Текст книги "Дэзи Фрэдмэн и Стэн Капенда"

Выстрелы продолжались еще некоторое время. Переговорный аппарат Стэна молчал. Однако минут через десять молчавший аппарат ожил – заговорил Ждано.

– Все в порядке. Сейчас будем у вас.

Прошло еще минут двадцать и из зарослей вышли люди Ждано и МакКарни.

– Ты почему молчал? Я чуть заикой со страху из-за тебя не стал, – театрально возмутился Капенда, посмотрев на МакКарни.

– Стэн, у меня руки были заняты, мне пришлось работать не только оружием, но и кулаками. Они нас ждали, падлы, и напали совершенно неожиданно. Мало того, еще и наш джип сожгли, говнюки!

– Ну, джип, положим, был не наш. Они сами себе навредили… Хорошо! На дороге нам больше делать нечего. Джо! Последний раз запроси вертолеты. Дальше уже бессмысленно будет их вызывать. Только свои координаты будем раскрывать. А нам всем придется сделать отсюда небольшой ночной бросок. Джонсон, командиры отделений! Ко мне!

Капенда развернул карту и зажег фонарь.

– Сейчас уходим в лес, подальше от дороги. Я не удивлюсь, если нас везде ждут. Они знают, что мы распологаем рацией, в связи с чем либо прекратят переговариваться по радио, либо начнут употреблять жаргон, который нам будет непонятен. Пойдем не на север, а на северо-восток вот этим путем. Видите, вот сухая местность, неширокая полоса между болотами. Придется сделать крюк, но вероятность того, что нас будут поджидать здесь меньше, во всяком случае основные силы для нас они сосредоточат на кратчайшем направлении к северу – на дороге и поблизости от нее. Я так думаю. Здесь, на этой полосе, сепаратисты если и оставят людей, то только для самоуспокоения, немного. Какие будут мнения?

– Все правильно, – сказал Джонсон, – можно уйти вообще на восток. Там нас уж точно не ждут, но с такой компанией и при отсутствии всякой помощи, на которую уже нечего надеяться, мы и без сепаратистов загнемся.

– Джонсон организуй людей для похода, – приказал Капенда. – Алексон! Четыре разведчика вперед. Внимание предельное. Ждано! Троих оставь сзади и по два человека с боков. Отправляемся через три минуты. С вертолетами как?

– Никак, – отетил Бэйкер.

– Понял. Джонсон, командуте.

– Значит так! Сейчас снимаемся с этого места и через лес идем на северо-восток, – обратился к освобожденным Джонсон. – За ночь нужно уйти отсюда как можно дальше. Хотя это и трудно, постарайтесь. Я так понимаю, что все могут идти своим ходом. До территории занятой правительственными войсками примерно сто двадцать пять километров. Надо как-то собраться и преодолеть их. Через каждые два часа пути будем отдыхать. Если добудем по пути транспорт, проблем будет меньше. Помогайте друг другу, а мы будем помогать вам. Ну, все. Пошли!

Бойцы и пассажиры самолета двинулись вслед за ушедшим дозором. Три солдата остались сидеть на кочках.

* * *

Отряд шел в потемках в нужном направлении около четырех часов. Один раз люди отдыхали. На час ночи Стэн запланировал еще один привал. Но именно в это время для бойцов группы Капенды и спасенных американских граждан началось одно из самых трудных испытаний. В 0:57 один из четырех разведчиков первого отделения, Эндрю Робертс, сообщил, что наблюдает впереди около двадцати солдат противника. В ту же минуту раздались выстрелы и автоматные очереди. Почти одновременно с докладом Робертса на связь с Капендой вышел Алек Трюкман, прикрывавший с двумя бойцами отряд сзади. Трюкман доложил, что примерно десять сепаратистов наступают им чуть ли не на пятки и, что его прикрытие вынуждено принять бой. Капенда дал команду разведчикам закрепиться и, меняя позиции, сдерживать неприятеля минут десять-пятнадцать. После этого он направил на подмогу Трюкману всех оставшихся бойцов второго отделения во главе с Ждано с целью разделаться с преследователями.

