Текст книги "17 писем А. Толкачёва к студентам"

Да, ребята, что-то далеко от темы меня увело.

Вскоре, будучи в Волгограде, я увидел и Родину-мать, но, слава Богу, только издали. Большое видится на расстояньи, как сказал поэт.

Поскольку наша поездка курировалась Волго-Донским пароходством… Смотрите, как интересен наш язык – пароходов нет, а хорошее слово «пароходство» осталось. В самом деле, не в «теплоходство» же его переименовывать! Так вот, повезли нас по Волге на место, где кто-то придумал «возлагать» (не знаю соответствующего слова) на воду цветы и венки в память о погибших защитниках Сталинграда. Глядя на город и статую с борта теплохода, мне пришла кощунственная мысль, которой я испугался. Так уж мы были устроены и воспитаны, что высказывать свои сомнения в правильности решений Партии и Правительства – себе дороже. Мои же сомнения, вдобавок, касались священного места, места памяти народной о тысячах и тысячах погибших в этой чудовищной битве. Да, это место придумали и соорудили здесь, насыпали огромный курган, продумали ритуалы, воздвигли невероятного размера монумент, символизирующий «Родину-Мать, которая звала сыновей начать победоносное изгнание врага». Позвольте, позвольте… Враг рвался за Волгу, но и по позе «матери», и по географии расположения монумента получалось, что «Родина» звала вперёд… врага. Язык мой – враг мой, – я не утерпел и шёпотом поделился этими крамольными соображениями с местным товарищем – начальником одного из отделов культуры. «Молчите-молчите…», – ещё более тихим шёпотом сказал он. – «Мы это видели, и даже говорили, но нас никто слушать не стал».

А мы-то, дураки, в своих фильмах стараемся следить за географией и др. «мелочами»!

Следующую «Родину-мать» решено было соорудить в Киеве, размерами, естественно, «переплюнув» волгоградскую. (Счастливейшее время, друзья! Как же доступна стала любая информация, благодаря Интернету. Хотите поучаствовать в «патриотическом аттракционе» – подняться на смотровую площадку на щите? Хотите узнать размер этого щита и «восторгнуться»? Пожалуйста).

Монумент «Родина-мать зовёт»

Но я хочу рассказать то, чего вы не найдёте в Интернете. Посмотрите внимательно на эту спокойную тётеньку в странном балахоне. Киевляне недовольно ворчали: «Поставили нам тут какую-то Аллу Пугачёву…». Не угодишь им, этим хохлам. Долго её сооружали – целых девять лет. Вучетич, придумав её, скончался, и неизвестно толком, как далеко впоследствии отошли от его замысла украинские скульпторы. Не смущает ли вас, дорогие господа-товарищи, странное оружие в руке этой тётеньки? Зловредные киевляне и над этой воинской деталью потешались: «Пугачиха на кухне, с ножиком и разделочной доской». Говорят, что «ножик» этот должен был быть гораздо длиннее, но не рассчитали ветровые и прочие нагрузки и обкорнали грозное оружие возмездия до размеров гладиаторского меча, удобного в пешем сражении. У волгоградской босоногой «матери», несмотря на непонятные одежды, меч русский, киевлянка же, одетая ещё более странно, вынуждена довольствоваться римским мечом. Ладно-ладно, сойдёмся на том, что он – скифский. Теперь всем нам легко зубоскалить, а у ребят там сердечные приступы, говорят, постоянно случались – норовила будто бы постоянно тётенька лечь. Вместе со всей 102-метровой конструкцией. Каждый год, говорят, под неё сотни тонн бетона и жидкого стекла закачивали. Удержали её от такого некрасивого поступка. Слава Богу! И стиль «академический, в рамках социалистического реализма» здесь, на мой взгляд, несколько претерпел изменения.

Киевская «Родина-мать»

Если эти разглагольствования показались не относящимися к теме выбора натуры в кино, считайте, что в них я затронул тему, вынесенную в заглавие данного письма.

