Текст книги "Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)"

ПОСКОЛЬКУ ГЛАВНОЙ ЗАДАЧЕЙ инициаторов дискуссии была сама возможность публичного обсуждения синдикалистских взглядов, привлечения студентов к умеренно-оппозиционной активности, главным предположением группы была поддержка идеи всесоюзной дискуссии. Историки предложили свой план, который расходился с рутинной процедурой ЦК ВЛКСМ: «Нам кажется, что всесоюзную дискуссию целесообразно провести в три этапа: обсуждение в первичных организациях, выдвигающих свой проект, на районных конференциях и, наконец, дискуссия между представителями победивших проектов, освещаемая представителями средств массовой информации… Дискуссия может завершиться комсомольским референдумом по наиболее популярным проектам». Для обобщения результатов дискуссии XX съезд необходимо было провести в два этапа. Ключевое словосочетание в этом фрагменте – «средства массовой информации»[40]40
  Там же.


[Закрыть].

Программой-максимум инициативной группы был прорыв информационной блокады вокруг альтернативных политических идей, преодоление коммунистической монополии на СМИ. Руководители горбачевской информационной машины со временем встали на сторону либеральных и правосоциал-демократических взглядов, во многом предопределив дальнейшую вестернизацию массового сознания. Левосоциалистической альтернативе пришлось пробивать дорогу вопреки информационному потоку горбачевской либерализации. Но в 1986—1987 годы еще оставался шанс на сотрудничество молодых радикалов и номенклатурных реформаторов.

Пытаясь использовать этот шанс, в феврале 1987 года инициативная группа обратилась с письмом к Борису Ельцину. Расчет делался на то, что реформисты изолированы и должны искать поддержки в «низах». Изложив претензии к нынешней структуре ВЛКСМ и порядку официальной дискуссии, разъяснив основы «ленинского принципа делегирования», историки писали московскому лидеру: «Нам кажется, что эти предложения могли бы вас заинтересовать, так как они дают возможность наладить надежный демократический механизм народовластия и в других сферах нашего общества. Перестройка ВЛКСМ на предложенной нами основе могла бы стать экспериментом, проверяющим эффективность принципа делегирования в современных условиях».

Одновременно было направлено письмо в ЦК ВЛКСМ. В нем критиковался «петиционный» характер обсуждения официального проекта Устава и предлагался механизм всесоюзной дискуссии, идея которой была до этого «обкатана» на факультетских конференциях. Инициативная группа пыталась найти либералов в руководстве ВЛКСМ и с их помощью продлить дискуссию. «ЦК сохранил молчание, но по факультету поползли слухи о том, что за нашей группой стоит „рука Ельцина“. Этот слух сдерживал руководство институтской парторганизации. Факультетские партийцы, среди которых преобладали славянофилы и либералы-западники, скрыто сочувствовали дискуссии»[41]41
  Шубин А. В. Партизаны перестройки.


[Закрыть]. Слухи были не вполне беспочвенными – в это время завязались отношения с секретарем организации ВЛКСМ Высшей комсомольской школы Ю. Роптановым, поддерживавшим контакты с Б. Ельциным.

К середине февраля инициативная группа насчитывала около 20 человек, из которых половина распечатывала материалы, а половина занималась агитацией. Группа пополнилась за счет студентов физфака. Физики использовали передовые технические средства. «После того как Рауля Нахмансона вызвали в партком (тогда это была страшная инстанция) на проработку за использование институтского принтера, он почесал затылок и сказал: „Так, теперь попробуем в лаборатории…“[42]42
  Там же.


[Закрыть]

Информационная революция стучалась в двери режима. Использование принтера вызвало особенное возмущение руководства институтского комитета ВЛКСМ, руководитель которого заявил в связи с этим: «Ребята хватили через край, прибегли к множительной технике».

Вспоминает А. Исаев: «Меня тогда поразила эта фраза. Не важно, что ты напечатал, важен сам факт несанкционированного размножения информации».

К концу дискуссии в МГПИ удалось вовлечь в нее организации девяти факультетов. Помимо предложений историков наибольшую поддержку получила идея приема и исключения комсомольцев в первичках, то есть по существу – тоже требование автономии от центральных органов.

