Текст книги "Иван Грозный. Сожженная Москва"

– Ой, Михайло, и не знаю. Лучше бы все по-старому было.

– Все будет так, как захочешь ты. Мне сейчас отъехать треба.

– Далече?

– Нет, тут рядом, можно было бы и пешком пройтись, да треба на коне.

– Оттого, что ты теперь боярин?

– И от этого тоже.

– Но не надолго?

– Не надолго, – приобнял Михайло невесту и тут же добавил: – Ныне, а после – не ведаю.

– Можешь опять в Крым проклятый поехать?

– То, как государь решит.

– Господи, а я одна останусь?!

– При хозяйстве и с сыном. Под охраной Герасима. Позже еще людей наберем. Хозяйство расширять будем, чтобы Петруше, как вырастет, было чем заниматься, дабы жить достойно.

Алена прижалась к Бордаку.

– Я, как во сне. И… просыпаться не хочется. Уж и не знаю ныне, проклинать мне Крым, Кафу или благодарить. Ведь там встретила тебя. А еще мне стыдно, Михайло.

– Стыдно? За что? – удивился Бордак.

– За то, что памяти мужа убиенного изменяю. Тяготит то меня.

– Убиенных след поминать и молиться о спасении их душ, но жить треба с живыми. И в том, что ты со мной, ничего постыдного нет. Сходи в церковь, погутарь со священником, он боле нас, мирян, ведает, как жить праведно. Поможет обрести покой.

– Схожу, пожалуй. А может, вместе?

– Одной треба, Алена, наедине с думами своими. Но все, вы гуляйте во дворе пока, вон Петруша заигрался с тряпичной игрушкой. Надо ему купить саблю потешную, что ли?

– Ну, тогда он посуды перебьет много.

– Петруша – мальчишка смышленый, если объяснить, не побьет.

– Скажи, Михайло, только от сердца… ты сможешь любить его как родного сына?

– Я люблю вас обоих. В том будь уверена, но поеду, время.

– Тяжела жизнь на Москве, да еще рядом с Кремлем. Суетно, – вздохнула Алена. – Другое дело – на селе или деревне.

– Поживем и на селе.

– А… если понесу?

– Так это хорошо. Будет у Петруши брат или сестричка. А что, такое уже может быть?

– Пока не ведаю. Но должно, ведь спим же вместе.

– Да, надо поторопиться со свадьбой. Обговорим то, как вернусь.

Михайло поправил саблю, вывел из стойла коня, вскочил на него.

Появился Герасим, открыл ворота.

Бордак выехал на улицу и отправился к княжичу. У нужных ворот высокой городьбы, за которой виднелся добротный дом-терем, остановился, поднял плеть, чтобы постучать, но тут открылась калитка, и появилась физиономия мужика неопределенного возраста:

– Боярин Бордак?

– Он самый! Княжич Парфенов на месте?

– Дома, тебя дожидается. Я щас.

Слуга княжича открыл ворота, во дворе принял у Бордака коня.

На крыльцо вышел молодой, симпатичный мужчина в красной атласной рубахе с распахнутым воротом:

– Михайло Бордак?

– Да, Василий Игнатьевич.

– Да какой я тебе Игнатьевич, зови Василием. Не смотри, что княжич, мне любо по-простому.

Молодой вельможа сразу пришелся по душе Бордаку. Они поприветствовали друг друга, прошли в светлую, богато обставленную горницу. В красном углу – иконостас. Перекрестились трижды, поклонились, и княжич указал на деревянное кресло у стола.

– Присаживайся, Михайло, сейчас будет медовуха. Варвара! – крикнул он.

Тут же в горницу вошла пышных форм женщина:

– Звал, княжич?

– Принеси-ка нам с гостем кувшин медовухи.

– Слушаюсь, хозяин!

Женщина обернулась быстро. Сначала постелила на стол скатерть, затем выставила кувшин, две чаши и ушла.

Парфенов налил в чаши золотистого цвета ароматный напиток и поднял свою:

– За государя нашего.

Выпили, вытерли усы, бороды.

– Ну, Михайло, теперь можно и к делу перейти.

– Я слушаю тебя.

– Наперво вопрос дозволь?

– Спрашивай, – пожал плечами Бордак.

– При встрече с царем, когда ты упоминал имя мурзы Икрама из Кезлева, государь не впал в ярость?