Когда отделение Ждано, уничтожив противника вернулось, Капенда решил идти на прорыв. Оставив двух человек для прикрытия сзади и по два с флангов, он двинул всех людей группы вперед. Силы, противостоящие американцам, оказались более значительными, чем об этом сообщила ранее разведка. Но это ничего не меняло и нисколько не смутило Стэна. Автоматчики дали по сепаратистам подряд три залпа из подствольных гранатометов и, не давая противнику опомниться, открыли шквальный огонь из автоматического оружия. Под прикрытием их огня пулеметчики продвинулись вперед метров на сорок. Затем они залегли и в свою очередь прикрыли автоматчиков, проскочивших еще около тридцати метров в том же направлении. Потом то же самое было повторено дважды. Люди работали четко, слаженно и без сбоев, как механизм хороших швейцарских часов. Каждый выполнял свою работу, не мешая другому. Казалось, что все происходящее сейчас уже было давно, здесь же и в этих условиях, хорошо отрепетировано, подобно тому, как это происходит на съемках какого-нибудь фильма. И если не тела убитых, со стороны можно было бы подумать, что идет какая-то игра, со сценарием известным всем ее участникам.

Бой в темноте продолжался не долго. Через пятнадцать минут Алексон доложил, что путь свободен. Стэн опять отправил вперед разведку, приказав Джонсону как можно быстрее вывести освобожденных и остальную часть своих людей в безопасный район. Спрятавщиеся или раненные враги в любой момент снова могли открыть огонь. Сам Капенда с двумя солдатами на всякий случай немного задержался, чтобы еще раз лично убедиться не остался ли кто-нибудь из его отряда на месте схватки. И тут произошло непредвиденное. Неожиданно, справа, из болота, как будто из-под земли, выскочило шесть сепаратистов, каким-то образом скрытно приблизившихся к бойцам специальной группы. Расстояние было столь мало, что пришлось стрелять почти в упор. Замешательство было секундным и Стэну удалось увеличить дистанцию. Однако отступили только Капенда и Когит. Сависски остался лежать на земле.

– Эрик! Прикрой меня! – крикнул Капенда и бросился к лежащему.

Когит выстрелил из гранатомета и, когда Стэн был уже у Сависски, с разбега перепрыгнул через них обоих, пустив в прыжке длинную очередь веером по кустам.

– Что с тобой? – торопливо заговорил Стэн, взяв Сависски за плечо.

– Все нормально, командир, – Майкл привстал, но тут же снова упал на четвереньки.

– Дай руку сюда, – Стэн приподнял Сависски, после чего взвалил его себе на спину. – Не давай им поднять головы, Эрик! Я отхожу!

Позади показалось еще несколько фигур. Стэн, придерживая Майкла за ноги, дал по ним три короткие очереди и, пригнувшись, начал зигзагами отходить в сторону ушедшего отряда. Через три минуты Капенду догнал запыхавшийся Когит, а еще через столько же прибежал Ждано с семью бойцами, которые с помощью приборов ночного видения быстро распределили между собой цели и разделались с оставшимися сепаратистами.

Удалившись от места перестрелки метров на сто, Стэн и Эрик поменялись ролями – дальше Сависски тащил на себе Когит. Стрельба продолжалась еще несколько минут. В основном это были выстрелы сепаратистов и по-сумасшедшему работавший пулемет Шаберштейна. Карабины других бойцов Ждано стреляли бесшумно. Затем наступила общая тишина.

Около двух часов ночи вернулся Ждано и бойцы его отделения. Весь отряд был в сборе. Эльсон и Вчерашни перевязали рану Сависски и уложили его на носилки. Капенда вызвал к себе Джонсона и командиров отделений.

