Текст книги "Ходовые испытания"

Обратный ход эволюции

Любые истории, даже самые невероятные, обязательно начинаются с чего-то самого простого, обыденного. Другое дело, что потом нередко бывает трудно понять, с чего именно, и сами участники событий, не говоря уже о посторонних, зачастую не могут прийти к единому мнению, с чего же, собственно, каша заварилась.

Например, директор Института экспериментальной цитологии и генетики, где работает Илья, относил начала нашей истории к тому дню, когда Илья «защитился» и получил лабораторию. А следователь городской прокуратуры в поисках истоков тех событий обратился даже к моменту нашего знакомства. По-моему, он здесь слегка перегнул, ведь с Женькой и Ильей я дружил еще в школе, начиная с пятого или шестого класса… Одним словом, я теперь воочию убедился – сколько людей, столько и мнений.

Я же считаю, что все начиналось так.

…Федор Иннокентьевич подошел к шкафу и принялся разглядывать книги.

Илья – аккуратист, особенно с книгами. Нет, у многих, конечно, в шкафах всегда порядок, но у него они стоят по тщательно продуманной системе. Одно плохо: книги втиснуты настолько плотно, что с большим трудом можно вытащить нужную.

Вот и Федор Иннокентьевич легонько подергал за корешок одну, вторую, потом, видимо, поняв бесполезность своих попыток, взял ту, которая лежала поверх остальных. Она была толстой, большого формата, в глянцевой, синего цвета суперобложке.

Взял – и раскрыл на середине.

Вот с этого-то все и началась.

– Па-рей-азавр, – по складам прочитал Федор Иннокентьевич и прищелкнул языком от восхищения. – Ну и зверюга!.. Вот бы на кого поохотиться!

Нужно сказать, что Федор Иннокентьевич появился среди нас совершенно случайно, и вот каким образом.

В тот день при разговоре со мной шеф был предельно лаконичным. (Между прочим, он считает, что история началась именно с этого нашего разговора.)

Дело сводилась к следующему. Поскольку наша газета не может не осветить областных соревнований по тяжелой атлетике (раз), поскольку наш спортивный обозреватель заболел (два) и, наконец, поскольку других, более или менее свободных сотрудников у него в тот момент под рукой не оказалось (три), мне в обязанность вменялось дать на полколонки репортаж об этом значительном событии в спортивной жизни области. Сам я научный обозреватель, по совместительству пишу также фельетоны на злобу дня и глубоко убежден в там, что легкая атлетика потому так и называется, что ею заниматься намного легче, нежели тяжелой. Шеф о моих взглядах был осведомлен, но он не только умный, но и крайне предусмотрительный человек.

– В науке ты разбираешься, – ободрил он меня, – а штанга, думаю, не сложнее синхрофазотрона, осилишь! Тем более, я дам тебе отличного помощника. Вот, знакомьтесь! – он повернулся и указал на краснощекого широкоплечего мужчину лет сорока, сидевшего несколько поодаль в кресле. Я, когда вошел, как-то не обратил на него внимания. А жаль!

Мой будущий напарник поднялся и, тяжело ступая, переваливаясь, подошел к нам…

Как все гениальное, замысел шефа был предельно прост: спортивный опыт бывшего штангиста, а ныне тренера детской спортивной школы Федора Иннокентьевича Пичугина вкупе с моими литературными талантами должны были произвести нечто вроде шедевра среди спортивных очерков и репортажей. М-да-а, знал 6ы он, чем все это обернется…

Легонько подталкивая в спины, шеф проводил нас до двери, и лишь в коридоре я сообразил, к чему привела меня покорность судьбе и воле редактора.

У Ильи сегодня день рождения. Он с Женькой, как и все нормальные люди, по субботам отдыхают и перед нашим вечерним сбором, кажется, уже успели провести небольшую репетицию. Теперь они сидели в центральном холле редакции, покуривали и бдительно поглядывали на часы. От них вкусно пахло шашлыком и «Ркацетели». И я нисколько не сомневался, что свою клятву не допустить моего пребывания в стенах редакции ни на секунду сверх положенного трудовым законодательством времени они выполнят непременно. Эти соревнования, так неожиданно свалившиеся мне на голову, состоятся завтра, и для разговора с Федором Иннокентьевичем мне оставалась сейчас не более десяти минут.

Соломоново решение, как всегда, исходило от Женьки.

