Текст книги "Кровь на Дону"

– Отец дома? – соскочив с коня, спросил Савельев.

– В саду, городьбу правит, позвать?

– Да, я посижу в тени на лавке.

Влас сбегал в сад, вернулся с Бессоновым.

– Приветствую, князь! По делу али так, проведать заехал? О, да я вижу, ты под хмелем.

– С князем Крыловым посидели у него в горнице.

– То тоже надо иногда.

– А заехал я к тебе, Гордей, по делу.

– Слушаю, Дмитрий Владимирович, – присев рядом с князем, сказал ратник.

Савельев поведал ему задание государя. Бессонов внимательно выслушал и почесал бороду:

– Так, значит. Вновь в южные земли? На Дон? Там и земли ногаев недалеко, к ним в «гости» не заглянем?

– Это как получится, может, и навестим.

– Ох, и злы они на нас.

– Бывает.

– Это так.

– Ныне, Гордей, след дружину оповестить о походе. На сборы три дня, в понедельник поутру тронемся.

– Боюсь, всех оповестить не смогу и до понедельника дружину не соберу, – покачал головой Бессонов.

– Пошто так?

– Так Икрам Гардай и Рустам Туран, наши касимовские татары, к себе в Касимов вчерась подались.

– Кто позволил? – нахмурил брови Савельев.

– Ты уж извиняй, Дмитрий Владимирович, я дозволил.

– Пошто меня не спросил?

– Спешили татары наши, я поехал к тебе, а ключник поведал, что ты в вотчину свою уехал до вечера.

– Собирался, но не поехал. И после обеденной молитвы дома был.

– Но я-то про то не ведал, посему решил отпустить.

– Не след боле того делать, Гордей.

– Не буду.

– А чего это так спешили наши касимовцы?

– Так по наказу государя земли им у Касимова выделили, забрать треба было, оформить все с местным правителем.

– Ну, может, и верно решили. В Касимовском ханстве правит хан Саин-Булат, пользующийся особым расположением государя. Иван Васильевич многих воинов касимовских землей одарил. Это добре, что не забыл и наших славных воинов. Им действительно треба узаконить права, а то потом не найдешь земли своей. И вовремя, поход обещает быть долгим.

– Значит, не гневаешься на меня?

– Гневаюсь, но прощаю, – улыбнулся Дмитрий. – Когда должны вернуться касимовцы?

– Крайний срок – понедельник.

– Ладно, они соберутся быстро, дождемся.

– Ну, а остальных ныне вечером объеду и оповещу.

– Коли кто не может идти в поход, тут же извести меня.

– Да я, почитай, каждый день наших вижу, кого на подворьях соседских, кого на рядах. Горбун вон опять в скандал попал с бабами своими.

– А у него чего?

– Так передрались его торговка и купчиха. Осип же неугомонный. То одну затащит к себе, то другую, и это уже который год длится. Может, думал, бабы не ведают про то. А они не дурнее Горбуна. Сошлись на подворье его, шума было, как на сечи сотен супротивников.

– И когда успокоятся? Женить его треба.

– Треба, да только где подходящую порядочную девицу или бабу отыскать? Сколь уже пытались. Так с Клавой и Зинкой и крутится.

– В походе ему не до них будет.

– Это так, хотя кто знает, может, казачку какую встретит.

– Вот то было бы самое лучшее.

– Не спорю.

– Ладно. Поехал я, Гордей. В воскресенье встречаемся у меня.

– Понял. Дружина будет.

– Обоз тоже. Пока, Гордей!

– До свидания, князь!

– Пока, Влас! – крикнул воевода ратнику.

– Всего доброго, Дмитрий Владимирович!

Савельев проехал к себе на подворье. Ульяна с сыном были уже там и сидели на лавочке у крыльца дома. Служка Прошка, впрочем, теперь уже вполне взрослый холоп Прохор, открыл ворота. Савельев соскочил с коня, передал ему поводья.

– Какие будут указания Дмитрий Владимирович? – спросил подошедший к князю ключник.

– Да никаких, Семен, все, как всегда.

– Понял.

Савельев присел рядом с женой и сыном:

– А чего не у родителей?

– Погостила и хватит, да и отец был не в настроении.

– Испортил я тебе праздник, Ульяна?

