Текст книги "Деревья падают в лесу"

Глава 2
Аритмия усталой мышцы

Звонок от хозяйки квартиры поднял меня раньше будильника. Я поставил таймер на десять утра, чтобы хорошенько выспаться перед лекциями и избежать легкой головной боли. Сколько раз предупреждал себя не пить больше двух бокалов пива, но иногда эти убеждения не срабатывали. Приходилось страдать по утрам.

Светонепроницаемая рулонная штора была опущена, чтобы в комнату не проникал свет по утру. Телефон продолжал звонить. Я сел на надувном матрасе, оперевшись на стену, быстро проговорил пару скороговорок, разрабатывая голос, пока телефон продолжал вибрировать. Обычно, я не отвечаю на утренние звонки, но от хозяйки квартиры было уже пару пропущенных, значит дело важное.

– Максим, доброе утро, – сказала она, когда я ответил.

– Здравствуйте, Галина Владимировна. Извините, что не перезванивал, было много дел.

– Ничего страшного. Я звоню, сказать, что вам нужно съехать до конца этого месяца. Я понимаю, что у нас договор минимум на год, поэтому звоню вам заранее. Наша дочь хочет пожить отдельно, поэтому квартиру нужно освободить.

– Да, хорошо, я понимаю, – как можно более вежливо ответил я.

– Я специально говорю это сейчас, чтобы вам не искать жилье под конец года, когда будет много других забот. Сейчас это сделать гораздо проще. У вас оплачено до начала ноября, так что есть пара недель на поиски.

Она явно чувствовала себя не в своей тарелке, поэтому я отвечал, как можно короче и сдержанней, чтобы скорее закончить разговор. Иногда я не понимал, что больше доставляет мне неудобство – неудобство других людей или мое неудобство. И старался избегать и того и другого.

Я как можно быстрее закончил неловкий разговор, упал в еще теплый надувной матрас, с которого съехала простыня, и уставился в потолок. Голова все-таки была тяжелой. Обозлившись на себя за вчерашнюю расхлябанность, я еще больше огорчился, что этот день обещал быть ничем не лучше вчерашнего вечера. Лишние заботы навалились с самого утра.

Новость об очередном переезде хоть и была некстати, не вызвала особого огорчения. По правде говоря, прожив на этой квартире шесть месяцев, я даже не распаковал некоторые коробки с прошлого переезда. Видимо, я так сильно привык к кочевому образу жизни, что специально не трогал те вещи, которые мне не нужны без особой надобности. Я часто успокаивал себя тем, что часто нахожусь в зоне дискомфорта, а это хорошо держит в тонусе. Как бы то ни было, для человека, который долго засиделся на одном месте, переезд – настоящее мучение. Мне же достаточно собрать меньше десяти коробок, большая часть из которых наполнена книгами, и перебраться на другое место. Настоящий кочевник. Сомнительное утешение, но нужно же себя чем-то утешать.

Усталость от постоянных мотаний, конечно, сказывается. За последний пять лет я сменил девять квартир. Но, как говорила моя бабушка, что тут поделаешь. Иногда обстоятельства сваливаются на тебя, как снег на голову, и с этим, действительно, ничего не поделаешь. Остается только принять их и двигаться дальше.

Иногда я спорил с бабушкой, пока она еще была жива, потом спорил сам с собой, что все прописные истины настолько банальны, что теряют дееспособность. Как антибиотики, которые утратили эффективность, потому что вирус смог к ним приспособиться. Так и мудрости, народные фразы, которые должны нас успокаивать, потому что успокаивали десятки поколений до этого, устарели и уже ничего не могут предложить.

– Это ты про свои новомодные лекарства так говори, – смеялась она. – Люди как лечились малиной, медом и лимоном, так и лечатся до сих пор!

Смешная она была. Иногда.

Жаль, эта квартира мне нравилась, она была светлой и уютной. К тому же окна выходили на соседние дома и вечерами можно было наблюдать жизнь других людей. У кого-то дети не спали до одиннадцати вечера и постоянно сидели перед телевизором. Женщина на втором этаже очень рано ложилась спать и долго читала книгу в постели. Было в этом что-то грустное, как она продолжительно готовилась ко сну, зажигала настольную лампу на прикроватной тумбочке, потом около часа сидела с книгой в руках. И так каждый вечер и, видимо, ничего не хотела менять, хотя с виду была еще молода. Соседка этажом напротив все вечернее время проводила на кухне. Чистила ее до блеска и очень часто бегала курить на балкон. Каждый справлялся со своим несчастьем как мог. Хотя кто знает, может счастье и состоит в том, чтобы найти свой способ забытья от несчастий.

