Текст книги "Смерть на двоих"

Женщина кивнула, улыбаясь про себя.

– Думаю, вы можете выяснить этот вопрос у Джеймса, – подумав, сказала она.

– Спасибо, Клер. – Кэти поспешила к дверям. Горничная уже облегченно вздохнула, когда госпожа вдруг остановилась. – А если он будет в темно-красном сюртуке? Знаешь, Клер, ты на всякий случай приготовь еще розовое платье и… то, которое из лимонного шелка, парижское. Оно, наверное, тоже подойдет. Я еще подумаю.

Слабые ростки симпатии, которые было проклюнулись в сердце Клер после небрежно брошенного госпожой «спасибо», немедленно зачахли. Три платья к одному вечеру! А еще три шляпки, три пары перчаток, три пары туфель, три комплекта драгоценностей… И всю эту прорву работы она должна делать всего за девять фунтов!

Покои барона де Сервьер находились на том же этаже, но дальше по коридору. Сначала Кэти удивило такое разделение мужа и жены, но барон объяснил ей, что это обычай высшего света, и Кэти даже начала втихомолку гордиться тем, что чаще всего ночи она проводит в одиночестве. Это было аристократично. К тому же, наедине с собой Кэти могла признать честно: супружеская постель ее совершенно разочаровала. Готовя дочь к венцу, мама кое-что рассказала ей: и о неизбежной боли, и, гораздо более скупо и сдержанно – о неземном блаженстве, которое должно прийти потом. Ну что ж. Боли Кэти дождалась, а вот с неземным блаженством как-то не получилось. Хуже всего было то, что и спросить-то толком было некого. Мама и замужние сестры далеко, Ирис отбыла в поместье Бикфордов и, по слухам, не собиралась возвращаться. Вот глупая! Кто же уезжает в деревню в самом начале сезона? А с прислугой о таком не поболтаешь. Кэти уже поняла, что самые сокровенные тайны господ – любимая тема для сплетен за столом в кухне.

Впрочем, сейчас ее волновало другое.

Джеймса, личного слуги барона, конечно, не оказалось. Вероятно, отбыл с господином. Как всегда.

Кэти с любопытством огляделась. Муж призывал ее нечасто, и, в основном, вечерами, когда апартаменты освещались всего парой свечей, так что Кэти их никогда толком и не видела.

И, собственно, ничего не потеряла, сделала вывод юная баронесса. Типичные английские комнаты. Мебель из темного дерева с позолоченными ручками, большой тяжелый ковер на полу. Двери. Одна вела в спальню. Вторая, видимо, в кабинет. Где располагалась гардеробная, Кэти не знала, но предположила, что, видимо, за спальней. Где ж ей еще быть, не в кухне же?

Придя логическим путем к такому решению, Кэти, как и любая женщина, поступила прямо противоположным образом: потянула на себя ручку двери в кабинет. Дверь оказалась запертой. Кэти задумалась, но всего на минуту. Апартаменты барона располагались напротив ее комнат, а поскольку снаружи оба крыла выглядели совершенно одинаково, то можно предположить, что в расположении комнат особой разницы не будет. А это значит, что в кабинет можно пройти через зал.

Кэти решительно толкнула двери в спальню, они-то оказались не заперты, не удостоив даже беглого взгляда супружеское ложе, прошла в гардеробную и распахнула первый шкаф. Камзолы, сшитые по последней парижской моде, были аккуратно развешены – все, ничто не указывало на тот, который барон собирался надеть на вечер к графине Шеклфорд.

Ну и как ей быть? Дожидаться Джеймса? Но это выше ее сил!

Кэти потянулась к одежде мужа, провела рукой по темно-синему сукну. Из кармана камзола торчал уголок сложенной бумаги.

«Аристократы так не поступают, – подумала Кэти, – слава Богу, я-то не аристократка!»

«Барон де Сервьер, – прочла она, – рост средний, коренастый, волосы темные, глаза черные, на левом плече шрам… путешествует с супругой…»

То, что к ней в руки попал паспорт, к которым ее супруг пересекал границу Англии, она поняла сразу. Но остальное…

– С какой еще супругой? – озадачилась Кэти, – У Этьена не было жены!