– Нет, спокойно все выслушал, а чего?

– Видать, поначалу не придал значения, потом же прочитал имя мурзы в твоих бумагах.

– Ты молви, отчего царь должен был прийти в ярость?

– То дело темное. Вельми злобу на того мурзу таит государь. Уж пошто так Икрам ненавистен, Иван Васильевич никому не говорит, но, видимо, вред причинил такой, что не забыть. Ладно. Повелел царь идти нам с тобой к Северскому Донцу, куда должен по твоему же докладу выйти на разбой этот Икрам-мурза, да подловить его, да доставить на Москву перед светлые очи государя. Из Крыма весточка пришла, отряд Галибея вышел из Бахчисарая. Отряд бека встанет на Перекопе дня на два, три, значится, у Донца Икрам недели через две будет. Нам же придется пройти путь в семьсот пятьдесят верст, то займет тоже около двух недель, то есть выйдем к Донцу почти одновременно с басурманами, но в разных местах. Мы узнаем, где промышляет Икрам и его сотня, и порешим, как рубить ее, взяв живым мурзу. Но о том думать будем на месте.

– А на месте, это где?

– Дойти мы должны до окрестностей села Марево. Там нас будет ждать мой человек.

– Мы вдвоем пойдем ловить мурзу? – улыбнулся Бордак.

– Сейчас смеяться, Михайло, или позже?

– Извиняй, княжич, шуткую.

– Не след. А пойдем отрядом, который собирается в Александровской слободе и должен подойти к Москве.

– Большой отряд-то?

– Государь посчитал, что трех десятков конных воинов хватит.

– А к ним еще обоз.

– Его тоже готовят в слободе. Все для похода у нас будет.

– Значится, ты воевода?

– Первый воевода – я, второй – ты.

– Не много ли воевод для отряда в три десятка всадников? И пошто нужен я вообще?

Княжич разлил по чашам еще слабого хмельного напитка:

– По то, что жил в Крыму, и мурзу, даже переодетого, от простого воина отличить сумеешь.

– Ты тоже сумеешь. Он всегда с нукерами, это ратники личной охраны.

– Ну а коли на Перекопе Галибей изменит план нашествия и пошлет твоего знакомца мурзу Азата на Северский Донец, а нужного нам Икрама на реку Оскол? Я разобрать, кто есть кто, не смогу, потому как не ведаю ни Икрама, ни Азата, ни всех остальных. И что из того выйдет? Встретим мы твоего информатора и притащим на Москву. Икрам же вернется в свой Кезлев – черт бы подрал эти названия и имена, язык сломаешь! – вот государь спасибо скажет: сразу и своего человека в Крыму потеряем, и Икрама упустим.

– Уразумел. Ладно, поедем вместе. На поход боле месяца уйдет.

– И что из того?

– То, что жениться я хотел, свадьбу сыграть.

– Свадьба – это хорошо, – усмехнулся княжич. – Но какая разница, ныне сыграешь или через месяц? Через месяц даже лучше.

– Это пошто?

– По то, что гостей больше соберешь, меня пригласишь. Или нет?

– Пригласить не трудно, а гостей много мне не надо. Только близких, а тех и десятка не наберется.

– Ничего, Михайло. Привезем Икрама, государь сам почтит присутствием твою свадьбу.

– Ага! Боле ему делать нечего.

– А я попрошу его.

– Ты кто, ближайший боярин или родственник царя?

– Отца моего государь вельми уважает. Сделаем дело, попрошу батюшку, тот – государя, и будет на Москве такая свадьба, какой еще город не видывал. И подарки царские.

– Нет, то мне не треба. Я тихо желаю все сделать.

– Ну, тихо так тихо. Тут решать тебе. Но меня пригласишь обязательно, люблю погулять.

– Что-то я не слышал о твоих гулянках. О других – да, особенно детей боярских, а о тебе – нет.

– А я тихо гуляю, – рассмеялся княжич.

– Двинемся в поход, как только отряд из слободы подойдет? – спросил Михайло.

– Да.

– И когда примерно?

– Возможно, ныне вечером, а может, и дня через два.

– Придется безвылазно сидеть на подворье, – вздохнул Бордак.

– Пошто? Ходи куда хочешь, только человека держи на подворье, который мог бы тебя быстро найти.

– Понятно.

