Текст книги "Фабрики мысли в условиях глобальных трансформаций"

Глава 3
Предшественники фабрик мысли: опыт России и СССР

3.1. Условия возникновения «фабрик мысли» и предреволюционная Россия

Начиная рассмотрение развития фабрик мысли и их аналогов в нашей стране, естественно было задать себе вопрос о том, с какого периода мы должны вести этот анализ. С первого взгляда, такой анализ должен был начинаться с новой, постсоветской России, однако здесь сразу же возникал вопрос об аналогах фабрик мысли в СССР, тем боле, что в ряду зарубежных монографий семидесятых годов прошлого века, посвященных фабрикам мысли, в качестве таковых в СССР рассматривались институты Академии наук СССР. Если же рассматривать опыт СССР, то тут же возникал вопрос о предпосылках возникновения рассматриваемых структур в досоветской России, а также о возможном опыте их развития в среде русской эмиграции.

Исходя из такой логики и будет построено содержание этого раздела. Но вначале, основываясь на выполненном уже анализе появления фабрик мысли в других странах, сформулируем условия их возникновения и развития.

Можно предположить, что необходимым условием для возникновения фабрик мысли и их аналогов, является существование «спроса» на их продукцию, то есть появление самого «политического рынка», включающего наличие более чем одного источника власти, иначе говоря – демократических процедур формирования властных структур в условиях хотя бы минимального разделения властей. Если же власть сконцентрирована в одном месте, в одной «вертикали», то потребности в альтернативных вариантах деятельности этой власти по решению публичных проблем просто не возникает, более того, такие предложения рассматриваются как крамольные, антиправительственные и караются всей мощью репрессивной машины.

В качестве второго условия можно предложить наличие сообщества специалистов – политологов, развитие образования в этом направлении и выделение политической науки из смежных наук – теории государства и права, философии, социологии и экономики. Именно такую ситуацию мы наблюдали в США на рубеже XIX и XX веков, где политическая наука институционализировалась уже в во второй половине XIX века, когда в 1880 году Дж. Берджес основал в Колумбийском колледже (позже переименованном в Колумбийский университет) Школу политической науки.

В России же начала XX века, впрочем, как и в большинстве европейских стран того времени, политическая наука еще не отделилась от теории государства и права и от политической философии. В это время только начала оформляться как самостоятельная наука социология.

В качестве третьего условия возникновения фабрик мысли мы можем назвать наличие разнообразных фондов или иных независимых друг от друга (и от государственной власти) источников финансирования подобных и «интеллектуальных фабрик». В России в начале XX века это условие начало выполняться, так как именно в этот период в стране возникла целая система меценатства, а далее стали появляться и фонды, направленные на поддержку научных исследований (например, знаменитое Леденцовское общество). При этом первые фонды (или общества) поддерживали тогда в основном естественно – научные исследования, но можно предположить, что при появлении потребности в разработке политических альтернатив и развитию политической науки – появились бы и соответствующие фонды.

Судьба, однако распорядилась иначе, так как победа большевиков в 1917 году перечеркнула все эти возможности. Это не означает, однако, что в начале XX века в России не существовало аналогов изучаемых нами структур, которые при благоприятном развитии ситуации не могли бы трансформироваться в фабрики мысли особого рода. Мы имеем в виду творческие группы и кружки, которые разрабатывали собственные проекты реформ в рамках политических партий, постепенно набиравших в России определенную силу. Наиболее развитыми эти структуры были, по-видимому, у конституционных демократов, которые уже имели предшествующий опыт разработки, обсуждение и даже в некоторых случаях реализации общественно-значимых проектов и реформ еще в рамках земского движения в последней трети века XIX. Аналогичная работа велась и в других партиях, при этом она иногда тесно переплеталась и с реализацией образовательной функции для новых членов этих партий – примером может служить знаменитая большевистская «школа в Лонжюмо».

С другой стороны, проекты социально-экономических и политических реформ обсуждались и в некоторых российских университетах, которые брали на себя реализацию и коммуникативной функции, становясь площадками для обсуждения острых проблем современности. Естественно, что в рамках таких обсуждений выдвигались и проекты решения этих проблем. Как результат подобной активности, следовали репрессии со стороны царского правительства, университеты временно закрывались, наиболее активные преподавали и студенты увольнялись, либо часть прогрессивной профессуры уходили из университетов сами в знак протеста против реакционных действий правительства по отношению к университетским свободам.