– Еще минут тридцать мы можем передвигаться по твердой почве. Дальше идти уже будет опасно. Они наверняка соберутся и приготовят новую засаду. Судя по всем недавним событиям, намерения у сепаратистов серьезные и просто так они нас не оставят. Вот здесь самое удобное для засады место, – Стэн ткнул пальцем в карту. – Чтобы избежать ее и запутать следы придется идти болотом. Здесь мы свернем налево, – Капенда опять указал место на карте. – Будет трудно, но это единственная возможность обойти сепаратистов, не встречаясь с ними еще раз в этом лесу. Джонсон, командуйте!

– Джонсон подошел к изнемогающим от усталости пассажирам самолета, сидящим и лежащим на земле, и с оптимизмом, никем не разделяемым, заявил, что всем сейчас придется пробежаться полчаса по лесу, а потом прогуляться около двух или более часов по болоту.

– Встали и быстрым шагом пошли. Быстро! – скомандовал Джонсон.

Помогая друг другу, бывшие заложники собрали последние силы и безропотно двинулись за задававшими тон несколькими солдатами.

– Скорее, скорее, – подбадривал их Джонсон. – И ты тоже не отставай, дефективная. Молодая, а хромаешь на обе ноги. Хватит притворяться. Шевели копытами, – решил шуткой поддержать Дэзи Фрэдман Ник.

– Это вы дефективный, а не я. У вас дефект в мозгах! – раздраженно ответила Дэзи.

– Прекратить разговоры! – приказал Капенда. – В другом месте болтать будем.

После тридцати минут сумасшедших гонок по сухому лесу отряд свернул в болото. Движение резко замедлилось. С большими трудностями, по колено в воде, за несколько часов люди преодолели болотистый участок и, когда было уже совсем светло, снова вышли на твердую почву. Стэн разрешил сделать привал и вызвал к себе Джонсона.

– Пока люди не отрубились, проверь всех по списку, а я постою рядом и посмотрю.

Джонсон начал перекличку с дам, вид которых был далеко не идеальным с их растрепанными волосами, рваными костюмами и платьями и грязными лицами. Потом он стал перечислять фамилии мужчин, таких же чумазых, полностью потерявших в антигигиенических условиях сепаратистской неволи индивидуальность. Люди Капенды были по сравнению с ними почти королями. Стэн внимательно наблюдал за происходящим со стороны.

– Джорж Стоун, Кристиан Бауер, Вук Джуранович…

Стэн по своему обыкновению прищурился и внимательно посмотрел на человека, последним сказавшего «я».

– Вот он какой Джуранович, – подумал Капенда, продолжая пристально разглядывать серба, пока Джонсон называл остальные фамилии.

Перед Джонсоном, в группе людей, стоял среднего роста, нормального сложения, мускулистый, с темными волосами и серыми глазами мужчина. Он был энергичен и импульсивен. Казалось, что трудный переход нисколько не повлиял на него и он хоть сейчас был готов к новым активным действиям. На основании рассказа Курла, Стэн уже сложил мнение о том кто такой Джуранович. Оценка Курла полностью совпадала с тем, что увидел Капенда, который в этом мнении укрепился. Это был действительно индивидуум представлявший из себя человека выделявшегося из числа всех других по своему внешнему облику и поведению. Стэн таких в жизни встречал, хотя и редко. Все они также были никем не признаны, чрезвычайно высокого о себе мнения, талантливые люди – художники, поэты, писатели, деятели искусства, живущие в своем, самими ими созданном мире. Окружающие таких субъектов обычно считают выскочками, пытающимися высунуться на голову над всеми другими. Людям непризнанные таланты, как правило, не нравятся. Всем не нравятся те, кто лезет выше их. Они считают, что таких надо осадить и подравнять с другими. В результате этого возникает противоречие между гениями и посредственностями. Чаще всего это ведет к трагедии, главными действующими лицами которой становятся страдающие гениальности, не желающие чтобы их все время осаживали и опускали обратно, стремящиеся преодолеть уравнительные законы обывательского большинства, не желающие жить в соответствии с ними. Да и к признанным талантам обыватель нередко относится с завистью, так как сам из себя ничего не представляет. Примеров этому у Капенды в жизни было много. Теперь к ним добавился еще один.

– «Хорошо», – опять подумал Стэн, – «надо к этому другу присмотреться повнимательнее».