Я поднял рулонную штору наполовину. В комнате стало светлее. Соседка напротив все так же курила на балконе, заставленном различными декоративными цветами. Интересно, о чем думает эта женщина, часто задавался вопросом я. Она живет в большой собственной квартире, с двумя детьми, ездит на дорогом внедорожнике, большую часть времени проводит в этой же квартире. Ни разу я не видел у нее мужчину, а окна она никогда не закрывала плотно. Меня всегда интересовало, о чем думают люди, у которых есть все, чтобы удовлетворить первичные потребности и даже больше.

Так или иначе, у меня не было времени на дальнейшие раздумья.

Я быстро привел себя в порядок и вышел из дома, чтобы успеть позавтракать в университетской столовой и по пути просмотреть объявления об аренде жилья на сайте недвижимости.

– Здравствуйте, ребята, – начал я лекцию, когда вошел в аудиторию. В противоположность Марку я любил небольшие уютные комнаты, где связь со студентами, как мне казалось, была более тесной. Мне было комфортно сидеть на лекции друга, когда его сильный глубокий голос ходил по широким коридорам поточной аудитории, смотрел на тебя, притрагивался и даже иногда присаживался на лавочку по соседству, в то время, как его обладатель сидел неподвижно за кафедрой и только жестикулировал, рассказывая о философии романистов, изредка заглядывая в многочисленные, с ровным почерком карточки.

Я же вел лекции совсем по-другому.

Вот уже два года я преподавал в университете нашего города на кафедре журналистики. Я устроился сюда по рекомендации знакомого, когда завязал с профессией журналиста. И так как у меня был богатый теоретический и практический опыт, меня взяли с руками и ногами. В этой сфере всегда не хватало толковых преподавателей. Кто-то хорошо владел теорией, кто-то долго вел практику, но, чтобы сочетать в себе оба направления, такое было редкостью. К тому же я защитил диссертацию по социологии в этом же университете на тему влияния средств массовой коммуникации на общественное мнение, другими словами изучил, как манипулировать людьми с помощью средств массовой информации.

Мне предложили преподавать курс «Основы журналистики». Чему я был несказанно рад. Понадобилось приложить много усилий, чтобы дополнить и переделать существующий учебный курс под мое видение, но в итоге в деканате остались довольны и одобрили учебную программу.

Я не обладал монументальным тембром, как у Марка, поэтому приходилось прибегать к другим способам держать внимание студентов. Я не сидел, как метроном равномерно передвигался от одной стены аудитории к другой. Иногда опирался на стол, если нужно было что-то зачитать или процитировать. Замирал на месте и пытался жестикулировать руками, когда нужно было заострить внимание на чем-то важном. Делал много заметок на доске. Я вообще любил структурировать и раскладывать по полочкам материал. Особенно сложные вещи.

Думаю, я нравился студентам. Я был молодым преподавателем. Разница между нами в десять лет была не такой уж и большой. К тому же я придерживался молодежного стиля в одежде, сдержанного, но молодежного. Благо в моде были джинсы, кеды и пиджак на футболку. Следил за новыми веяниями, которых так или иначе касался на лекциях, чтобы студенты понимали, что мы на одной волне, и частенько общался с группой через соцсети.

– Итак, ребята, – начал я, как только вошел в аудиторию. – В прошлый раз мы начали знакомиться с Маршаллом Маклюэном и его работой «Понимая медиа». Напомню еще раз и скажу, для тех, кто пропустил прошлую лекцию, что это один из основных трудов на западе по теории средств массовой информации, который расхватали на цитаты все последующие исследователи СМИ.

Я достал из портфеля книгу и открыл на нужной странице. В отличие от Марка, я никогда не выписывал заметки на отдельных карточках. Все мои книги были исписаны на полях, в закладках и загнутых страницах. Возможно, для Марка книга была чем-то священным, что не подлежало осквернению, для меня же она была объектом познания, который я дополнял своими мыслями и предпочитал мыслить тут же, не отходя от кассы, как говорится.

– К сожалению, в нашей стране этому труду издатели не уделили особого внимания. За этим экземпляром, я гонялся несколько лет, в ожидании, когда же кто-то из них переиздаст книгу.

