Текст книги "Аккорд-2"

«Злобная, мстительная тварь!!»

…За вечер она еще трижды побывала в его ненасытных руках, была вызывающе соблазнительна, убедительно порочна и бесстыдно отзывчива. Тем вечером она поняла: чтобы жить дальше полноценно и радостно, надо раствориться в новом избраннике, и тогда всё, включая меня, сотрется, потеряет значение, станет пустым и ненужным. За весь вечер они по ее прихоти ни разу не мылись, отчего к концу вечера превратились в заскорузлых, пропитанных выделениями и пòтом приматов, а их близость с ее плотоядным чавканьем, липкой слизью, осклизлой влажностью и густым миазматическим духом – в трясину, куда они, тесно сплетенные, медленно и верно погружались. Дело близилось к полуночи, и он умолял ее остаться, но она вопреки обещанию решила пережить свое обновление в одиночку и уехала. Приехав домой, не стала мыться, забралась в кровать и долго лежала, теша мысли умеренно счастливым будущим, сердце – нарождающейся к нему симпатией, а обоняние – их солидарным животным запахом, в котором уже появились отчетливые признаки белкового распада. За окном брезжила июльская ночь, а в ней – милосердное завтра. Проснувшись утром, она принюхалась, сморщилась и поспешила в ванную, чтобы смыть следы вчерашнего безумия…

«Вонючая потаскуха – она не собиралась меня забывать, она хотела, чтобы я остался в ее памяти обманутым и униженным!»

…Явившись к нему через день, она по его глуповато-счастливой физиономии сразу поняла, как далеко зашла. Он окружил ее неумеренным вниманием, лез целоваться и норовил обнять – словом, вел себя, как счастливый муж в начале медового месяца. От поцелуев и объятий она уклонилась, раздеть и облизать себя не позволила, а когда он сунулся к ней без резинки, остановила: «Надень…» Он недоуменно посмотрел на нее, и она смягчилась: «Не обижайся, так надо…» Он, ни слова не говоря, надел, довел ее до умопомрачения и, незаметно стянув презерватив, продолжил без него. Она не заметила подмены и лишь бессмысленно и обреченно стонала, а он, словно желая ее смерти, с тяжким животным исступлением изводил ее. Опамятавшись по окончанию, она мазнула по лобку, поднесла к глазам перепачканные пальцы и незлобиво спросила: «Что это?» и услышала в ответ: «Это наш будущий ребенок…» Она не стала его ругать, потому что ничем не рисковала. Дело в том, что с недавних пор ее стала беспокоить задержка. Отгоняя дурные мысли, она прибегла к помощи утренних полосок и, сбитая с толку их усыпляющим благодушием, объяснила сбой часов реакцией часового механизма на энергичную встряску. Введя себя, таким образом, в заблуждение, она вспомнила о старом народном способе, которым застигнутые врасплох простолюдинки поторапливают месячные, и, пользуясь случаем, решила совместить приятное с полезным. Начиная с этого вечера и все семь дней их последней недели, она распаляла парня громкими оперными стонами, принуждая толочь в ее хлюпающей ступе воду до непривычного ему изнеможения, а когда он просил пощады, усаживалась на него и, упираясь пестиком в самый свод, ворочала бедрами, желая разворотить своенравную полость до цедры, до мякоти, до кровавого сока…

«Представляю себе оскаленную сучку, желающую выпотрошить содержимое матки жалким сморчком! Дура, не тем инструментом пользовалась!»

…К этому времени она уже крепко поняла одну вещь: с кем бы она ни была, эволюция отношений будет до обидного проста – от обожания к фамильярности, от покорности к вседозволенности. А значит, пока она еще сочится, пока еще желанна, не разумней ли вручить свои пока что ликвидные активы тому, кто даст за них хорошую цену? Согласитесь, ходить к безродному оборванцу с такими мыслями – нонсенс…

«Вот оно, потомственное экономическое образование! Меркантильность во всем – и в мыслях, и в знакомствах, и в сексе, и в беременности!»