Командиры отделений расставили охранение и раздали всем сухой паек. Некоторые из освобожденных повалились на землю, не в силах двинуться от усталости, другие, сидя на траве, начали есть.

Проглотив нехитрый завтрак, Капенда подошел к лежащему под деревом Сависски и присел перед ним.

– Как дела? Еще пара переходов, ну, от силы три-четыре, а там без проблем. Надо чуть-чуть потерпеть. Сможешь? Вижу, что сможешь!

– У меня-то все нормально, командир. А вот вы свое слово не держите, Капенда. Вы же раненных должны были оставлять там, где их ранили. Вы же сами так сказали перед нашей отправкой сюда. Как вас сейчас прикажете понимать? – хитро улыбнувшись, сказал Сависски.

– Я так говорил потому, чтобы вы все не лезли зря под каждую дурную пулю и были осторожны. На людей такие слова оказывают всегда более действенное влияние, чем войсковые уставы и разные там увещевания. Понял, да? Давай, отдыхай теперь. Если нужно будет, зови Эльсона. Он сделает тебе укол.

Стэн тихонько потрепал Майкла по плечу, встал и направился к Джонсону.

– Проверь сколько у людей осталось патронов и гранат и доложи мне.

– Есть, сэр!

– Бэйкер! Что там слышно?

– Они переговариваются по радио как и прежде, открытым текстом. Никого не опасаясь и ничего не стесняясь. Их радисты, наверно, на наши короткие шифрованные позывные в эфире не обратили внимания. Сейчас у наших «друзей» идет ругань с употреблением обидных выражений. Выясняют кто виноват в провале всей затеи с засадой и говорят о том, что основные силы сосредоточили якобы не там, где было нужно. Спорят правильным ли был их дурацкий замысел. Сепаратисты в ожидании нас подтянули к дороге почти двести человек и даже бронетехнику подогнали. Теперь кричат, что все было зря. Представляю какая у них там бронетехника.

– Всегда приятно, когда другие в дураках, а не ты, – как бы сам себе ответил Стэн. – Так! А что еще?

– Они ждут нас на сухой косе между болотами там, куда мы не пошли.

– А точнее?

– От нас приблизительно в пяти – шести километрах к юго-востоку.

– Это хорошо, что ждут. Мы за это время вблизи от них немного отдохнем.

– И еще. Они никак не могут понять, что мы вытворяем. Почему к нам не летят вертолеты и не приходит подмога. Они не понимают при чем здесь азиаты. Они до сих пор не знают состава группы и числа бойцов в ней. Недоумевают, почему их везде ждет неудача. Сепаратисты даже думают, что действует какой-то дьявольский замысел, возможно, и не связанный с заложниками, а направленный против их сепаратистского движения.

– Дьявольский замысел! Надо же! Гражданские самолеты не нужно сбивать! Продолжай слушать.

– Есть, сэр!

– Джонсон, ну как там наши дела?

– На два боя, минут по десять каждый, патронов хватит. А дальше может случиться окончательный крах. Помощи ждать не от куда и надеяться нам не на кого. Так что лучше нам от встреч с этими тварями уклоняться.

– Да, если наши действия и маршруты будут непредсказуемы для них, мы и людей сохраним и патроны сбережем. Самое главное на мины не напороться. Но они же не станут расставлять их где попало. А угадать куда мы вдруг захотим пойти не сможет даже их начальник генерального штаба – самый главный, умный и прозорливый сепаратист.

– Так. Теперь с тобой, – Стэн поманил пальцем Эльсона.

Тот подошел и оба присели на корточки.

– Что там с Сависски? – шепотом спросил Капенда, взяв врача за плечо.

– Дело совсем дрянь, командир. Пуля попала в пах, раздробила бедренную кость и порвала все, что можно было разорвать. Он очень много крови потерял. Потом мы несколько раз окунули его в болотную воду. В такой жаре и таком климате разве можно заностить всякую грязь в организм? Гангрена обеспечена. Но я думаю, что он и без гангрены до завтрашнего утра не протянет. Госпиталь нужен и операция. В стационарных условиях. Немедленно. А так… – Вальдемар сложил губы трубочкой и выдул изо рта воздух, глядя в одну точку и медленно поворачивая при этом влево-вправо головой.