3.2. Русская эмиграция

Обсуждая тему наличия аналогов (в определенном смысле) фабрик мысли в среде российской эмиграции первой и второй волн, мы не можем не обратиться к случаю Народно-трудового союза российских солидаристов, организации, созданной в 1930 году в Белграде представителями молодого поколения. Это был, пожалуй, наиболее успешный организационный проект в среде русской эмиграции. Под успешностью этого проекта я понимаю, прежде всего то, что эта организация активно действовала в 40-70-е годы, как одна из сильнейших антисоветских организаций, а после распада Советского Союза продолжила свою работу уже и в условиях современной России.

Детальный анализ ее истории и политической деятельности в различные периоды выходит за рамки настоящего текста. Отметим лишь, что лидеры этой организации принимали реальное участие и в политической жизни России 90-х годов, в частности, поддерживая кандидата в Президенты России генерала А. И. Лебедя[179]179
  Валерий Сендеров. Генералу Лебедю – вместо некролога. // Посев, 2002, № 6, с. 4–6.


[Закрыть], а затем, в бытность А. И. Лебедя губернатором Красноярского края, один из ее активистов, А. Н. Шведов (избранный позже, в 2008 г. председателем НТС), возглавлял в его администрации одно из важных управлений[180]180
  Александр Шведов. Александр Лебедь: гражданин, солдат, политик…// Посев, 2002, № 6, с. 2–3.


[Закрыть].

Особенностью Народно-трудового союза (в тридцатые годы он назывался Национально-Трудовым союзом нового поколения) было то, что, как это определяли его лидеры, он был одновременно и «Орденом», поскольку члены его были спаяны чувством братства и общим кодексом чести, и «Академией», поскольку в нем выращивались разносторонние мысли, и «Организацией», так как подразумевала конкретную деятельность по борьбе с большевистским режимом в Советской России. Основатели НТС хорошо понимали, что назад, в дореволюционную Россию пути нет, что ошибки царского правительства собственно и привели к большевистскому перевороту. В то же время они были не готовы, как некоторые представители евразийцев в эмигрантском движении, принять, хоть и с оговорками, существующий в СССР политический режим.

Нежелание следовать двумя уже проторенными дорогами приводило к необходимости определения собственного пути, а для этого требовалось как знание о реальной ситуации в Советском Союзе, так и знакомство с основными достижениями политической и философской мысли. Оба эти направления активно развивались в деятельности НТС. Его члены с большим риском для жизни нелегально пробирались в СССР, часть из них попадало в руки НКВД, но другие возвращались с важной информацией о реальной жизни под властью большевиков. Второе направление деятельности НТС было связано с разработкой идеологии организации, которой в скором времени стала идеология солидаризма. Существенный вклад в этот процесс внесли философы С. А. Левицкий[181]181
  С. А. Левицкий. Основы органического мировоззрения. – Менхегоф: Изд. «Посев», 1947; Он же. Трагедия свободы. С предисловием Н. О. Лосского. – Франкфурт-на-Майне, изд. «Посев», 1958.


[Закрыть], Р. Н. Редлих[182]182
  Редлих Р. Солидарность и свобода. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1984.


[Закрыть] и другие.

Этот принцип – сочетание серьезного политико-философского знания с реальным видением ситуации в конкретной стране помогло руководству НТС в середине пятидесятых годов прийти к важному заключению, точнее политическому прогнозу. Анализ политической ситуации в СССР, накопленный уже активистами и аналитиками НТС опыт общения с советскими людьми, в том числе и во время Второй мировой войны, позволил совету этой организации уже в 1956 году сделать прогноз о том, что крах тоталитарной системы в стране может наступить в результате модернизаторских действий наиболее просвещенной части самого советского руководства[183]183
  Политическая обстановка, власть и правительство, народ и революционные силы после XX съезда КПСС // Сборник решений Совета НТС. – Франкфурт-на-Майне, 1958, с. 132–147.


[Закрыть].

