Текст книги "Порно для маленьких"

Глава 8
Видео

Валя заказывал видео и примерно знал, что на нем будет, тем более это не первая запись такого рода, сделанная по Валиному заказу. Видео будет продаваться очень дорого, есть люди, готовые платить. Валина задача не деньги, а именно чтобы как можно больше людей это посмотрели.

Там какой-то двор, человек сидит на лавочке, пьет из горлышка. Смеется, машет рукой. Ой да че там… Я там эта… Кароче, спасиба… водка очень хорошая, свежая… смеется. Спасибо, мужики, очень по-умному все… надо бухнуть, но по жизни это все правильно, потому что если человеку надо выпить, то хорошо, когда умный мужик ему… ну, типа, угостит. Я понимаю, не то, что эти… я по жизни все понимаю, спасибо. Если б я был того, типа, у меня было сколько надо, я бы тоже угостил. Щас без этого не заснешь, а как ночь переждать, если не спать. Смеется.

Если без этого дела, то очень трудно, потому что жизнь долго и без смысла вообще, а тут нормальные мужики, и выпьешь, и все нормально, и тогда все… я тут на Красноармейской жил с родителями, когда пацаном бегал в трусах. Сосед армян жидов стрелял из воздушки, а я воробушков жалел. Зачем их, типа, стрелять, они просто летают тут. Жиды – это другая история… Как стрелять, сразу жиды… Поставь себе банку от бычков и стреляй сколько душа захочет. Летом хорошо – нехолодно, у меня, когда квартира была, то еще ничего. Теперь время хорошее, а можно на вокзал, у меня там мент знакомый, пускает погреться. А летом и на дворе хорошо. Если что надо сделать… вы скажите… Я не понимаю, что ли? Вы по-хорошему, и я по-хорошему.

Я раньше на заводе работал. У нас комплексы делали, связь чтобы… военные комплексы, это, типа, важная вещь, на войне без связи… сами понимаете. А потом, чего? Я тогда еще в своей квартире жил. Смеется.

Смеется.

Двор, скамейка, довольно темно, но фонари в руках пацанов, мужик с бутылкой на скамейке весело размахивает руками, он объясняет, что летом никуда идти не надо, тут на скамейке можно поспать, никто не будет беспокоить. И ты никого беспокоить не будешь. Только чтоб менты…

Так, хорошо… поговорили. Зритель увидел, убедился, что живой человек, не чучело какое-то, сделанное, чтобы снять кино. Ну можно приступать.

А че вы на меня льете? Смеется.

Спичку сзади бросили, он не видел. Но когда рубашка загорелась, вскочил, заорал. Захлопал себя пятернями, но куда там, ребята смесь приготовили, она так легко не гасится. Все отскочили далеко, один только замешкался, столбняк какой-то напал на пацана. И бомж кинулся к нему, как будто за помощью. Больше просто не к кому было, а боль же жуткая и ужас. Пацан хотел отскочить, но зацепился за проволоку, которая торчала из раскрошившейся бетонной плитки, отлично было видно, оператор хороший снимал. Пацан упал, а бомж тоже уже не мог стоять и упал на него. Это не было запланировано, неожиданный поворот событий. Пацан заорал, пытаясь выбраться из-под горящего бомжа, но смесь там такая, что сделать ничего нельзя. Короче, зачем зря пацану пропадать, и так у него ожоги, в больницу его повезти, а там вопросы, менты и так далее. А кому это надо? К тому же он сам виноват, не хрен стоять как пень, технику безопасности надо соблюдать.

Не видно было, кто бросил бутылку, но сама бутылка отлично попала в кадр, пол-литровая, пластиковая, от питьевой воды, чуть ли не «Святой родник». Вспыхнуло сразу. И еще бутылка. И хватит. Пацан орет, бомж орет, как два тенора. Оператор снимает, звук тоже кто-то записывает. Дыму много, но это ничего, так даже зрелищнее, если дым фонариками подсветить. А увидеть и понять главное дым не мешает. Замолчали, сначала пацан, потом бомж. Интересно, что бомж дольше выдержал. От болевого шока сознание потеряли или просто уже все. Камера наехала поближе, лежат спинами друг к другу, скрючившись, как два сваренных рака, но вареные раки красные, а эти – черные при свете фонариков. Черные дыры на теле, довольно глубокие, пацан, который смесь делает, учится на химическом факультете, он хорошую смесь делает. Что-то вроде напалма, как у американцев во Вьетнаме. Да, вот так, крупным планом сними ожоги. На лица наедь.