– Сделай так, чтобы он меньше мучился. Дай таблетку какую-нибудь. Ты знаешь какую. Обколи наркотиками.

– Уже сделал.

– Хорошо. Будьте оба с ним рядом.

Капенда закончил обход, завалился у дерева и, прислонившись спиной к его стволу, собрался закрыть глаза. Однако сделать этого не успел. Прямо перед ним выросла переминающаяся с ноги на ногу женская фигура. Это была Дэзи Фрэдман. Сейчас у Стэна было время рассматреть девушку внимательнее. Она как могла привела себя в порядок, отмыла лицо от крови и грязи. В облике Дэзи Стэн сразу же усмотрел знакомые черты. Она чем-то неуловимо напоминала ему Люси, с которой Капенда учился в юности в школе и расстался много лет назад. Дэзи не была красавицей и имела заурядную внешность, но некрашенные светлые и густые волосы, слегка волнистые, голубые глаза и маленькие нос и рот выгодно выделяли ее из числа двух других более рослых носатых пассажирок самолета и стюардесс, которые даже при очень загрязненной одежде бортпроводниц, пришедшей в болоте почти в полную негодность, с обгоревшими во время пожара в лайнере волосами, пытались быть эффектными и привлекательными. Дэзи была небольшого роста и по сравнению со Стэном выглядела как детская игрушка, но обладала складной, пропорциональной фигурой. На ней было легкое, в нескольких местах прожженное и испачканное кровью светлое платье без рукавов. На шее, на обыкновенном сером шнурке, висела маленькая деревянная фигурка какого-то чудища, выкрашенная в красный, зеленый и коричневый цвета. Через весь лоб проходила широкая, довольно глубокая ссадина, а предплечья были исчирканы несколькими мелкими царапинами от веток, полученными во время ночного передвижения по лесу.

– Я не побеспокою? – Дэзи очаровательно улыбнулась.

– Нет, что вы, – ответил Стэн, силясь припомнить когда он спал в последний раз.

– Ваше изобретение с туфлями достойно самой высшей похвалы. Если не две половинки этого зеленого платка, мистер Капенда, я потеряла бы обувь в болоте. А босиком по этим колючкам и сучкам нельзя сделать и шага. Большое спасибо!

– Пожалуйста! А что вы там с Джонсоном не поделили?

– Вашему Джонсону с коровами надо общаться, а не с женщинами. У него шутки какие-то тупые и дремучие, а воспитание он получил, вероятно, на скотном дворе, в глухой провинции.

– Напрасно вы так. Джонсон очень хороший парень и мой друг. Я его знаю с детства. Да, бывает, что шутит. Беззлобно. Если что и сказал не так… Не обижайтесь. А что у вас с ногам? Из-за туфель хромаете или при вынужденной посадке самолета повредили?

– Конечно, при посадке. Чуть вывихнула. А вы о чем подумали?

– Мы можем вам чем-то помочь? У Эльсона есть эластичные бинты.

– Нет. Это совсем не страшно. И помогать мне не нужно. Скоро само пройдет, и без бинтов. Не обращайте на мою хромоту внимания.

– Я вижу вам в этом путешествии вообще изрядно досталось, не только с ногами, – сказал Стэн, рассматривая ссадину на лице Дэзи.

– Со мной все нормально. Все это ерунда, а вот человека из экипажа самолета, стюарда, страшно жалко. У него было оружие и он один из всех пытался нас защитить. В кошмарном сне не смогла бы себе представить более зверского убийства. Эти негодяи сто раз выстрелили в него и ударили мачете в живот, в еще живого. А потом всех нас предупредили, что если кто-нибудь попробует сбежать, то каждого третьего так же застрелят или зарежут на глазах у других. Я не сомневаюсь, что они сделали бы это. Я знала, что такие люди есть, но впервые с ними встетилась. Для них человеческая жизнь ничего не стоит. Совершенно ничего. Они избивали нас…

– Я вас очень хорошо понимаю. Вы увидели такое, что далеко не каждому нормальному существу суждено увидеть в своей жизни. Но справедливость восторжествовала. Многие из ваших обидчиков получили свое.