– А хочешь, ко мне с невестой приходите. И мне, и вам веселее будет.

– Не до веселья, княжич. Дело серьезное предстоит, а ты как отрок ведешь себя.

– Не след судить о человеке по первому знакомству. – Взгляд княжича посуровел. – Да, сейчас, у себя на подворье, под хмелем, я весел. Но когда возьмемся за дело, как ты верно выразился, вельми серьезное, то увидишь и узнаешь, каков в тех условиях княжич Парфенов Василий, сын князя Игната Ивановича.

– Извиняй, Василий, не желал обидеть.

– Да я не в обиде. К себе поедешь?

– Да.

– Ну, давай. Готовься к походу, и о его цели никому, даже своей невесте, ни слова. То повеление государя.

– Мог и не говорить.

– Идем, провожу.

– Да я помню дорогу.

– Идем, идем!

Бордак и Парфенов спустились по лестнице к главному крыльцу, сошли на мощеный двор. Отрок тут же подвел коня гостю.

– Не ведаю, прощаться али нет, коли отряд может и ночью объявиться? – погладил бороду княжич.

– Ничто, поприветствуемся вновь.

– И опять твоя правда, – рассмеялся Парфенов. – До встречи, Михайло!

– До встречи, княжич!

– Василь. Мы же договаривались.

– До встречи, Василь!

– Езжай с Богом!

– Тут езды-то саженей сто.

– Да? Так мы и соседи? А я и не ведал. Но теперь буду знать.

Бордак вскочил на коня, вывел скакуна на улицу и повел его к своему подворью, размышляя, как сообщить Алене новость о скором и долгом отъезде. Опечалится. Ведь готовится к свадьбе, а тут? Но повеление государя – закон. Должна понять. Да и месяц не год, пройдет быстро в делах и хлопотах.

У открытых ворот его встретил Герасим. Пропустив всадника, закрыл ворота, взял коня под уздцы.

На крыльце появилась Алена. Она улыбалась, радуясь его приезду. Он подошел к ней, обнял, поцеловал и шепнул на ухо:

– Нам надо поговорить.

Алена, как ни странно, сдержанно восприняла известие о долгом отъезде жениха. Лишь вздохнула:

– Худо мне без тебя будет, Михайло.

– Ты не волнуйся и ничего не думай. Мысли поганые гони прочь. Пройдет месяц, я вернусь, и мы обвенчаемся.

– Да, Михайло. Верю, так и будет. Мне надо собрать тебя?

– Вроде и рано, а там как знать. Самое необходимое подготовь, а провизию покуда не собирай, пропасть может.

Наутро сразу после трапезы объявился гонец, тот же самый четырехпалый Гордей.

– Приветствую, – кивнул он.

– Здоров был, – ответил Михайло. – С чем пожаловал?

– Тебе треба срочно быть на подворье княжича Парфенова.

– Оружие, снаряжение брать?

– Да, но держать не на виду.

– Это все?

– Все.

Гонец развернул скакуна и повел его к Кремлю.

– Уже, Михайло? – подходя, спросила Алена.

– Похоже, да. Собирай провизию, но немного, на день-два, не более, в суму все сложи.

– Да, Михайло.

Алена побежала к Марфе на кухню. Бордак же прошел в дом, в отдельную комнату, где хранились боевые доспехи и оружие. Отобрал нужное, сложил в другую суму. Шлем весь не влез, пришлось сверху накрывать полотенцем. С сумой вышел во двор.

Герасим уже ждал с конем оседланным. Алена вынесла сумы и приторочила к седлу. Вышел во двор и Петруша. Рано повзрослевшими глазами окинул происходящее и неожиданно подошел к Бордаку, уцепился за его штанину. Алена и Марфа заплакали.

Бордак поднял паренька, и мальчишка обнял его за шею. С минуту постояли так, потом Михайло опустил паренька на землю.

– Ты только вернись, очень прошу тебя, – подалась к нему Алена. – Какой-никакой, целый али убогий, изувечанный ворогом, но вернись, я буду ждать.

– Вернусь, Алена, обещаю.

Отстранив невесту, Бордак обнял Герасима:

– Ты тут поглядывай за всем, служку найди смышленого, и ведай – на тебя семью оставляю, не дай в обиду.

– Не дам, Михайло, да и кто посмеет обидеть твою невесту?