Не сомневаясь более, она вытащила камзол мужа и тщательно встряхнула. Легкое шуршание указало на то, что догадалась она правильно. Еще одна бумага обнаружилась во внутреннем кармане. И… снова паспорт.

«Отец Петр Монсальви, – изумляясь все больше и больше, прочла Кэти, – рост средний, коренастый… на левом плече шрам…».

Оказывается, Этьенн не только вдовец, но и имеет брата-священника? И у него тоже шрам на левом плече? Как все это прикажете понимать?

Кэти была порядком озадачена, но вовсе не напугана. Поэтому, вернув паспорта на место, один в накладной карман, другой во внутренний, она вышла из гардеробной, закрыла за собой дверь и бросилась через зал к дверям, которые, предположительно, вели в кабинет барона.

Двери обнаружились сразу. Но сколько Кэти их не дергала – безрезультатно. Черный ход оказался заперт на щеколду изнутри.

Любопытство одинаково свойственно кошкам, детям и молоденьким женщинам, мающимся от безделья в удачном, но скучном браке.

Удивляясь собственному поступку, Кэти встала на подоконник приоткрытого по случаю теплой погоды окна. Примерно в полуфуте под ним, вдоль всего дома шел довольно широкий карниз. И, самое главное, окно неприступного кабинета тоже было не заперто. Вероятно, это сделал Джеймс по личному приказу Этьенна. Муж когда-то был морским офицером и с той поры навсегда полюбил свежесть ветра: окна в доме постоянно оставались приоткрытыми, без сомнения, вводя в искушение всех лондонских воров.

– В общем-то, это совсем не сложно, – пробормотала женщина, осторожно ставя на карниз ножку в мягкой домашней туфельке, – довольно широко. Если не смотреть вниз, то ничего плохого не случится.

О том, что скажет муж, если вдруг прознает об ее вылазке, Кэти старалась вообще не думать. Ну… А откуда он узнает? Джеймс уехал вместе с ним, а остальная прислуга, вышколенная как в Букингемском дворце, в его личные покои без прямого приказа ни за что не сунется.

Рассуждая таким образом, Кэти без особого труда добралась до окна кабинета, кошкой проскользнула внутрь и с большим облегчением спрыгнула на пол.

После всех трудов, которые она приложила, чтобы сюда попасть, Кэти ожидала увидеть пещеру Али-Бабы… Ну, положим, сундуки, набитые алмазами, для обычного лондонского дома – это немного слишком, но хоть что-то необычное здесь должно быть? Иначе, зачем так тщательно запирать самую обычную комнату.

Личный кабинет Этьенна как две капли воды походил на личный кабинет ее отца, судьи Бэрта: большой письменный стол у окна, где больше света, пара стульев – кресел здесь не водилось по определению, – небольшой и не слишком удобный диванчик у стены, вероятно, чтобы визитеры не рассиживались и не мешали хозяину работать. Пара глухих шкафчиков без стекол.

Кэти прошла по плотному ковру, совершенно глушившему шаги, попыталась сунуть любопытный нос в один из шкафчиков – он оказался заперт! Закрыт на ключ, который, скорее всего, Этьенн носил где-то у сердца. С ящиком письменного стола дело обстояло так же безнадежно.

Кэти совсем было пала духом. Загадка двух паспортов, таинственной жены и брата-священника со шрамом на левом плече грозила так и остаться неразгаданной и испортить ей настроение на весь день. Даже поездка по модным лавкам, о которой она думала совсем недавно с таким удовольствием, как-то сразу померкла.

Единственным доступным предметом оказалась все та же шкатулка для приглашений. Кэти двумя руками открыла тяжелую крышку.