– Что об этом говорить? Ты ни при чем, это все гордыня отца и матушки. А больше – влияние других вельмож. Мне ключник говорил, к отцу последнее время часто бояре заезжать стали. Собираются в горнице, закрываются и речи ведут. О чем, неведомо, у нас подслушивать не принято.

– Напрасно так ведет себя Степан Гордеевич, – вздохнул Савельев. – Один за другим вскрываются заговоры против царя, соответственно, заговорщиков ждет опала. Как бы отец твой не попал в нее. Лишится ведь всего.

– Я не думаю, что мой отец способен выступить против своего государя.

– Он, может, и не способен, но подтолкнут бояре на шаг необдуманный, всего лишь один, и, считай, пропало.

– Я говорила ему, а он слушать не захотел, мама тоже.

– Ну, тогда след только ждать, что будет. Может, и на самом деле безобидные беседы ведут затаившие обиды бояре. Но, признаюсь, я в это не верю.

– А все эта опричнина! До нее как спокойно было! – воскликнула княжна.

– Царь не мог поступить иначе, зарвались бояре некоторые. Слышал, многие на сторону Литвы перешли, кто-то к крымскому хану в вассалы подался. А чтобы там прятаться, одного добра, взятого из Руси, мало, надо быть нужным западным и южным правителям. А это измена. Но… Ульяна, давай не будем о том. В общем-то государь хорошо относится к твоему отцу.

– Ой, Господи! Я ж не спросила, чего тебя царь вызывал? – встрепенулась Ульяна.

– Уехать мне придется, Уля.

– Опять?

– Опять.

– Далеко?

– Почти туда же, где был.

– К Дону и дальше?

– Да.

– И не видишь даже, как сын растет.

– Служба государева, Уля, пора бы давно привыкнуть.

– Да я привыкла, но знаешь… да чего уж говорить о том, что много раз было сказано. Надо собрать тебя.

– Пока не надо, у меня в запасе три дня. Я сам прислуге накажу, что треба уложить в суму, ну а доспехи и оружие всегда в доме. – Савельев поднялся и посмотрел на жену:

– Все, Уля, давай прекратим этот разговор. Понимаю, тебе больно оттого, что муж вновь уедет в неизвестность и неведомо, вернется в обрат или нет, но иначе я поступить не могу. Кто-то должен стоять за интересы государства.

– Да только немногие то делают.

– Эх, Ульяна, боюсь, скоро всем несладко придется.

– Ты это о чем, Дмитрий?

– Слишком суетятся султан Великой Порты Селим да хан крымский Девлет. Казна их пустеет, а значит, что? Значит, могут двинуть и на Русь вместе с союзниками своими, и тогда каждому русскому придется брать в руки оружие и биться с ворогом насмерть. И холопам, и торговцам, и дворянам, и боярам знатным. Никого та участь не минует.

– Ты пугаешь меня, Дмитрий.

– Не бойся, – улыбнулся Савельев, – с нами Господь Бог, он не даст свершиться подлости и гибели Руси святой.

– И что же это за времена такие? Зачем царь прогневал татар, забрав у них Казань, Астрахань, зачем пошел войной в Ливонию? Сидели бы в своих землях и обошлось бы.

– Не обошлось бы, – покачал головой Савельев. – Не приди мы в Казань, Астрахань, Ливонию, то татары, поляки, литовцы, шведы пришли бы на наши земли. Царь сделал то, что было единственно возможным, дабы уберечь страну. Если бы еще его поддержали бояре, так нет, только вредят. Не все, конечно, многие за государя стоят, но хватает и изменников, и вреда от них много. Пойдем в дом.

– Я хотела тут еще посидеть. Здесь хорошо, солнышко греет, птицы поют.

– Ну, а я пойду, посплю немного.

– Ступай, родной, отдохни.

В воскресенье вечером дружина собралась на подворье Савельева. Расположились на заднем дворе у сада. Там же стояли две телеги обоза.

Касимовские татары вернулись загодя, еще утром, сделав все свои дела, дружина была в полном составе, включая возчиков, которые легко становились воинами.

Савельев передал ратникам суть задания царя.

Его выслушали молча, привыкли уже к подобным заданиям. Прикинули, какое оружие и доспехи брать. Сошлись, что пищали не помешают. К ним добавили бердыши, на которых можно было устанавливать ружья и вести прицельный огонь по коннице противника. Осмотрели содержимое телег.

