Текст книги "Формула власти"

29. Случай на рыбалке

Майор Мимикьянов покинул бывшую башню излучений в задумчивости.

Он отклонил предложение исполняющего обязанности Председателя Совета директоров акционерного общество «Флора» Виктора Михайловича Чечулина отвезти его к дому руководителей Института.

Майору хотелось прогуляться и подумать. Разговор с Виктором Ивановичем произвел на него тяжелое впечатление. Оправдывались самые худшие его предположения.

Неторопливо шагая по ночной Колосовке, Ефим приблизился к черной немой крепости Института. Огибая его огромное тело, он почувствовал, как на него повеяло влажной свежестью. Он повернул голову и увидел, что метрах в ста от него плавает на черной воде слоистая лунная дорожка.

Там лежало маленькое озеро.

Его берег, обращенный к Институту, был отсыпан белым песком, а к противоположному краю подступала небольшая сосновая рощица – реликтовый остаток давно минувших геологических эпох. Хвойный оазис в минувшие годы являлся любимым местом прогулок сотрудников Института.

Летом, в первой половине дня солнце, поднимающееся над сосновыми вершинами, било прямо в окна лабораторий.

Пологий склон между озером и Институтом был до краев заполнен синими солнечными лучами. Короткая трава лоснилась и курчавилась от удовольствия, а две росшие на склоне яблони-дички отбрасывли позади себя длинные тени, в сравнении с которыми сами деревья казались игрушечными.

В эти утренние часы невозможно было поверить, что окружающий мир является случайным продуктом звездной эволюции. При взгляде из окон комендантской башни на освещенный солнцем склон, становилось совершенно ясно, что мир не может не быть чьим-то любимым творением.

В озеро когда-то очень давно, чуть ли не при первом директоре Лилипуце, выпустили мальков зеркального карпа. С тех пор озеро стало любимым местом рыбалки для работников Института, в частности, для коменданта здания Владимира Ивановича Городовикова и капитана Мимикьянова. Ефим, разумеется, в штате Института не состоял, но к нему так привыкли, что считали своим.

Конечно, для серьезной рыбалки, они с Городовиковым ходили на Омь, на северную протоку. Там можно было поймать даже вполне приличную стерлядь. Но маленький водоем, расположенный под стенами Института имел свои преимущества. Здесь можно было в охотку посидеть часок-другой утром, до начала рабочего дня, вдыхая холодный воздух, пронзенный яркими лучами встающего солнца. Или – вечерком, щурясь на теплый брусничный закат. И, самое главное, – в обеденный перерыв.

Одно время на бережке с удочкой в руке сиживал и сам академик Руслан Иванович Федоровский. Но рыбалка – штука коварная. Затягивает! Думаешь, посидеть всего минут тридцать, что остались до конца обеда, глянешь на часы, уже сорок минут рабочего времени перебрал! Случалось это и с самим академиком. А вслед за директором засиживаться на озере после обеда стали и другие сотрудники института.

Академик понял, что его слабость начинает разлагать дисциплину во вверенном ему режимном учреждении. Он не только решительно прекратил сам рыбачить в рабочее время, но и стал сурово следить, чтобы рыбалка у сотрудников не выходила за рамки обеденного перерыва.

Подойдя к песчаному берегу, Ефим глубоко вдохнул влажный воздух, и медленно выдохнул его сквозь надутые щеки. Ему надо было идти, но он не трогался с места. Он стоял, смотрел на овальное черное зеркало и прокручивал в голове один случай, происшедший на этом озере.

Дело было так.

Городовиков накануне обещал Але Тиц поймать несколько карпов. Аля собиралась пару штук пожарить на ужин, и хотя бы пару-тройку штук отнести племяшке. Владимир Иванович твердо обещал. Тем более, что дело-то особой трудности не представляло. Карп в озере водился в изобилии. Место на краю песчаного пляжа у большого валуна, когда-то принесенного ледником, было прикормленным. Обычно Ефим с Городовиковым за неполный обеденный час на две удочки легко вытаскивали пяток рыбин.

А тут с запасом пришли – минут на сорок раньше начала обеденного перерыва. Сидят, ждут. Карп у самой поверхности круги нарезает, то и дело прокалывает головой тонкую водяную пленку, словно желая полюбопытствовать, что же происходит в чужом недоступном мире. Вокруг каждой такого прокола концентрические волны разбегаются, на своих гнутых спинках плавающие в озере травинки, листья и жуков-плавунцов качают.