– Ничего страшного, – безапелляционно заявил он, когда отведя в сторону, я ознакомил его с положением дел. – Тащи своего тяжеловеса с собой, там обо всем и договоримся. И мне, кстати, давно хочется порасспросить знающего человека, скоро ли Олимпийский комитет включит в программу игр прыжки в ширину.

Итак, все началось с «Палеонтологического атласа».

– Па-рей-азавр, – по складам прочитал Федор Иннокентьевич и прищелкнул языком от восхищения. – Ну и зверюга!… Вот бы на кого поохотиться!

– Да вы не только спортсмен! – оживился Женька. Он сидел на диване и задумчиво наблюдал за нашими с Ильей бесконечными рейсами на кухню и обратно. – Вы, оказывается, еще и охотник!

Федор Иннокентьевич снисходительно улыбнулся.

– Нет, спорту я не изменяю, ведь охота, тоже считается одним из видов спорта. А так-то, вообще, да, охотник. Я, знаете ли, в Сибири вырос, там у нас медведи, лоси – любой пацан с первого класса в тайге ружьишком балуется. Да я и сейчас, как еду на соревнования или на сборы, непременно свою тулочку прихватываю. Всяко бывало… – он на минуту задумался, и я испугался – не дай бог, посыплются сейчас на нас охотничьи байки.

– Я, если разобраться, всю страну объездил, – неторопливо продолжал Федор Иннокентьевич. – На Кавказе фазанов бил, в Средней Азии случалось на кабанов ходить, на Тянь-Шане архаров стрелял. А тут утей и гусей разных перебил – счету нет. Жалко вот, за границей никогда не был… Знаете, – вдруг доверительно сказал он и глаза его мечтательно затуманились. – Есть у меня думка – побывать в Африке. Эх, вот где, говорят, зверья! Слоны, носороги, бегемоты, эти, как их там… – он заглянул книгу, – парей-азавры…

Женька на секунду опешил.

– Что?.. Ах, парейазавры… – Женька тоже был охотником, только в своем роде, и здесь, когда добыча сама шла ему в руки, он оплошать никак не мог. – Что вы, Федор Иннокентьевич, парейазавры в Африке не водятся!

– Вот как? А вы это точно знаете?

– Разумеется!

– Что ж, значит, на Амазонке, – уверенно сказал Федор Иннокентьевич. – Я слышал, там тоже полным-полно всякого зверья.

– И там их тоже нет. Они давным-давно вымерли.

– Это как же? – удивился Пичугин.

– А вот так и вымерли! – сказал Женька, незаметно подмигнул мне и развел руками. – Начисто! В результате естественного отбора, в процессе эволюции, так сказать.

– А, эволюция, – уважительно протянул Федор Иннокентьевич. – Дарвин… Как же, помню.

Мой испуг прошел, я с еще большим любопытством стал прислушиваться к разговору. Мы уже перебазировали все необходимое из кухни в комнату и теперь быстренько наводили на столе надлежащий порядок.

– Стало быть, не придется вам поохотиться, – тяжело вздохнул Женька. – Сочувствую, Федор Иннокентьевич, но что делать? Против природы, как говорится, не пойдешь. А кроме всего прочего, при встрече с парейазавром на ружье, даже на вашу верную тулку, надежда плоха. Для такой махины надо, по крайней мере, противотанковое орудие, среднего хотя бы калибра.

– Жаль-жаль! – на лице Федора Иннокентьевича отразилось неподдельное сожаление. Он, видимо, был бы не прочь поохотиться и с сорокапяткой, лишь бы потом иметь возможность похвастать перед приятелями таким редкостным трофеем. – А нельзя их заново вывести? – он посмотрел на Женьку, – В газетах, помню, писали, что зубры тоже вымерли, а теперь вон в Беловежской пуще табунами ходят. Сам видел, – добавил он, вероятно, для большей убедительности.

Стол уже был накрыт, и Женька решил на время закруглиться.

– Должен вас огорчить, дорогой Федор Иннокентьевич, – сказал он, подсаживаясь к столу. – Придется вам обойтись без парейазавров, поскольку машину времени будут изобретать еще пару-тройку тысячелетий. Правда, в иных книгах пишут, что на других планетах их видимо-невидимо, только нам с вами туда не полететь. Это я вам гарантирую как физик.

– Зачем так далеко забираться? – вдруг вмешался Илья. – Вы его не слушайте, Федор Иннокентьевич. Скептик он и циник, я его знаю. Никаких других планет не нужно, Лет через десять я с удовольствием покажу вам что-нибудь в этом роде здесь, на Земле.