* * *

В других письмах я тоже, так или иначе, касаюсь темы выбора натуры. Надеюсь, из моих довольно занудных рассказов вы сможете сделать вывод, что выбор натуры – дело более чем серьёзное. Великий художник Иван Шишкин, по рассказам, ходил на свой выбор натуры с блокнотом и топором – заранее вырубал всё лишнее. Вам же необходимо тоже иметь блокнот, но вместо топора желательно иметь хороший фотоаппарат и хорошую же память. Запаситесь или купите на месте карту местности. И не забудьте о погоде и географии мест, которые вы наметили внимательнейшим образом обсмотреть. Зимой, какая бы она ни была «сиротская», запаситесь самой тёплой одеждой, обувью и, желательно, термобельём. Не жалейте сил на таскание с собой разной обуви – возможно, вам придётся посещать всякие учреждения или рестораны. Всегда имейте, на всякий случай, всепогодные ветровку, дождевик – любую «брезентуху». Зонт, как правило, пригождается редко. Нужны удобные перчатки и тёплые варежки. Ни в коем случае не забывайте о головных уборах! (Солдата, не соблюдающего форму одежды, справедливо наказывают за стремление «откосить» от тяжестей службы). Не надо пижонить – ведь если вы заболеете, радости не будет никому. Поэтому желательно захватить с собой привычные лекарства от простуды и «живота» – незнакомые вашему желудку вода и пища могут омрачить радость познания новых мест. Я, исходя из опыта, всегда беру с собой электрочайник, любимую мной «заварку», сахар, соль, соус, галеты-крекеры и необходимое (иногда в экспедицию коробками беру) количество сигарет и зажигалок – на месте, чаще всего, купить это некогда. Или не найдёте привычного сорта, что тоже раздражает. Возьмите также кружку-ложку, складной нож с набором «прибамбасов», салфетки. О средствах гигиены и прочих принадлежностях не говорю – это на ваше усмотрение. Иногда пригождаются репелленты или другие способы защиты от кровососущих. Если какая-то божья тварь всю ночь пищит над ухом – день испорчен. Вечная беда – забываю мочалку и «шлёпанцы». Но не забываю электрошнур-удлинитель с розетками, переходник и ноутбук.

Немного места в вашем чемодане займут купальные принадлежности – радушные туземцы могут предложить вам сауну с накрытым столом или другой какой случай представится.

А.А. Прошкин (слева) и автор этих строк

Однажды, выбирая натуру для фильма «Русский бунт», мы с режиссёром Алексадром Анатольевичем Прошкиным оказались на берегу солёного озера под городом Соль-Илецком в Оренбургской области, куда нам устроили приятную экскурсию местные культурные деятели. Озерцо это уникально. Как видно из названия города, там испокон веку добывается соль. В части выработанных солевых шахт ныне оборудованы помещения, где страдающие лёгочными заболеваниями принимают процедуры, вдыхая этот сухой, солёный, якобы целебный воздух. В шахты мы не полезли, но не полежать на солёной воде, не обмазаться целебной грязью и не обгореть за полчаса на нещадном солнце – было бы нелепо. Я купил у лоточника, торгующего на берегу сувенирами, смешные тёмные очки, в стёклах которых переливались зелёным цветом перекрещенные (кажется, большие берцовые) кости, и подарил их Прошкину. По-моему, они добавили имиджа Народному артисту. Совсем рядом с солёным находится озерцо с пресной водой, которая постепенно тоже становится солёной, потому что отдыхающие купаются в нём, смывая соль и грязь соседнего озера. Ещё из примет цивилизации на берегу были полупрозрачные раздевалки и туалеты, сложенные из блоков соли. Так что теперь, покупая пачку каменной соли, я иной раз встречаю на упаковке знакомое название и вспоминаю незабываемый день – 17 июля 1998 года, когда мы слегка отдохнули на безымянном солёном озере, в котором невозможно утонуть, потому что плотность воды его превосходит плотность воды знаменитого Мёртвого моря, и которое к нашему выбору натуры напрямую не имело никакого отношения.

Вот только что позвонил Александру Анатольевичу и спросил его разрешения на публикацию такой «непристойной» фотографии.

– И не забудьте добавить, – сказал Прошкин, – что ничего не бывает напрасно. Я тоже вспоминал солёное озеро и недавно придумал большой эпизод для этой натуры. Так и напишите – ничего не бывает зря.