Все, как обычно. Только карпы на крючок почему-то не идут. Даже попыток не делают. Ефим с Городовиковым уже и запасные крючки прицепили, и на новые крючки плевали – ничего не помогает! Не клюет!

К концу обеденного перерыва потянулись из соснового бора к своим рабочим кабинетам, гулявшие там сотрудники. Конечно, девушки-лаборантки, да и научные сотрудницы постарше не могли пройти мимо. Все заворачивали к рыбакам, смотрели на пустое ведерко и что-нибудь произносили в их адрес. В словах, может быть, и не было ничего оскорбительного, но тон! Но выражение лиц!

Владимир Иванович, ценил завоеванный им авторитет мастера-рыболова, едва ли не как свое главное достижение в жизни. Он начал заметно утрачивать ровное расположение духа, почти всегда ему присущее, и засопел носом.

В пустое ведро заглянули и идущие к Институту лаборантка Тамара Терновая вместе со старшим научным сотрудником Ниной Боровских. Владимир Иванович как-то сказал при свидетелях, что в сравнении с Тамариным языком змеиное жало, просто тряпка! С точки зрения капитана Мимикьянова никакого преувеличения тут не было. В этот раз Тамара ничего не сказала, но состроила из черт своего кукольного личика такое выражение, что Владимир Иванович совсем утратил душевное равновесие.

– Да, что же это такое, а? Вы, кашееды лупастые, назло, что ли так делаете? – бормотал он, обращаясь, к странно ведущим себя подводным обитателям.

А в это время из леса на противоположной стороне озера появились заведующий отделом излучающих приборов Леонид Георгиевич Горынин и инженер Викул Андреевич Контрибутов. Они разговаривали о чем-то, шли неторопливо, то и дело останавливались, смотрели себе под ноги, потом в противоположные стороны, потом внимательно друг на друга.

Заметив рыбаков, собеседники как будто обрадовались и направились в их сторону. Подойдя, с любопытством заглянули в ведро для улова. Ничего там не обнаружив, они многозначительно переглянулись. Горынин удивленно произнес:

– Неужели так короткая волна влияет, а?

– При чем тут волна? Разве это волна? – не выдержал Городовиков, считавший себя абсолютным авторитетом в области рыбной ловли. – Это не волна, а чепуха одна! Под водой она и не заметна! Вот вчера был ветер, так уж, действительно, в этой тарелке волна была, прямо как на Тихом океане! А сегодня это не волна, а так – одно воспоминание! Прямо ворожит кто-то! – с досадой закончил он.

– Дело не в короткой волне, – словно бы поддержал Владимира Ивановича инженер Контрибутов, – а в периодичности импульсов.

– Но с точки зрения теории этого никак не может быть! – по ежиному засопел носом Леонид Георгиевич.

– Значит, теория ошибочна… – всем корпусом повернулся к Горынину инженер.

Леонид Георгиевич задумался. Наконец, видимо, найдя ответ, он открыл рот, но его внезапно опередил Городовиков, пораженный неожиданно пришедшей ему в голову мыслью:

– Я понял! Это столовка утром опять в озеро старую картошку выбросила! Карп картошки нажрался и теперь кашу есть не хочет! Точно!

– Владимир Иванович, – сказал Контрибутов. – Вы еще десять минут посидите, и полное ведро будет. Только не уходите!

Доктор с инженером повернулись и быстро пошли к Институту.

Ни Городовиков, ни Ефим на последние слова Контрибутова внимания не обратили. Подумали, что это он так над ними посмеивается.

Надо было уходить. До конца перерыва оставалось минут десять. Потом – все. Увидит Федоровский, как используется рабочее время, – беда! И Городовикову, само собой, не поздоровиться, да и Ефиму могло влететь по самые уши. Академику ведь ничего не стоило стукануть его прямому начальству – дескать, и сам в трудовые часы шпионов не ловит, государственные тайны не охраняет, да еще и институтских сотрудников с праведного пути сбивает. И даже, если лично академик не увидит, так доброхотов сообщить ему об этом – пруд пруди!

Они совсем уже решили плюнуть на свихнувшихся карпов и уйти, но все-таки медлили. Жили той самой лишающей воли надеждой, что убеждает проигравшегося рулеточного игрока, – подожди еще немного! Вот-вот обязательно повезет! Не в этот раз, так в следующий! Ну, не в следующий, так через раз! Обязательно повезет! Только потерпи еще немного! И тогда – непременно придет Удача!