Я удивленно посмотрел на Илью. В конце концов и Пичугин может сообразить, что над ним просто смеются. Нехорошо тогда получится.

– Ну, знаешь ли! – до Женьки тоже дошло. – Хватит трепаться. Давайте-ка лучше по рюмочке, и чтоб научных разговорчиков больше ни-ни… – он выразительно помахал пальцем.

– Я вполне серьезно, – нимало не смущаясь, продолжал Илья. – Послушайте… Слово «эволюция» происходит от латинского evolutio, и буквально означает «развертывание». А что, если мы…

– Ты не маг и не кудесник, – перебил я его. – Эволюция не газетный лист, ее не свернешь!

Мне стало ясно, что разговор переходит на другие рельсы. Кто-кто, а Илья зря говорить не будет, но, чтобы он рассказал все или почти все, его надо раззадорить, завести, как говорят, иначе он просто намекнет на что-нибудь очень интересное, а потом быстренько уйдет в сторону, обратит все в шутку.

– Что верно, то верно, – улыбнулся он в ответ. – Я не маг, но биолог, и притом генетик… Так и быть, слушайте. Есть у меня небольшая идейка, – благодушно начал Илья. – Популярно излагая, как протекает эволюция… Главная ее причина – мутации. Мутации случайные, не целенаправленные, у природы, как известно, цели нет. Изменения в организме постепенно накапливаются, передаются из поколения в поколение. Иногда они оказываются полезными, и животное еще лучше приспосабливается к окружающему миру, но чаще происходит наоборот. Приобретенные особенности не дают положительного эффекта и такие существа исчезают с лица Земли… А если нам пойти назад, вспять, попытаться, как ты, Аркадий, справедливо заметил, свернуть эволюцию?.. Понимаете, все мутации, все эти изменения записаны в организме, каждый из нас «помнит», каким был его предок до миллионного колена. Только память об этом спрятана в нас далеко… Приведу школьный пример: у зародышей млекопитающих на определенной стадии развития закладываются жабры, у них можно найти некоторые признаки рептилий. Словом, эмбрион в своем развитии проходит все стадии эволюции предков. В организме записано решительно все, до мельчайших подробностей, надо только уметь читать. И уметь вмешиваться в развитие зародыша, когда это нужно, чтобы получить тот результат, который запланирован…

Мы слушали очень внимательно. Женька протянул:

– Поня-я-тно… Только, кажется, ты что-то об этом уже говорил. Или нет?

Илья кивнул:

– Да, было такое. Ты тогда сетовал на невозможность создания машины времени, а я намекнул на такой вот обходной маневр… Как видите, чтобы полюбоваться на обитателей палеозоя, не обязательно пускаться в путешествие во времени.

Я возмутился.

– Что ж получается?! О таких интересных вещах я узнаю последним! Не ожидал, Илья, ну просто никак не ожидал!

– Не обижайся, – сказал Илья. – Я и Женьке тогда только намекнул. Идея совсем сырая была, неоперившаяся, так сказать.

– А сейчас, значит, эту идею можно выставить на всеобщее обозрение? – спросил Женька и прищурился.

Илья быстро взглянул на напряженно слушавшего Пичугина и неопределенно пожал плечами. Видимо, он уже раскаялся, что затеял этот разговор при постороннем. Но меня такого рода соображение остановить не могло, во мне заговорил журналист, падкий до всего сенсационного.

– Если иметь перед собой черновик книги, – быстренько подхватил я разговор, – то можно восстановить, с чего она начиналась. Ведь зачастую первый и последний варианты отличаются друг от друга, как небо от земли.

– Да-да, пожалуй, – подумав, согласился со мной Илья. – Только у нас вместо книги – ДНК, а вместо фраз – гены… Да, пожалуй, твоя аналогия верна. Но учтите, – он начал отступать, – даже и сейчас это только эскизы, наметки, идеи и ничего больше. Любим мы, братцы, помечтать, мечта, она, говорят, жить помогает… Ну, хватит разговоров, передай-ка мне, Аркаша, лимончик…

На этом все и заглохло. Но от попытки узнать подробности я не отступился. Чувствовал я, что хитрит Илья, и если сейчас не удастся ничего узнать, заводить об этом разговор позже нечего будет и пытаться. Ничего не получится, о своей работе он скажет лишь тогда, когда уже все вокруг будут о ней знать. И случится это, по всей вероятности, ох, как нескоро! Сказал же он, лет через десять. Нет, столько ждать я не хочу… Исходя из таких соображений, я и вернулся некоторое время спустя к прежнему разговору.