Бессонов определил, что кому завтра иметь при себе.

Подъехал и князь Крылов.

Как издавна было заведено, ратники дружины задами разошлись к своим подворьям. Во дворе остались только Крылов и Савельев. Но вскоре ни с того ни с сего объявился Малюта Скуратов. Он объяснил, что царь послал его прознать про готовность дружины, а потом передал Савельеву царскую грамоту для казацких атаманов, требуя от них повиновения полного. Поговорили втроем и разошлись.

А на рассвете возчики вывели с подворья телеги, и князь Савельев, попрощавшись с семьей, выехал в Коломенское, где был назначен общий сбор дружины.

Место переправы через Дон.

Плоты, направляемые в том числе и гребцами лодок, уткнулись в берег. На песок сошел знакомый Савельеву казак – помощник атамана Макар Данилов.

Дмитрий поприветствовал его и спросил:

– Переправа безопасна, Макар?

– Да. С востока шли вы, на том берегу к югу атаман отправил ертаулом десяток второй сотни. Несколько лодок ушли вниз по течению, смотрят и за северной стороной. Можем переправляться.

Плоты были большие, в несколько рядов бревен, с оградами и петлями для зацепа коней. Дружина завела их на два плота и осталась вместе с ними. Третий плот занял обоз.

Как только загрузку завершили, паромщики оттолкнули плоты, и гребцы взялись за работу. Переплыли Дон без происшествий. Когда вышли на песчаный западный берег, к ним спустились трое казаков.

– Атаман Михайло Тимофеевич Лунин, сотники Степан Ильин, Иван Карела, – представил их Данилов.

Познакомились, поприветствовали друг друга.

Савельев передал атаману царскую грамоту, в чем никакой необходимости не было, но порядок должен быть соблюден. Бегло ознакомившись с грамотой, атаман вернул ее и проговорил:

– Приветствую вас, достойные воины особой дружины, на землях станицы Дугановка. Наслышаны о ваших подвигах от атамана Алексея Михайловича Багона из станицы Степановка и сотника Ивана Рыгло из Крепина. До сих пор удивляюсь, как вам удалось бить малых ногаев в их улусах.

– Да что вспоминать об этом, Михайло Тимофеевич? Ныне у нас новые задания, о том думать треба.

– Верно говоришь, князь. Ну что, – повернулся атаман к одному из сотников, к Кареле, – заводи, Иван, дружину в станицу, коней в общую конюшню, обоз к ней, людей в гостевой дом. Баньку подогреть, трапезу выставить.

– Слушаюсь, атаман!

Данилов провел Савельева в свое не бедное подворье. Дом у него был большой, что несвойственно обычно казакам. Впрочем, такие дома начали ставить и в других станицах, где-то дальше, на хуторах.

Первым делом зашли в домовую церковь. Там помолились, после чего помощник атамана провел князя в баню. А потом все устроились за столом в освещенной свечами чистой горнице. Супруга атамана и казачки, ее помощницы, принесли питье и кушанья.

Савельев выпил немного водки, чарку, а вот закусил плотно. Когда завершили трапезу, начался разговор. И начал его атаман Лунин.

– Я получил наказ оказывать полное содействие московской особой дружине. То же самое прописано в царской грамоте. У меня была встреча с князем Серебряным-Оболенским. Петр Семенович наказал выделить воеводе князю Савельеву сотню. Я повинуюсь повелению государя и просьбе князя. Тебе, Дмитрий Владимирович, – взглянул атаман на Савельева, – будет выделена первая сотня нашей станицы под началом опытного воина и командира сотника Антипа Малюги. Завтра ты познакомишься с ним. Сотня может делиться на две полусотни, на десятки и на отряды в тридцать казаков с десятком охраны или ертаула. Как делить сотню и делать ли то, решать тебе, князь!

– То решу, – кивнул Савельев. – Мне бы знать, как разместятся турки и татары на переволоке. Для рытья канала они сгонят десятки тысяч невольников, работников. Понятно, что в узком месте такую армаду просто не разместить, да и не нужна она в одном месте. У тебя, атаман, есть какие-нибудь соображения на этот счет?