8 ФЕВРАЛЯ члены группы в ряду прочих инициативных групп были приглашены на встречу с руководством МГК ВЛКСМ и редакционной комиссией ЦК. Члены комиссии дали понять, что принятие Устава в редакции ЦК предрешено. Но здесь будущие «общинники» сумели познакомиться с единомышленниками и комсомольской номенклатурой городского масштаба, курировавшей дискуссию.

Вспоминает В. Гурболиков: «Мы это не восприняли как возникновение связей, но нас-то заметили. Мы были заняты своими идеями, а за нами активно наблюдали».

«Представители инициативных групп положили на стол комиссии несколько контрпроектов Устава. Дискуссия уже охватила комсомольцев МГУ, МГПИ, МАИ, МВТУ, госпиталя им. Бурденко, нескольких предприятий. Заводские комсомольцы были представлены в основном секретарями, один из которых в яркой речи описал свое бедственное положение в тот момент, когда надо собирать взносы. „Вы знаете, куда меня посылают?! – риторически вопрошал он, вздыхая огромной грудной клеткой кузнеца. Присутствующие сочувственно кивали, перебирая в уме знакомые выражения. – Я выступаю с инициативой, чтобы взносы вычитали прямо из зарплаты, как в профсоюзе“«. Убеленные сединами выразители мнения молодежи что-то пометили в своих блокнотах. Серия выступлений демократов наконец привела к дискуссии.

Наряду с делегированием предлагалось еще несколько интересных идей, на первый взгляд, противоречивших друг другу. Если мы предлагали рассечь бюрократию на каждом уровне по вертикали и подчинить «верхи» «низам», то В. Преображенский (МАИ) предлагал рассечь аппарат по горизонтали четкими гранями компетенции каждого уровня. Аспирант М. Астахов предложил сделать из ВЛКСМ централизованную организацию молодых коммунистов, но входящую в широкий фронт равноправных политических молодежных организаций»[43]43
  Там же.


[Закрыть].

Нам с Исаевым понравился принцип компетенции Преображенского. В их интерпретации он звучал так: «Компетенция вышестоящих органов определяется по соглашению нижестоящих». Этот принцип помог идеологам движения решить проблему защиты прав меньшинства»[44]44
  Там же.


[Закрыть].

Вспоминает А. Исаев: «Сначала я думал, что мы окажемся на этом совещании самыми радикальными. В президиуме сидели комсомольские работники далеко не юного возраста. Но тут на стол президиума стали класть уставы и предложения Союза советской молодежи, какой-то молодежной фракции и так далее. Когда мы изложили наши предложения, сидевший в президиуме функционер средних лет заявил, что это смесь анархизма с оппортунизмом. Но тут встрепенулся седовласый старец в президиуме и сказал: „Не надо навешивать ярлыки“. Была установка ярлыков не навешивать».

Наблюдавший ситуацию со стороны «верхов», А. Лубков вспоминает, что «на разных уровнях партийной иерархии были разные позиции в отношении дискуссии в МГПИ. На уровне ленинского райкома комсомола, а значит и партии, была установка каким-то образом оказывать давление на ребят, следить, смотреть, внимательно работать, по возможности искать крамолу или ересь. На уровне горкома эти выступления оценивались как новация, как неудовлетворенность молодежи. Я помню, что на совещании в горкоме комсомола, где ребята излагали свои взгляды, я выступил и показал, что это – анархо-синдикалистские идеи. Ребята тогда с этим не соглашались, хотя потом их эволюция шла именно в эту сторону. А меня потом после заседания пожурили: мол, не надо так, с обвинениями в анархо-синдикализме, мол, перегнул палку. С ребятами надо осторожнее работать. По линии партийных кадров нам потом постоянно указывалось, что у нас есть „Община“. Как недостаток. А мы пытались представить это как достоинство, успех в деле перестройки. Ребята интересные, глубокие. У них, конечно, есть загибы, но мы, как старшие товарищи, должны прийти на помощь…»

В кулуарах горкома демократы согласились, что их проекты вполне совместимы, поддержали предложенный историками порядок дискуссии и договорились поддерживать контакты в дальнейшем. Но кампания выдыхалась.

Между тем дискуссия начинала задыхаться и в институте. Комсомольские секретари факультетов проводили собрания актива, где приходили к выводу о нецелесообразности институтской конференции по вопросу демократизации Устава. 2 марта на встрече с комитетом ВЛКСМ МГПИ членам группы было официально заявлено, что институтской конференции не будет.