– Хорошо, Илья, предположим, мы нашли способ реализовать твою идею, но извини за глупый вопрос: а что мы от этого будем иметь? Динозавров выращивать на мясо, или еще что?

Я знал, чем зацепить. Илья терпеть не может такого деляческого, чисто потребительского отношения к науке. Разумеется, он немедленно вспыхнул и обрушился на меня. Разные были слова, приводить их здесь просто не стоит. Но под конец он все же сказал нечто вразумительное:

– Эх ты, писарчук от науки, что ты в ней понимаешь? Скажи ты такое любому, самому захудалому палеонтологу, он не посмотрит, что ты такой здоровяк, откроет окно, и будет твое счастье, если это произойдет не выше третьего этажа!.. Ты думаешь, легко по двум-трем косточкам восстановить облик животного? Ведь никто и никогда – понимаешь, никогда! – не видел живого динозавра! – Тут он задохнулся, закашлял и потянулся за фужером.

Женька примирительно прогудел:

– Ну-ну, не горячись… Ты что, Аркашку не знаешь? Шутит он.

– Пошел он к дьяволу! – огрызнулся Илья. – Не понимать такой простой вещи…

– Ладно. – Я решил бить до конца. – Все это, конечно, интересно…

– Даже так? – язвительно проговорил Илья. Он уже остывал. – Интересно ему, видишь ли… А что ты смыслишь в эволюции? Для тебя предок собаки – волк, это ты заучил еще в школе. А кошка, по твоему разумению, конечно же, произошла от саблезубого тигра. Вот и все твои познания. Разве не так?

Я демонстративно вздохнул и развел руками. Кажется, клюнул он на мою приманку, а мне другого и не надо.

– Вот-вот, только и умеешь, что руками махать да вздыхать, – Илья заговорил своим обычным тоном. – Подумай, разве не интересно взглянуть на прямого предка птиц – археоптерикса?

– Одну минутку! – Женька, я видел, заинтересовался всерьез. – Ты говоришь, узнать предков…

– Да, в том числе и это, – кивнул Илья.

– Об остальном пока говорить не будем, – отмахнулся Женька. – А по поводу предков… Что, другими путями сделать этого нельзя?

– Почему же, можно. Но не для всех, и очень-очень приблизительно.

– Например?

– Ну-у… – Илья на миг задумался. – Есть, например, гипотеза, что китообразные и лошади имели одного предка. Неплохо бы ее проверить, как по-вашему?

Женька молчал. Да и я не знал, что сказать – Илье я верил, но уж очень несовместимые, на мой взгляд, это были понятия: кит и обыкновенная лошадь. Но бравый Федор Иннокентьевич оказался на высоте.

– А змеи? – робко спросил он. – Кто у них предок? Ведь они, змеи, всегда были. – И, подумав, добавил: – Мне дед говорил.

Я чуть было не расхохотался, но вовремя посмотрел на Илью. Удивительное дело, он не только не улыбнулся, он даже слегка смутился!

– Видите ли, Федор Иннокентьевич, – начал он, морщась, – все наши рептилии – разные лягушки, змеи, крокодилы – появились на Земле в их теперешнем виде в юрском периоде, 130—150 миллионов лет назад. Сами понимаете, в таком случае чрезвычайно трудно сказать, кто их прямой предок. Хотелось бы, конечно, но…

В тот вечер больше ничего интересного не произошло.

Мы с Женькой остались у Ильи ночевать, и утром он сам заговорил о вчерашнем. Меня не особенно удивили его слова о том, что он уже проводил кое-какие опыты и довольно успешно… Я-то понял это еще вчера, а Женька не смог спокойно усидеть. Он сам физик-электронщик, работал в одном медицинском НИИ над созданием новых аппаратов, – знаете, разные искусственные печенки-селезенки, – и давно вынашивал думку перейти в институт, где работал Илья. Такие специалисты, как Женька, сейчас везде нужны. Если раньше он только подумывал, то теперь, услышав про такие дела и, главное, увидев такие фотографии… Я, конечно, не специалист, но и на меня вид птицы с зубами в клюве произвел сильное впечатление. Хотя, как говорил Илья, до настоящего археоптерикса этому кошмарному созданию еще далеко, все же каково знать, что похожие на него существа жили много миллионов лет назад!