Таким образом, политический анализ русских эмигрантов из НТС стал точнее, чем выводы работ многочисленных профессиональных советологов из различных университетских и иных центров в США и ряде иных стран. Позже, после коллапса коммунистического режима в СССР в ряде публикаций говорилось о неспособности политической науки сделать верный прогноз о развитии ситуации в Советском Союзе во второй половине восьмидесятых годов. Однако случай НТС говорит об обратном – такой прогноз существовал.

Важно также отметить, что обсуждаемый прогноз стал основой для практических действий лидеров Народно-Трудового союза в 60-70-е годы. С одной стороны, они сделали упор на распространение правдивой литературы, развивая различные формы «Тамиздата», среди которых важное место занимали журналы «Посев» и «Грани». В то же время, понимая, что для новой, пост-коммунистической России будет необходимо развитие свободных общественных наук, ряд лидеров НТС, включая и В. Д. Поремского, председателя НТС в 1955–1972 гг., анализировали выступления ведущих советских ученых, составляя списки тех из них, которые будут полезны для страны после краха всевластия КПСС. Так, после частичного падения «железного занавеса», когда российские ученые стали посещать зарубежные конференции, В. Д. Поремский также там участвовал, наблюдая за ведущимися дискуссиями и отмечая в своих записях наиболее интересных ученых[184]184
  Беседы А. Ю. Сунгурова с В. Д. Поремским, 1995 г.


[Закрыть]. Участие В. Д. Поремского во многих конференциях в Западной Европе подтвердил в беседе с одним из авторов этих строк и академик РАО И. В. Бестужев-Лада, который, правда, считал, что тот делает это из ностальгических причин. Интересно отметить, что уже в конце 80-х годов подготовленные В. Д. Поремским списки были им переданы вице-президенту АН СССР В. Н. Кудрявцеву, который неоднократно бывал у него в гостях во Франкфурте[185]185
  Там же.


[Закрыть].

Таким образом, были сделаны рекомендации по кадровому составу ученых-обществоведов, которые на взгляд экспертов-эмигрантов, могли рассматриваться как ученые «по гамбургскому счету». С другой стороны интеллектуальные наработки экспертов из НТС использовались, как уже отмечалось, в реальных политических процессах девяностых годов. Наконец, силами аналитиков НТС был сделан верный прогноз о сценарии развития СССР почти за сорок лет до его реализации. Все это дает нам основание считать, что в среде русской эмиграции действительно существовали определенные аналоги фабрик мысли.

3.3. Предпосылки и аналоги «фабрик мысли» в СССР до горбачевской перестройки

Отметим сразу, что настоящих фабрик мысли в СССР не было и не могло быть, так как в стране отсутствовали все три условия развития этих структур. Прежде всего, при власти РКП (б), ВКП (б) и КПСС отсутствовал сам политический плюрализм, то есть у правящего режима не было потребности рассмотрения политических альтернатив. Более того, когда эти альтернативы возникали (например, в виде политических кружков), они выявлялись и уничтожались, а их члены лишались свободы, а в годы сталинского террора – и жизни.

Отсутствовало и второе условие – политическая наука как таковая. Репрессиям подвергались и остальные науки, а по поводу общественных наук в советское время существуют большие сомнения о возможности использования в отношении них самого термина «наука». Но если, например, социология все же стала развиваться в СССР уже в шестидесятые годы, то политической науки в стране не было как таковой. Точнее говоря, исследования в этой области велись, но либо в рамках правоведения, например, в рамках Института государства и права АН СССР, либо в более практическом плане – в кругах советников и спичрайтеров Международного отдела ЦК КПСС и советников ряда партийно-государственных руководителей высшего ранга.

Третий вид институтов, где политическая наука как таковая зарождалась – это образовательные институты для функционеров и ответственных чиновников КПСС, среди которых можно выделить прежде всего Академию Общественных наук при ЦК КПСС (шестидесятые годы XX века). В этих структурах также обсуждались реальные проблемы развития государства и общества и взаимодействия общества и власти, при этом в некоторых случаях такие обсуждения были настолько острыми, что после выездного семинара АОН при ЦК КПСС в Восточной Германии немецкие партийные чиновники написали письмо в ЦК КПСС с обвинением участников семинара в антипартийных вступлениях[186]186
  Беседа с от Ю. А. Красиным, октябрь 2011 г.