Вспоминает А. Исаев: «Предлог был совершенно смехотворным. Мол, не высказалось большинство факультетов. Вообще я сейчас поражаюсь, как нам вопреки откровенному сопротивлению институтского комитета и парторганизации вообще удалось провести эти конференции, которые высказались за продолжение дискуссии и поддержали часть наших предложений».

В качестве альтернативы предлагалось послать в адрес съезда все предложения, которые выдвинуты в институте. По мнению комсомольских руководителей, негативные явления были вызваны не Уставом, а практикой работы. Ее и предполагалось улучшать. Группа предпочла не идти пока на прямую конфронтацию и перейти к организации группы по интересам в соответствии со своим проектом Устава.

Кампания за реформу ВЛКСМ позволила группе отработать тактику кампаний, которая применялась затем до 1990 года и состояла из нескольких этапов: разработка проекта, подготовка костяка инициативной группы, активная агитация в сочетании с обращением к властям, сплочение силы присоединившихся к движению на этом этапе, этап конструктивной работы (пользуясь термином Ганди)»[45]45
  Неформалы: социальные инициативы. – М., 1990. – С. 106.


[Закрыть]. Вслед за напряженной кампанией наступал этап организационной рутины, без которой были невозможны новые атаки.

Главная задача, которую ставили перед дискуссией лидеры инициативной группы, была выполнена – удалось привлечь на сторону оппозиционных взглядов десятки студентов. Теперь их нужно было организовать для долговременной политической работы. Предстояло покрыть всю страну филиалами организации, чтобы заставить власть считаться со следующей политической атакой. Но тут выяснилось, что страна и так уже полна неформалами.

В середине марта на КСИ вышла одна из активисток инициативной группы по реформе ВЛКСМ Т. Титова. Оказывается, мы не одиноки во вселенной, и она населена множеством братьев по разуму. «Принюхивание» полуподпольных групп друг к другу было осторожным, и первое впечатление друг о друге часто было как о людях не вполне адекватных.

Вспоминает А. Исаев: «Пельман сидел в роскошном, как нам тогда показалось, здании на Кропоткинской. Но чем эта штука занималась, было непонятно.

Григорий представил нам представителей «хэп-федерейшен», из которой потом вышла либеральная группа «Гражданское достоинство». «Чем они занимаются?» – «А вот, играют в желтый мячик». Я тогда подумал, что это либо ненормальные, либо те самые масоны, о которых так много говорят ученики А. Кузьмина (профессор МГПИ, один из теоретиков патриотического движения. – А. Ш.). Какой-то желтый мяч, какая-то таинственность.

Недавно я встречался с Б. Кольцовым из НТВ, который тогда был членом этой федерации, сказал ему, что, увидев этих людей, решил, что у них не все дома. Но выяснилось, что мы тоже произвели на них подобное впечатление. У рафинированная символистская субкультура, новая система общения, принципиально альтернативная совковой, мечта о выходе из подполья и развитии либерального движения. А тут приходит какая-то «комса» и начинает грузить какой-то реформой ненавистного комсомола, гори он огнем.

Но хитрый Пельман все это внимательно выслушал и начал нам рассказывать про социальные инициативы. И тоже нес что-то, что казалось нам полным бредом: какая-то девочка предложила всюду поставить аппараты, чтобы удобно было кидать мелочь в фонд мира. И в таком духе. Но из разговора выяснилось, что для Пельмана важна не только содержательная сторона инициатив, а сам факт их поиска и объединения. Это было серьезно».

Модель Клуба социальных инициатив позволила соединить между собой в единую сеть контактов разнородные гражданские группы, легализовывавшиеся самым невероятным и экзотическим способом.

Несколько дней спустя прошла расширенная встреча представителей клуба и молодых историков. Там присутствовали будущие активные участники общественной жизни Б. Кагарлицкий, М. Малютин, В. Корсетов и Г. Пельман.

Вспоминает А. Исаев: «Там мы снова начали излагать свой комсомольский проект и были встречены с очень глубоким вниманием. Причем по некоторым репликам было ясно, что присутствующие были настроены очень радикально антикоммунистически. Когда мы упомянули о методах запрета дискуссии, мы услышали: „Ну понятно, обычное торжество „социалистической демократии“. Меньше всего можно было предположить, что Малютин, например, член КПСС. А после некоторых комментариев Кагарлицкого мы решили – это матерое гнездо, организация типа польского КОС-КОРа. Мы его быстро нащупали“.

БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ

ОБРАБАТЫВАЯ ПИСЬМА и раскидывая сети общественных контактов, Клуб социальных инициатив собирал богатый урожай. Выяснилось, что СССР вовсе не является общественно-политической пустыней.

Вспоминает Г. Павловский: «Все признавали права клуба координировать движение, причем даже не спрашивая, в каких целях. Это были сотни групп».

В реальном политическом движении остались только десятки. Зато какие!

Одно из писем пришло из Москвы, от «хэп-федерации» (hap-federation). Люди обрались для того, чтобы играть в «хэп», игру, похожую на теннис.

Вспоминает Г. Павловский: «Они себя вели крайне конспиративно. Ни один человек не поверил бы, что они собираются именно для того, чтобы играть в „хэп“. Видимо, это прикрытие чегото страшного».

Впрочем, большинство участников группы потом не стало заниматься политической деятельностью. Бросался в глаза западный «прикид» участников.

В начале 1986 года «хэп-федерация» подключилась к обработке писем, лидер группы Виктор Золотарев и его сестра Анна писали по адресам, обзванивали выявленных неформалов, устанавливали все новые связи. Так у клуба появился аппарат. Правда, весной 1987 года энергия «хэпов» в клубе ослабла – большинство не было готово следовать за Золотаревыми в политику. Лидерам клуба пришлось икать новых «рабочих лошадок».

Вспоминает Г. Павловский: «В 1986-м на нашем горизонте появились питерцы, среди которых было много антикоммунистов – Волчек, Зелинская и другие».

Впрочем, при общности взглядов на социализм питерцы очень поразному смотрели на отношения неформалов с диссидентским движением. Редактор «Митина журнала» Д. Волчек обвинял неформалов в нерешительности, локальности требований, «стремлении выстроить свои органы по уже существующей советской бюрократической схеме» в «губительной тяге к компромиссам», «желании любой ценой, в том числе и ценой прямого раскола, отгородиться от правозащитного движения»[46]46
  По страницам самиздата. – М., 1990. – С. 51.


[Закрыть].

Е. Зелинская, редактор журнала «Меркурий», отвечала ему: «Говорить о расколе между никогда не сливавшимися движениями так же некорректно, как сообщать о разводе двух людей, не только не состоявших в браке ранее, но говорящих на разных языках»[47]47
  Там же. С. 58.


[Закрыть]. Большинство неформалов, независимо от взглядов, не собиралось наследовать у диссидентов логику тотального противостояния советской системе. У них были свои традиции.

Диссидентское движение даже в условиях перестройки не смогло восстановиться. Выжидание Андрея Сахарова закончится только в конце 1988 года, Ковалева – и того позже, не говоря о других, которые так и не станут участвовать в политической деятельности. Кто-то сидел на чемоданах, кто-то выжидал, чем кончатся реформы Михаила Горбачева. Радикальное неприятие «системы» обернулось неспособностью действовать в условиях ее либерализации.

Исключение составила команда Валерии Новодворской, которая стала строить партию, что для диссидентов означало разрыв с традициями «движения».

Задолго до описываемых событий, 4 июня 1982 года, группа диссидентов провозгласила создание инициативной группы «За установление доверия между СССР и США» (позднее стала называться «За установление доверия между Востоком и Западом» или коротко – «Доверие»). Группа была практически полностью разгромлена КГБ, но в 1987 году часть ее бывших членов возобновила деятельность и создала правозащитный семинар «Демократия и гуманизм». Он проходил на квартире Евгении Дебрянской, собирал около 30 человек. Лидером семинара стала Валерия Новодворская. «Доверие» выступало с пацифистскими идеями («народная дипломатия», вывод войск из Афганистана). Но семинару Новодворская придала более всеохватную политическую тематику: резкая критика КПСС и коммунистического режима с 1917 года и до наших дней. «Демократия и гуманизм» стала основным наследником диссидентского движения в неформальном сообществе.