…В их последнюю встречу он достал из-под подушки кружевные трусики и лифчик и сделал ей неожиданное предложение: он, видите ли, был бы счастлив, если бы она обменяла свои трусики и лифчик на эти обновки, надела бы и явила себя в них, а потом позволила снять и не препятствовала бы продолжению мучительно желанного знакомства с ее телом! Ни слова не говоря, она вскочила, скрылась в ванной, оделась и пошла на выход. Он бросился к ней, рухнул на колени и, вцепившись в нее, умолял его простить. Сумасшедшие глаза на запрокинутом бледном лице испугали ее, и она решила тут же, не сходя с места, снять с себя трусы и отдать ему. Но подумав так, испугалась еще больше: а вдруг он от этого возбудится и набросится на нее прямо здесь, в прихожей?! Кто знает, на что еще кроме изнасилования способен человек с такими безумными глазами! Справившись с собой, она обхватила ладонями его голову и пообещала сделать то, что он хочет в следующий раз. А вдобавок подарит ему свои трусы. Вот поносит для пущего запаха еще два дня и отдаст. После этого заставила его подняться и, отдавая должное его чувству, поцеловала. Он успокоился, и она, пообещав прийти через день, ушла навсегда…

«Как говорится, без комментариев…»

…Уже потом, вернувшись домой и разомлев в горячей ванне, она со щекочущим замиранием пожалела, что не толкнула его на этот шаг. Спохватившись, сказала себе, что так думает не она, а Катька, чья зодиакальная озабоченность не дает ей покоя. Так и лежала, то подрагивая от бесстыдства, то стыдясь самой себя, и если жалела о своей нерасторопности, то только из практических соображений: с точки зрения задержки несостоявшееся изнасилование находилось в одном ряду с упущенной выгодой. Через два дня ей все же пришлось обратиться в женскую консультацию, где ее и поздравили с беременностью. И это было хорошо: не окажись она беременной, она продолжала бы к нему ходить, все более запутываясь в силках непутевой связи. И то сказать: разве у сорокалетней женщины и младшего ее на десять лет мужчины есть вразумительное будущее? Секс и только секс, ничего кроме секса! Беременность в таких случаях, если она не задумана самой женщиной, есть досадный факт обоюдной неряшливости. Особенность же ее положения заключалась в том, что с ним она все равно рано или поздно залетела бы. Порукой тому его недремлющее, одержимое идеей ее репродуктивности либидо. Он караулил ее яйцеклетку, как астроном появления полной луны, и его телескоп был всегда наготове. Он так или иначе нашел бы способ ее обрюхатить, о чем говорит та ловкость, с которой он заполучил ее в предпоследний вечер, когда она пошла в ванную и, забыв защелкнуть дверь, встала под душ. Он тихонько проник туда, припал к ней сзади и с такой страстью стиснул, что лишил ее воли. В результате получился принудительный секс под душем – с бессильно стонущим протестом и обмирающе сладостными оргазмами. Стыдно признаться, но она сама искала чего-то такого, что ее одновременно манило бы и отталкивало. И овуляция при этом была не буйком, а острой приправой. Впрочем, та же участь была уготовлена ей с любым другим мужчиной…

Вот, собственно, и все. Дальнейшее к делу не относится.

«Жестокий, похотливый бог любовных утех! Для чего ты придумал этих проклятых баб и для чего наделил их роковой начинкой?! Зачем позволил слабому измываться над сильным?! Прошу тебя – иссуши мои мышцы и добавь в жилы лед, чтобы я не задушил ее прямо здесь!!» – побагровев от бешенства и уставившись на нее, сжимал я окаменевшие кулаки. Она испугано вскинула руки к груди и отступила на шаг. Несколько секунд я сверлил ее налитыми кровью глазами, затем круто развернулся и ударился в бегство.

58

Ну и куда я, оглушенный, убегу от воющей, хрипящей ненависти? Да останься я с ней один на один, и она разорвет меня в клочья! Я вынужден был находиться рядом с той, которой мог бросить в лицо: «Грязная потаскуха, как же я тебя ненавижу!». Я желал видеть ее багровеющие от пощечин щеки, желал втоптать в грязь, чтобы лежа с ней в одной луже, визжать истошным поросячьим визгом. А может, и в самом деле убить ее? Ну, убью, а она, голая и порочная, все равно будет жить и стонать у меня в голове…

Когда мы через четыре дня сошлись (а какие у меня резоны ее избегать – я сам захотел знать, что между ними было!), она обидчиво воскликнула:

– Ну что ты злишься? Ты же сам просил все рассказать!