Книгу действительно переиздали в России только к столетию канадского исследователя.

– Эта книга идет одной из первых в списке рекомендованной мной литературы. И если вы сможете прочитать только ее, я буду рад и этому. В прошлый раз мы разобрали с вами термин Маклюэна «глобальная деревня». Тут ничего сложного. Объяснили «горячие» и «холодные» СМИ и существование вещей и явлений, как продолжение существования человека. Помните?

– Одежда и дома – это продолжение кожи, средства передвижения – это продолжения ног, бинокль – продолжение глаз, а СМИ – продолжение нервной системы человека, – тут же ответила одна из студенток.

Это была Наташа, или Ната, как звали ее одногруппники. Невысокая стройная девушка с длинными черными, как уголь, волосами. Она не отличалась ничем особым от своих сокурсников: приятная внешность, правильные черты лица, даже немного восточные. Про таких людей говорят симпатичные. Если бы не такие же черные глаза, которые вкупе с волосами и ровной, немного бледной кожей придавали ее лицу какое-то магнетическое свойство. От него невозможно было оторваться. Хотелось на него смотреть и смотреть. Оно успокаивало, особенно, когда было сосредоточено, вдумчиво и заинтересовано. Такую же особенность я часто встречал в лицах еврейских девушек. Их черты лица зачастую были очень плавными и лаконичными, простыми и приятными. Успокаивающими. Наверное, поэтому среди известных голливудских актрис было много евреек. Они успокаивают нас своими лицами. Подсознательно. Поэтому мы их любим.

– Все верно, – довольно ответил я. – Сегодня же мы рассмотрим другое его знаменитое выражение «Средство сообщения есть само сообщение» и то, как СМИ влияют на нас, формируя нашу нервную систему.

Все это время я говорил, стоя посреди небольшой аудитории, прямо по центру, чтобы внимание ребят было сгруппировано на одной точке. На мне.

– Несмотря на замысловатость фразы «средство сообщения есть само сообщение» она очень буквальна, – продолжил я, начав расхаживать по аудитории справа-налево. – На восприятие любого сообщения, будь то новость из политики или смска о том, что ваша девушка бросает вас, влияет то, с помощью какого средства подана эта новость. К примеру, по ведущему каналу на телевидении говорят, что на протестную акцию пришло всего триста человек, в то время как независимый блогер в своем аккаунте пишет, что на этой акции присутствовало более двух тысяч людей. Это и другое сообщение будет воспринято по-разному тем адресатом, к которому оно обращено. Если учесть, что аудитория телевидения сейчас в основном люди за пятьдесят лет, они примут на веру новость по тв и не поверят сообщению блогера. Почему? Потому что на них повлияло средство сообщения. А именно они с доверием относятся к телевидению, они видят на мониторе приличного, ухоженного мужчину, чей образ по сути тоже является сообщением и средством сообщения, они считают, что на федеральном телевидении работают образованные, умные люди, за которыми стоят серьезные инвесторы и так далее, что новостными каналами заведуют сотрудники их же возраста, в то время, как блогер и моложе, и одет как-то странно, на нем нет галстука, он ведет прямую трансляцию по какой-то странно программе, о которой они даже не слышали. Поэтому даже если сообщение по новостному каналу о трехстах протестующих будет ложью, чтобы скрыть реальное количество недовольных, человек зрелого возраста воспримет его как правдивое, потому что средством сообщения было федеральное тв, и это средство сообщило ему: его сообщению можно и нужно доверять. Немного витиевато, но, думаю, вам понятно. И наоборот, молодое поколение, которое уже в силу своей молодости и оппозиционного настроя, из-за максимализма, внутреннего протеста или чего-то еще, будет склонно верить блогеру, своего возраста и передающему свое сообщение через социальные сети, а не мужчине в костюме, которые уже вызывает у них подозрение. И даже если этот же самый блогер будет вести свою трансляцию через телевидение, доверие к нему тоже будет подорвано, потому что его средство сообщения будет сообщать вам, что за ним стоят как раз те же самые серьезные люди в пиджаках, которые преследуют свои цели.

Я перестал ходить по аудитории.

– Это вам понятно?

– Понятно, – ответили сразу несколько студентов, дописывая тезисы из моего монолога.

– А что в случае с прощальной смской? – выкрикнул один из них.