[Закрыть].

Здесь можно отметить также факт учреждения в 1956 году Советской ассоциации политических (государствоведческих) наук, представители которых затем участвовали во всех форумах Международной ассоциации политической науки, учрежденной в 1949 году при содействии ЮНЕСКО, и входили в состав ее руководства. Вместе с тем в самом Советском Союзе о деятельности этой ассоциации было практически неизвестно, она замыкалась внутри Института государства и права АН СССР, а никаких кафедр или специализации по политологии в стране не было. Зато была разветвленная система кафедр научного коммунизма, преподаватели которых защищали диссертации по этой «науке», сутью которой было обоснование в наукообразных терминах тезиса о том, что все действия и высказывании руководителей КПСС являются творческим развитием марксизма-ленинизма, в отличие от ревизионизма руководителей некоторых зарубежных компартий. Таким образом, политической науки как таковой внутри страны не было, хотя она в то же время существовала «для внешнего пользования».

Что же касается третьего выделенного нами условия существования «фабрик мысли» – наличия альтернативных источников финансирования, то это условие отсутствовало полностью, и это отсутствие сохранялось на протяжении всего периода существования СССР.

Рассматривая ситуацию Советского Союза, мы должны, конечно, выделить как минимум четыре периода. Первый период – это двадцатые годы, когда еще существовали какие-то традиции дореволюционной России, а политический режим был, конечно, авторитарным, но позволял еще существование каких-то независимых от властного ока общественных ниш. В этот период существовали общественно-литературные и литературно-философские кружки, но они не затрагивали, по крайней мере публично, вопросов формирования внутренней и тем более внешней политики. Примером может служить «Волфила» – Вольная ассоциация философов в Петрограде[187]187
  Белоус В. Г. Петроградская вольная ассоциация (1919–1924) – антитоталитарный эксперимент в коммунистической стране. – М.:ИЧП «Издательство Магистр», 1997.


[Закрыть]. Дискуссии о формирования политики велись в то время в рамках внутрипартийных дискуссий, и лидеры оппозиций опирались, конечно, на какие-то разработки и рекомендации экспертов, однако в связи со скоротечностью оппозиций, скорой высылкой Л. Д. Троцкого и постоянно растущей ролью политической полиции каких либо стабильных форм эти консультативные группы так и не приняли. Кроме того, уже в конце двадцатых годов начались политические процессы против интеллигенции, и обсуждение любых альтернатив с неизбежностью ушло в глубокое подполье.

Второй период, тридцатые-сороковые годы, включая и начало пятидесятых, был временем тоталитарного политического режима, когда ни о каких легальных формах выдвижения и обсуждения общественно-политических альтернатив говорить не приходилось. Вместе с тем именно в это время в СССР высокими темпами развивалась промышленность, реализовывались масштабные строительные проекты. И, хотя во многих случаях эти проекты основывались на рабском труде заключенных, тем не менее возникала необходимость их планирования и координации. Кроме того, они не могли быть реализованы без соответствующих научно-технических разработок, необходимого интеллектуального потенциала. Репрессивный характер государства при этом приводил к тому, что многие интеллектуалы оказались за решеткой. В этих условиях была найдена специфическая «советская» форма организации научно-практических разработок – так называемые «шарашки» за колючей проволокой, в которые для заключенных создавались относительно благоприятные по сравнению с обычными лагерями условия и работали они не на лесоповале или строительстве Полярной железной дороги, а над решением актуальных научно-технических задач. Такая ситуация была талантливо описана А. И. Солженицыным в роман «В круге первом», который и сам был заключенным такой «шарашки». Отметим, что именно в то время, когда в СССР появился опыт «шарашек» – в середине и во второй половине сороковых годов – в США появился опыт корпорации РЭНД, где свободные ученые решали актуальные для страны научно-практические задачи. В этой связи можно высказать предположение, что это различие в формах вовлечение ученых в решение актуальных для стран задач и стало одной из причин проигрыша СССР в гонке научно-технического прогресса в последней четверти XX века.