Словом, решили они с Женькой поставить эксперимент. Видимо, крепко запали в голову Ильи слова Пичугина, что змеи всегда были, а Женьку и убеждать не надо было. Насколько я понимаю, техника опыта не сложна. Правда, когда я об этом упомянул, Илья еще раз высказал мне все, что он обо мне думает, но не буду останавливаться на деталях. Что поделаешь, если я понял именно так.

Для подобного эксперимента яйценосящие змеи и птицы даже предпочтительней, ведь приходилось иметь дело с хромосомами ядра яйцеклетки. А так, во-первых, к нему сравнительно легко подобраться и, во-вторых, – кажется, это самое главное, – зародыш будет развиваться вне утробы, в обыкновенном инкубаторе.

…Не знаю, где они достали яйца ужа, но через неделю опыт был заложен. Первый блин комом, говорят. У них таких первых блинов получилось что-то около двухсот, и я почти перестал ждать от всей этой затеи чего-либо путного, хотя первое время с милостивого разрешения директора Института довольно часто наведывался туда. Илья категорически запретил давать в печать какую-либо информацию о его работе, но на другие лаборатории его запрет не распространялся и несколько очерков об Институте я поместил в газете. А один опус – не могу не похвалиться – напечатал столичный научно-популярный журнал. И вообще, как принято оправдываться в таких случаях, – текучка заела, и я просмотрел, что делалось у Ильи…

Неделю назад, ровно через год и два месяца с того вечера, срочно, с работы меня вызвал следователь. Даже прислал дежурную машину.

В лаборатории Ильи случился страшный пожар, сгорело полкорпуса, в котором она размещалась. Илью и Женьку увезли в больницу обожженных, и они до сих пор без сознания…

Но разве могли они знать, разве могли даже предполагать, что у обыкновенного, зауряднейшего ужа предком был дракон!

Огнедышащий…

Контакта не будет

К ней готовились почти двадцать лет. Сама дискуссия длилась больше месяца. И сейчас она подходила к концу.

Зал волновался. И на местах, что занимали ведущие ученые планеты, волнение было не меньшим, чем на галереях для журналистов и публики. Заключительное заседание транслировалось не только на всю Землю. Не было, пожалуй, человека в Солнечной системе, который бы не следил за его ходом: на этом заседании Объединенного Комитета по социологическим, культурным и научным вопросам должна была решиться едва ли не самая острая проблема, которая когда-либо вставала перед человечеством в целом – «есть» контакту, или «нет» контакту.

Места для членов правления Комитета пустовали. Все, кто имел право доступа к пульту ЭВМ, находились там.

Люди ждали… Каждый из них, стоял ли он перед пультом ЭВМ, находился ли в зале Заседаний или у себя дома смотрел передачу из этого зала, уже выразил свое отношение к контакту. В течение месяца все доводы «За» и «Против» стекались сюда, в Комитет, со всех сторон. Здесь они суммировались и обобщались и сейчас, сообразуясь с ними, ЭВМ должна была найти то единственно правильное решение, которое бы выражало волю большинства.

Машина была готова к ответу. Она переработала всю ту массу информации, что обрушилась на нее, и теперь простое нажатие кнопки заставит ее подвести итог этой дискуссии.

Пуск!..

Секунда, другая – и дробно застрекотал печатающий аппарат ЭВМ. Председатель Объединенного Комитета нетерпеливо вырвал из аппарата лист бумаги, быстро пробежал по нему глазами и выражение его лица из напряженно ждущего моментально превратилось в хмурое и разочарованное. Он отступил на шаг и, не оборачиваясь, сунул лист в чьи-то руки. В окружающей его толпе раздался вздох – частично облегчения и радости, частично – обмана надежд. Ведь члены правления, как все люди, имели свои взгляды на эту проблему…

Заключительное слово председатель начал без всякого вступления:

– Я не буду повторять то, что было сказано здесь до меня – вчера, позавчера, месяц назад. Я только могу выразить со своей стороны глубокое сожаление, что наши доводы оказались недостаточно убедительными для большинства из вас. Объединенный Комитет принял Решение… Текст его в ближайшие полчаса будет размножен и вы сможете ознакомиться с ним более подробно. Его суть в том, что развитие цивилизации планеты Гамма должно подчиняться естественным законам, исключающим всякое вмешательство извне. Следовательно, открытого контакта не будет… Пока… Более того, на планете мы оставляем лишь около пятидесяти наблюдательных пунктов. Наши люди должны быть в кратчайший срок выведены из всех руководящих, культурных и научных центров всех государств Гаммы, куда они смогли проникнуть за те годы, пока мы готовились к контакту. Это необходимо, чтобы своими действиями они не могли влиять на ход развития того общества… Далее, количество наших наблюдателей снижается до шестисот человек, в первую очередь вывозятся сотрудники младше тридцати пяти лет. Непосредственная связь между отдельными наблюдательными пунктами должна быть прервана. Подчиняться они будут особой координирующей группе, находящейся за пределами планеты… Словом, мы должны оставить на Гамме хорошо законспирированную сеть с категорическим запрещением всякого рода миссионерской деятельности.