На самом верху лежал длинный конверт из плотной белой бумаги: приглашение на «мальчишник» к младшему сыну виконта Уэсберри, затем шла запись какой-то карточной партии, счет от портного, письмо, пространно повествующее о шансах некой кобылы Леды в дерби, чрезвычайно вежливое напоминание о проигранном пари, снова приглашения на какие-то сугубо мужские сборища… Снова счет, на этот раз от каретника… Еще одно письмо…

«Милостивые государи, – прочла Кэти, – понимая всю трудность и деликатность положения, в котором вы оказались из чувства глубокого патриотизма и любви к Великой Британии…»

Карие глаза Кэти от удивления стали в два раза больше. «Любовь к Великой Британии» у француза?! Она быстро просмотрела все письмо до конца: содержание его было вполне безобидным и состояло в основном из общих фраз, уверения в неизменном уважении и благодарности и прочего словесного мусора, которым так богат эпистолярный жанр.

Нижний край письма был оборван. Вернее, неровно отрезан.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Кэти замерла. Шаги на полминуты стихли, послышался голос, отдающий кому-то распоряжение… Это был голос Этьенна, барона де Сервьер… с которым Кэти никак не хотела столкнуться в помещении, так тщательно запертом.

Шаги возобновились. Не было никаких сомнений в том, что он шел сюда. Куда ж ему еще идти, не в кладовые же?

В панике Кэти захлопнула шкатулку и ланью метнулась к окну. Обратный путь она проделала втрое быстрее, даже не задумываясь о двадцати футах, отделяющих ее от земли. И лишь оказавшись в относительной безопасности, в общем зале, Кэти поняла, что нечаянно утащила у мужа странное письмо. Спасаясь из кабинета, она машинально сунула лист бумаги за манжету, и теперь он торчал оттуда, напоминая ей о неподобающем поведении. Кэти быстро затолкала его поглубже, пообещав себе, что вернет на место при первой же возможности, бросила взгляд на большие напольные часы и заторопилась. Поездка по магазинам была слишком важным предприятием, чтобы откладывать ее из-за пустякового, в сущности, происшествия.

Глава 7

– Обед подан, господин.

Питер Дадли, с трудом вынырнув из невеселых мыслей, поднял глаза. В дверях стоял тот самый монах, которого он вначале принял за некрасивую девицу. В женском платье брат Джакомо был неуклюж, в рясе производил впечатление головореза, который эту рясу украл, а праведного монаха, который ее носил… зарезал, конечно, что же еще. Да и закопал. Или того хуже – утопил…

Нынешний наряд – ливрея слуги – шел ему примерно так же, как корове седло.

– Спасибо, Джон, – кивнул Питер. Именно так монах велел себя называть. Хотя англичанин из него был еще тот, конечно. Еще хуже, чем женщина. Как этих горе-шпионов до сих пор не переловили с такой-то маскировкой?

– Прикажете подать сюда? – осведомился слуга.

Питер огляделся. Забавное место для приема пищи, тем более – обеда. Его окружали огромные, в два обхвата толщиной, вязы, стена, отделявшая его от остального мира, была сплетена из узорного чугунного кружева, а вместо неба был шестигранный свод летней беседки. Интересно, можно приказать монаху, чтобы он в одиночку сервировал здесь полный обед? До дома не меньше семидесяти ярдов… Сколько раз монах будет вынужден проделать этот путь вместе с супницей, тарелками, вторым блюдом, десертными ножами и вилками, крахмальными салфетками, бокалами для воды и вина и прочим?

– Не стоит, Джон. Прикажи накрывать в столовой. Я сейчас буду.

Издевательство над мнимым Джоном привело к тому, что Питер ел бы совершенно остывший обед. Слишком дорогая цена за несколько минут удовольствия. Тем более это все равно не решало вопроса: что, собственно, сделать с монахом.

Вручив Питеру в личное пользование сундучок с шестью тысячами, князь не потребовал с него никакой расписки: ни кровью, ни чернилами. Уходя из «гостеприимного» дома на Риджент-стрит, Дадли сгоряча решил, что дело, в общем, в шляпе. Долг французу он вернет, обещание, данное под принуждением, не обещание вовсе, на ближайшей исповеди он расскажет об этом, и священник-протестант охотно отпустит ему грех обмана троих католиков. Как пастор договорится с Господом – его заботы. А с клубком змей, обитавших в тихом домике, стоило поступить еще проще: сдать всю компанию властям. Питера не мучила совесть. Король Яков снисходителен к собратьям по вере, и единственное, что грозило тощему одноухому сиятельству, его пленительной супруге и переодетому монаху – это высылка из Англии на первом же корабле.