Несмотря на участие в семинаре группы молодых «младомарксистов» (А. Грязнов, А. Элиович и другие), основное направление пропаганды семинара было либеральным. Это была первая заметная организация времен перестройки, которая придерживалась либеральных взглядов в собственном смысле слова. Летом 1987 года участники семинара попробовали провести несколько уличных акций. Но они были малочисленными (10-20 участников) и либо напоминали прогулки по Тверскому бульвару, либо пресекались милицией.

4 мая милиция жестоко разогнала тусовку хиппи на Гоголевском бульваре, избив несколько человек. Г. Павловский, который к этому времени стал работать в журнале «Век XX и мир», прибыл на место событий и затем распространил информацию о расправе в кругах неформалов и журналистов (с этого началось его сотрудничество с В. Юмашевым). Клуб социальных инициатив организовал по этому вопросу небольшую пресс-конференцию.

Одновременно клуб провел большое обсуждение проблем культуры. Собралось множество людей, озабоченных ситуацией с памятниками культуры в Москве. «Одной из идей было восстановление храма Христа Спасителя, тем более что бассейн „Москва“ был рядом»[48]48
  Рождение неформальского движения.


[Закрыть]. Разгоряченная спорами, часть участников на следующий день вышла на демонстрацию «Памяти»[49]49
  См. Шубин А. В. Парадоксы перестройки: неиспользованный шанс СССР. – М., 2005. – С. 142.


[Закрыть]. Это было уже слишком – у клуба отобрали помещение.

Вокруг кипели дискуссии. Люди стремились успеть выговориться, пока дают. Более опытные люди приходили установить контакты. Пока оппозиция не имела поддержки снизу (ее предстояло создать), следовало озаботиться прикрытием сверху.

Клуб социальных инициатив стремился занять не только нишу координатора неформалов, но и связующего звена между ними и «прорабами перестройки», видными представителями статусной интеллигенции. Одну линию этих связей обеспечивал Г. Павловский через круг Гефтера и редакцию журнала «Век XX и мир», работавший под одной крышей с «Московскими новостями». Там собирался круг известных «либеральных коммунистов», опиравшийся на поддержку реформаторов в ЦК КПСС.

Г. Павловский так объясняет политическую модель, которую выстраивал этот круг: «Передо мной стояла задача соединить сектор теневых либералов круга Гефтера – Карпинского, зафиксировав их позицию в качестве разработчиков курса, с неформалами в качестве носителей этой концепции и партией в качестве усилителя, транслятора и мультипликатора».

У этой модели был один, но существенный недостаток – как выяснилось, неформалы не готовы были признать интеллектуальное превосходство и принять руководство «теневых либералов».

Другая линия тянулась к Советской социологической ассоциации и ее президенту академику Т. Заславской. Она воспринималась одновременно и как прикрытие, и как канал связи с реформистским крылом Политбюро, прежде всего с Яковлевым. Здесь уже неформалы видели себя частью (наряду с ассоциацией) «выносных мозгов» реформаторов. Под патронажем Заславской клубу стал проводить круглые столы с видными учеными.

На этих мероприятиях выступавшие говорили кто о чем – ведь раньше можно было высказываться только в узком кругу знакомых, а теперь – публично.

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Приходила публика и охала: „Ах, что говорят!“. Обсуждали все – от отсутствия детских площадок до поддержки перестройки. Прикрывало нас присутствие Заславской и других ученых».

В стенгазете клуба цитировались слова Заславской на одном из заседаний клуба: «Необходимо выяснить, какими темпами выпускать джинна из бутылки». Под джинном имелся в виду рынок.

В феврале 1987 года Клуб социальных инициатив начал серию дискуссий в рамках всенародного обсуждения закона о предприятии. Ее организаторы рассчитывали довести свои выводы до лидеров либерального крыла КПСС в лице А. Яковлева, который покровительствовал Советской социологической ассоциации. Доминирующие идеи были рыночными, но не выходившими за рамки демократического социализма. Кампания была не шумной, упор делался на высокий уровень официальной компетентности. На заседание 14 марта, где впервые присутствовали студенты МГПИ, пришло шесть докторов наук.

Клуб социальных инициатив мог превратиться в систему организации научных симпозиумов или в группу статусной научной интеллигенции (такая модель в 1989 году реализовалась в клубе «Московская трибуна»). Но это похоронило бы сам смысл клуба. В нем стали формироваться достаточно автономные подразделения.