Конец фильма.

Да, так в чем проблема? Денег нужно больше, потому что два, а не один. Во-первых, пацанам надо больше заплатить, это не было предусмотрено, чтобы один из них сгорел. Это очень дорого стоит, нормальный пацан сгорел, не бомж. Потом, его же будут искать, хорошо – лицо в кадре так деформировалось, что узнать нельзя. А до этого пацан вообще мелькнул только, там непонятно кто. По любому, надо дать ментам конкретные деньги. Конкретные деньги, потому что это все очень серьезно.

Деловой разговор о деньгах. Валя понимает.

Да, но оно того стоит, это же бомба, а не материал. Это все купят. Заплатят, сколько скажешь, потому что такого еще не было. Ты свое вернешь и заработаешь. Пацана жалко, конечно, никто этого не хотел, но так неожиданно получилось, и сделать ничего уже было нельзя.

Валя отступает на шаг. Не потому, что он шокирован, он вообще не шокирован. Просто у этого человека очень сильный запах изо рта, что неприятно. Запах изо рта никак не связан с родом занятий. Он бывает и у вполне добропорядочных людей. Иногда вообще нельзя стоять рядом с добропорядочным человеком. Изо рта воняет так, что можно сознание потерять.

А тут просто совпадение, ну и что, что он сжег двух людей напалмом? Может, у него желудок больной, от этого бывает запах.

Вообще пусть привыкают. Они, то есть жители города. Раньше насильственная смерть была под запретом, этого даже в кино старались не показывать. Теперь будет по-другому. Теперь в кино покажут именно это. И не только в кино. Валя не развлекаться сюда пришел, пусть они привыкают к виду изуродованных трупов.

Многое будет меняться очень кардинально, пройдет время, и за такие фильмы перестанут платить большие деньги. Предложение увеличится, цены упадут, Валя позаботится об этом.

А пока… Валя отсчитывает деньги. Деньги для него не проблема. То, чего он хочет добиться, стоит любых денег. Любых.

Спасибо. У меня сумка с собой. Тридцать экземпляров. Надо будет, мы больше сделаем.

Диким людям необходимо причинять боль, много боли. Но этого мало, боль необходимо показывать. Они должны привыкнуть к присутствию боли и отсутствию смысла. Тогда Валя приблизится к своей цели.

Глава 9
УЗИ

Марина Шульман лежит на кушетке. Ее живот обмазан противным холодным гелем, и врач водит по нему датчиком сканера.

– Девушка, – говорит врач, – таз подвиньте поближе.

Врач, женщина немолодая, полная, вообще довольно большая, голос у нее резкий, слегка хрипловатый, и в пространстве ее очертания, скорее, немного расплываются. Пациентка явно вызывает у нее раздражение. Врачу кажется, что она ведет себя слишком смело для беременного подростка. И на интимную стрижку Марины Шульман она косится с нескрываемым неодобрением.

То есть она давно прекрасно знает, что интимная стрижка, это теперь массовое распространенное явление, не то, что в наше время. Но смириться с этим до конца не может.

Нет, ну вы подумайте своей головой! Еще если взрослая баба постригла себе лобок, оставила кокетливую полосочку, как бы продолжение разреза… То это куда ни шло… гадость, конечно, смотреть противно, бока висят, а тут такое. Но баба взрослая, сама за себя отвечает. Может, она в школе химию преподает или, например, работает в администрации мэра города. И это ее личное дело, как выглядит ее лобок.