– Мало ли поганых людишек.

– Не сомневайся, они в безопасности. Ты себя сбереги.

Кивнув Марфе, Бордак вскочил на коня и, бросив последний взгляд на Алену с Петрушей, повел коня к подворью княжича Парфенова.

Тот его уже ждал.

– Приветствую, княжич! – поздоровался Бордак.

– И тебе здравствовать много лет, Михайло! – ответил Парфенов и вскочил на коня. – Едем на Калужскую дорогу, по ней до деревни Рогата, там в роще рядом с поселением объявлен сбор отряда. Опричники уже там. Оружие и доспехи взял?

– Взял все, что треба.

– Ну, тогда вперед!

Всадники пошли по Варварке, мостом через реку, далее к Калужской дороге.

Выехав на тракт, Парфенов спросил:

– Помнишь, я интересовался, как Иван Васильевич воспринял при вашей встрече упоминание имени мурзы Икрама?

– Помню. Ты спросил, не охватила ли царя ярость?

– Да. Мне стало известно, отчего таит злобу царь на этого мурзу.

– И отчего, коли не секрет?

– Дело вот в чем. С мурзой Икрамом таким же, как ты, посланцем государя в Крыму, в Кезлеве была достигнута договоренность о выкупе пятнадцати наших невольников, среди них боярина из рода Захарьиных-Юрьевых.

– Родственника первой и любимой жены Ивана Васильевича, Анастасии Романовны?

– Да. Так вот, договор заключили, сумму обговорили, передали ее мурзе. Большие деньги, скажу тебе, гораздо бо́льшие, нежели ты уплатил мурзе Басыру. Приехали за невольниками, а мурзы-то и след простыл.

– Как это?

– Просто. Обманул, пес шелудивый. Продал невольников своему османскому приятелю и с ним уплыл в Константинополь. То было два года назад. Посол Афанасий Федорович добился встречи с Девлет-Гиреем, тот возмущался, охал, ахал, обещал найти мурзу, наказать его, и если не невольников, то хотя бы деньги вернуть. Но ты же знаешь восточное коварство. В общем, ничего не получил Иван Васильевич, а мурза Икрам, как видишь, опять при дворе хана, и тот его не трогает. Вот и порешил царь наш сам наказать коварного и продажного мурзу. Осталась самая малость – заполучить его.

– Ясно. Ты молвил, что треба не обознаться при захвате Икрама, дабы вместо него не попал мурза Азат.

– Да.

– Ну, если Азата от Икрама я отличу, то других – нет. Коли Галебей решит посылать своих мурз не по утвержденным местам, то вместо Икрама на Донце может оказаться любой другой из мурз. А их я не знаю.

– Я удивился, что ты не спросил об этом при первом нашем разговоре, – кивнул княжич. – Объясню сейчас. Мурзы Вахид и Динар в 1567 году приезжали на Москву с крымским посольством. Я зрил их во дворце, отец же участвовал в переговорах. Этих опознаю. Мансура узнать не трудно, так как у него с отрочества шрам на всю морду. Подрался с кем-то из своих товарищей и получил сабельный удар. Удивительно, что глаза не лишился. Эту кривую рожу, увидев, не забудешь. Остаются кто? Твой осведомитель мурза Азат и нужный нам мурза Икрам. Дале объяснять?

– Нет!

– Добре.

– Идем-то в Марево?

– В Чугуев, так государь распорядился.

Они выехали из Москвы, прошли по Калужской дороге верст пять, увидели справа деревушку.

– Вот и деревня Рогата, а напротив, справа от тракта – роща березовая. Туда нам.

Они съехали с тракта, проехали до рощи.

На опушке их остановил окрик:

– Стоять!

Парфенов и Бордак встали, с воинами особого опричного отряда шутки плохи.

– Ждать!

– А чего ждать? – крикнул Бордак.

Опричник промолчал.

– Помолчи, Михайло, – сказал Парфенов. – Старшого, видать, вызвала стража. Дисциплина у опричников крепкая.

– Заметно.

Из леса вышел человек в одеже обычного ратника, хотя опричники носили черные, как монашеские, одеяния.

– Кто такие?

– Боярин Михайло Бордак и княжич Василий Парфенов, воеводы отряда, прибывшего в рощу.

– Угу! Грамоты царские имеются?

– Как без них?

– Покажите. По одному.