– Я не уверена, что все это справедливость.

– Да, мы пришли сюда с оружием. Но почему? Они же ведь сбили безоружную машину. Как можно себе представить людей хладнокровно направляющих ракету в гражданский, мирный самолет? Вы могли все погибнуть еще в воздухе. А у нас было два основных варианта: либо они нас убьют, либо мы с ними разделаемся, чтобы вас вызволить. Вот и весь выбор. Кто прав и где тут справедливость? Некоторые говорят, что ее вообще нет, этой справедливости. Я думаю по-другому. Всеобщий закон справедливости существует и действует. Справедливость имеет, как я полагаю, разные формы и проявляется она не всегда одинаково, часто очень даже своеобразно. Однако так или иначе, те, кто заслужил наказание непременно рано или поздно его получают. И убийцы, и аферисты, и воры, и обидчики. Каждый свое. Кто-нибудь кого-то обманет, что-то выгадает для себя, радуясь своим проходимческим способностям, что-то скупит нечестно по дешевке, но на этом же, а может совсем и другом очень скоро проиграет, в десятки, а, может быть, и сотни раз больше. Сожгли дом, обокрали, сломана рука или нога, случилась болезнь с самим обманувшим или с его близким, умер любимый родственник и так далее. Еще. Обобрал одного, двоих, троих и более, во время общей беды людей, разбогател или присвоил что-то, пользуясь служебным положением, бессовестно прибрал к рукам не свое. Все это в прок не пойдет. Честно жить лучше, но от соблазна трудно удержаться. Украл на доллар, а боязни на сто. А если миллион украдешь? А? Тут и сумасшедствие у слабых особей рядом. Даже совсем нехороший человек при обмане, присвоении чужого, если живет за счет других, безвозвратно тратит нервы, что отражается на его здоровьи и может вызвать неизлечимую болезнь. Используя отнятое, наворованное или незаконно присвоенное, этот субъект хочет долго жить, но рано подыхает. Другие наоборот долго живут и от этого мучаются. Некоторые думают, что все это просто неудача или несчастье. Но это, однако, не что иное, как проявление всеобщего закона справедливости. С какой стороны придет наказание неизвестно. Но это будет не случайность, а именно наказание за содеянное. Любое преступление, подлость и обман обязательно влекут за собой расплату. Обязательно, как мне кажется. Может быть, и за грехи других кому-то придется расплатиться. Я и этого не исключаю. А невинно пострадавшим и незаслуженно обиженным Бог потом все равно воздает. Таково мое мнение о этой самой справедливости и оно подтверждается многими жизненными примерами, свидетелем которых я был.

– Наверно, вы правы, но я слабо себе представляю как могут сочетаться справедливость и насилие, если даже последнее и требуется для достижения справедливости. Я, к примеру, совершенно не понимаю, какое удовольствие получают люди, ударяя кого-нибудь по лицу или наблюдая, как избивают других. Пусть даже это происходит на экране кино. А ведь получают же и смеются при этом.

– Лично я ничего от этого не получаю, но это, к сожалению, жизненная необходимость. Бывает, что иначе нельзя. Сволочей намного больше, чем хороших людей и негодяев приходится останавливать. Недаром говорят, что силу может победить только другая сила. По этому же принципу нужно поступать и со злом. Зла-то больше на свете. Как с ним бороться? Добром? Так это усилит зло. Со злом нужно бороться его же оружием – злом. Иначе оно нас раздавит, вытрет о нас ноги и возрадуется.

– У вас философский склад ума. С вами беседовать интересно. Даже очень. Вы умный и еще очень смелый. А как вы руководили людьми в бою! Все видела! – восторженно воскликнула Дэзи.