Но когда вот такая малолетняя проститутка кокетливо себе подстригает пизду… Еще в куклы небось играет, и туда же. Ни стыда, ни совести! Кому ты это показывать собираешься, курва ты сопливая? Солидному женатому мужчине, с животом, с портфелем, с глазами его бесстыжими.

– Ну, – говорит врач, – и почему мы так рано начали половую жизнь?

– Что значит рано? – спрашивает Марина Шульман.

– Ну тебе шестнадцати нет, – щурит глаза врач, – а ты у нас, мягко говоря, не девственница.

Мягко говоря. То есть врач деликатно дает понять, что вся Багатяновка отлично знает, как выглядит эта конкретно интимная стрижка. Дорогой врач, человек устроен сложнее, чем ваш расширитель из нержавеющей стали. Уж вы-то могли бы это понимать, если б хотели. Посмотрите внимательно.

Та че я буду смотреть, а то я их не видела сучек!

– Так я давно начала – улыбается Марина Шульман, – в одиннадцать лет.

– И как? – цедит врач сквозь зубы, – Хорошо платили?

– Да я сама платила. На завтраках экономила.

– Ну вот и доэкономилась, пятая неделя, – объявила врач. – А я для аборта что-то показаний не вижу!

– Так до трех месяцев и не нужны показания, вы мне обязаны дать направление, а ваши нравоучения вообще меня не интересуют.

– Слышали, Нина Петровна? – повернулась врач к акушерке. – Я сорок лет тут работаю, но такую курву наглую вижу в первый раз.

– Ничего, Вероника Николаевна, – отозвалась Нина Петровна, – направление на аборт захочет, на животе приползет.

– Лобок она себе постригла! – продолжала врач, что-то записывая в карточке. – Мандовошкам негде прятаться!

Марина Шульман приводила себя в порядок молча, умолять о направлении на аборт явно не собиралась.

– Иди-иди, – бормотала Вероника Николаевна, – рожай своего выблядка. Вырастет алкоголиком, тебя же и прибьет

– Я, Вероника Николаевна, – присоединяется Нина Петровна, – направление на анализы выписала, и пусть она в женской консультации по месту жительства наблюдается… Моя соседка там недавно крысу видела.

– А аборт лучше всего в Мединституте делают, – откликнулась Вероника Николаевна. – Только наркоз дорого стоит, раз тебе не платят, ты там все звезды увидишь.

Она с нескрываемой злобой покосилась на босоножку, которую как раз надевала Марина Шульман, и пробурчала:

– Что-то я не верю, что тебе не платят.

– Я крыс вообще не боюсь, – сказала Марина Шульман. – Они намного симпатичнее некоторых людей. А аборта я не буду делать. Я хочу ребенка. И мой парень тоже. Мы поженимся скоро.

– Ага! – хором воскликнули обе женщины. И врач продолжала:

– Разогналась. Ты отсюда прямо в ЗАГС иди. Он тебя там ждет.

– С коляской… – добавила акушерка.

– Я про вас я в церкви батюшке скажу, что вы меня аборт делать уговаривали.

Когда дверь за ней закрылась, опытная акушерка сказала врачу:

– Вы, Вероника Николаевна, в милицию напишите. Ей же шестнадцати еще нет, так по этому папаше тюрьма плачет!

– Конечно, пусть прокурор занимается. Если только папочка сам не сцикун какой-нибудь. По малолетке кинул палку не туда, – врач вытирала руки бумажным полотенцем. – Но какие сучки пошли, я прям не могу… Я бы себе постригла в шестнадцать лет, меня бы мама из дома выгнала. А наглые, бесстыжие… Мне аж нехорошо. Нина Петровна, накапайте мне валерьянки.

Марина Шульман и так знала, что беременна. Но надо было убедиться.

Теперь окончательно ясно, что ее любовь к Борису и его любовь к ней – это что-то живое. Марина Шульман так себе представляет, что, пока оно не выросло внутри нее и не родилось, оно не существо само по себе, а только часть ее и часть Бориса.