В рамках клуба была создана лаборатория общественного самоуправления, которая к 29 марта 1987 года подготовила итоговый документ «К проекту закона о социалистическом предприятии». Его авторы считали возможным развивать самоуправление в рамках принимаемого официального закона. Необходим был только «механизм реализации основных положений закона».

Политическая философия документа строилась на несовпадении демократии и эффективности: «Однако демократизация управления должна проводиться без ущерба для ее эффективности. Демократия является великой ценностью сама по себе. Именно поэтому необходимо позаботиться о том, чтобы сделать ее работоспособной с самого начала». Авторы нащупали одно из уязвимых звеньев демократизации, которое позднее станет одним из мотивов ее свертывания.

Документ испытал на себе также влияние принявших участие в дискуссии молодых историков, повсеместно проповедовавших делегирование, но в основе документа лежал заложенный в законе принцип заводского парламентаризма, объявляющий высшим органом предприятия многочисленное и потому легко контролируемое административным центром общее собрание или конференцию. «Рабочие обладают достаточной текущей информацией для выбора начальников цехов, но не могут компетентно выбирать директора на заводе с численностью работников свыше 250 человек. По нашему мнению, необходимо пересмотреть пункт 3 статьи 6 закона и указать в нем возможность проведения многоступенчатых выборов… Директор избирается правлением».

Принцип делегирования подразумевалось применить и для демократизации иерархии министерств: «Принцип представительной демократии не может быть ограничен пределами предприятия. Необходимо создать представительные органы из демократически избранных правлениями директоров на уровнях объединения и отрасли. Эти органы должны были обеспечить принятие решений в демократическом, а не бюрократическом порядке, наладить контакты между производителями и потребителями еще в фазе предварительного обсуждения приоритетов будущего плана, обеспечить гласное и справедливое решение конфликтов».

Одно дело – советовать властям, как организовать производство, а другое – проникнуть на заводы, создать ячейки своей «Солидарности».

Ценным контактом Клуба социальных инициатив стал Клуб социально активных людей, который был создан рижским психологом С. Игоренком в декабре 1986 года. Начав с расследования педагогических злоупотреблений и критики бюрократизма, клуб затем сосредоточился на правовой помощи рабочим (прежде всего рижскому правозащитнику В. Богданову). Вскоре к клубу присоединились активисты в других городах Прибалтики (в том числе каунасский рабочий и будущий депутат К. Уока). Затем кампания в защиту несправедливо уволенного Богданова нашла поддержку среди нескольких московских интеллектуалов и рабочих-»правдоискателей», которые начали создавать Межгородской рабочий клуб. Организационную работу по созданию всесоюзного рабочего движения взял на себя Илья Шаблинский. Клуб социальных инициатив связал рабочих-активистов с неформалами-социалистами и со столичными учеными-социологами Леонидом Гордоном, Борисом и Галиной Ракитскими, с которыми «ксишники» познакомились по линии Советской социологической ассоциации.

Так возник еще один КОС-КОР. Выстраивалась схема специализации, в которой Клуб социальных инициатив продолжал претендовать на роль координатора специализированных координационных центров. Продолжение круглых столов становилось излишним – элитарные дискуссии велись в редакциях журналов. Роль открытой дискуссионной площадки взял на себя клуб «Перестройка». Былая готовность «инициатив» принимать руководство КСИ доживала последние месяцы. Неформалы предпочитали пирамидальной организации корневую горизонтальную сеть. Но пока эта сеть была недостроена, клуб продолжал сохранять свое влияние и центральную роль как собиратель гражданского общества. Но все определеннее вставал вопрос – а что дальше?

Вспоминает Г. Павловский: «Неформалы тогда стали хитом. Уже весной 1987 года при слове „неформал“ „прогрессивные“ люди знали, что это такая новая сила. Правда там».

Вспоминает В. Прибыловский (прежде связанный с группой «молодых социалистов»): «К перестройке я относился очень скептически, но я помню, что Б. Кагарлицкий в 1986 году мне предсказал то, что будет – это падение коммунистического режима и, возможно, развал Советского Союза. Он сравнил это с преддверием Французской революции. Я тогда отнесся к этому скептически и думал, что оптимальный вариант – это наше превращение в Венгрию, но скорее всего это все подавят, а нас посадят, или мы убежим».

Вроде бы ситуация развивалась оптимистично. Все зависело от того, выйдут ли на сцену народные массы.