В Решении также специально указывается на недопустимость в будущем самодеятельных контактов в случае встречи на других планетах разумной жизни, как имело место на Гамме со стороны экипажа звездолета «Орион». Также предполагается выработать специальную «Памятку» на случай неожиданной встречи с представителями иных цивилизаций в последующих экспедициях…

Председатель говорил еще что-то, пытаясь за безликими официальными словами скрыть свое глубочайшее разочарование, но его уже почти никто не слушал. Сторонники контакта угрюмо посматривали по сторонам, затаенно переживая поражение, а их противники, выйдя победителями в этом жарком споре, громко переговаривались между собой. Они были довольны, а все тонкости Решения можно будет обсудить потом, в более спокойной обстановке.

…Двадцать лет назад «Орион» вернулся на Землю с радостной вестью, что земляне не одиноки во Вселенной. Что из того, если тамошние обитатели отстают от нас на полтора тысячелетия? Зато на вид они ничем не отличаются от нас! Даешь контакт! – и сотни, тысячи добровольцев во главе с историками и социологами инкогнито ринулись на Гамму готовить почву для будущей встречи. Им претил ореол богов и они, растворившись среди местного населения, потихоньку, исподволь занимались просвещением, делали в их науках гениальные открытия, двигали вперед культуру. На планете наступило время, которое впоследствии историки Гаммы, несомненно, назовут эпохой Возрождения. И мечтали добровольцы о том, когда можно будет открыто сказать: «Здравствуйте, люди, мы – с Земли!».

Но Решение Комитета недвусмысленно говорило: не навязывайте другому разуму своей истории, своей науки, своей культуры… Вот подрастут они, возмужают, окрепнут, выйдут из тьмы невежества – но только самостоятельно! – и тогда, пожалуйста, протягивайте им руку.

…Одна из групп сторонников контакта вела себя особенно шумно, что, впрочем, на общем фоне выглядело почти незаметно. В центре зала человек шесть окружили в проходе одного из ученых и что-то горячо говорили ему, перебивая друг друга. Он молча слушал, заложив руки за спину, и глядел поверх голов куда-то в сторону амфитеатра кресел.

На галерее один из журналистов толкнул в бок своего товарища:

– Эй, посмотри-ка на Бахадура!

– Где?

– Вон там, в центре, в окружении звездолетчиков с «Ориона». Как они на него насели, ты только посмотри!

Второй сказал:

– Переживает…

– Еще бы, самый ярый сторонник контакта, – подхватил первый. – Забавно, о чем он сейчас думает?

Они засмеялись и принялись наблюдать за другими, что были в зале.

А Бахадур вдруг посмотрел на своих собеседников и одним движением руки заставил их замолчать. Потом что-то сказал, они расступились. Быстрой походкой, ни на кого не глядя, Бахадур направился к выходу. Здесь ему уже нечего было делать.

Через час он был у себя дома. Тщательно закрыл за собой дверь кабинета и достал из шкафа небольшой серый ящичек. Секунду поколдовал над ним, ящичек раскрылся. Бахадур нажал кнопку на оказавшейся внутри панели с небольшим экраном, подождал. Экран засветился, на нем появилось изображение человека.

– Что ты намерен делать теперь? – спросил он.

Бахадур неопределенно пожал плечами.

– А что нам еще остается делать, – сказал он. – Ты же смотрел передачу. Ты оказался прав…

Человек на экране предупредительно поднял руку:

– Сейчас не время разбираться, кто был прав и почему. Эвакуация начинается сейчас же, ты проследи за ее ходом в своем районе. Словом, действуем так, как и намечали в этом случае.

– Да, – тот, кого на Земле знали под именем Бахадура, опустил голову. – Да… – повторил он тихо, почти про себя. – Никто не возьмет на себя ответственность за контакт с цивилизацией, которая сама не желает его. Что ж, и мы должны поступить так же, как поступили они сами с Гаммой. Мы прекратим всякое вмешательство в ваши дела, в вашу науку и культуру… Наших представителей на Земле останется не более двухсот…