– Я не лучше других. Ими и руководить не надо. Они сами все знают. Когда трудно, все должны быть в одинаковом положении, меньше всего думать о себе и не прятаться за спины товарищей. Было трудно, будет еще труднее, думаю. Однако я уверен в своих бойцах. Не всегда люди поступают так, конечно. Особенно во время войны многие что-то придумывают, чтобы отсидеться где-нибудь, спасая свою шкуру и бесценную для них самих жизнь, пока за них кто-то воюет и умирает. Гадко. Среди наших ребят такого не бывает. Все одинаково рискуют и друзей не подставляют. И не в деньгах здесь дело, хотя первоначально мы поехали сюда из-за них. Не хочу себя выпячивать и расхваливать, но я всегда руководствовался примером отца. Он презирал опасность и вызывался выполнять самые трудные задания добровольно. И выигрывал. Он никогда не мог долго грустить и был веселым. А те, кто постоянно думают о себе и своем благополучии, веселыми не бывают, только сумрачными. На смерть они под любым предлогом не пойдут. У них не до шуток. Им надо за себя переживать и этим они себя в конце концов губят.

– Какой интересный вы человек. А давайте еще немного поговорим о вас.

– «Только этого не хватало», – подумал Стэн, а вслух ответил. – Достаточно уже обо мне говорили, я же не голливудский актер, чтобы рассуждать о моей личности.

– Вот это верно. Голливудским актерам до вас так же далеко, как отсюда до солнца. Есть такие, которые не живут, а постоянно только роль играют, и на экране и в жизни, да при этом еще и кривляются. Очень мнения о себе высокого. Если какого-нибудь артиста или актрису обойдут вдруг ролью и дадут ее другому исполнителю или исполнительнице, они, у этих других, сотни недостатков в игре найдут и грязью измажут. Они только от своей личной артистической деятельности в восторге, считая, что все остальные являются бездарностями и посредственностями и ни на что не способны. Я некоторыми деятелями культуры и искусства не перестаю удивляться. Порой такие ограниченные люди встречаются, что диву даешься. Любой успех и человека уже не узнать и не остановить. Начинают себя считать особыми существами.

Стэн хмыкнул и грустно усмехнулся.

– Помню, я читала в газете интервью с одной глупой актрисой, – продолжила Дэзи. – Она говорила о себе словами, которыми обычно пользуются на похоронах, когда о почившем человеке хотят сказать только хорошее. Она называла сама себя примой и звездой, самой лучшей артисткой, сильным человеком, посвятившим всю свою жизнь, как ни кто другая, искусству, и, к тому же, превосходной, любящей дочерью и замечательной нежной матерью, такой женой, каких на свете не бывает. Короче, полностью умственно больным человеком сделалась на почве дичайшего себялюбия и своего сомнительного таланта. Подорвать и поколебать эту любовь и уверенность в себе у таких людей, к сожалению, уже невозможно. Очень противно видеть человека, который из себя что-то воображает.

– У меня философский, а у вас критический склад ума. Ловко у вас это все получается, про актеров. Я тоже критика из себя иногда строю. Однако критикую не отдельные категории людей, а человека в целом, вообще. Все его отрицательные особенности, эгоизм и так далее. Философствую, как вы заметили. Только про себя, конечно. Но я думаю, что на всех этих знаменитостей и псевдознаменитостей не стоит обращать внимания. Если мы будем анализировать вместе с журналистами всякую чушь, сказанную этими «гениальными» личностями, то и сами станем такими же олигофренами как они и им рекламу сделаем. Против дурости нет лекарства. Пусть говорят сами про себя хорошее. Другие их не поймут, как бы эти знаменитости не выворачивались в своем красноречии. Другие только себя понимают, – Стэн улыбнулся, – а что касается воображения, то все, наверно, воображают что-нибудь из себя. Только более глупые это афишируют, а кто поумнее делают незаметно, восхищаются собой потихоньку, не на людях. Я как встречаю нового человека обязательно на эту тему разговор завожу. И всегда он оказывается похожим на других, предыдущих. И всегда выявляю в конечном счете, что человек о себе думает только хорошо. Вот вы о себе хорошего мнения?