«Дура, я просил рассказать, а не убивать!» – рявкнул я про себя, все еще находясь под негаснущим впечатлением ее ядовитых откровений. Мне даже почудился тухловатый душок ее неподмытой щели. Фантомный запах был таким явственным, что я брезгливо поморщился, после чего обратил к ней лицо и беззаботно отозвался:

– Ошибаешься: я не злюсь, я радуюсь, что вовремя с тобой развелся!

– Это ты ошибаешься: не ты развелся со мной, а я с тобой!

– Плевать! Главное, что мне теперь до фонаря, кто и как тебя трахал!

– А говоришь, не злишься!

– Если и злюсь, то только на то, что снова с тобой связался. Тьфу, как вспомню, куда тебя целовал – блевать хочется!

– Ну и жаргон у тебя… – со строгим удивлением взглянула она на меня.

– Нормальный жаргон! Как раз подстать твоим откровениям!

– Да, откровениям! Это ты у нас великий молчун, а я громко и честно призналась, что и как, потому что ты спал с другими ради удовольствия, а я чтобы забыть тебя!

– И для этого занималась, чем только можно!

– Не занималась! Я в принципе не могла себе позволить ничего такого, потому что пошла к нему с горя, а горе грязью не зальешь! От горя спасаются не грязью, а бегством! А для бегства много не надо: легла, ноги раздвинула и убежала. Только что толку – все равно возвращалась туда, откуда убегала…

– Ну, не знаю, где тут горе, если он с тебя часами не слезал! Значит, нравилось!

– Да, нравилось! – вдруг обозлилась она. – Да я в первый же вечер пожалела, что раньше мужика не завела! Вон Верка – после развода кто ни попросит, всем дает!

– Вот это уже теплее! А то все горе, да горе! С горя в себя кончать не дают!

– А я и не давала… – отвела она глаза.

– Да? Тогда откуда беременность? – усмехнулся я.

– Беременность – дикая случайность. А в остальном не вижу ничего особенного.

– Ничего особенного?! – не выдержав, возмутился я. – Ходить к чужому мужику, как на работу, подставлять ему все что можно и нельзя, трахаться с ним до одури и обещать родить от него – это называется ничего особенного?! Ты что, издеваешься?!

– Это ты издеваешься! – подхватила она мое звенящее возмущение. – Знаю я, как твои командировочные девки уползали от тебя! Их ты трахал до одури, а меня с грязью мешал! Так вот мне надоело быть грязью, потому и нашла порядочного мужчину! И мы с ним не трахались, а занимались любовью! Он любил меня, а я его, и я жалею, что рассталась с ним!..

Несколько секунд я глядел на нее, выпучив глаза, а затем в бессильной злобе выкрикнул:

– Как же я тебя ненавижу!

– Зачем так громко, люди смотрят, – понизив голос, заметила она.

Я оглянулся: действительно смотрят. Еще бы: такая живописная парочка сама дает повод смотреть на нее не украдкой, а во все глаза!

– А знаешь, я когда бывал с другими, тоже был доволен, – сменил я тон на вкрадчивый. – С тобой-то ничего не чувствовал, вот и отводил душу на стороне. И чего я, дурак, мучился – надо было давно к кому-нибудь уйти! Между прочим, год назад чуть не женился! Черт, знал бы, до чего ты докатилась, обязательно бы пошел до конца!

– И на ком, если не секрет? – сухо поинтересовалась Лина.