Это Борис и она вместе, в одном теле. Они там вместе как два человека в космическом корабле. В космосе, который, как и женское тело вокруг плода, состоит из каких-то оболочек. Марине Шульман в голову приходят совершенно иррациональные мысли про космос, о котором она ничего не знает. Но ей эти мысли очень нравятся. Она представляет себе, вот они с Борисом смотрят в темноту за бортом, темнота сжимается и разжимается, и свойства пространства, в котором происходит движение, это только функция скорости.

Еще Марина Шульман чувствовала, что с Борисом что-то происходит. Что-то, что он сам не может до конца контролировать. Что не происходит обычно с людьми. Это может стать его особой дорогой, но может быть и угрозой. И ее беременность дает ему дополнительную защиту и помощь.

Но это необязательно ему говорить. Это ведь только ощущения, превратившись в слова, они могут прозвучать слишком абсурдно, непонятно… могут вообще разминуться со смыслом, который должны были передать.

Например, слово «любовь». Что это такое? Само это слово вызвало у Марины Шульман легкое раздражение.

Сразу вспоминается фильм из детства, где довольно полная баба кричит – «Вася, я люблю тебя!» Вася – это передовик производства. Он спас деталь. А его друг чуть эту деталь не запорол. Вася вовремя спохватился, спас деталь, спас друга, спас двигатель ледокола, и тетка ему теперь кричит – «Вася, я тебя люблю!»

Марина Шульман воспитывалась в закрытой благополучной среде и жизнь большой страны мало трогала ее. Не следует судить ее слишком строго.

Любовь – комплекс ощущений, лежащий на мировоззренческой платформе. Как металлическая арматура на железнодорожной платформе.

Объясните мне, требует про себя Марина Шульман, что это такое?

Она очень хорошо осознает, какие чувства вызывает у нее Борис. Во-первых, на него очень приятно смотреть. Он сдержанный, но когда говорит, когда молчит, когда улыбается, ей хочется слушать или тоже молчать. И улыбка вызывает у нее ответную улыбку.

Ей нравится, что он всегда спокойный приветливый, но никогда никому не подыгрывает. Или делает это из вежливости, очень в меру. Не стремится произвести впечатление, вообще не любит быть в центре внимания. Никого не развлекает разговором. Сам не особенно впечатляется, когда это делают другие.

Скорее красивый, чем мужественный, скорее мягкий, чем агрессивный, глаза… губы… Просто он нравится Марине Шульман. Этого достаточно. Он не старается выделяться, но Марина Шульман знает, что он ни на кого не похож.

Кроме своей мамы, но это другое. Имеются в виду другие парни. Мама тут при чем? Она вообще, конечно, очень красивая.

Да… и он очень ласковый и перед, и после. Он прикасается к ней руками и губами, даже немного женственно это делает. Марина Шульман очень любит его прикосновения.

Но тут она не может сравнивать его поведение с поведением других мужчин. Если не считать школьного единичного эксперимента с поцелуями, который особых восторгов не вызывал, ее опыт целиком ограничен Борисом. Никаких других мужчин не было. И уже, конечно, не будет.

В Борисе, может, и есть что-то женственное, но очень в меру. От его прикосновений, вообще от него у Марины Шульман сразу включаются все реакции, она всем своим телом любит его тело и всем своим существом переживает близость с его существом. Так что потом она не возвращается мыслями к этому, ее тело совершенно спокойно до следующей встречи.

Маленькая юная Марина Шульман говорит себе, что Борис и есть любовь. Нет никакой необходимости это как-то еще определять. Пусть это не общезначимое понятие. Марину Шульман оно вполне устраивает.

Много, конечно, непонятного, но голову себе этим нечего забивать. Главное, она все правильно чувствует и правильно поступает.

Забеременеть в неполных шестнадцать лет от парня, с которым ты познакомилась чуть ли не в постели… лететь с ним на космическом корабле внутри своего живота, это все правильные поступки, хоть и трудно будет объяснить папе.

Но попробовать надо как можно скорее. Папа немыслимо крутой, раз мама его любила. Я тоже могла бы полюбить такого. Может, он и не поймет всего, так и я всего не понимаю. Но он точно будет стараться помочь. Надо ему все рассказать прямо сейчас.