– Ты их, князь, уже сказал. Если невозможно держать всю рать в одном месте, то ее растянут по всей длине переволоки. Это где-то семьдесят верст. И они начнут копать, каждый на своем участке под присмотром турок и татар. Думаю, крымчаков, а турки будут играть роль рати доставки людей и всего необходимого на своих галерах и других суднах. Но они станут держать охрану у селений Самак и Карандар, откуда берет начало переволока. Эти селения на левом берегу Дона, там песчаный берег и глубина приличная, судна турок свободно там встанут. Если брать в расчет все сказанное, то в районе действия дружины и сотни будет где-то около пятисот рабов и рабочих и до двух сотен охраны. Еще полусотня может охранять причалы с судами.

– Да, наверняка так и будет, – кивнул Савельев. – У крымчаков будет сотен пять рабов и пара сотен охраны, из которой мурза или бей наверняка выставит конные разъезды, что станут объезжать район. От переволоки до Галурмака и Карачука – десять верст, так далеко разъезды вряд ли пойдут. Потому как турки и крымчаки никак не ожидают, что кто-то может попытаться мешать претворить в жизнь изначально провальный план. Худо то, что район ближний в Дону не будет отделен свободным пространством от других районов на переволоке. Значит, турко-крымские или крымские сотни будут по всему перелазу общаться друг с другом.

– Это так! – согласился атаман. – Но за каждый район отвечает отдельный мурза, если брать крымчаков, или сотник. А среди них того братства, что меж нами, русскими, нет. У них больше видят только свою личную выгоду.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что при неожиданном нападении на один район начальники других не станут спешить на выручку.

– Сомневаюсь.

– То твое право, князь. У тебя большой опыт войны с крымчаками, ногаями, но и мы здесь тоже опыта поднабрались. И в Азове у нас есть свои люди. Я знаю, что говорю. Разве в Ногайской орде все улусы бросились спасать попавшие под вас районы?

– Нет. Поначалу никто, потом были.

– Так это потом, чтобы заполучить право на земли, разоренные вами. Но вообще-то все может быть. На месте определишься, как действовать, также увидишь, кто был прав.

– До Галурмака от станицы, не считая переправу, расстояние малое, двести верст с гаком, – посмотрел на карту Савельев. – Днем мы передвигаться не сможем, значит, только в ночь. Это получается, если все сложится благополучно, в Галурмак и Карачук дружина с сотней зайдут дней через пять. Может, и за четыре, это как переход пойдет. Так?

– Где-то так, – кивнул атаман.

– За это время турки перебросят в район переволоки большую часть рабочей силы, будь то рабы или наемные рабочие с охраной. Эту часть надо будет рассредоточить вдоль канала равномерно. То добре, у нас будет время все хорошо посмотреть, оценить и совместно с сотником решить, что делать. Но нельзя исключать того, что охрана татар или турок будет гораздо большей и нас заметят. Либо после удачной вылазки начнется преследование. Двумя десятками дружины и сотней казаков оборону против крупных сил держать не можно. Потребуется возвращение в станицу. А для этого нужна переправа, причем в условиях прямого боя с басурманами. Как провести переправу, атаман?

Лунин нагнулся над картой, провел по ней обгоревшей старой лучиной:

– Вот тут, князь, перелаз. Это прямо напротив Галурмака. Глубина реки там только на середине доходит до двух-трех саженей. Переправиться сможете быстро, ну, и далее берегом к станице, выслав наперво гонца. Поможем.

– У басурман будут суда. Они двумя-тремя галерами бросят на правый берег сотню своих головорезов… – заметил Савельев и вдруг замолчал.

– Что, князь, узрил на карте? – посмотрел на него атаман.

– Суда турецко-татарские.

– Что суда? Будут они там и что?

– Вот и путь отхода. Не перелазом и берегом, а на тех же галерах по течению до станицы.

– А ты и впрямь опытный воевода, – улыбнулся Лунин. – Когда занимались отходом и ты стал задавать вопросы, подумал, что слава о тебе сильно преувеличена, однако нет, ты быстро разобрался в обстановке.

– Ты специально не сказал мне об использовании татарских судов? – спросил Савельев.

– Да. Хотел посмотреть, как среагируешь.

– Не след нам проверять друг друга, – покачал головой князь.