– А, ну здесь все просто. Если средством сообщения была смска, то это средство сообщает вам, что не нужно бегать за этой девушкой и пытаться ее вернуть как бы того не хотелось. Она глупа, посредственна и не стоит того. Если же вам сообщили это при личной встречи, да еще специально организовали эту встречу, то в этом случае еще стоит подумать, я думаю.

Все немного засмеялись.

– Но я не уверен точно, – резюмировал я веселое отступление.

Я задумчиво молчал, пока общая веселость прохаживалась среди студентов. Они позволили себе немного общения, переглядывались, продолжали, предложенную мною шутку, кто-то задумался о чем-то своем, мечтательно посматривая в сторону, кто-то просто выжидающе смотрел на меня.

Я вспомнил свои вчерашние мысли и строки того паренька, рассуждающего о Прусте и любви. Мне снова стало грустно.

– На самом деле, любое предательство остается предательством, как бы оно не было преподнесено, – медленно продолжил я говорить, и ребята затихли. – Если вы столкнулись с предательством, от него нужно бежать, как можно дальше. Тем более если человек предает ваши чувства и еще хуже, если он предает свои чувства. Ничего хорошего из этого не получится, – чем дольше я говорил, тем неприятнее мне становилось. – Как писал Маршал Маклюэн, Римская Империя пала не потому, что достигла своего политического или социального предела, а потому что допустила рабство и активно пользовалось его благами, укоренило его в своей социальной жизни. Рабов становилось все больше, а интеллектуальные и аристократические массы, знать, все сильнее зависели от них. И чем дольше и теснее римская знать общалась с рабами, тем сильнее становилась их заложниками, тем глубже пропитывалось сознанием раба, способом существования раба, его этикой, его образом мысли, его мышлением, которое в итоге и стало ядом замедленного действия. Точно также и с предателем. Если вы остались с предателем, простили его, дали ему второй шанс, вы рискуете заразиться его образом мысли. К тому же, как говорит хорошая поговорка, тот, кто подвел одни раз, подведет и второй. Или скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Или эта расхожая и очень популярная теория успешных людей, чтобы достичь успеха, нужно общаться с успешными людьми.

Я замолчал. Молчала и аудитория.

– К сожалению, все средства массовой коммуникации существуют лишь для того, чтобы вкладывать в нашу жизнь искусственное восприятие и произвольные ценности. Маклюэн пришел к этому выводу еще в шестидесятые годы. Интересно, чтобы он сказал о разгуле социальных сетей нашего времени? Он говорил о СМИ не только как о продолжении нервной системы, но как о расширении наших чувств, а затем о замене, о подмене наших чувств, навязанных эмоциях из средств массовой коммуникации. В нашем же случае эмоциях из социальных сетей. Они стали для нас теми самыми римскими рабами. Еще тогда канадский мыслитель предупреждал, что фото превращает людей в вещи.

Я вспомнил, ту фотографию, на которую так долго смотрел вчера. Вспомнил даже сквозь затуманенный алкоголем разум. Как он самодовольно улыбается, пытаясь естественно позировать на камеру, этой наигранной улыбкой, которая казалась мне мерзкой и противной, а она постановочно утыкается носом в его щеку, закрыв глаза, словно от блаженства. И это спокойное лицо, спокойное лицо предателя, который совершил свое мерзкое дело и теперь доволен доставшимся выигрышем, полученной выгодой. И ее губы, в блаженной улыбке, слегка расслабленные. Я помнил это выражение лица. Ее выражение лица, когда ей было хорошо. Но как же так? Как ей может быть хорошо? Разве не должен человек испытывать горечь потери? Или она испытывает радость приобретения? Как могла она быть такой радостной, когда признавалась в любви человеку, которого затем предала. Что же это было? Ложь? Неосознанное вранье? Притворство? Глупость?

Я поймал себя на мысли, что начинаю злиться.

– Нет, – медленно продолжал я, – мы не рабы вещей. Мы сами уже давно прошли этап овеществления. Мы смотрим друг на друга, как на ходячий гардероб. Ищем подходящий нам социальный пиджак, эмоциональный пиджак. Находим его. Примеряем. Понимаем, что жмет, что не подходит, отбрасываем в сторону и примеряем следующий. И так до тех пор, пока не найдем. И даже тот, который нам подходит, который скрывает неприглядные черты нас, противные черты нас, мы выбрасываем, как только он послужит нам, как только оботрется и износится. И все зависит от того, как бережно мы с ним относились. А зачастую не очень бережно. И носимся с этим гардеробом, и примеряем каждый раз новое, приличное, удобное, свежее и нет этому конца…

Я подошел к подоконнику, оперся на него и смотрел на крышу пристроенного здания, на которое выходили окна этого кабинета. На плоском рубероиде, залитом гудроном, образовались лужи, которые никуда не стекали, а прямо тут стояли небольшими озерцами талой воды, пока не высыхали на палящем солнце. Из них пили голуби, в них же и чистили перья, прилетая сюда как на безопасный водопой.