Видимо, лучшей концовки для моего рассказа О НАТУРЕ не придумать.

Художник! Найди себе занятие сам!

К началу 1980 года, когда мне уже исполнилось 33 года (возраст Христа!), и мы закончили съёмки фильма «Из жизни отдыхающих», наступила пустота. И тогда, и по сию пору после каждой картины мне нужно время на какую-то адаптацию, на «зализывание ран», на «отходняк» от темы. Это нельзя назвать депрессией, и я до сих пор не могу дать этому состоянию «послекартинья» точного определения. Но тогда, видимо, наступил, как это стали называть позднее, «кризис среднего возраста». Как-то всё стало «до лампочки». В те советские времена на «Мосфильме» в начале года косяком шли запуски новых картин, и предложений было предостаточно. Поскольку телефона у меня не было, предложения поступали разными способами. Бывало, меня вызывали телеграммами к высокому начальству и пытались заставить работать как штатного художника «Мосфильма». Некоторые сценарии я читал и, приведя много аргументов в свою пользу, отказывался, другие же предложения, невзирая на темы и громкие фамилии режиссёров, отвергал сходу. Причин своих капризов не могу понять и по сей день. Сбившись со счёта на 30-м предложений!), я, по просьбе друзей, взялся обучать основам рисования двух великовозрастных чад, и в том находил радость бытия. На своих 14,26 кв. м. жилплощади в коммуналке на 5-м этаже истинной «хрущёвки» я организовал «студию», где и проводил занятия, каждый раз очищая от бытового хлама пространство для работы и примитивных натюрмортов.

Однажды, во время очередного рисования «кубиков-табуреток», раздался звонок в дверь. Здесь допустимо сказать – ВДРУГ, потому что я никого не ждал. А соседи в это время бывали на работе, что было известно их обычным посетителям. Дверные глазки тогда были редкостью, как, впрочем, и бандиты. Поэтому хозяева чаще всего бесстрашно молча распахивали дверь, стесняясь спросить: «Кто там?». Открыв дверь, я увидел в полумраке лестничной площадки ничуть не запыхавшегося и спокойного режиссёра Вадима Абдрашитова, с которым был шапочно знаком ещё по ВГИКу.

– Не удивляйся, старик, – поздоровался он. – Я к тебе.

И тут же, не обращая внимания ни на обстановку, ни на учеников, начал излагать причину столь неожиданного визита. Я практически не помню ничего из того, что он мне говорил. Помню суть: они с Александром Миндадзе родили острую и серьёзную тему, фильм будет социально значимым, и меня призывают к сотрудничеству; сценария, мол, ещё нет, но фабула такова… И он, «без унынья и лени», «утрамбовывал» меня до тех пор, пока я не дал своего согласия, скрепив наш договор рукопожатием. Я был ошеломлён.

Когда же, спустя неделю, мне завезли сценарий и я его прочёл, наступила дикая растерянность. Там, в сценарии, два мужика – следователь и журналист – выясняют правоту своих суждений об эпизоде аварии на железной дороге. И назывался-то сценарий – «Диалоги»!

«И дёрнул же меня чёрт дать согласие, не читая сценария! От стольких замечательных режиссёров и сценариев отказался. А тут!.. Молодец, Вадим, ничего не скажешь! Голыми руками взял, красноречием и убеждённостью убедил! Что ж теперь делать? Кошмар!», – вот в таком состоянии растерянности я и позвонил Абдрашитову.

– Слушай, Вадим, – сказал я, – это ж не кино, а радиопостановка какая-то. Ну, бухтят два мужика о смысле жизни, а я-то тут при чём? Мне-то что там делать?

И тут мудрый Вадим Юсупович произнёс фразу, навсегда запомнившуюся и впоследствии ставшую для меня чем-то вроде лозунга или, если хотите, постулата.

Эту фразу с тех пор я цитировал тысячи раз и с удовольствием повторю снова.

Он сказал:

– Старик, ты – художник! Найдёшь, что делать.

И я, надеюсь, нашёл… Во всяком случае – не навредил.