В этот момент, они увидели, как в круглой башне, где помещался полигон излучающей аппаратуры, открылось окно, и оттуда высунулся инженер Контрибутов.

Он замахал в их сторону руками и что-то закричал.

И жесты и не расслышанные слова они восприняли, как продолжающиеся насмешки, и, вздохнув, повернулись к поплавкам своих удочек. И тут же с изумлением увидели: под водяную поверхность ушел сначала один, потом второй красно-белый поплавок. Друзья схватились за удилища, и в воздухе заблестели зеркальными боковыми полосами два упитанных карпа, размером с энциклопедический словарь каждый.

И рыбы пошли на крючок одна за другой! Потратив минут пятнадцать рабочего времени, они вытащили с десяток отличных экземпляров окультуренного сазана, и остановились только, ощущая уколы не до конца уснувшей совести, и голос здравого смысла, обещавшего им крупные неприятности за рыбалку после окончания обеденного перерыва.

Этот случай хорошо отпечатался в памяти у Ефима, он даже несколько раз рассказывал его знакомым в качестве доказательства непредсказуемости рыбацкой удачи.

Произошел он всего за несколько дней до официального оглашения приказа о ликвидации Института.

30. Он приехал

Майор Мимикьянов шел по ночной Колосовке.

Из окружающей поселок степи в Колосовку вливался степной воздух, полный древних растительных запахов. Эти запахи что-то говорили клеткам кожи, легких и сердца. Иначе, почему бы по рукам пробегали толпы маленьких остроногих иголочек, в груди мятным холодком вспыхивала непонятное волнение, а сердце томительно сжималось? Но понимать этот древний язык человек давно разучился.

Проходя мимо вокзала, майор замедлил шаги.

От перрона уходила последняя электричка. Она загудела, рождая в ночном воздухе тяжелые вибрирующие волны.

Базарчик у входа на перрон, был пуст. Только с ближнего края стояла по-прежнему стояла баба Клава.

Ефим подошел к ней и поздоровался:

– Добрый вечер, баба Клава!

– И тебе добрый вечер, мил человек! Чего так поздно гуляешь, когда все люди уж по домам сидят?

– Вы, баба Клава, тоже вот дома не сидите.

– Так я минералводского поезда жду! Вдруг отпускникам все свои огурчики и продам! В прошлый раз, все как есть, продала! У меня – дело, вот и полуношничаю!

– Вот и у меня – дело. – вздохнул майор.

– Ну, что же! Ухажерство – дело хорошее! – одобрила баба Клава, по-своему поняв его слова. – Вот огурчика возьми! Уку-у-усные! – заулыбалась она, и морщинки побежали по ее полному лицу.

Огурцы бабы Клавы недаром славились по всей Колосовке. Поспорить с ними могли только соления Инны Лилипуц.

Ефим взял аккуратный огурчик, попробовал и остался доволен. Он расплатился, кивнул бабе Клаве: «Счастливо вам поторговать!», повернулся и двинулся по привокзальной площади. Но отошел недалеко.

Его взгляд остановился на спуске с виадука: ему показалось, что по ступеням идет женщина в светлой блузке, похожая на учительницу музыки Туровскую. Ефим не был в этом уверен. Июльская ночь была непроглядно черной, и он вполне мог ошибиться.

Майор остановился и решил подождать, пока женщина подойдет ближе.

Это, действительно, оказалась Ева Станиславовна.

Когда она еще была в десятке шагов, майора ощутил притягивающий аромат ее духов.

– Ефим, а я вас увидела сверху и бегу! – слегка задыхаясь, произнесла Туровская. – Я хочу сказать вам одну вещь…

– Что за вещь? – почувствовав беспокойство, спросил майор.

– Он, только что приехал! – выдохнула воздух Ева Станиславовна.

Ефим ощутил неприятный холодок в груди.

– Кто он?

– Источник странных колебаний. – широко раскрыла глаза Туровская.

– Почему вы решили, что он приехал?

– Когда я шла по виадуку, – начала объяснять Ева Станиславовна, – то неожиданно стала его чувствовать. И все сильнее и сильнее! Смотрю, – к вокзалу подходит электричка из города. Когда она остановилась, этот странный звук стал очень сильным. Потом электричка уехала, а звук остался… А примерно через минуту стал затихать. И скоро совсем замолк.

Глаза Туровской блестели в ночи стеклянными шариками.

– Интересно! – подергал себя за ухо Ефим. – Очень интересно! И чего это он в городе делал?..

– Не знаю, Фима. – пожала плечами женщина.