В аудитории стояла тишина. Даже студенты поняли, что лекция пошла не так как надо.

– Простите, мне нужно отлучиться на пару минут, – сказал отстранено я и направился к выходу. – Пожалуйста, ведите себя тихо, в соседней аудитории тоже идет лекция.

Я вышел в коридор и быстрым шагом добежал до общего туалета, который, к счастью, располагался на этаже. В уборной никого не было. Я вбежал в ближайшую кабинку, захлопнул дверь и расплакался, словно меня вывернуло наизнанку от тяжелого отравления. Эмоции нахлынули с такой силой, что я не смог их сдержать. Я сел за опущенную крышку унитаза и зажал рот ладонью, чтобы выходили только слезы. Чистые слезы без лишних звуков, не дай бог услышанных кем-то в общественном туалете университета.

Я опять почувствовал себя пациентом у того самого американского психотерапевта, который лечил своих подопечных криком. Он заставлял их лежать, звать отца или мать, ведь в любом случае кто-то один из них недолюбил каждого из нас. Звать и плакать, и кричать, добиваясь этим терапевтического эффекта. Но ведь на крик никто не приходит, всегда думал я. В чем смысл зова, если он остается без ответа. Просто выплеснуть из себя негативные эмоции? Довести себя до слезоточивого экстаза?

Так или иначе, я сидел в кабинке университетского туалета и плакал. Мне становилось легче с каждым мгновением, пока я с ужасом не понял, что глаза будут красные от слез, а мне еще заканчивать лекцию. Не могу же я показаться студентам с заплаканными глазами.

Я снова взял себя в руки. Это стало уже полезной привычкой на протяжении нескольких лет. Брать себя в руки. Привычкой, назначение которой я так и не смог понять. Действительно ли она полезная или лишь откладывает взрыв эмоций на некоторое время, а накопительный эффект идет побочным действием.

На дверях кабинки была выцарапана фраза «мы стали теми, кого не понимали в детстве».

Я успокоился, вышел из кабинки, умылся холодной водой. Лицо в отражении мутного зеркала было красноватым. Я посмотрел на часы, мое отсутствие длилось не более пяти минут. Значит есть еще пять, чтобы прийти в себя и освежиться.

Иногда мне было даже немного жутковато, как я могу перепрыгивать из состояния отчаяния в приграничное состояние безразличия, из жуткого эмоционального срыва в плато тишины и спокойствия. Эдакие американские горки, которые пугали даже меня. Я бы мог назвать это великолепным самоконтролем, но язык не поворачивался.

Я оторвал несколько бумажных полотенец, которые к счастью еще не закончились, и протер лицо. За окном показалось солнце. Окна уборной выходили во внутренний двор университета, здание которого располагалось квадратом. Там прохаживались или сидели на лавочках несколько студентов. Они прогуливали занятия или уже отучились. Мне было все равно. Я просто окинул их взглядом и немного позавидовал их беззаботности и беспечности.

Но нужно было идти. Я быстро дошел до аудитории, похлопывая ладонями по лицу, чтобы хоть как-то освежить его, вошел к студентам и сразу же продолжил лекцию.

– Тезис Маклюэна «средство сообщения есть само сообщение» применимо в различных сферах нашей жизни, – тут же начал я, войдя в аудиторию. – В СМИ, как я уже говорил, в межличностном общении, в политике, рекламе, социальных взаимодействиях. Абсолютно везде. Рассмотрим еще один пример. Рекламный. Допустим есть две компании по изготовлению каких-нибудь изделий. Одна закупила хорошее оборудование, вложилась в обучение сотрудников и качественное сырье, делает изделия на высоком уровне, но денег на рекламу не осталось, поэтому свою продукцию они рекламируют с помощью расклейки объявлений на столбах, где честно рассказали о своих преимуществах и качестве. Они обклеили практически каждый фонарный стол в городе, и их объявление об изделиях увидело большое количество людей. И есть другая компания, которая закупилась посредственным оборудованием, самым дешевым, наняло некомпетентных людей и использует самое дешевое сырье. Они выпускают такую же продукцию, но намного ниже качеством, чем первая фирма. Однако, эта компания вложилась в рекламу на больших рекламных щитах по всему городу. Как думаете, к какому производителю пойдет покупатель?