Фильм «Остановился поезд» – так он назывался в прокате – имел довольно сложную судьбу. В то время в Стране Советов не было ни аварий, ни катастроф, все дружно-радостно строили светлое будущее, а об «отдельных недочётах» старались не упоминать. Поэтому фильм имел малое количество копий и шёл в основном «третьим экраном» – по клубам и мелким кинотеатрам; его посмотрело (по отчётам Госкинопроката) всего лишь (!) 10 000 000 (Десять миллионов) зрителей. Тем не менее определённый резонанс он произвёл, и через несколько лет, а именно – через 4 года (!) создатели получили Государственную премию РСФСР им. братьев Васильевых, которую, по закону о госпремиях, можно было получить только единожды в жизни. Стал лауреатом и я, исключительно благодаря настойчивости, смелости и мужественности Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе, официально заявивших «где следует», что, если «Они» вычеркнут из списка номинантов художника Толкачёва, пусть и их убирают.

Вот так вот!

К слову сказать, в тот момент мою кандидатуру поддержал и наш Михаил Александрович Богданов, чьё слово в битве с чиновниками тоже имело значительный вес.

О чём это очередное письмо-воспоминание – судить читателю.

Вспомнился эпизод из большой и интересной жизни замечательного писателя Константина Паустовского, которого, к великому сожалению, ныне крепко подзабыли. Его пригласили преподавать в литературный институт. Если у нас, во ВГИКе, мы преподаём мастерство художника кино и телевидения, то, следуя логике, Паустовского позвали учить молодежь «мастерству писателя», а как это делать, он не знал. Ведь ни он сам, ни Максим Горький, именем которого назван Литинститут, никаких «академиев» не кончали, как, впрочем, и многие десятки их великих предшественников. И тогда Паустовский написал цикл рассказов под общим названием «Золотая роза»… Что там смогли почерпнуть для себя будущие литераторы – Бог весть, но вам, господа хорошие, почитать Паустовского всенепременно рекомендую. Прежде всего, это – великолепный русский язык… Почитайте, почитайте…

Мои же «россказни», как вы понимаете, никак не претендуют на литературные или педагогические сентенции, потому, тоже находясь в затруднительном положении «учителя», просто пытаюсь делиться в них частью своего опыта и ошибок.

И фразу «Старик, ты – художник! Найдёшь, что делать» я всегда помню и с удовольствием цитирую уже три десятилетия…

Люди редких профессий

Когда-то мой приятель Саша Акульшин, фотокорреспондент газеты «Московская правда», попросил меня устроить ему экскурсию по «Мосфильму».

– Понимаешь, – сказал он, – у нас есть рубрика «Люди редких профессий». А у вас там всякие волшебники работают – из красавца урода могут сделать…конфетку слепить, «жмурика» изготовить. Шорник, например, – тоже редкая профессия. Интересно же показать кино с обратной стороны.

– А чего далеко ходить, – сказал я. – Вот он – перед тобой – человек редкой профессии. В штате «Мосфильма», по-моему, числится 74 художника-постановщика, из которых реально работают меньше половины; на студии Горького, допустим, человек 50; на мультстудиях, может, наберётся ещё 30… Итого – от силы 150 художников кино на 8 миллионов только москвичей. Это примерно по одному художнику на 50 000 населения! На самом же деле, дай Бог, – 1 художник на 100 000. И это – в нашей битком набитой Москве, для жителей которой ты стараешься. Не хочешь обо мне репортаж делать – подыщу тебе более достойную кандидатуру. Дались тебе эти шорники и «жмурики».

– Не-е, – отвечает тёзка. – Про художника не пройдёт… Нужны люди рабочих профессий с творческой жилкой. Такая установка.

Да, такая вот была установка.

Я загробил день, водя-таская его по студии и знакомя с разными людьми. Он извёл море плёнки, снимая «редких людей с творческой жилкой». Человека же творческой профессии «с рабочей жилкой» снять на память он не догадался. Друг-приятель, называется! А ведь я у него свидетелем-шафером на свадьбе был… Неинтересна наша профессия для СМИ. Даже приятельские отношения не помогли.