Мимикьянов подумал и сказал:

– Позвольте, я вас все-таки провожу, Ева Станиславовна!

– А вы не опоздаете? – спросила Туровская.

– Куда – не опоздаю?

– Так вы же куда-то шли! А тут на тебе – старую женщину провожай!

– Ну, какая же вы старая! Что вы на себя наговариваете, Ева Станиславовна! – льстил, не кривя душой, майор.

– Шучу! Я совсем молодая! И раз вы так считаете, провожайте меня, даже, если и опоздаете куда-нибудь!.. Надеюсь, это не свидание с дамой? – с женской ревностью поинтересовалась она.

– Совсем нет. – искренне заверил Ефим.

– Что ж, тогда, идемте. Все остальное терпит! – сказала Туровская и просунула свою теплую руку под его локоть.

Насчет того, что все остальное терпит, у майора было другое мнение. Но, разумеется, высказывать его вслух он не стал. Женщины имеют право на свою собственную картину мира.

Они пошли по неосвещенной улице под руку, как хорошая семейная пара.

Стояла ватная, совсем не городская тишина. Если бы не стук Евиных каблучков, она бы почти совсем не отличающаяся от той, что застыла громадным прозрачным телом в ночных полях, окружающих поселок.

Мбу-у-у… – загудел на подходе к стации электровоз, рождая в пространстве крутые, далеко разбегающиеся волны.

Мбу-у-у…

Электрический зверь замолк, и воздух прошила тонкая строчка вагонного перестука колес о рельсы.

– А чем там, в ресторане закончилось-то? – задал майор вертевшийся на языке вопрос.

– Да, ничем… – пожала плечами преподавательница музыки. – Подрались, да померились… У ресторанной публики так часто и бывает… Как в зале все закончилось, я не видела… Допела и переодеваться пошла… Но когда вышла на улицу, все эти драчуны уже вместе перед рестораном стояли, мирно разговаривали…

«Странно, как это они так быстро договорились! – удивился про себя майор. – Или заключили союз по поиску Контрибутова? А как же они, интересно, собрались после поимки? Спиридоновцам – имеющийся у инженера прибор по корректировке сознания, а представителям холдинга «Излучающие системы» – сам Контрибутов целиком, включая его гениальную голову? Так, что ли?…»

– Я даже не заметила, как ты ушел… – чуть заметно пожала руку майора Ева Станиславовна. – Когда со сцены увидела, что началась драка, подумала, как бы ты в это безобразие не влип… Ты же совсем рядом с драчунами сидел… Вдруг бы неприятности по службе из-за этого получил…

– И не говорите, Ева Станиславовна, у нас с этим очень строго. Не дай бог, еще бы в милицию попал! На службу сообщили! Начальство разбираться не будет, случайно ты рядом с дракой оказался или не случайно. Скажут, компрометируешь офицерское звание и все! Хорошо, если просто выговором отделаешься, а то могут и из органов наладить… Пришлось через кухню уйти.

– Ну, и правильно! Ты, Фима, молодец! Никогда головы не теряешь! Разве что… – демонстративно оборвала себя женщина, чтобы Ефим сам поинтересовался продолжением фразы.

– Разве что? – подыгрывая ей, задал вопрос майор.

Спутница искоса взглянула на него:

– Разве что с женщинами…

Ефим произнес что-то вроде:

– М-м-мда.

– Но я вас, Фима, прощаю! – рассмеялась Туровская. – Мужчина и должен терять голову от женщин. А то, какой же он мужчина?

– М-м-мда! – снова произнес Ефим, придя к выводу, что междометия являются прекрасной формой общения мужчины с противоположным полом.

Междометия создают у женщины реальное впечатление, что с ней разговаривают. И, в тоже время, будучи лишенными всякого содержания, дают возможность собеседнице понимать мужские ответы совершенно так, как ей хочется. Разве плохо?

«И чего это я раньше мычать не любил? – спросил себя Ефим. – Ка-ак удобно!»

Обволакивающий голову сиреневый запах почувствовался еще вдалеке от дома из непропитанных шпал.

Они вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Постояли на площадке.

– Может быть, зайдешь, чашку чаю выпьешь? – спросила Туровская. – Кофе не предлагаю, поздно… А чай я с жасмином сделаю…

Ефим пожалел, что все-таки не всегда можно пустить в ход междометия.

– Да, я бы с радостью, Ева Станиславовна. Но – не могу! Горынин ждет! Дело одно важное. Волнуется старик!