Глава 10
Борис кот и летучая мышь

Хорошо, что кот не дожил до этого дня. Он не был бы в восторге.

В комнате у Бориса на письменном столе сверху на мониторе – не птица, не мышь, но с крыльями и с мордочкой, похожей одновременно на мышиную и на собачью.

Другие животные иногда демонстрируют признаки сознания, антропологически свойственные только человеку. Но как бы умно ни рассуждал, например, попугай, как бы грязно ни матерился, как бы ни стонал и кричал, изображая оргазм, все понимают, что он только подражает звукам, хоть и делает это виртуозно.

А это, сидящее на мониторе и смотрящее на Бориса, вовсе и не материлось, и даже не называло Бориса по имени, не кричало: «Борис – хороший, иди погуляй!», но влетело в комнату через открытую форточку, появилось из дня, а не из ночи. Хотя его черные крылья и инфернальная мордочка намного больше подходят для ночи, чем для дня.

Среди дня, влетев в комнату, оно не обнаружило никаких признаков страха, а прочертив воздух под потолком несколькими зигзагами, село на монитор и стало смотреть на Бориса своими крохотными черными бусинками.

Борис уже знает, как это будет, похоже на сон наяву. Раньше в этом сне показывали то, что было частью его личного опыта – знакомые улицы, деревья, большую реку, или, например, двор и как по нему едет машина. Потом Борис увидел вещи, которые до этого не мог видеть. Решетку водостока – вид снизу.

Он не сразу понял, что это. Похоже было на какой-то потоп. Огромное сооружение, над ним странный свет, сверху льются потоки… А на крыше, имеющей форму гигантской решетки что-то лежит. Борис вдруг понял, что это пистолет. Тогда только, соразмерив все остальное с величиной пистолета, он осознал, что видит водосток снизу.

И сразу увидел его сверху, улица Красноармейская, недалеко от переулка Университетский. Теперь, если Борису нужен будет пистолет… Забегая вперед, нужно отметить, что никогда этот пистолет Борису не пригодится. Это только в театре ружье из первого акта обязательно стреляет в третьем. К тому же это пистолет, а не ружье, возможно, он и сейчас там.

Почему водосток сначала был виден снизу, а потом сразу сверху?

Причем изменение пункта обзора произошло мгновенно. Борис видит то, что видит сидящий перед ним летающий зверек, а тот в свою очередь – то, что видит его собрат где-то в отдалении? И может переключиться с одних видящих глаз на другие, как телевизионщики переключаются с одной камеры на другую?

Нет, это не совсем так. Борису представляется, что много глаз могут видеть то, что видят одни глаза, и глаза самого Бориса становятся частью этого целого, большой стаи. Каждый может увидеть то, что видит любой другой. Мама предупреждала, чтобы не увлекаться, но у Бориса нет выбора, не выгонит же он маленького зверька из своей комнаты? Царь есть царь – положение обязывает.

Что же увидит Борис сегодня?

Наверное, тут уже речь не идет о масштабах одной стаи, а многих на огромных пространствах. Это происходит где-то очень далеко, не здесь в городе.

Мелькнула пальма, в Ростове не растут пальмы. Потом Борис увидел песчаный пляж, а за ним серую пустоту, но это не туман скрывает очертания противоположного берега, а нет никакого берега. За негустой серой пеленой только линия горизонта.

Это не Черное море точно, там Борис не видел таких широких песчаных пляжей. И не Балтийское море, там тем более нет пальм.

Борис так и не успел понять, где может находиться то, что он видит. Потому, что яркая вспышка буквально ослепила его, на несколько секунд пропал и зверек, сидящий на мониторе и, вообще, комната. Потом он опять стал видеть, но смотрел из пункта, намного более отдаленного от берега.