Ознакомившись с царскими грамотами, воин сразу сменил тон:

– Доброго здравия, воеводы. Прошу следовать за мной.

Старший пошел по тропе пешком, Бордак и Парфенов за ним на конях.

Вышли на большую елань. Тут же раздались команды на сбор.

Покуда опричники собирались, воеводы соскочили с коней. И старший представился:

– Десятник первого десятка и голова всего отряда Лука Огнев.

– Ну, а кто мы, ты ведаешь, – кивнул княжич.

Опричники построились в ровные шеренги. Поодаль под седлами и охраной стояли кони, ближе к дороге пять запряженных телег, упряжные лошади, с ними обозные.

Парфенов, Бордак и Огнев обошли строй. Воины были как на подбор, высокие, крепкие, спокойные.

После осмотра Парфенов скомандовал:

– Десятники ко мне, остальные к коням! Готовиться к переходу.

Десятники подошли и тоже представились: Фома Рубач и Яков Грудин.

– Неудобно выходит, княжич, – вдруг произнес Бордак.

– Что неудобно? – удивленно переспросил тот.

– Ты – воевода, я – воевода, первый, второй, главный, младший. Давай уж ты будешь воеводой, а я твоим помощником. А то воины запутаются, обращаясь к нам.

– Добро, пусть будет так, – кивнул Парфенов и повернулся к десятникам: – По царскому велению вы теперь в моем и помощника полном распоряжении. А теперь, как пойдем. Ныне проходим сорок верст, боле не получится. Идем по тракту, встаем на отдых в рощах, оврагах или балках, в селения и на постоялые дворы не въезжая. Пути до крепости Чугуев, что в Северской земле на берегу Северского Донца и двух других рек междуречья, две недели. Огнев?

– Здесь, – ответил первый десятник.

– Провизии на переход хватит?

– Должно хватить, коли не транжирить. А если что, и прикупить можно.

– Понятно. Покуда готовьтесь, я посмотрю обоз. Выходим по моему сигналу. Коли желает кто спросить чего, спрашивайте. Смогу – отвечу.

Вопросов у опричных десятников не было.

– Ступайте к воинам, Огнев, со мной!

– Слушаюсь, воевода!

Парфенов и Бордак осмотрели обоз. Он состоял из пяти телег. В телегах провизия, вода, сено, порох, пищали, заряды к ним, колчаны со стрелами, луки, готовые к использованию факелы. В трех телегах предусмотрены места отдыха для опричников, в каждой из этих трех телег поместятся по пять ратников. Упряжные лошади молодые, здоровые, крепкие. При обозе возницы и старший обоза.

– Наемные люди или служивые? – кивнув на возницу, спросил Михайло.

– Такие же опричники, как мы, только одеты под крестьян, – ответил Огнев.

– Умно, ничего не скажешь. Со стороны вроде торговый обоз с дорогим товаром, а посему и большой охраной. Псы мурзы могут только на этот обоз посягнуть.

– Ну, тогда подставимся сами, – улыбнулся Парфенов. – Ладно. Начинаем переход.

На переход отряду потребовалось двенадцать дней. В середине октября он подошел к крепости Чугуев.

Предупрежденный крепостной воевода князь Петр Петрович Верейский сам вышел встречать отряд. Ворота крепости были открыты, обоз втянулся внутрь, воевода же стоял на мостике через неширокий, но глубокий ров.

– Приветствую тебя, княжич Василий, и тебя, боярин Михайло Бордак! Для меня честь принимать таких гостей, людей, присланных самым государем российским Иваном Васильевичем.

Дождавшись, покуда обоз полностью зайдет внутрь, воевода предложил гостям:

– Прошу ко мне на двор. Тут, конечно, не хоромы, не терема, но дома крепкие, тако же стены крепостные с башнями и крутой земляной вал, зимою обливаемый водою. В крепости свой колодец, воды хватает, запасов провизии и вооружения в достатке.

– Вижу, князь, что порядок держишь, а также дисциплину, – проговорил Парфенов. – В крепости чисто, просторно, праздношатающихся нет. Работает кухня, и даже торговый люд имеется.

– То с Дона приезжают. А бывает, и из Курска подъедут.

– Где мыслишь разместить отряд на отдых, воевода? – спросил Бордак.