– Разве я не понимаю! – не глядя на него, произнесла женщина. – Дело есть дело. Иди, конечно…

Решив, что междометиями тут не обойдешься, а никакие подходящие слова ему в голову не приходили, Ефим положился на интуицию, и поцеловал нестареющую преподавательницу музыки в гладкую душистую щеку.

Ева Станиславовна подняла на него умело подкрашенные глаза, помолчала и погрозила ему пальцем. Ефим почувствовал, что интуиция его не подвела. Он сделал лучшее из всего, что можно было сделать на прощание. Несмотря на грозящий наманикюренный палец, женщина совсем не рассердилась, напротив, – настроение у нее, как он почувствовал, явно поднялось.

Ефим вышел из подъезда и вдохнул пряный ночной воздух. Он немного постоял, уперев кулаки в бока, потер ставшие колючими щеки и скорым шагом направился к дому руководителей Института.

31. Поздние визиты к доктору Горынину

Майор Мимикьянов шел по ночному поселку.

В большинстве окон свет уже погас. Дома спали, надвинув на свои лица треугольные крыши, похожие на бабушек в косынках, что вечерами дремлют на завалинках. Зеленоватая луна очерчивала невидимыми лучами косматые контуры тополиных крон. Вокруг стояло безмолвие. Ни звука не доносилось даже со стороны железнодорожной станции. Тихий час выдался даже на никогда не спящем транссибе.

В Колосовке все – рядом. И через пять минут майор Мимикьянов поднимался по лестнице к двери, за которой жили доктор Горынин и Снежная Королева.

На этот раз ему открыла Наталья Сергеевна.

– Проходи, Фима! – сказала она. – Мы как раз чай пить собрались.

Миновав длинный коридор, они оказались в большой ярко-освещенной столовой.

Горынина в комнате не было.

– Подожди немного, Фима! Я сейчас стол накрою. – сказала хозяйка и ушла на кухню. И сразу оттуда донесся голос Леонида Георгиевича. Ему ответила Наталья Сергеевна. Казалось, супруги возобновили прерванный его приходом спор. Майор прислушался, но голоса резко снизили свою громкость и стали почти не слышны.

Ефим перестал прислушиваться, он подошел к дворцу-буфету и погладил его большой бок.

Буфет по-прежнему пах старым деревом и пчелиным воском.

Дерево под ладонью казалось теплым.

Граненые стекла в буфетных дверцах едва слышно звякнули – будто комнатный дворец по-своему здоровался с ним.

Супруги вернулись из кухни с фарфоровым чайником и большим белым блюдом. На нем горой лежали толстые ватрушки.

– Хорошо, Ефим, что ты пришел! Я как раз клюквенное варенье достала! – непривычно оживленным голосом произнесла Снежная Королева. – Я же помню, ты любишь…

Майор внимательно посмотрел на Наталью Сергеевну. На ее молочных щеках даже выступил румянец. Такое у Снежной Королевы он видел всего пару раз за всю историю их знакомства. Сам же Леонид Георгиевич сел за стол ежом, которого пол дня катали по поляне неуемные собаки.

Доктор принялся за свою чашку с таким серьезным вниманием, будто ничего более важного на свете для него не существовало. Снежная Королева несколько раз порывалась что-то сказать, но, в конце концов, только пропела:

– Фима, тебе вазочку для варенья дать? А то накладывай его прямо на ватрушку, вкуснее будет…

Майору Мимикьянову, как он ни старался, ничего не приходило в голову для светского начала беседы, да и желания вести пустопорожние разговоры не имелось. Он собрался с духом и обратился к поглощенному чаем Горынину:

– Леонид Георгиевич, а, все-таки, не мог ли у Контрибутова оказаться какой-то портативный прибор по коррекции сознания? Вы меня простите за назойливость, но я сегодня целый день о таком приборе слышу…

– Да, ну, Ефим! – не отрываясь от чашки, пробурчал еж. – Ну, ты же знаешь! Все наши излучающие приборы разве что на грузовике увезти можно… Не было у нас никакого портативного излучателя!

– Подождите, Леонид Георгиевич! Но существовал же в вашем отделе сектор сверхмалых генераторов, разве нет?

– Да, существовал. – Леонид Георгиевич все-таки оторвался от чаепития. – Только у нас эта тема была закрыта еще когда!.. Еще до твоего прихода в Институт! И все материалы переданы в Зеленогороск, в «КБ – 19». У нас абсолютно ничего не оставалось! Ни моделей, ни документации! Да и Контрибутов в нашем отделе тогда не работал…

– Леонид! – голосом секретарши директорской приемной произнесла Снежная Королева.