Когда следующим утром завтрак прибыл вместе с Джакомо, одетым в ливрею, Питер опешил. Он точно знал, что за ним не следили: несколько раз проверил. Он не давал никому из компании своего адреса. Его холостяцкое жилье было неизвестно даже родителям, любимая женщина предпочитала принимать офицера в своем будуаре в отсутствие мужа… Как Джакомо отпер двери? И куда, черт возьми, подевались остальные слуги?

Этим трюком князь давал ему понять, что жизнь Дадли на ладони ордена, и в любой момент офицер может быть прихлопнут как муха. Если немедленно не начнет доказывать, что он – очень полезная муха.

Первое движение души Дадли не было оригинальным. Эта мысль ему уже однажды приходила в голову, и тогда… капитан сорвался со стула, как ядро из карронады, и в один прыжок оказался подле лжемонаха. Но силы небесные, как этот Джакомо оказался проворен. Он ловко ушел с линии атаки, а серебряный, надраенный до блеска поднос превратился в прекрасный щит. Именно в этот щит звонко ударил кулак Дадли. Нет, он не почувствовал боли, он ударил еще раз, и с тем же успехом. Он решил было пустить в ход ноги, но в ту же секунду сверкающий поднос подарил ему необычайно красивые и разноцветные круги в глазах. Удар по голове эхом отразился в бедном мозгу капитана, и там, казалось, запели райские птахи. Фиаско было полным – позор всеобъемлющим.

На топорную попытку убийства монах отреагировал на диво спокойно: собрал битую посуду, присыпал солью пятно на скатерти и невозмутимо поинтересовался, не желает ли господин повторить завтрак. Господин, лежавший в углу дивана, и связанный обеденной салфеткой, смог только прорычать что-то неразборчивое. Монах истолковал это как отказ. В общем-то, не ошибся. Аппетит у Дадли начисто пропал.

Дадли до сих пор, вспоминая об этом, испытывал смущение. Но он был настойчив и, пожалуй, упрям.

Он предпринял еще две попытки: пытался устроить дуэль на шпагах, которую Джакомо превратил в разминочный матч и с оскорбительной легкостью выиграл. Последний раз он пытался пристрелить монаха из засады. Но это привело лишь к тому, что он остался без ужина. Брат Джакомо не получил ни царапины и даже не отобрал у Дадли оружие, что молодой офицер воспринял как ничем не прикрытое издевательство.

Теперь, куда бы ни шел Дадли, монах тенью следовал за ним. Он не был навязчив, пару раз Дадли даже решил было что его «хвост» отстал, но Джакомо свое дело знал.

Сегодня вечером истекал срок возврата долга, который Дадли установил себе сам. Две недели – вполне достаточно, чтобы собрать такую большую сумму. Барон не должен быть уж слишком сильно удивлен, а значит – лишних разговоров не будет.

Дадли задумчиво прищурился. Что если случится так, что по дороге на него нападут представители лондонского «дна»? Сундучок с деньгами ордена пропадет пропадом, монах погибнет, а долг… Ну, на крайний случай есть еще друзья-банкиры, повязанные с ним общей тайной.

* * *

– Извозчика?

– Нет, Джон. Здесь недалеко. Пройдемся…

Монах промолчал. Хотя «недалеко» включало в себя порядочное расстояние, чуть ли не в треть Лондона, уже стемнело, и, вдобавок ко всему, сгущался туман. А довольно тяжелый сундучок нести предстояло именно ему. Но, видимо, было прямое указание с Дадли по мелочам не спорить, и поэтому брат Джакомо согласно кивнул.

Узкие, кривые улочки, которыми они шли, так же напоминали фасады дворцов на Стрэнде, как сношенная домашняя туфля – сапог для верховой езды. Вроде бы на одну ногу, и форма похожа, а все же совсем разные вещи.

Домики здесь были все больше одноэтажные, редко с надстроенными чердаками. Лавочки, чьи двери выходили в проулок, имели неяркие, грубо намалеванные вывески, либо вовсе обходились без них, предполагалось, что если ты живешь поблизости, то и так знаешь, где табачный магазинчик, а где ссудная касса. А чужие здесь не ходят.