– По хатам крепостных ратников, с десяток на своем дворе, есть у меня домик гостевой, и банька имеется. Ныне отдыхайте, какую треба еду приготовят, для того воины выходили на охоту и рыбалку, свежей рыбы наловили, да зайцев постреляли с куропатками. А вот завтра… Но об этом в доме.

Они прошли в дом воеводы, схожий с домом Бордака, только меньше в размерах. Да и понятно, в крепости все застраивать нельзя, нужен простор для маневра, для обороны или при осаде.

В светлой горнице не было такой пестроты, что в домах городских. Стол посреди комнаты, рогожа на начищенном добела полу, лавки у стола и вдоль стен, лежанка у большой русской печи, за ней еще лавка, на окнах-бойницах белые занавески, в красном углу – иконостас. Повсюду свечи в подсвечниках.

Как вошли в горницу, первым делом перекрестились на образа. Присели за стол.

– Квасу желаете? – спросил воевода. – Предложил бы вина свойского али водки крепкой, да разумею, на службе не след. А вечером не до того будет.

– Пошто так гутаришь? – взглянул на него Парфенов.

– По то, что крымчане уже на Северском Донце.

– Они и должны были выйти сюда примерно в это время, – кивнул Бордак. – Где их видели?

– Видели? – Лицо воеводы вдруг изменилось. Взор стал потухшим и в то же время угрожающим. – Видели – не то слово, что можно молвить об этих собаках проклятых.

– Что случилось, князь?

– В сорока верстах вниз по Донцу деревня была Песчаная. Там держали сторожей, три поста, ну, и крестьяне жили, ремесленники – кузнец да скорняк. Собирались дозоры ставить, а то до села Радное около десяти верст. Не успели. Сотня татар крымских вышла к Донцу и с ходу налетела на деревню. Детишек малых и стариков немощных порубили. Прибили мужиков, что схватились с ними. Баб и девок снасиловали и тоже убили, половину деревни в полон увели. Это из Радного сообщили.

– А куда увели? – спросил Бордак, сглотнув ком, ему ли не знать о зверствах работорговцев.

– Не ведомо. Трое, успевших сбежать, с холма видели, как угоняли невольников да коней с добром награбленным. А вот куда, не зрили, самим бы ноги унести. Есть на западе, верстах в пяти, лес, там и овраги, буераки, далее – степь, так что укрыться можно.

– Вода там есть? – спросил Михайло.

– Родник и ручей малой.

– Значит, где-то там в этом лесу недалеко от Песчаной поставил стан мурза Икрам? – проговорил Парфенов, руки которого сжались в кулаки.

– Нет, – покачал головой Бордак, – далече от реки они не пойдут. Коней и людей кормить, поить надо. Провизию с собой взять можно, а вот воды, коли брать в расчет и невольников, неизвестно скольких, к лесу не наносишься. Ручья же не хватит. Стан должен быть где-то в роще али бору, у реки али недалече версты от него. А тако же желательно, чтобы рядом возвышенность была. Есть такое место?

– Похожее есть, между Песчаной, уже разоренной деревней, и селом Радное, – ответил Верейский. – Есть там крупный осинник недалече от реки, и берега там пологие, как раз заводить коней на водопой. Холмы западнее, возвышенность небольшая на самом берегу, но не высокая и вытянутая вдоль реки.

– Это получается в тридцати верстах от крепости?

– Да, получается так. Ближе к Чугуеву Белая Балка, это по реке, и севернее в трех верстах село Марево.

Бордак взглянул на Парфенова:

– Треба ныне же послать разведку к Песчаной и ее окрестностям.

В малый ертаул был назначен десяток Фомы Рубача. Но до выхода следовало отдохнуть, подготовиться.

Ратников московского отряда накормили, Парфенов и Бордак после молитвы в крепостном храме обедали с князем Верейским. Закончив трапезу, князь сказал:

– Белая Балка, Радное и Песчаная, как уже молвил, вдоль реки стоят, и вроде подойти к ним проще простого. Это так, коли открыто али под видом крестьян местных, а вот ертаулом – другое дело. Коли проклятый пес Икрам встал в осиннике между селом и деревней, то выставил охрану на время. Долго отсиживаться там не будет. Наверняка его следующая цель – село Радное, а там и до Белой Балки добраться можно. А может, и развести сотню, запустив десятки в обход Чугуева на Марево да западные малые деревни.