Над поверхностью моря сияла огромная белая полусфера. Она была размером примерно в половину неба, края ее стали загибаться кверху, полусфера сделалась похожей на медузу, всплывающую на поверхность. Но колышущиеся края больше не «толкали» ее вверх, а загнулись на этот раз внутрь, превращая полусферу в шар. Внутри шара зажглись маленькие огненные реки, сам шар ушел вверх и пропал. Теперь Борис опять смотрел из пункта, близкого к берегу.

Поваленные пальмы, море светится неестественно ярко, сильный ветер сдувает пар с поверхности, отчетливо видно, что вода на поверхности кипит.

Неподвижность фигурки, сидящей на мониторе, внезапно превращается в стремительное движение.

Борис с трудом может следить за этим… это даже полетом нельзя назвать. Полет все-таки предполагает линейное движение. Пусть линии не прямые, пусть меняется направление. Но полет точно не зигзаг, как в данном случае. Причем зигзаг настолько острый и непредсказуемый, что Борису такое движение кажется пунктиром, где летящее существо пропадает из пространства и снова возвращается в него. Мечется в воздухе, но не задевает предметы, а их много в комнате. И снова садится на монитор.

Закрывает свое тело перепонками крыльев, будто плащом. Борис рассматривает голову – заостренная мордочка, пасть закрыта, зубов не видно. Глаза, как уже упоминалось выше, похожи на два крошечных шарика из черного непрозрачного камня. Закругленные уши. Это не просто животное, как белка, например, или лиса, а, скорее, гость из другого мира.

Он так мечется по комнате, из-за того, что видел. Он не знает, что это, но ему известны последствия. Борис его глазами смотрит на изуродованный поваленный тропический лес, плавающую на поверхности воды дохлую рыбу. Но это не происходит сейчас, иначе было бы в новостях. Борис понимает, что это ядерный взрыв, но сейчас не проводят испытаний, объявлен мораторий. Значит, ему хотят показать то, что было раньше. Они способны сохранять такую информацию и воспроизводить ее. И если показывают Борису, делают это с какой-то целью. Тут Борис вдруг отчетливо вспомнил сон, который видел месяца полтора назад. Это были они, Борису снилось, что его зовут на помощь. Так ему казалось во сне, на самом деле совсем они не кричали. Звуки, которые слышал Борис, просто нужны, чтобы ориентироваться в пространстве. Только для этого? И совсем Борису не предназначались? Этого с уверенностью нельзя сказать.

Теперь он видит: по Пушкинской идут мама с папой, это происходит прямо сейчас. Разговаривают. Мама встревожена, папа успокаивает ее. Навстречу им идет Марина. Они здороваются. Останавливаются, обмениваются несколькими словами. Марина как всегда слегка хмурится. Но Борис видит, что она на самом деле чем-то обрадована, а не раздражена. А хмурится автоматически, по привычке.

О чем говорят мама с папой? Они как раз подходят к дому. Борис не может услышать слов. Чтобы понимать, о чем говорят люди, когда ты их не слышишь, надо научиться читать по движениям губ.

Чем обрадована Марина? Что тревожит маму?

Фигурка снова срывается с места, такое впечатление, что ее бросает в разные стороны какая-то чуждая ей сила. Эта сила после нескольких сумасшедших зигзагов швыряет ее точно в форточку, где она сразу исчезает, как будто в воздухе есть отверстие, в которое она влетела.

Борис слышит, как поворачивается ключ в замке. Папа и мама пришли.

Да, а кот, на самом деле, присутствовал в комнате, то, что он умер несколько лет назад, не мешало возвращаться время от времени в дом, который он любил. Борис, конечно, не видел его и не мог увидеть, а вот летучая мышь видела, но отлично понимала, что от него никакой опасности в его теперешнем состоянии для нее нет. Да и вообще воспринимала его присутствие как что-то совершенно нормальное, вот если бы Борис увидел кота, он бы это воспринял иначе. Он отлично помнил кота с детства и как он умер, его тут не может быть. Да и еще… Кот, в отличие от Бориса, прекрасно видел, куда делась летучая мышь после двух стремительных зигзагов в воздухе за окном. Но, конечно, передать эту информацию Борису никак не мог.