Вскоре они свернули в район доков, который и днем-то посещать рекомендовалось, сунув за пояс пару пистолетов. Жалкие лачуги дремали, укрывшись туманом, который здесь был достаточно густ. Темные деревья выступали из белого марева, как страшные тролли из сказок для особо непослушных детей.

Послышался шорох. Дадли, хоть и был готов к неожиданностям, вздрогнул. Но это оказалась всего лишь большая серо-бурая крыса. Она деловито и нагло пробежала чуть не по ногам офицера, обратив на него не больше внимания, чем на какой-нибудь столб. Питер содрогнулся от отвращения. Заметив его реакцию, монах сделал движение кистью и мерзкая тварь, словно споткнувшись на бегу, упала и ткнулась носом в землю. Джакомо подошел и нагнулся над ней… Дадли решил, что тот хочет рассмотреть получше свою добычу и, брезгливо морщась, сделал шаг назад. Но монах лишь подобрал что-то с земли, а мертвое животное пинком откинул к ближайшей сточной канаве.

Увлеченный, помимо воли, этой сценой, Дадли ничего не заметил. Когда он оторвался от монаха и крысы, то почувствовал, как вдоль спины его скользит противная холодная змейка. Они были не одни. Офицера и монаха взяли в кольцо. Рассмотреть в темноте лица было трудно, но судя по ширине плеч, небрежно прикрытых лохмотьями, это была какая-то местная банда. Фигур было пять… если Дадли не обсчитался и не принял за одну из них дерево.

Офицер потянулся к шпаге.

– Нет необходимости, господин, – негромко бросил Джакомо, – это друзья.

– Друзья? – изумился Дадли. – Кому – друзья?

– В данном случае нам, господин, – ответил монах, – они проводят нас до места и проследят, чтобы с нами ничего не случилось.

Джакомо подошел к одной из фигур, видимо, предводителю банды, и, негромко переговорив с ним, похлопал его по плечу. Внушительной упитанности кошелек перекочевал из-под полы Джакомо в широкую ладонь лондонского головореза. Тот кивнул, и фигуры отступили на пару шагов. Далеко они, впрочем, не ушли.

И всю дорогу до дома французского барона Дадли слышал за спиной их шаги и ломал себе голову, как Джакомо, или князь, или кто там еще, догадался, что Питер собирается идти именно этой дорогой. Только у самых дверей француза молодой офицер сообразил: было лишь две дороги: через доки и через рынок. И, скорее всего, в районе рынка ждала вторая банда. Люди, которые совершенно спокойно могут расстаться с шестью тысячами фунтов, вполне могут себе позволить сколько угодно бандитов на жаловании.

Оказалось, что французский барон имеет, или снимает в столице прекрасный двухэтажный особняк, окруженный небольшим, но ухоженным садом. В двух окнах нижнего этажа горел свет, вероятно, прислуга заканчивала кухонные дела.

Джакомо взял бронзовый молоток и несколько раз ударил в диск.

Не открывали им довольно долго, а когда в массивных дубовых дверях, изукрашенных резьбой, появилась узкая щель, в нее высунулась остроносая морда самого что ни на есть прохиндейского вида:

– Кого несет в такой час? – недружелюбно буркнула морда.

Дадли хотел было возмутиться и прочесть этому нахалу лекцию о правилах хорошего тона, но Джакомо опередил его.

– Мы к хозяину. Долг принесли, так что буди.

– О, это завсегда пожалуйста, – немедленно сменила морда гнев на милость. – Для такого дела хозяин завсегда встанет, даже и посреди ночи. Порядочные люди в наше время – такая редкость, чего бы ради них и не встать? – И двери немедленно распахнулись на всю ширину створок.

С последним утверждением Дадли был полностью согласен. Интересно, себя эта прохиндейская морда считает человеком порядочным? Если да, то слуга француза себе явно льстит.

– А чего на ночь глядя? – меж тем полюбопытствовала морда. – Грабили кого?