– Но треба знать, кто чего стоит.

– Узнал?

– Узнал, и со спокойной душой теперь пущу с тобой свою сотню!

– Ну и хитрец ты, Михайло Тимофеевич!

– Нет. Я просто жизнь непростую прожил, научился кое-чему.

– Да, а пошто ты упомянул о своих людях в крепости Азов?

– По то, что упомянул, и все!

– Они могут поведать данные о количестве войска и судов неприятеля?

– Это и без них будет ведомо, – усмехнулся атаман. – Смотри на причалы крепости, считай и получишь количество судов. Городская рать – четыре тысячи, а по судам несложно посчитать, сколько и воинов они доставили.

– Тогда зачем?

– Повторяешься, князь. Но нам люди в Азове еще пригодятся. Очень пригодятся.

– Ты чего-то недоговариваешь, Михайло Тимофеевич.

– Да, но, значит, то и не требуется. Что треба знать сейчас, то узнал.

– Ох, и мудрите вы с князем Серебряным.

– Дело делаем, так правильнее, Дмитрий Владимирович. Но… пора спать.

Савельеву выделили отдельную опочивальню в доме атамана.

Глава третья

Наутро после молитвы и трапезы атаман наказал первой сотне станичной рати собраться у деревянной церквушки. Там была площадь для общего схода народа.

Казаки собрались быстро, при оружии, на конях. Стояли, гарцевали, ожидая начальство, но десятники пока никаких команд не подавали. А когда подошли Лунин и Малюга, они тут же разразились наказами. Малая рать быстро построилась в десятки, встала полукругом.

Послали за Савельевым, и когда князь пришел вместе с Гордеем Бессоновым, атаман провел их вдоль строя сотни. Казаки молодые, крепкие, в глазах озорные огоньки, шапки набекрень, шаровары в сапогах, а те – в стременах. Смотрели на москвичей приветливо, прознали, кто такие и для чего тут.

После общего строя атаман наказал рядовым казакам разъехаться по домам и готовиться к ночному выходу, а десятников оставил.

Они спешились и подошли к церквушке. Там сотник представил их князю: помощника и начальника охранного десятка Фатея Чебаря, голову ертаула Михайло Перелыгу, десятника пищальников Ермилу Осетрова, начальников лучников Фому Бузлука и Григория Ладного, а также десятников конной рати Ничипора Нюхаря, Степана Калмака, Ивана Сивоху, Петра Катагаря и Николу Туголука.

Воевода особой дружины слушал, приветствовал казаков, но ни фамилий, ни имен, ни прозвищ не запомнил. Это ему и не надо, есть сотник, через него и будет согласие. В сотне числился обоз из трех телег с возчиками. Тот пока пустой, но за день Фатей Чебарь обещал заполнить телегу всем необходимым, а потом представил воеводу:

– Пред вами, казаки, ближний к государю воевода, князь Дмитрий Владимирович Савельев.

Казаки сразу как-то подтянулись, с интересом глядя на воина, в котором не прознать вельможу высокого.

– А это, – указал сотник на Бессонова, – первый помощник воеводы, Гордей Бессонов. Остальных воинов особой дружины вам знать необязательно. Прознаете, как вместе будете на деле.

Ни один из десятников не спросил, а что, собственно, за дело такое? При внешней вольнице, что бросалась в глаза в любой станице, в любом хуторе, дисциплина у казаков, когда надо, была на высоте.

– Мыслите, казаки, чего за дело предстоит? – спросил сотник. И, не дожидаясь ответа, повернулся к Савельеву: – Тебе, князь, слово.

– Вы, казаки, знаете Дон, – вышел вперед Дмитрий. – И вверх по течению и вниз.

– Мы и поля знаем, и леса с рощами… – усмехнулся Катагарь.

– То добре, – кивнул Савельев, – вот только перебивать меня не след.

– Прости, князь, – засмущался десятник.

А воевода меж тем продолжал:

– Нам надо дойти до переката напротив бывшего селения Галурмак, переправиться чрез Дон, дружине зайти в названное селение, сотне пройти дале в селение Карачук. Наказ, что дал царь Иван Васильевич, такой… – и он довел до казаков задание.