– Он и к Чугуеву может сунуться, коли после нападений на Белую Балку и Марево супротив него не выйдет часть гарнизона крепости, – заметил Парфенов.

– Да, – кивнул Бордак, – крымский хан на словах в Бахчисарае так и определял задания Галибею и его мурзам поглядеть, как русские охраняют подступы к своим ближним к Крыму крепостям, как службу приграничную несут сторожа, ну, и пограбить деревни да села. Без того они никак. Оттого хан и выслал отряды и вдоль Северского Донца, и вдоль Оскола, и к Дону, где особо поживиться нечем, а вот прознать о наличии приграничных дружин, разъездов, сторожей можно. Так что княжич прав, Икрам в планах своих держит выход к Чугуеву, а до того истребление как можно большего количества сел и деревень в округе. Но ты поначалу о чем-то другом хотел молвить, князь?

– Да, – ответил воевода, – выход к селу и деревням кажется простым, но скрытно к тому же селу Радное или разграбленной деревне Песчаная ертаулу не пройти. Для того треба хорошо знать местность. Где обрывистые берега с песчаными полосами внизу, где отмель, заросшая осокой, где овраг, где балка, где рощица. А посему ертаулу треба иметь проводника.

– И такой у тебя есть? – посмотрел на него Парфенов.

– Есть. Ратник гарнизона Ефим Кубарев, хороший, между прочим, лучник, до того, как перебрался в Чугуев на службу ратную, крестьянствовал в селе Радном. Там у него родственники остались, да и в Песчаной были. Он и крестьянствовал, и охотился, и рыбу ловил, как, впрочем, все жители деревень и сел. Река и степь кормили в голодные годы, когда урожай пропадал. Кликнуть его?

– Погодь, успеешь, князь. Значит, ертаул десятника Рубача пойдет вместе с проводником. Дойти след до Песчаной, осмотреться там и скрытно подойти к осиннику меж селом и деревней. Сможет ли Фома Рубач сделать то? Конечно, опричники – воины хорошо подготовленные, но для открытой схватки с ворогом, там они никому не уступят. А вот сумеют ли скрытно провести разведку?

– Что голову ломать, Василь, я пойду с десятком, – подал голос Бордак. – Только накажи Рубачу, дабы в точности и без лишней болтовни сполнял мои приказы.

– То ты и сам сделать можешь. Предупредить Рубача. Отряд подчинен нам обоим, Михайло. И опричники будут делать то, что мы скажем.

– Тебе лучше знать, княжич.

– Добре. Когда след выходить?

– Потемну, опосля вечерней молитвы и трапезы. Идти придется сорок верст, а это, скрываясь от постов охранения татар, часов шесть, может, боле.

– До изгиба реки, это между Белой Балкой и селом Радное, что в двадцати верстах от крепости, пройдете спокойно и открыто, а вот дальше придется прятаться, – сказал Верейский.

– Так, други, выходить след в восемь часов конными, – ударил ладонью по столу Михайло. – В Песчаную тогда должны зайти около двух часов ночи. Там осмотримся, оставим коней, на охрану которых возьмем еще двух обозных. И пешком, путями, что укажет проводник, двинемся к осиннику. Коли там вся сотня, то вернемся в деревню и конными отойдем в Радное. Оттуда пошлю гонца, дабы ты, Василь, подходил к стану с оставшимися двумя десятками, а князь привел бы в готовность конный отряд ратников в тридцать, чтобы пойти с нашими воинами. В таких условиях придется принимать бой Икраму перед селом, а мурза не готов к тому, не сможет организовать свою сотню для успешного сражения. Боле всего крымчаки опасаются именно таких неожиданных ударов, потому как тогда они начинают метаться. Эти псы смелы, когда сотней на незащищенное мирное село выходят али на мелкие отряды сторожей. От равного сражения они попросту бегут.

– Ну а коли в осиннике будет только ставка мурзы Икрама с десятком нукеров да невольниками из Песчаной и боле никого? – спросил Парфенов.

Бордак ответил, недолго думая, сказывалось знание тактики нашествий татар на русские земли:

– То будет означать, что сотня разделилась и десятками, либо полусотней и десятками пошла к селам Радное и Марево.

– Почему не одно Радное?