– Не секрет – на Валерии. Приезжала ко мне в прошлом году. Как раз в те дни, когда ты блудила со своим найденышем…

Быстрый взгляд, недобрый блеск, короткая пауза, и я услышал:

– Уж не стала говорить, но я знала, что она приезжала. Мне уже на следующий день донесли, что видели вас вместе… И я подумала: значит, я правильно с парнем пошла! Позвонила ему и предупредила, что приеду. За вечер выпила пять… нет, больше… в общем, не помню, сколько рюмок коньяка и, в конце концов, опьянела так, что лыка не вязала! Ну и он, конечно, всю ночь меня мучил… Естественно, без резинки… Под утро пришла в себя, чувствую – вся потная, липкая, вонючая! Он, оказывается, всю меня перемазал своей гадостью – и внутри, и снаружи, и спереди, и сзади, даже губы! Сказал, что это он так приворот творил. Что, мол, с кем бы я после него ни была, все равно вернусь к нему. Я хнычу: мне в ванную надо, а он сзади прилип и не пускает! Так грязная снова и уснула… В одиннадцать проснулась, а он тут как тут. Накинулся и давай, а когда я поплыла, он ноги мне развалил и довел до какого-то совершенно дикого оргазма! У меня глаза на лоб и такое чувство, что сейчас взорвусь! И вдруг сильнейшая судорога, и из меня в потолок настоящий фонтан! А потом невесомость и какое-то солнечное исступление. Он был в диком восторге! Сказал, что это я так женской спермой стреляла… До сих пор помню ее запах – резкий такой, сильный! Помню, лежу никакая, а он ползает вокруг и слизывает ее с меня, представляешь? – в приятном возбуждении смотрела она на меня.

Я даже бровью не повел.

– Ты меня слушаешь? – недовольно спросила она.

– Да, да! – откликнулся я. – А у женщин что, тоже есть сперма?

– Выходит, есть! – важно отозвалась она.

В общем, облизал, а после отнес в ванную, вымыл под душем, закутал в халат и приготовил кофе. И она пила кофе, а он сидел у нее в ногах и смотрел собачьими глазами. Потом она оделась, и он вызвал такси. Дома позвонила на работу и завалилась спать. Вечером проснулась, чувствует – внутри как будто сто мужиков побывали! Ну, думает, теперь только дня через три. А потом подумала – а как же эта стерва меня с моим хоботом терпит? Я же с ней наверняка день и ночь! И решила: раз терпит эта стерва – будет терпеть и она! Собрала вещички и к нему. Пришла, разделась, выпила две рюмки и говорит: делай со мной что хочешь! Ну, и он, конечно, всю ночь с нее не слезал. А ей что – лежит, наслаждается! Оргазмы такие сильные, такие яркие! Вспоминает мои жалкие подачки и думает – чего раньше любовника не завела? Утром позвонила на работу, взяла три дня за свой счет и все три дня так в кровати и провела. Он, конечно, спросил как же муж, и она сказала, что муж в командировке и наверняка ей сейчас изменяет…

Она замолчала и взглянула на меня. Наверное, в ее представлении мне пора уже было учудить нечто экстравагантное: например, заржать и с похоронного шага перейти в галоп. Я же вдруг с беспокойным удивлением обнаружил, что ее похабные откровения меня ни капли не волнуют. Душа моя либо отупела, либо покрылась непробиваемой броней. Испытывая новое, непривычное и весьма перспективное состояние, я неспешно шагал, заложив руки за спину и устремив вдаль многострадальный взгляд. Мое спокойствие ее определенно озадачило.

– Ты меня слушаешь? – с обидой спросила она.

– Да, и лишний раз убеждаюсь, что ты своих привычек не меняешь.

– Это каких, интересно, привычек?

– Порочных. Я в командировку – ты к мужику, я снова в командировку – ты на аборт. И не отпирайся! Не у тебя одной были шпионы!

– Какие еще шпионы? – уставилась она на меня.

– Обыкновенные. Или ты думаешь, тебя можно было оставить без присмотра? – внушительно взглянул я на нее.

– Да врут они всё, твои шпионы! Не было этого! – блеснув бессовестными глазами, возмутилась она.