Те выслушали молча, привыкшие выполнять наказы беспрекословно, полагаясь на атамана. А тот стоял рядом и кивал головой с длинным чубом, который постоянно забрасывал набок.

Доведя задание по переволоке, Савельев сказал:

– А вот теперь, казаки, спрашивайте, коли есть чего спросить.

Выступил помощник сотника, десятник охранного десятка Чебарь:

– Как, князь, мыслишь переправлять обоз через Дон на перелазе? Там хоть и неглубоко, кони с людьми перейдут, переплывут местами, а вот обозу не пройти. А это пять телег с тяговыми лошадьми. Лошадей как-нибудь переведем, а телеги со скарбом?

– Мыслю, придется плоты делать, – ответил Дмитрий. – По карте там левый берег Дона, на который предстоит переправиться, мелкий, поросший осокой, можно спрятать плоты.

– Извини, князь, не получится, – вышел вперед Малюга. – У переката большой лес, верстах в пяти и на самом виду селений Самак и Карандар, занятых турками и крымчаками. Мы можем, конечно, срубить деревья и перетащить их к реке, где свяжем плоты, но, коли то прознают турки, наше дело будет под угрозой, как и дружина, и войско.

– Сотник дело говорит, Дмитрий Владимирович, – кивнул атаман.

– Пока я услышал лишь то, что вязать плоты у переката дело слишком рискованное, – поморщился Савельев. – А хочу услышать, что предлагает сотник.

– Есть чего предложить, Антип? – обратился к казаку атаман.

– Мыслю, след тут на имеющихся плотах переправить на левый берег обоз и с ним охранный десяток Фатея Чебаря.

– Но по той стороне пойдет крымско-турецкая рать! – воскликнул Дмитрий. – Как охранный десятник сможет вывести обоз к нужным селениям?

– Мыслю спокойно. Ночью и десяток, и обоз переправятся, тут же уйдут на восток в поле. И полем, куда басурманские разъезды не дойдут, спокойно пройдут менее чем двести верст. Правда, им времени понадобится больше, чем дружине и сотне, но день-другой обойдетесь харчем, что возьмут с собой казаки и ратники.

– То возможно, Михайло Тимофеевич? – посмотрел на атамана Савельев.

– Отчего нет, возможно, князь.

Воевода особой дружины повернулся к сотнику:

– Благодарствую, Антип Иванович, за совет добрый. Так и поступим. Обоз с охранным десятком треба переправить чрез Дон ныне же ночью.

– Десятник Чебарь сделает все, как надо, за то не беспокойся.

– Добре!

На этом сбор был закончен, атаман, Савельев и Малюга прошли в гостевой дом, где находились ратники дружины. Бессонов знал, что делать, и князь передал ему все заботы по предстоящему походу.

В горнице дома атамана стали решать, что загрузить в обозы. Одна телега уходила для десятка пищальников и двух десятков лучников, пороху, зарядов, стрел обычных и с паклей и обмоткой горючей. Туда же полога, накидки для длительных стоянок. Идти колонне предстоит только ночью, дабы не уходить глубоко в поле и не попасть на глаза ворога.

Как только казацкий старшина и воевода ушли из гостевого дома, Горбун подошел к Бессонову:

– Гордей! Пойду-ка я пройдусь по станице.

– Пошто тебе это? Или не слыхал наказ князя готовиться к походу?

– А чего мне готовиться, у меня все готово. Да тока пройдусь, погляжу, как народ местный живет. Потом на Москве рассказывать буду.

Бессонов с подозрением посмотрел на богатыря:

– Ты чего хочешь, Осип? Сколь раз уже был в станицах, на хуторах, в поселках казачьих, видел, как живут, но что-то я не слыхивал, чтобы ты о житье казачьем рассказывал на Москве.

– Потому как в городе у каждого свои заботы, ты окромя торговых рядов со своим семейством никуда и не выходишь.

– А ты, как отрок неразумный, все меж баб своих мечешься.

– А ты и радуешься чужой беде? – вздохнул Горбун.

– Это что за беда, то с одной любовь крутить, то с другой? – воскликнул Бессонов.

– Да надоели они обе, что Клавка, что Зинка. Загодя до похода сюда бабенку одну из прислуги вельможи одного, что на Варварке обретается, приметил, да не успел знакомство завести.