– Наталья! – начальственным тоном руководителя ведущего отдела Института отозвался доктор, вздернув подбородок.

– Леонид! Ты не прав. Ефим нам не чужой! – повысила голос Снежная Королева.

– Наталья Сергеевна! – зашипел еж. – Наташа! Не о чем тут говорить! Я сказал: не о чем!

– Леонид! – добавила льда в голос Снежная королева. – Ты в этих делах ничего не понимаешь!

– Правильно! – резко отодвинул от себя чашку доктор. – Вы все понимаете! Только я один ничего не понимаю!

Доктор засопел так, что казалось, его тонкий ежиный нос стал горячим на ощупь.

Наталья Сергеевна выпрямила спину и сверкнула заледеневшими глазами. Она набрала в легкие воздух и уже совсем собралась что-то сказать, как вдруг в прихожей настойчиво забился звонок.

Снежная Королева собралась встать, но Горынин не позволил.

– Сиди уж! – махнул он на нее рукой. – Сам открою. Это, должно быть, Коля удочку принес, что вчера брал…

Доктор выбрался из-за стола и исчез в коридоре.

Однако, это оказался совсем не сосед Коля.

Вслед за пятящимся доктором в комнату плотной стеной вошли посланники Спиридона.

– О! Профессор! Какая встреча! – обрадованно произнес Хунхуз, обращаясь к Ефиму. – Ты, наверное, думал, что нас больше не увидишь! А мы – вот они! Ты чего не рад?

Майор вздохнул и устало произнес:

– Почему ж не рад? Еще как рад! Весь вечер только и делаю, что вас жду!

– Ну, тогда, вставай! Пойдем! – ласково произнес Хунхуз.

Маленький доктор задрал голову и возмущенно обратился к песочнолицему вожаку:

– Вы кто?

– Научная делегация, отец! – ответил спиридоновец. – На ка-а-аллоквиум вашего изобретателя забираем!

– Какого изобретателя? На какой еще коллоквиум? – непонимающе вздернул брови Леонид Георгиевич.

– Международный! – значительно поджал губы Хунхуз.

Ничего не понявший доктор недоумевающее замолчал.

Вожак спиридоновцев тяжело посмотрел на продолжающего сидеть за столом майора и дернул в сторону двери головой:

– Слушай, инженер, ты двигай, поршнями-то! Шутки ведь закончились! Израсходовал ты свой лимит!

Увидев, что Ефим не торопится вылезать из-за стола, он засунул руку под куртку, за спину, и обратно вытащил вместе с рукой пистолет.

«Китайский ТТ.» – определил майор.

– Теперь за каждую шутку пулька тебе будет, умелец! – протыкая глазами-шильцами Ефима, произнес спиридоновец. – Ты нам шутку, мы тебе – дырку! Идет?

Увидев пистолет, Горынин вышел из оцепенения.

– Что здесь происходит? Объясните немедленно! – разъяренным петухом наскочил он на вооруженного бандита.

– Из федеральной службы безопасности мы, отец. – значительным голосом произнес Хунхуз. – За разглашение секретных сведений его задерживаем! – кивнул он на Ефима. – По ордеру! Капитан, покажи бате ордер! – обратился Хунхуз к одному из своих людей. – В машине оставил? Ладно! Наши граждане нашей федеральной службе безопасности и без бумажек верят… Правильно, дед?

– Нет, не правильно! – заупрямился доктор. – Предъявите документы!

– Ты смотри, какой недоверчивый! – качнул головой Хунхуз. – Ладно. Тогда, тоже с нами пойдешь! Мы тебе документы в машине покажем!

После этих слов молчавшая Снежная Королева поднялась со своего места и отчетливо произнесла:

– Никуда он с вами не пойдет!

На ее щеках, белых, как медицинская вата, красными яблоками проступил румянец.

Ефим понял, что пора вмешиваться. Не хватало еще, чтобы из-за него с хозяевами что-нибудь произошло.

– Да вы не волнуйтесь, Наталья Сергеевна! – сказал он, вставая. – Леонид Георгиевич, все в порядке! Не нужно никаких документов. Тут просто какое-то недоразумение вышло! Мы сейчас поедем и разберемся!

Майор собрался выйти из-за стола, чтобы перенести место боевых действий из квартиры Горыниных на улицу, но вдруг в комнате все изменилось.