– Было, не было – какая теперь разница! – пожал я плечами. – Давай, повествуй, что у тебя там дальше, а то мне скоро уходить…

Она ошпарила меня взглядом-кипятком и с мстительным прищуром продолжила: а дальше она отводила душу, вот что! Три дня сплошного угара! Раньше какие-никакие тормоза были, а тут никаких тормозов! А как с ним иначе? Вот вроде бы скромный программист, а в этом деле – настоящий бог! Семь потов с нее сгонял! Начинал прямо в прихожей, а потом четыре-пять часов в кровати. И всегда знал, чего она хочет. В конце принимали ванну. Ну, и в ванне, само собой… Он, конечно, все время замуж звал, но она отказывалась. Понимала, что так безумно хорошо может быть только пока он любовник и любит ее как ненормальный. Он ведь даже когда ее насиловал, у него глаза от нежности таяли! Да что говорить – она только с ним и поняла, что значит настоящее удовлетворение! Это когда уже сыта по горло и вся в поту, когда умоляешь его остановиться, и вдруг слезы из глаз и визжишь, как ненормальная! Да, недаром говорят, что под настоящим мужиком даже половицы поют…

– Так что отвела душу… Заодно себя узнала… До дна узнала… И знаешь, кто у меня на дне живет? – игриво уставилась она на меня.

«Знаю: позорная б***дь!» – следовало ответить мне, но я только пожал плечами.

– Ненасытная хочуха, вот кто! – объявила она, довольная. – А однажды смешно получилось: проснулась среди ночи, вижу – он спит. Встала голая и на кухню к холодильнику. Открыла, хватаю и тут же ем с двух рук. А он тихо подкрался, и только я наклонилась за котлетой, он раз – и влез! Я даже ахнуть не успела! И вот картина: у меня в одной руке сыр, в другой – котлета, а он тихонько шлепает и бормочет: дай откусить! Я ему котлету за плечо – он откусывает, сыр – он откусывает. Я сама откусываю и ему даю. Он шепчет: в кастрюле картошка – я достаю картошку. Он бормочет: огурец возьми – я беру огурец. Дошли до клубники – и тут у меня оргазм. Во рту сладко, внизу сладко, я на холодильник навалилась и плыву с клубникой в руках! В общем, наелись, нашлепались, нахихикались и в кровать. Кстати, в первый день мы друг друга побрили. Как сейчас помню: стою перед ним на коленях, а ОН близко-близко! Мне только губы протянуть, а я стесняюсь. ОН не выдержал и прямо мне на грудь! Так я в кровати потом дождалась, когда ОН уже вот-вот, вытолкнула и попробовала, и мне понравилось…

Снова испытующий взгляд в мою сторону.

– Ну вот, а говорила, что раньше этого не делала! – дружески пожурил я ее.

– Мало ли что я говорила! – огрызнулась она.

В общем, после этого она совсем стыд потеряла. Стала по квартире голой разгуливать. Он за ней. Где поймает, там и любит. Один раз вышла к нему из ванной накрашенная, в чулках и с моим любимым белым жемчугом на шее. Он прижал ее к стенке и давай долбить. Сначала спереди, потом сзади, потом на полу, потом на кровати. Уж она и накричалась, и наплакалась, и отупела, и пòтом заплыла, а он все не отпускает! Настоящий оловянный солдатик!..

– У меня с Валерией также было! – радостно подхватил я. – Не успею с кровати встать, как снова ее хочу! И мы тоже бегали по квартире голые! Начинали на кухне и пока добирались до кровати, раза четыре в разных местах останавливались!

Покосившись, она отделилась от меня паузой и продолжила:

– А уж как ласкал – не передать! Зацеловывал и вылизывал с ног до головы! И все приговаривал: вы такая, Катенька, чувствительная, что ласкать вас – сплошное наслаждение! Груди мои очень любил. Не оторвать было! А уж мой голый лобок его просто с ума сводил! Наглядеться не мог! Ляжет рядом, трогает, целует, что-то шепчет. И все твердил, что у меня там как у невинной девчонки – гладкое, нежное, сахарное! Зацелует, а потом ноги мне сводит и осторожно забирается, а я дергаюсь и ахаю, как в первый раз. В общем, смаковал, как какой-нибудь деликатес! Прямо миндальничал и мандариничал! Было так хорошо…

Она примолкла, и по лицу ее пробежала тень давнего переживания. Я молчал, и она сообщила:

– Помпур помнишь? Это он меня научил! Только мне он не очень нравился. А вот вечный поцелуй сильно нравился. Это когда он забирался на меня и целовал в губы. Целовал и качал – пять минут, десять, пятнадцать, двадцать, потом кончал и снова качал и целовал. Бесподобные ощущения, острые и нежные одновременно! Очень сильные ощущения, очень!