– Вот оно что, – протянул Гордей. – Решил, значит, тута, в станице бабу найти.

– Ну, не то, чтобы найти, – замялся Горбун, – искать не собираюсь, да и замужние они тут, почитай, все, а встретить, может, и встречу. Ты пойми, Гордей, мне ж не каждая баба подходит.

– Про то уже вся Москва ведает, – рассмеялся Бессонов. – Ладно, иди, но гляди, без озорства. Мы в гостях, и казаки народ суровый.

– Да я только пройдусь, посмотрю и вернусь.

– Не забывай, в ночь уходим.

– Помню. После обеденной молитвы и трапезы спать завалюсь.

– Ступай. Коли князь завидит на станице, скажи, я разрешил.

– Угу, хороший ты человек, Гордей. Ты, коли что, подходи, подмогу, чем могу.

– Да ступай ты уже. То рвешься на волю, то не выгонишь.

– Ушел.

Горбун от гостевого дома дошел по центральной улице до церкви, потом вышел на площадь – ничего интересного, казаки, женки ихние в заботах, детвора в играх. Двинулся к городьбе, вдоль которой шла извилистая улица, и почти всю ее прошел, когда увидел вельми пышных форм женщину, несшую с Дона коромысло с двумя объемными ведрами.

– Ух ты, – вырвалось у Горбуна, – вот это баба! Краса! – И он поспешил к ней:

– Извиняй, красавица, давай подмогу, а то тяжело таскать столько воды.

– А ты кто такой будешь? – бросила на него короткий взгляд женщина. – Из московской дружины, что ли?

– Из дружины. Так давай помогу.

Подумав, она передала Горбуну коромысло. Тот взял его легко, словно сухую, легкую жердь.

– Крепкий мужик, – проговорила бабенка, и в ее глазах мелькнул огонек. – Вот жена, наверное, довольна? Хозяин!

– Да какая жена? Нету жены. А как звать тебя, казачка?

– Лидухой зови. Меня все так зовут.

– Лидуха, Лида. Слушай, а муж твой, завидев нас, не осерчает?

– Не осерчает, – задорно рассмеялась она.

– Чего, не ревнивый?

– Не-а!

– Странно, казаки насчет этого…

– Да нет у меня мужа, – перебила его Лидуха. – В позапрошлом году на рыбалке утоп. В неводе запутался.

– Это как? Невод же с лодок тянут.

– Да какая теперь разница? Утоп и утоп. Вот и вдовствую с того времени.

Они медленно шли по улице к центру.

– Соболезную, Лидуха, – тихо проговорил Горбун.

– А не на чем соболезновать. Пил муженек без меры, на улице, почитай, каждый день валялся, казаки под вечер заносили в хату, а толку с того? Да и не мог он дать мне желанного.

– А пошто не мог-то? Из-за вина?

– Если бы! Сама бы поила, коли давал бы нужное бабе. «Достоинство» имел малое. Нет, для других, может, и нормальное, а для меня малое.

– А у меня, Лидуха, другая забота, я на всей Москве не могу найти подходящую бабу из-за того, что велико «достоинство».

– Да ты что! На всей Москве?

– Ну, есть, вернее, были две бабы, но что это за жизнь, когда противно с ними. То беда, Лидуха.

– Моя хата вторая справа, зайдешь? Пива налью, медовухи, а хочешь чего покрепче имеется, – предложила Лидуха.

– Да не можно нам.

– Ну, тогда пирогом с уткой угощу.

Горбун уже все понял, осмотрелся – на улице, как ни странно, никого.

– А пойдем. Тока ненадолго.

– Тебя-то как звать?

– Осипом зови.

– Как получится, Осип.

В ее глазах уже вовсю полыхал похотливый огонь. Как, впрочем, и у Горбуна. Они прошли во двор покосившейся хаты, зашли в сени. Там Осип оставил бадьи, поставил коромысло к стене. А Лидуха тут же схватила его за рубаху и потащила в светлицу. Оттуда без разговоров в махонькую опочивальню. Скинула одежду с себя, с него.

– Не могу боле. Быстрей, Осип, быстрей!