Ситуация начала меняться после смерти Сталина, когда постепенно наступила хрущевская «оттепель», а затем в годы брежневского застоя уже не было таких массовых репрессий, как в сталинские годы. Эти тридцать лет – до начала перестройки в 1985 году – мы можем назвать третьим периодом истории СССР. Сначала разоблачение культа личности Сталина на XX съезде КПСС, а также последующее обсуждение его решений в партийных организациях во всей стране показало возможность различной интерпретации недавнего прошлого – что автоматически вело и к появлению различных сценариев будущего.

Вместе с тем догматические представления основателей советского государства все более расходились с реальной общественной практикой, а руководителям различного уровня для решения конкретных социальных проблем все более требовались не цитаты из классиков, а знание конкретной социальной ситуации и исходящие из них научно-обоснованные рекомендации. Поэтому в стране уже в середине пятидесятых годов стала постепенно зарождаться – точнее, возрождаться после периоды сталинского разгрома – социология, или наука об обществе. Характерно, что это возрождение началось не с Университетов, а с институтов Академии Наук СССР, в рамках которой исследования были искусственно отделены от образовательных процессов – чтобы результаты конкретных социальных исследований не мешали продолжению идеологического образования студентов в русле правоверной марксистско-ленинской философии. Прежде всего, возникли институты для международных исследований. В 1956 году в Москве был создан Институт международной экономики и международных отношений[188]188
  Черкасов П. П. ИМЭМО. Институт мировой экономики и международных отношений. Портрет на фоне эпохи. – М.: Весь мир, 2005.


[Закрыть]. Позже, в 1961 году появился институт Латинской Америки, в 1967 году – институт Дальнего Востока и в 1968 – институт США и Канады. В это же время были созданы и институты, предназначенные для анализа советских реалии – в 1963 году появился Центральный экономико-математический институт, а в 1968 г. – Институт комплексных социологических исследований.

Конечно, к академическим институтам термин «Фабрика мысли» можно было отнести достаточно условно, так как в них отсутствовало важнейшее условие – свобода научной деятельности, свобода от идеологической цензуры. Вместе с тем определенные «островки свободы» внутри таких учреждений постоянно возникали и иногда сохранялись достаточно долго. Это пространство частичной свободы позже получило название частно-публичной сферы.

Наряду с идеологической цензурой и отсутствием свободы для всей общественной науки СССР того времени была характерна оторванность от развития мировой общественной науки – слабые, контролируемые информационные потоки, слабое участие в международных форумах, трудности с зарубежными публикациями – все это вместе создавало определенную неполноценность получаемого научного продукта. Для большинства же честных ученых в области философии и общественных наук невостребованность властью их результатов приводила к их уходу от проблем современности в глубины истории, в средние века, к своеобразной внутренней эмиграции «во времени», при этом создавалась и традиция, установка, что «честные ученые современностью не занимаются».

Как уже отмечалось, факультеты университетов, на которых изучались общественные науки – философия и история – находились под особым идеологическим контролем партийных органов, тем не менее, и там постоянно зарождал островки свободной мысли. В некоторых случаях они перерастали в диссидентские кружки, которые, как правило, очень скоро уничтожались, а их участники приговаривались к различным срокам заключения или просто отчислялись из университетов[189]189
  Появление и деятельность подобных кружков хорошо описаны, например, в книге Л. М. Алексеевой «История инакомыслия в России. Новейший период» (М.: Хельсинская группа, 2006).


[Закрыть]. В некоторых случаях, однако, такие кружки, балансируя на грани закрытия, становились реальными формами самоорганизации научной мысли, результаты которой стали в дальнейшем уже применяться и при решении социально-экономических проблем страны, причем вовсе не в соответствии «с решениями партии и правительства». Ярким примером такого процесса сал так называемый Московский логический кружок. Лидером этого кружка, члены которого культивировали отличные от принятых в то время формы интеллектуальной работы, был будущий эмигрант, суровый критик как коммунистического, так и пост-коммунистического времени писатель А. А. Зиновьев, в него также входили философ М. Мамардашвили, социолог Б. А. Грушин, а также физик и философ Г. П. Щедровицкий.

Вскоре вокруг Г. П. Щедровицкого сложилась своя группа, которая получила название Московского методологического кружка. Его программы была изложена в серии докладов «О возможных путях исследования мышления как деятельности»[190]190
  Г. П. Щедровицкий., Н. Г. Алексеев. Докл. АПН РСФСР, 1957–1962.