– Интересно! Никогда о таком не слыхал! Надо будет с Никой попробовать! – простодушно отозвался я.

– Можешь не стараться, у тебя все равно не получится, – снисходительно заметила она.

– Это почему же? – поинтересовался я.

– Потому что тебя и на пять минут не хватит, – бесцеремонно отрезала она и добавила: – Между прочим, на работе быстренько заметили во мне перемену. Мужики глаз не спускали, а один даже сказал: как вы, Полина Евгеньевна, похорошели, от вас глаз не оторвать! Хотела ему ответить: похорошеешь тут, когда в тебя сперму литрами закачивают…

Печально, но факт: слишком много из того, что она наговорила было частью моей памяти. Я представил нас со стороны – не то любовники, не то знакомые, но уж никак не муж с женой (есть между нами очевидная отстраненность) шествуют с досужей неторопливостью в предсумеречном свете дня. Редкой красоты женщина что-то рассказывает своему похожему на важного чиновника спутнику. Словно излагает дело, за помощью в котором пришла. Мужчина принимает ее слова к сведению, ни лицом, ни жестом закинутых за спину рук не обнаруживая своего к нему отношения. Вот сейчас дойдут до метро, остановятся, и мужчина скажет: «Я вас понял, Вегетта Объегорьевна. Дайте мне время переговорить кое с кем. А пока до свиданья, и передавайте привет Капучино Иссидорычу»

– Нет, правда, ты после родов заведи себе негра! – дружелюбно посоветовал я. – Черный член к черным чулкам…

Она глянула на меня – нехорошо так глянула, зло. Даже, кажется, зубами скрипнула. И опять за свое:

– Чего мы с ним только не вытворяли! Просыпались – постель вся мятая, сбитая, а мы на ней голые вповалку, и непонятно – утро, день, вечер? Я подставлялась сквозь сон и уплывала далеко-далеко, а он накачает меня своей гадостью, а потом любуется, как она из меня течет. Так я чтобы добро не пропадало, заставляла его втирать мне в ляжки и в ягодицы. Хорошее средство от целлюлита, говорят. А то уложит на бок, облапит и нежно толкает. Прямо какой-то ласковый май! Часто бывало, что я не хотела, а он все равно лез, и тогда я выпускала из него пар. Для этого у меня было много способов…

– Много? И какие же? – искренне удивился я.

– А то ты не знаешь…

– Теоретически я знаю… три. А практически, один…

– А я знаю восемь, не считая игрушки! – важно сообщила она.

– Да ты что? – с неподдельным интересом посмотрел я на нее. – Слушай, поделись, а то моя Вероника минет и анал не признает, остается только рукоблудие! Хотелось бы как-то разнообразить…

– Что значит, не признает? Я вон тоже не признавала, да пришлось! И знаешь как? – блеснули порочным возбуждением ее глаза. – В общем, когда ему было никак, он укладывал меня попой вверх и довольно быстро кончал. И вот один раз уложил, довел до неприличного состояния, и пока я плохо соображала, он ррраз! – и влез, куда не надо! Я сначала не поняла, а когда поняла, было уже поздно. Кричу ему – перестань! – а он все глубже! Я в шоке, с непривычки в туалет хочу, а он влез и ворочается там! Мне и больно, и стыдно, а он знай, пихает, так что в горле отдает! А когда вылез, у меня такой позыв случился, что еле успела до туалета добежать! Вернулась, а он лежит на кровати, и в комнате мой запах. Я кричу: иди, мойся, а он: не пойду, это теперь мой новый парфюм… – обратила она на меня возбужденное лицо и, переведя дух, продолжила: – Я после этого думала, что между нами уже особая близость, что ближе уже некуда! Оказывается, есть…

Она оглянулась, словно убеждаясь, что нас не подслушивают, и понизила голос:

– Один раз забрался мне между ног и попросил… Только не падай, ладно?