Дадли задохнулся от возмущения и уже хотел познакомить зарвавшегося слугу с хорошим джентльменским ударом справа.

– Заткнись, – дружелюбно посоветовал Джакомо, и странный слуга заторопился, посвечивая себе и гостям огарком.

После путешествия по широкой лестнице они оказались в холле. Он был несколько меньше, чем во дворце герцога Уилсборо, но все же впечатлял. Камин был темным, но от него ощутимо тянуло теплом, так что Дадли с удовольствием потянул к голландским изразцам озябшие руки.

Кутаясь в халат и позевывая, спустился французский барон.

Лицо его было абсолютно бесстрастным, словно все земное перестало его волновать еще в пеленках. Увидев сундучок, полный банковских билетов, барон не изменил себе. Он кивнул Дадли, благодаря его за пунктуальность, потом аккуратно пересчитал пачки, кивнул еще раз.

– Мы в расчете? – нетерпеливо поинтересовался Дадли.

– Одну минуту, молодой человек, – барон аккуратно достал один банковский билет и, послюнявив палец, с силой потер его.

– Что вы делаете? – изумился и возмутился Дадли. – Вы что же, считаете меня мошенником?

– А вы что же, считаете меня глупцом, которого так легко обмануть? – Барон поднял на Дадли светлые, невыразительные глаза. – Банкноты фальшивые. Извольте посмотреть сами.

Питер шагнул к массивному столику на резных ножках. При свете свечи было ясно видно, что краска на билете размазалась.

– Мерзавцы, – сквозь зубы процедил Дадли, оглядываясь на Джакомо. Но на месте, где обычно тенью маячил монах, никого не было. Страж Питера исчез.

– Совершенно с вами согласен, молодой человек, – кивнул барон, – вопрос только в том – кто? Я вижу перед собой лишь одного мерзавца, который в уплату карточного долга притащил в мой дом целый сундук раскрашенной бумаги…

– Но я… Поверьте, барон, я… – Дадли до хруста сжал руки. – Что вы намерены предпринять? – спросил он, с трудом овладев собой.

– Сдать вас властям, разумеется, – ответил барон, – подделка денег – серьезное преступление. У нас за это заковывают в кандалы и отправляют в каменоломню лет на десять. А в Англии, насколько я знаю, фальшивомонетчиков вешают.

– Барон, я не виноват, – со всей искренностью произнес Дадли, – видите ли… эти деньги дали мне друзья.

– Весьма интересные у вас друзья, – усмехнулся барон.

– Вернее, я думал, что они друзья, – поправился Дадли.

– Молодой человек, – барон со вздохом опустился в кресло и жестом предложил Дадли сделать то же самое, – ваша история очень плохо пахнет. И если вы хотите, чтобы я не стал звать караул… Вы ведь этого хотите? – Дадли кивнул, кляня себя за глупость. – У вас есть единственный выход: рассказать мне все. Так подробно, чтобы я поверил. Иначе вы выйдете из моего дома лишь под конвоем. Предупреждаю, здесь много слуг, и все они спят на первом этаже, и довольно чутко. Стоит мне позвонить, и через минуту здесь окажутся шесть дюжих молодцев.

– Барон, меня обманули. – Дадли сцепил руки в крепчайший замок и, глядя в пламя свечи, начал рассказывать: – Когда я возвращался от Каслри, меня сбила лошадь. Очнулся я в незнакомом доме…

Французский аристократ и по совместительству кредитор Питера, слушать умел внимательно. Он не перебивал молодого офицера, лишь изредка позволяя себе задавать уточняющие вопросы, которые не позволяли Питеру отклониться от фактов в область домыслов и переживаний. Когда Питер закончил, Этьенн де Сервьер молча достал табакерку, взглядом предложил Дадли и, получив отказ, втянул носом отличную смесь.

– Из всего, что я услышал, молодой человек, я делаю два вывода. Первый – против вас и в самом деле сработали настоящие профессионалы, и вернее всего, нити тянуться во дворец Джезо. Тут я склонен с вами согласиться. А второй вывод, который я делаю: если орден в кого-то так вцепился, то не выпустит. Я не знаю и не хочу знать, почему это произошло, и какой именно документ из канцелярии министра им понадобился. Чем ближе к власти – тем ближе к дьяволу, чем ближе к политике, тем ближе к эшафоту – так говорят у нас, во Франции…

– Это правда, – вздохнул Дадли, – но что же мне теперь делать?