– Ко второму. С большими щитами, – ответили студенты.

– Правильно, – продолжил я. – Потребителю неважно, как сделана продукция и насколько качественно. Он слишком ленив, чтобы задумываться об этом. Он, сам того не понимая, доверяет лишь средству сообщения. Раз эта реклама такая хорошая, быстро думает он, значит и продукция тоже соответствует ей. И думает точно наоборот о рекламе на столбах. Но на самом деле продукция не соответствует качеству рекламы. И это жуткое несоответствие проходит красной нитью по всей нашей жизни.

– Мы живем в информационную эру, и она так называется не потому, что у нас как никогда развиты СМИ и Интернет. Информационная она потому, что все в нашей жизни, каждая часть нашего современного бытия стала сообщением или средством сообщения, – пытался я донести до них. – Вы только подумайте! Марка автомобиля – сообщение, площадь дома или квартиры – сообщение, стиль одежды – сообщение, стрижка – сообщение, цвет волос – сообщение, величина заработной платы – сообщение, модель телефона – сообщение, использование той или иной социальной сети – сообщение. Кругом сообщения, сообщения и сообщения. И жуткое несоответствие. Потому что на самом деле это жуткое несоответствие стало образующим центром любого нашего сообщения.

Лекция продолжалась еще полчаса, пока я неожиданно не схватил свой портфель и быстро не вышел из аудитории за несколько минут до сигнального звонка, обозначающего перерыв, оставив студентов в немом оцепенении. Я специально повышал голос, чтобы каждое мое слово отпечатывалось в их сознании. Повторял и повышал голос. Повторял и жестикулировал руками. Повторял и ходил из угла в угол. Повторял и внезапно замирал, снова резко срываясь на хождение.

Удерживать внимание в наше время становилось все сложнее и сложнее. Я использовать методы телевидения, используя маятниковый эффект смены кадров, как мерные удары метронома, гипнотизируя зрителя. Использовал приемы неприятеля, чтобы применять их во благо. Этично ли это было? Не знаю. Зато эффективно. С врагом нужно бороться его же оружием, успокаивал себя я.

Дверь аудитории тяжело захлопнулась. Я постоял несколько минут у входа, зафиксировал тишину в кабинете и, довольный полученным эффектом, пошел в столовую.

На душе все еще было тяжело. Возможно, я закончил лекцию пораньше, чтобы не пробираться через заполненные студентами коридоры университета. Они бы сновали туда и сюда, раздражая меня своими жизнерадостными криками. Как дети. Я понимал, что начинаю злиться. Через час должна была быть еще одна лекция в соседнем корпусе. Мне нужно было успокоиться.

Я быстро добежал до столовой. Взял салат, мясо и две кружки кофе. Они были здесь не очень большими, поэтому чтобы напиться, я всегда брал именно две кружки. Тем более сейчас, когда мой эмоциональный фон был из рук вон плох.

Я привык справляться с подобными вещами дома, на работе в собственном магазине, но только не в университете. По сути здесь все на виду. Никто не может найти себе потайного места, чтобы остаться на время наедине с самим собой. Я тут же вспомнил комнаты психологической разгрузки в университете Германии, когда был там несколько лет назад на стажировке. У нас же даже нет штатного психолога, к которому можно пойти, если случились проблемы во взаимоотношениях с преподавателем или студентами.

Ребята сновали по коридорам университета туда и сюда, и всему университету с его преподавателями и администрацией было все равно, что происходит у них на душе. Лишь бы вовремя сдавали курсовые, рефераты и зачеты. Закаляет это или же наоборот ввергает в пучину страха, сомнений и нерешительности? Я хотел подумать над этим, но никак не мог сосредоточиться.

Зазвонил телефон. Я не любил незнакомые номера. Но сейчас решил ответить.

– Да, слушаю, – начал я.

– Макс, здорова, – ответил незнакомый голос на другом конце. – Это Димон, муж Жанны. Есть разговор.

Мне никогда не нравились люди, которые коверкали свои имена. Было в этом что-то небрежное, безалаберное и неуважительное по отношению к самому себе.