[Закрыть]. В работе кружка было несколько направлений, в частности, в нем развивался операционно-деятельностный подход к понятию мышления, в 60-е годы начал работать междисциплинарный семинары по структурно-системным анализа в науке и технике и по разработке теоретико-деятельностных средств в сфере проектирования и по методологии дизайна. Деятельность этого сообщества, которое получило название методологического движения, станет предметом нашего отдельного анализа в последующих разделах. Здесь же отметим, что это сообщество было организовано в форме специфической экспертной сети. В других условиях из нее могли бы вырасти и более стабильные структуры, но она существовала в специфических условиях монопольной власти КПСС, не нуждавшейся в принципе в независимых консультациях и рекомендациях. При этом продолжала существовать и идеологическая цензура, и аппарат расправы с диссидентами. Напомним, что А. Зиновьев был вынужден покинуть страну, а сам Г. П. Щедровицкий в 1968 г. исключался из КПСС. Кроме того, в СССР в принципе было невозможно создать неправительственный центр, как структуру. Поэтому «щедровитяне» и существовали как неоформленная официально структура, не имели своего здания, офиса и т. д. В этой ситуации допускаемые властью периодические научные школы стали важной формой структурной организации этой «распределенной в пространстве» Фабрики мысли.

Еще один прототип «фабрик мысли» или уже скорее будущих Центров публичной политики, существовал в стране того времени в виде подпольных политических кружков, а также среди структур диссидентского движения[191]191
  Алексеева Л., Голдберг П. Поколение оттепели. – М.: Захаров, 2006.


[Закрыть]. В этих кружках степень внутренней свободы была существенно выше, чем в среде официальной государственной науки, существенно более полным был иногда и уровень знакомства с зарубежной литературой, например, в области политических наук или с литературой «советологов», которая воспринималась официальными советскими органами как литература «антисоветская» и сразу же по поступлению в библиотеке помещалась в так называемые «спецхраны»[192]192
  Так, например, в начале 90-х годов я был поражен уровнем подбора зарубежной литературы в домашней библиотеке ленинградского инженера А. Ю. Штамма, члена Руководящего Круга Народно-Трудового союза Российских Солидаристов, впоследствии – главного редактора журнала «Посев» – А. Сунгуров.


[Закрыть]. Именно в таких кружках, постоянно преследуемых советской «охранкой», но после очередного разгрома возрождавшихся вновь и вновь, обсуждались и конструировались различные сценарии развития страны после краха коммунистического режима, сценарии, которые в принципе не могли возникать внутри официальной советской науки. Для некоторых из этих кружков, поддерживающих связи с эмигрантскими кругами, важным было также их участие в российской эмигрантской общественной и научной мысли того времени, в рамках которой работали небольшие коллективы, способные иногда и к точному прогнозированию развития в СССР социально-политических процессов[193]193
  См., например: Политическая обстановка, власть и правительство, народ и революционные силы после XX съезда КПСС. // Сборник решений Совета НТС. – Франкфурт-на-Майне, 1958, с. 132–147.


[Закрыть].

Так, например, в отличие от большинства европейских стран, сама идея создания в стране института парламентского омбудсмана, защитника прав граждан, как института, который в принципе мог бы состояться на отечественной почве, имело место быть не в академических кругах, а в среде советских диссидентов. По словам известного правозащитника и первого российского омбудсмана С. А. Ковалева, во время встреч диссидентов в 60–70 е годы, наряду с обсуждениями конкретной ситуации в стране, планами выпуска «Хроники текущих событий», арестов товарищей по движению, обсуждались «фундаментальные принципы права, разумного и свободного устройства общественной жизни»[194]194
  Интервью с С. А. Ковалевым, 7. ю. 2004.


[Закрыть]. В процессе этих бесед была сформулирована желательность такого института для будущей свободной России.

Если диссиденты были ярким примером инакомыслия, то одновременно и вместе с ними в стране зарождались и развивались также и практики «разномыслия», в которые оказывались включенными уже не только рядовые интеллектуалы и их союзники, но их руководители в академических институтах, включая и некоторых директоров, которые, в частности, поддерживали и «прикрывали» по мере возможности многих диссидентов, а также иные представители советского истэблишмента[195]195
  Б. М. Фирсов. Разномыслие в СССР. 1940-1960-е годы: История, теории и практики. – СПб.: изд-во ЕУ в СПб: Европейский дом, 2008.