– Ваш план с самого начала был наивен. – Барон откинулся в кресле и поправил полы халата. – И, скорее всего, ваш противник о нем догадался.

– Но я ни одним словом не давал ему понять, что хочу сдать их компанию властям! – воскликнул Дадли.

– Вам не стоит играть в покер. Это мой добрый совет вам на будущее. Не садитесь за карточный стол, по крайней мере, до тех пор, пока не научитесь контролировать выражение своего лица… Я читал в нем так же ясно, как в раскрытой книге, написанной на моем родном языке. Для князя ваши мысли тоже не остались тайной. Поэтому вам и подстроили эту ловушку с фальшивыми деньгами.

– Не понимаю, – признался Дадли.

– Очень просто: кому поверит королевское правосудие – князю да Манчина или пойманному за руку фальшивомонетчику?

– Но меня же не поймали? – возразил Дадли.

– Это временно, – «успокоил» его барон, – далеко ваш страж не ушел. Держу пари на тысячу британских фунтов, что сейчас он околачивается где-то поблизости и ждет, что из этого дома выйдет слуга… И тогда он пойдет за ним.

– Все равно не понимаю, – признался Дадли, – если я буду сидеть в тюрьме, то каким образом я смогу быть полезен ордену?

– Вы серьезно? – барон пожал плечами. – Вы человек чести, офицер и дворянин, – при этих словах Дадли невольно выпрямился, – вы благородны и невольно приписываете эти же качества всем вокруг. Мир далеко не так чист. Любая ищейка за пять фунтов наличными охотно забудет эту историю с фальшивыми билетами. А еще за пять снова вспомнит тогда, когда это понадобится вашему противнику. Этот дом обыщут сверху донизу, допросят всех, и некий Питер Дадли отправится в Ньюгейт. Князь уверен, что посадил вас на прочный крючок. Когда он поймет, что никакого крючка не было, он будет изрядно удивлен.

– Как мне благодарить вас? – проговорил Дадли, безуспешно пытаясь справиться с сильным потрясением.

– Погодите с благодарностью, – поморщился француз, – я дал вам лишь небольшой выигрыш во времени. Как вы намерены его использовать?

– Уеду на континент?

– О да. Блестящая мысль… Если я правильно вас понял, переодетый монах провел в вашем доме несколько суток. Причем, у него были ключи от всех замков. Вы уверены, что пара пачек таких же фальшивок не запрятана где-нибудь между стеной кухни и буфетом? Вы уверены, что в порту вас не будут ждать, чтобы арестовать потомка знатного рода на глазах у публики?

– Нет, – потерянно согласился Дадли. Он чувствовал себя зажатым стальным капканом.

– Ну-ну, не падайте духом, – барон позволил себе слегка улыбнуться, – разве я сказал, что не вижу выхода?

– А вы его видите? – Дадли вскинул голову.

– Первым делом, друг мой, растопите камин. Не будем будить слуг, нам ни к чему лишние глаза.

– Камин? – удивился Дадли.

– Эти плохо сделанные фальшивые бумаги лучше немедленно сжечь, – пояснил барон.

Сообразив, Дадли торопливо принялся за работу. Барон наблюдал за ним со своим обычным, бесстрастным выражением лица, но когда из дрожащих от возбуждения рук Дадли выпало несколько билетов, он нагнулся и подбросил их в огонь. Когда пламя доело последние остатки невольного преступления молодого офицера, и пепел был тщательно разворошен кочергой, Дадли вернулся в кресло напротив. Теперь он глядел на барона с восторгом и щенячьей преданностью.

– Что дальше?

– А дальше, молодой человек, самое сложное. Бренди?

– Да, пожалуй, – кивнул Дадли.

– Сделайте одолжение, обслужите себя сами. Графин в буфете. Мне на два пальца… Как я уже сказал, орден вцепился в вас и вряд ли отстанет так просто. Вы ему очень нужны. Значит…

– Они должны исчезнуть! – осенило Дадли.