Звонил муж моего фитнес-тренера из тренажерного зала, в который я иногда захаживаю, когда совсем взгрустнется. Я всегда относился к спорту больше как к эмоциональной разрядке, нежели физической нагрузке. С телосложением у меня все в порядке, поэтому занятия спортом были непродолжительными заходами с длинными перерывами. Но к своему успокоению, я всегда мог подтянуться пятнадцать раз, пробежать пять километров, да и кубики на животе все еще просматривались, если напрячься посильнее.

Я был удивлен звонком, но кажется понимал зачем он звонит. С ее мужем мы пересекались пару раз в фитнес-центре. Они с Жанной оба были тренерами. Но никогда я не общался с ним лично, наедине.

– Да, конечно, можем, – ответил я.

– А где ты? Я сейчас подъеду.

Признаться честно, к личному разговору я не был готов. Однако, было такое паршивое настроение, что я согласился.

– Я в университете. Подъезжай к первому корпусу.

– Хорошо. Через десять минут буду, – ответил он и положил трубку.

Мы не общались с Жанной уже больше двух месяцев, именно столько я и не ходил в фитнес-центр. Это была женщина, которая балансировала на границе: привлекательная или нет. Недостатки во внешности она с лихвой компенсировала общительностью и веселым нравом. Такие женщины нравятся мужчинам. Они могут составить компанию, подшутить, в общем быть на одной волне. Она напоминала мужчину в юбке, не формами, с комплекцией у нее было все в порядке, а содержанием. Прямая, честная, местами грубая, целеустремленная, уверенная в желаниях. На самом-то деле в их семье она и была мужиком, но ей хватало мудрости не переходить черту и подыгрывать мужу.

Для меня Жанна была слишком проста. Но я специально поддался ее настойчивости и пошел на интрижку, потому что ничего особо не терял. Мне просто стало интересно. Конечно, я предупредил ее о рисках.

– Стирай сообщения и будь осторожна, – говорил я ей, – я ничем не рискую, а ты рискуешь всем, к тому же у тебя ребенок. И смотри не заигрывайся.

Как бы хладнокровно это не звучало, но в случае с этой женщиной я, действительно, понял, насколько сильно атрофировались мои чувства. Я словно стал женоненавистником, как бы пошло это не звучало. Однако, успокаивал себя тем, что это лишь защитная реакция психики, которая сейчас как никогда нужна мне, чтобы не сойти с ума. И как бы совесть не отговаривала меня от этой интрижки, на этот раз я не послушал ее и пустил все на самотек.

Подогреваемый нигилизмом Ницше, который всегда так рьяно отвергал в себе, я поддался искушению этой женщины и на себе проверил тезис Милана Кундеры, что с нелюбимыми женщинами можно заниматься любовью, но не спать. Со мной этот фокус не прошел. При всей обыденности Жанны, которая даже не знала, кто такие Ницше и Кундера, которая постоянно называла меня странным, потому что я произносил много неизвестных ей слов, когда я поднимал выброшенные мимо урны пивные бутылки и пачки из-под сигарет, казались ей тоже странными. При всей ее посредственности, я все же чувствовал человека, недолюбленного и недоласканного, и здесь мое сочувствие брало верх.

Получается, одновременно я поступал нехорошо и человеколюбиво.

Когда она неожиданно сказал, что сегодня мы с ней пьем пиво, я не стал сопротивляться. Поддался ее откровенной настойчивости, которая меня ни к чему не обязывала. После четвертой бутылки пива Жанна так же открыто сказала, что сегодня ночует у меня. В эту ночь не получилось ничего особенного, потому что я уже был слишком пьян. Но эта ночь стала спусковым крючком. Жанна захаживала каждый раз, когда у нее появлялась возможность. Иногда просила целовать ей уши или шею. Иногда просто погладить волосы, положив голову на колени. Иногда заявляла, что я могу «трахать ее хоть всю ночь, если куплю достаточно интимной смазки». В этой женщине грубость и чувственность совмещались очень странным способом. Было в этом и что-то пугающее, и что-то подкупающее.

Так или иначе, когда все начало заходить слишком далеко, я остановился и силой остановил ее. Жанне было больно, она успел привыкнуть к моей ласке, но не показывала этого, потому что была сильной. Она злилась, но не мстила, потому что ее женская натура была по-мужски стойкой и не знала чувства мести.