равно некоу!!!

Баба так разошлась, что не заметила, как в руках у нее оказалась ступка для куриной мешанки, которая своими изящными формами напоминала еловую дубину или биту для игры в бейсбол.

– Ты это, Анюта, палку—то брось! Чай ребра мне поломаешь, что я буду делать с поломатыми ребрами? – проголосил Семен, шарахаясь от бабы с дубиной.

– Я вот тебе сейчас садану этой палицей по твоей посуде так, что склянки по всей деревне полетят! – заорала Анюта и замахнулась на сумки с водкой.

– Не губи! Не бей, зараза! Лучше ребра мне ломай, а водку гадина, не тронь – святое это! Она хоть и смердить тухлятьем, так ее в магазин могу обратно сдать, – завопил Семен и плюхнулся на колени перед Анютой, закрывая грудью баулы с алкоголем.

Сердце жены дрогнуло, увидев, как ее мужик стоит перед ней на коленях. Она в тот миг вспомнила, как стоял ее Сенька Морозов точно также на коленях, когда делал ей предложение выйти замуж. Как сидела она на лавке под липой, поглаживая свой вздувшийся от беременности живот, а он, Сенька Морозов, ползал перед ней, целуя её голые колени. В этот миг Анька заплакала и, бросив палицу, опустилась к своему Семену. Она обняла его, прижав к своей бабьей груди и, поглаживая по голове, вместе с ним залилась горькими слезами. Так и стояли они друг напротив друга, пока Семен не возжелал супругу всем своим существом. Возжелал её так, как возжелал двадцать лет назад, впервые затащив в кусты с жасмином. Он глубоко задышал, и зубами, расстегнув верхнюю пуговицу халата, коснулся своими губами ее груди.

– Ой, нате вам с кисточкой, покойник воскрес! – сказала жена, прижимая еще сильнее голову мужа.– Нявошь тебя на старости лет на любовь потянуло – проказник?! – спросила она, хлопая ресницами.

В эти секунды ей было так хорошо, что она была готова простить Семену все: поломанную крышу сарая и целую кучу денег, потраченных на летающую тарелку. Простить и тухлую водку, которую он приволок домой из Бормотухина.

Нежно Семен поднял на руки свою жену и понес в кровать. Она, обняв его, крепко висела на его шее, а бабье сердце в ту секунду сжималось от предвкушения того момента, которого она ждала уже несколько месяцев.

Миг безграничного удовольствия пролетел очень быстро. Семен впервые за долгие годы превзошел самого себя, и благодарная за любовь Анюта, даже по этому поводу пустила слезу неописуемого бабьего счастья. Она нежно гладила своего суженого по голой спине, целовала его и, крепко обнимая, прижималась своей щекой, наслаждаясь телесным теплом своего единственного мужика. Ведь он, ее Семен, был сейчас роднее всех на этой земле, и Аньке казалось, что она просто приросла к нему всем своим телом и теперь никакая сила не сможет их разлучить.

Анюта, перевернувшись на спину и, заложив руки за голову, вдруг тихо сказала:

– А знаешь, Сенечка, а я вообще—то рада, что в нашем районе вся водка протухает. Ты, когда не пьян, так дюже до любови страстен! Ты таким, как сегодня, был двадцать годов тому назад. А почему? А все потому, что уже два дни, как не пьешь ее гадину. Вот, вот, она настоящая жись!!! – сказала Анька, и вновь заплакала от бабьего счастья.

– Да что ты, дуреха, мокроту пускаешь? Да сложу я завтра крышу на нашем сарае.

– Я, Сенечка, не по сараю слезы лью. Я от счастья плачу, ведь ты у меня такой хороший! Может, мы ребеночка заведем? Вон по ящику видела, Президент наш денег по двести пятьдесят тысяч дает, – многозначительно сказала Анька. —Демография державе нужна, а не беспробудное пьянство!

В эту минуту Семену на душе стало настолько тепло, хорошо и приятно, что он почувствовал, как вновь желает опуститься в омут любви. Закинув свою волосатую ногу на ногу жены, он прижался к ней всем телом, стараясь всей своей кожей впитать ее благодатное бабье тепло.

– Нявошь еще хочешь, неугомонный то какой? – спросила она его, удивляясь прыти мужика.

– Угу, – промычал Семен ей на ушко, и поцеловал в мочку.

– Так иди ко мне, яхонтовый мой, не томи душу, – сказала Анюта, и прямо силой затянула на себя первого деревенского космонавта.