– Постараюсь! – отозвался я.

Она еще раз оглянулась и сделала страшные глаза:

– В общем, попросил… ПОПИСАТЬ в него!

– Чего, чего? – остановился я.

– Пописать… – довольная, глядела она на меня.

– Он что у тебя совсем того? – покрутил я пальцем у виска.

– Вот и я спросила – ты в своем уме?! А он смотрит на меня умоляюще и говорит: ну прошу вас, Катенька, ну пожалуйста, она у вас такая чистая, такая сладкая! Я спрашиваю: с чего ты это взял? А он говорит: помните, вы пописали в тазик? Так вот я всё это выпил, потому и знаю! Нет, ну ты представляешь?! – обратила она меня полный приятного возбуждения взгляд. – В общем, я ни в какую, а он не отстает. И тогда я подумала: да и пожалуйста! Легла повыше и все, что было в него спустила! Так знаешь, что он после этого сказал? Сказал, что пусть не он лишил меня девственности, зато он распечатал мой анус и пил мою мочу, а это значит, что он дважды первый, и у него на меня прав в два раза больше, чем у тебя! – победно глянула она на меня. – Вот это любовь так любовь! Впрочем, тебе не понять…

Ну, почему же. Если до этого фантасмагоричным правдоподобием и складным нагромождением подробностей рассказ ее балансировал на грани правды и вымысла, если его с одинаковой вероятностью можно было принять и за наговор, и за откровение, то с последним эпизодом его зыбкая конструкция вдруг наполнилась плотью прецедента. Много лет тому назад, когда градус моего оголтелого обожания был не ниже, все, что из Лины проступало и текло, было для меня также съедобно, как и свято. Получалось, что этот парень решился на то, на что в свое время не решился я.

…Обычно они подолгу и с удовольствием ласкали друг друга, после чего он шлифовал ее вагину и анус клубничнопахнущими, огуречнопупырчатыми презервативами. В результате – бешеное возбуждение, грудь торчком и все нервы наружу. Она истекала кисельной слизью и заходилась истошным криком, а он, накрыв ей ладонью рот, с улыбкой ее насиловал. Но и ей было, чем ответить. У него был пояс с игрушкой, который превращал ее в мужчину. Поставив его на колени, она доводила его до унизительного состояния. Всё то женственное и эмоционально-страдательное, что есть в каждом мужчине, вылезало из него наружу. Он с бабьим оханьем заходился в судороге настоящего женского, внутриполостного оргазма, а после умолял помочь ему кончить, и она, ухватив его пробирку, с брезгливой улыбкой освобождала ее от горячего зелья. Немудрено, что после их забав она спала как убитая. Он пристраивался к ней сонной и потихоньку себя тешил. Иногда ей снились эротические сны, а иногда просыпалась от оргазма. Как с сонного дна к свету поднималась: все светлее и светлее, и вдруг ах! – и полная грудь воздуха! Он умел делать так, чтобы они кончали вместе, и они долго-долго кончали, а потом в обнимку засыпали. И так до утра несколько раз. Редкая услада!

– А мы с Валерией тоже всегда вместе кончали и очень жалели, что она на тот момент была стерильная, – простодушно поделился я. – Точно бы второго завели, и все теперь было бы по-другому…

– Заведете еще… – роняет она в сторону.

– Нет, у меня теперь другие планы. У сына какой-никакой отец есть, а у дочки никого. Вот вымолю прощение у ее матери, женюсь, и родим ей кого-нибудь. Она мне тут на днях выдала: папочка, хочу братика! Такая прелесть, такая умница! Нет, тебе обязательно надо познакомиться с Вероникой! Все-таки, родственники, как-никак!

В ответ злобный взгляд и новая порция яда:

– Да, вот еще что! У него был электронный фотоаппарат, так я разрешила снимать себя голую. Такое наследство ему оставила – до конца жизни будет любоваться! Бывало, смотрю на свои фотографии и говорю: фу, какой у меня тощий зад! А он возмущается и кидается его целовать. А потом говорю: и эта моя протухшая щель! И он кидается целовать вагиню-богиню, как он ее называл. Потом я про грудь: квашня деревенская, и он сюсюкает над грудью. А еще мы снимали друг друга во время этого дела. Один раз я поймала, как он стреляет на мой живот. Такое получилось, хоть в журнал посылай! Жаль, что ты не можешь это увидеть! – шла она напролом.