Неподвижное лицо француза дрогнуло в улыбке. Обладай он чуть более живым характером, свойственным его соплеменникам, он бы расхохотался в голос.

– Браво, молодой человек. Вы делаете успехи на стезе преступности. Сначала – фальшивые билеты, потом убийство… Убийство женщины… Фу, как низко. Да и вряд ли выполнимо. Если я правильно услышал вашу историю, этот монах, Джакомо, серьезный малый, и если дело дойдет до вооруженной стычки, даст фору и вам, и еще паре-тройке ваших приятелей-оболтусов.

– Но что же делать?

– То, что вы собирались сделать с самого начала! Вам пришла в голову прекрасная и честная мысль – сдать всю шайку властям, и пусть с ней разбирается королевский прокурор.

– Но… вы же сами предостерегали… – растерялся Дадли.

– Просто донести на них – глупо, – кивнул барон, – донос рикошетом ударит по вам. Нужно, чтобы их взяли с поличным, на месте преступления, – веско произнес барон и выжидающе уставился на Дадли. Питер ошеломленно молчал.

– Да… но как это сделать? – наконец выдавил он.

– Технически – думаю, довольно просто. Но это требует определенной смелости и твердости. Хватит ли у вас пороху?

– А у меня есть возможность праздновать труса? – невесело усмехнулся Дадли. – Похоже, я влип дальше некуда, и любой шанс выбраться для меня просто подарок судьбы.

– Прекрасно сказано, молодой человек. А теперь слушайте меня очень внимательно. Сейчас вы пойдете домой и ляжете спать. А с утра начнете вести свой обычный образ жизни. В ближайшие дни вы увидитесь с вашим дядей. Вы ведь с ним видитесь довольно часто?

– Откуда вы знаете? – насторожился Дадли.

– Я не знаю, я просто предположил.

– Да… довольно часто.

– Попытайтесь добыть эту бумагу.

– Что?! – Питер даже привстал в кресле.

– И когда объявится кто-нибудь из этой теплой компании и потребует свою законную добычу, пришлите гонца ко мне. Я довольно близок к Каслри, и сумею сделать так, чтобы их взяли сразу же, как они ее получат. Таким образом, вы, молодой человек, останетесь в стороне.

– Рискованно, – возразил Дадли, – может быть, имеет смысл взять у Сесила какую-нибудь безобидную бумагу?

– Счет от башмачника? – хмыкнул барон. – У министра не бывает безобидных бумаг. Любое вполне невинное послание может перевернуть судьбы Европы. Лучше не рисковать и дать им то, что они хотят.

– Но, наверное, лучше будет мне самому поговорить с Каслри?

– Ни в коем случае! – барон покачал головой, словно сетуя на непроходимую тупость собеседника. – То, что за вами не следят открыто, не означает, что вас пустили гулять без присмотра. Ваш страж не исчез, он просто отошел на некоторое расстояние. Будет лучше, если власти предупрежу я.

– Барон… – Дадли смутился, – а вам-то какая выгода в том, что вы делаете для меня?

– Браво, молодой человек, – де Сервьер одобрительно кивнул, – вы становитесь умнее и даже протянутую вам навстречу дружескую руку проверяете на предмет зажатого в ней стилета…

– Простите.

– Не стоит извиняться за абсолютно правильный поступок. Если вы не поняли, это был комплимент. И в качестве поощрения я скажу вам правду о своих мотивах. Я родом из Беарна. Мы – гугеноты. Наша семья борется с Папой и его солдатами уже более двухсот лет. Вот и ответ на ваш вопрос.

Едва за Дадли закрылась дверь, в зале появился худой и длинный «князь да Манчина».

– Браво и вам, Этьенн, – одобрительно проговорил он, – весьма уверенно проведенный разговор. Я отмечу это в своем донесении.

– Не понимаю, зачем было разводить эти турусы на колесах. – Этьенн щедрой рукой плеснул себе еще бренди. – Неужели недостаточно было угрозы тюрьмы за сбыт фальшивок и бесчестья за не возврат долга?