– Для одного села сотни татар будет много, там и два десятка управятся. Значит, остальные пойдут к селу Марево, возможно, пара десятков на отвлечение гарнизона Чугуева пойдет в Белую Балку. Но нападать на селения и показываться перед гарнизоном они должны одновременно. Кстати, из Марево, Белой Балки, да и Радного люди могут по реке уйти в Чугуев. А на реке татарам их не достать.

– Согласен, – кивнул воевода. – И что станешь делать, коли в осиннике застанешь мурзу, нукеров и невольников?

– Пошлю в крепость гонца, а сам с десятком опричников атакую нукеров и захвачу мурзу, освободив невольников. Но, дабы мурза не мог получить помощи, отряду и гарнизону след будет ударить по всем десяткам крымчаков, что отойдут от осинника. Либо, коли те успеют прорваться к роще, приму бой, а вы подойдете и ударите по ворогу и с тыла, и со сторон. Ну а коли все пойдет по-другому, то и решать, что делать, буду на месте. О решении сообщу через гонца. В любом случае тебе, княжич, след держать оставшиеся два десятка отряда в готовности немедленно идти к Радному. А тебе, воевода, иметь в крепости дружину для прикрытия села Марево и деревни Белая Балка.

– А ты полководец, Михайло Бордак, – улыбнулся Верейский. – Расписал все, как воевода целого полка.

– То и ты так сумел бы, и княжич, – отмахнулся Михайло. – Прикинув, что могут проделать тут татары, имеющие главной целью разведку, а уж опосля разбой. Хотя Крым далеко, хан далеко, а села и деревни близко. Мурза Икрам может заняться только грабежом, а уж что докладывать в Бахчисарае, придумает. Хитер и коварен, собака. Он и себя обманет, коли посчитает то выгодным.

– Это как? – рассмеялся воевода.

– А вот так. Это, конечно, образно сказал, но ложь у крымчаков, как и лесть, повсеместна.

– Ладно, – проговорил Парфенов, – значит, порешили насчет разведки.

– Порешили.

– Тогда я к опричникам, переговорю с ними, выход ертаула после вечерней трапезы, как стемнеет. А ты, князь, вызови проводника, пусть готовится.

– Сделаю.

– Тогда все. Встретимся на вечерней молитве.

Ертаул под предводительством Бордака, ведомый проводником Ефимом Кубаревым, вышел из тыловых ворот крепости около восьми часов вечера. Спустился к Северскому Донцу, и далее разведчики пошли вдоль берега, скрытым от поля склоном высотою саженей в десять.

Проводник ехал рядом с Бордаком и опричным десятником. Михайло обратил внимание, что тот был мрачнее тучи.

– Отчего опечалился, Ефим? – спросил он.

– А чему радоваться, воевода? Тому, что супостаты Песчаную опустошили? Там народу было немного, семей десять, остальные в Чугуев перебрались, часть подалась даже на север, к Курску. А что такое семья? Мужик, баба, старики их да детишки. И все они попали под басурман. А мужики там отчаянные, крепкие, здоровые. За семьи наверняка бились в схватке неравной. Забили насмерть их татары, а также стариков немощных да детишек слишком малых, да болезненных. Им же люди как товар нужен, а худой товар кто купит? Вот «худых» под нож или саблю и пускают. Будь проклято их собачье племя!

– Собак-то не погань! От них польза, – заметил опричный десятник.

– Это смотря от каких. От животных – польза, а от тех, кто в человечьем обличье, – смерть.

– У тебя родственники в деревне? – спросил Бордак.

– Были. Кум да брат троюродный, у них в семьях и старики, и детишки. Но боле родных осталось на селе. Слава богу, басурмане туда еще не дошли.

– И не дойдут, Ефим. Мы из Москвы сюда прибыли, дабы разгромить сотню мурзы Икрама. Сам царь послал. А значит, недолго осталось мурзе гулять по земле нашей.

– Может, и так, но покуда гулять будет, много люда побьет!

– Для того и едем к осиннику, дабы избежать этого.

– Эх, воевода, получится ли разгромить басурман? Не упустите ли Икрама с добычей?

– Поглядим.

– Через сто саженей обрывы, среди них овраг, по нему в Донец впадает речушка малая. После обрывов мелководье с осокой. Овраг пройдем, далее по осоке. Морды коням прикройте, а то как бы не порезались, – заговорил проводник, оторвавшись от своих печальных дум.