Согласитесь: не каждый день услышишь такое даже от проститутки, а тут от бывшей жены, да еще с порочным блеском в глазах! С другой стороны, чем еще она могла расцарапать мое незаживающее сердце?!

– Я потом поняла, какая между вами разница… После твоей дубины я всегда была какая-то дурная и оглушенная, а после него хотела еще. А всё потому что он грамотно все делал… Как будто юлу у меня там раскручивал. Ровно, аккуратно так, с мягким напором, и она тихо и приятно пела. И я как будто плыла на спине с закрытыми глазами по широкой солнечной реке. Плыла, плыла, и вдруг водопад! Я падала и кричала, а потом головой прямо в кипящие буруны, и нечем дышать! Выныривала, хватала ртом воздух, а кругом пена, брызги, радуги! Потом все успокаивалось, и я снова плыла. И так несколько раз. В общем, жалею, что ушла от такого наслаждения…

– Вернуться никогда не поздно… – не утерпел я.

– Что, с пузом? – искоса глянула она на меня. – Ты бы принял меня с чужим ребенком?

– Я бы тебя такую озорную и со своим не принял, – ухмыльнулся я.

Она остановилась, словно собираясь сказать что-то убийственное, но метнув в меня тяжелый, гневный взгляд, пошла дальше. С полминуты шла молча, потом заговорила с нескрываемым ожесточением:

– Вообще, мы с ним за полтора месяца так сблизились, что ближе некуда! Узнали друг друга от и до! А кончилось знаешь чем? – с мстительным прищуром посмотрела она на меня. – Кончилось тем, что он тебя как старый маникюр смыл, а себя нанес, и я любовалась новым маникюром и радовалась жизни! Как мужчина он в сто раз лучше тебя! Да я ему только спасибо должна сказать! Он мне медовый месяц устроил, вторую молодость подарил! В моем возрасте о таком можно только мечтать!.. – стекали капли утонченной отравы с острых как вилы слов. Она вонзала их в меня с жестоким злорадством. Я был дырявый, как решето, однако ей и этого показалось мало.

– Кстати, не было никакого рваного презерватива! Он только в первый вечер был в резинке, а потом все время кончал в меня, потому что я после первого же вечера решила, что рожу от него, а то без этого месть какая-то ненастоящая получалась! – захлебывалась она. – В общем, дождалась овуляции и на три дня переехала к нему. Так он три дня и три ночи меня своим пожарным краном заливал, а я ноги задирала, чтобы наверняка и представляла, как позвоню тебе, сообщу, что беременна и буду наслаждаться твоим молчанием! Очень жалею, что не позвонила! До сих пор жалею! – полыхало ее лицо.

Я невозмутимо пожал плечами:

– Ну и зря. Я бы тут же женился на Валерии. Ты меня, можно сказать, семейного счастья лишила…

Она метнула в меня отчаянно злобный взгляд и заговорила на последнем издыхании:

– В общем, на четвертый день мне доложили, что эта твоя стерва укатила, только мне уже было все равно, и я перебралась к нему и жила у него почти две недели. А на аборт побежала, потому что испугалась, что Костик не поймет. И к тебе вернулась тоже ради Костика, а когда побыла с тобой, то поняла, что совершила ошибку. Потому и рассказала про парня, чтобы ты меня прогнал, и я с чистой совестью вернулась бы к нему! И я сегодня же ему позвоню и все расскажу! Скажу, что ради него развелась, а когда пришла к бывшему мужу за вещами, он меня изнасиловал, и теперь я бездомная кошка с котенком, так как аборт мне противопоказан! Да, так и скажу, тем более что все так и было! Уверена – он меня пожалеет и примет! Я тогда от этого ребенка откажусь, а ему нового рожу. Все! Решено! Сегодня же позвоню!..