И они завалились на кровать…

Атаман с воеводой дружины и сотником закончили роспись наряда, определились с запасом провизии, еще раз просмотрели маршрут выдвижения, обозначив дневные стоянки, перешли к обсуждению порядка выдвижения к Галурмаку и Карачуку обоза с охранным десятком, как появился помощник атамана:

– Дозволь войти, Михайло Тимофеевич?

– Что случилось, Макар?

– Да непонятное на хате Лидухи Зимовцевой происходит.

– Что значит непонятное?

– Она же одна живет, так? Господь муженька прибрал, детишек не дал. У нее всегда спокойно было, а ныне соседка пришла, говорит, крики из ее хаты доносятся. Да такие, что на улице слышны.

– И чего она орет? – удивился атаман.

– Так не ведаю.

– Проверить надо было.

– Без твоего разрешения то не можно. Порядок есть порядок. Жизнь казаков вольная, никто окромя атамана вмешиваться не может, да и то по нужде великой.

– Это так. Ладно, – вздохнул атаман и взглянул на Савельева, сотника: – Засиделись мы, други, не пройтись ли? Поглядеть, с чего это Лидуха белугой воет?

Порешили пойти.

До хаты дошли быстро. Около ворот много народу, и соседи, и те, кто без дела.

Атаман распахнул калитку и прошел к крыльцу.

Дверь в сени была открыта, и они с князем зашли в горницу.

Услышав раздававшиеся из опочивальни крики, Савельев вздохнул:

– Кажется, я ведаю, что тут происходит.

– И чего? – спросил сотник.

– Любовь.

– Чего? – удивился атаман.

– Любовь, говорю, – повторил князь и взглянул на атамана: – Пошто вдова в станице одна до сих пор живет?

– Так никто с ней сладить в постели не может. Пытались казаки холостые и такие же вдовые, отваливали. С ней, говорили, только ослу хорошо будет.

– Вот и нашелся осел, – усмехнулся Дмитрий.

– Ничего не пойму, – покачал головой сотник, – какой еще осел?

– Есть у меня ратник один, а вот как снюхался с казачкой, то разбирать треба.

– Разберемся, – кивнул атаман и открыл дверь в опочивальню.

Разбросанная одежда, на разобранной кровати два голых, потных тела, местной Лидухи и… Осипа Горбуна.

Баба взвизгнула, завидев Лунина и чужого, скатилась с кровати, завернулась в простыню.

Поднялся и Горбун, надел портки, что валялись рядом.

– И что это? – спросил атаман.

– Так… – промямлил Горбун, – …это мы… с Лидой миловались. А что? Я холостой, она вдовая, имеем право. Греха в том нету.

– Кто тебя из гостевого дома отпустил? – спросил у него Савельев.

– Гордей Бессонов.

– И по какой надобности?

– Сказал, что прогуляться хочу.

– Да, ратник, прогулялся ты славно, вы с Лидухой половину станицы на уши поставили своим криком, – рассмеялся атаман.

– А ты не завидуй, – выступила Лидуха. – У тебя с женой так, как у нас с Осипом, никогда не будет.

– Нам-то и не треба, – хмыкнул атаман и подмигнул Савельеву: – Скажи, князь, может, твой ратник заберет к себе Лидуху, а то у нас в станице чахнет баба.

– Это дело Горбуна.

– Я согласный, – тут же ответил Осип.

– А я-то какая согласная! Хоть щас уйду с Осипом, – обрадовалась Лидуха.

– У людей дело, – строго прервал ее атаман.

– А ты подумай, Михайло Тимофеевич, кто ратным и казакам трапезу готовить будет? Но трапезу ладно, они и сами сготовят, поди, привыкшие. А как ранят кого? Кто поможет? У меня же в знахарском деле познания от покойной матери остались.

– А ведь и правда, я как-то забыл, что ты людей лечить можешь, – проговорил Лунин и повернулся к Дмитрию: – На самом деле, князь, Лидуха – умница, мастерица на все руки, и как стряпуха, и как швея, и как знахарка. Не послать ли ее с дружиной и сотней? Это она тут сейчас бойкая такая, потому как защищенная. А в походе присмиреет, и не услышишь. И пригодиться может. То верные слова.

– И где ее держать? При сотне? Тогда я ратника своего в Галурмаке не увижу, все будет норовить сбежать к бабе. Запрещу это, так Горбун тот еще хитрец, найдет повод, – улыбнулся Савельев.