[Закрыть]. В это же время уже вполне официальным путем (например, в виде с круга ответственных сотрудников и советников Международного отдела ЦК КПСС) начали создаваться сообщества интеллектуалов, которые затем содействовали становлению российской политической науки. Среди них можно упомянуть в первую очередь Г. X. Шахназарова[196]196
  Шахназаров Г. Цена свободы. Реформы Горбачева глазами его помощника. – М.: Россина*3евс, 1993.


[Закрыть], президента Советской ассоциации политических (государствоведческих) наук в 1973–1991 гг., Ф. М. Бурлацкого[197]197
  Бурлацкий Ф. Вожди и советники: О Хрущеве, Андропове и не только о них… – М.: Политиздат, 1990.


[Закрыть], Ю. А. Красина[198]198
  Красин Ю. А. Метаморфозы российской реформации. Политологические сюжеты – М.: Институт социологии РАН, 2009.


[Закрыть]. По сути, представители всех этих сообществ приближали и готовили почву для четвертого этапа советской истории – периода Перестройки, на котором мы остановимся подробнее далее.

Были ли аналитические структуры в советских спецслужбах? Говоря об аналитических группах в СССР, нужно отметить достаточно большое количество мифологии вокруг подобных структур. Слухи о могуществе аналитики в советской разведке особенно быстро распространяются в послевоенный период, на волне таких успехов советских спецслужб, как вербовка «кембриджской четверки», или дело супругов Розенбергов. Всё это, безусловно, свидетельствовало как о мощи советских спецслужб, так и о существенной привлекательности советской идеологии для целого ряда социальных групп Запада. Между тем, значительное количество исследователей сходится во мнении, что «существует устойчивый миф о мощном аналитическом потенциале спецслужб. Речь идет прежде всего о КГБ и ФСБ»[199]199
  Серьёзные игры. Журнал «Computerra» [Электронный ресурс] // URL: http://www.computerra.ru/own/kiwi/646753/ (дата обращения: 03.08.2012).


[Закрыть]. Ни в одной советской спецслужбе аналитических структур не было вплоть до 1989 года.

Основную аналитическую работу в КГБ выполняли группы консультантов (с 1966 референты) по изучению и обобщению опыта работы органов государственной безопасности и данных о противнике при председателе данной спецслужбы и Совете Министров СССР. Но в обязанности этой группы не входила широкая аналитика.

С приходом Юрия Андропова референты были расширены до Инспекции при председателе КГБ и Совете Министров СССР. Но, несмотря на некоторое расширение функций, аналитической данная структура не стала. Что касается иерархии этого органа, то здесь был учтён опыт США, поскольку данная структура явилась оперативным контрольно-инспекторским аппаратом (на правах самостоятельного управления Комитета) и подчинялась лично председателю комитета[200]200
  Там же.


[Закрыть]. Впрочем, такое иерархическое копирование на деле мало что давало. В условиях отсутствия в стране Фабрик мысли, спецслужбы обращались в различные академические сообщества за консультациями по определённым вопросам. Фактически именно они осуществляли работу по аналитической поддержке работы советских спецслужб. Добываемая таким образом информация передавалось профильные отделы ЦК КПСС, в частности в сектор органов государственной безопасности государственно-правового отдела ЦК КПСС и другие подразделения, где делались уже окончательные аналитические выкладки. Лишь с 30 октября 1990 года на основе данной структуры было образовано Аналитическое управление КГБ СССР, возглавляемое заместителем КГБ. Но в связи с известными событиями, данная структура была расформирована. В 1990-е базе Аналитического управления КГБ было образовано Информационно-аналитическое управление ФСБ, впоследствии Департамент анализа, прогноза и стратегического планирования ФСБ. Но это уже было другое государство.

Возвращаясь к СССР, рассмотрим кратко особенности зарождения прототипов «фабрик мысли» в шестидесятые-семидесятые годы прошлого века в российских регионах, на примере Ленинграда и других городов Северо-Запада страны.