– Разумеется!

– И я тоже.

Оба рассмеялись.

– Что-то нас из стороны в сторону бросает. Почему вы про кинематограф заговорили? Киноискусством занимались?

– И не только киноискусством. Но всем этим я раньше интересовалась. Просто к слову пришлось. А вот опять про вас скажу. Вы настоящий герой. Нет, это я не просто так говорю. Это серьезно. Вы больше всего похожи на тот идеал, который я всю жизнь рисовала в своем воображении. Ни одного недостатка не нахожу.

– Людей без недостатков не бывает. Одни, правда, умеют приспосабливаться к жизни в коллективе людей, как-то скрывая свои отрицательные качества, эгоистичные наклонности и тому подобное, а другим это удается в меньшей степени, в силу их испорченности, несдержанности и глупости. Но большой разницы между первыми и вторыми нет. Притворство не может изменить основную паршивую суть человека. Мы же только что об этом рассуждали.

– Значит вы умело притворяетесь? Вы намного лучше других выглядите.

– Я работать сюда приехал, а не притворяться, – устало ответил Стэн. – А вы что, так и будете надо мной стоять. Присядьте хотя бы. Мне же неудобно притворяться перед вами и строить из себя джентльмена в полулежачем состоянии.

– Не беспокойтесь за меня. Я люблю стоять. Я очень выносливая. Я могу быть вам полезна. Могу помогать, обслуживать, ухаживать, что-нибудь нести. Вот это, например, – Дэзи указала пальцем на автомат и подсумки с магазинами, лежащие рядом со Стэном.

– Простите, а я-то что понесу тогда? – в некотором раздражении произнес Капенда.

– А вы понесете меня, – сказала Дэзи и тихо захихикала.

Стэн оторвал спину от дерева и вытянул шею.

– Хорошо, хорошо. Не бойтесь и не расстраивайтесь. Я просто пошутила. Несите свою пушку сами. Но давайте не будем такими официальными. Я понимаю, что у военных людей специфический язык. Но мы-то с вами сейчас не на поле боя. Мы сейчас отдыхаем. Давайте упростим наши отношения. Мы говорили об идеале. Так! Да, вы действительно мой идеал и мне по вкусу.

– По вкусу? По какому еще вкусу? В каком смысле?

– В любом. И как человек и как мужчина.

– Вам сколько лет, школьница?

– Я не школьница. Мне двадцать три.

– На вид вам больше шестнадцати не дашь.

– Двадцать три!

– По документам, которые у меня есть, вы школьница или студентка. Это все равно. И вам восемнадцать.

– Извините, пожалуйста, какое это имеет здесь, в настоящее время, значение?

– Мне пятьдесят или около этого. Вот какое. Вам о чем-нибудь эта цифра говорит. И отношений у нас никаких еще не было, чтобы их упрощать.

– Так давайте их установим, начнем быстро развивать, а потом упростим, – Дэзи мило улыбнулась.

– Через два часа мы снова отправляемся в путь. И вам и мне нужно хотя бы немного отдохнуть. Дорога не легкая. Вот потом, когда у нас будет больше времени, и об отношениях поговорим. А сейчас разговоры закончим. Алексон! Дай студентке брезент и вещмешок под голову вместо подушки. Джонсон! Не забудь сменить людей в охранении.

– Не забуду, сэр!

* * *

Два часа отдыха закончились. В ущерб времени, не обращая внимания на увеличивающуюся дальность пути и физические возможности спасенных заложников, Капенда выбрал самый нелогичный, длинный и неудобный маршрут в сторону от территорий занятых правительственными войсками Анголы. Прохождение по этому маршруту создавало дополнительные трудности для отряда, но во много раз снижало вероятность даже случайной встречи с сепаратистами и благодарить за это нужно было тех, кто составил такие подробнейшие топографические карты местности, которыми военнослужащие УНИТА, скорее всего, не располагали. Во многом скрытному передвижению людей Капенды способствовала также и малая заселенность местности, где разворачивались трагические события.