Нынче – и того пуще. Прискачут на съёмочную площадку барышни-журналистки, быстренько зададут заготовленные стандартные вопросы, тыча тебе в нос диктофоном, поохают-поумиляются, увидев в твоём ноутбуке снятые тобой кадры, уговорят сбросить их для них на твой же диск и подарить им его для возможной публикации в их газете-журнале и навсегда исчезнут.

Иногда я встречал свои снимки в их журналах, но ни гонорара, ни упоминания своего имени увидеть не доводилось.

Так что, друзья, кому хочется пиара – идите в шорники или каскадёры.

Кстати, тогда фоторепортаж о редкостном «шорнике» почему-то у моего приятеля не случился. И так бывает.

У журналистов и их работодателей, понятное дело, свои задачи – «скормить» обывателю привычную для него «жвачку». Зрителю-читателю всегда интересно всё знать «про артистов». И это понятно. Мне тоже это интересно, правда.

Но и профессионалам-кинокритикам совершенно неинтересна работа художника. Лишь однажды умница-киновед Ирина Николаевна Гращенкова уделила, в частности, мне несколько строк в своей книжке в контексте разбора фильмов Вадима Абдрашитова. Спасибо, она «чуть-чуть заметила» лепту художника, внесенную в кинопроизведение.

Кто-то когда-то сказал: «Хороший колонизатор – хороший негр, плохой колонизатор – плохой негр». Если режиссёр сделал хороший фильм, отблеск славы освещает и наш путь, мы тоже попадаем в негласные списки хороших профессионалов. Если же фильм получился не очень, мы (вся группа) находимся как бы в стороне и сожалеем о затраченных силах. А режиссёр в одиночку переживает свою неудачу.

С годами я всё больше убеждаюсь, что крайне мало людей вообще понимает, что должен делать художник, какова его роль и значимость в деле создания кинопроизведения. А словосочетание «художественный фильм» вышло из употребления. Оно заменено кучей (подчас, сленговых) определений и понятий, раздробленных, в свою очередь, на такую пропасть видов и подвидов жанров, что сам чёрт ногу сломит. Желающих попытаться что-либо понять в этом многообразии названий отсылаю в Интернет. Пробившись сквозь чащобу милых фэнтези и экшн, а также непонятных сентай и хентай, вы, надеюсь, найдёте определение «Художественный фильм». Знаете, что это такое? Думаю, не знаете. Это – «Игровое кино – вид киноискусства, построенный на игре актёров». И ВСЁ! Получается, что вся «художественность» заключается лишь в игре актёров! Таково современное толкование этого понятия.

Я слегка лукавлю. Дотошный «поисковик», при желании, найдёт и в Интернете более подробное и точное определение этого понятия.

Но вот как описывалось ранее понятие, привычное тогда для всех, в «Энциклопедическом кинословаре», выпущенном в 1987-м году (более «свежей» версии кинословаря нет – никому не надо), где нашёл определение, которое не поленюсь для вас переписать:

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ФИЛЬМ, 1) в наиболее употребит, значении – то же, что игровой ф., т. е. создаваемый на основе сценарного сюжета (как правило, вымышленного), трактуемого режиссёром и воплощаемого средствами актёрской игры, операторского иск-ва и др.; 2) в более широком смысле – вообще произв. киноиск-ва, т. е. ф., обладающий худож. ценностью и выступающий в худож. функции: он может быть создан не только в формах игрового кино, но также документального, мультипликационного и научно-популярного.

Что ж, шире, уже хорошо. Правда, коряво как-то записано. И, конечно же, среди «худож. ценностей» и «худож. функций» место для всех художников, участвующих в создании художественного фильма только одно – в «и др.». Нам не привыкать…

Зато следующие 4 (четыре) большие страницы убористого текста того же словаря посвящены непосредственно кинохудожникам, разъяснению сути их профессии и т. д. Настоятельно рекомендую вам самим очень внимательно прочесть эти статьи, тем более что иной подробной информации вы не найдёте!

Все словари и энциклопедии всегда грешат одним – оторванностью от жизни. И это понятно – ведь они не занимаются анализом. Чаще всего там написано, как должно быть. Окажись в числе составителей подобного словаря, я вряд ли написал бы лучше, чем это сделал Дмитрий Караваев в электронной энциклопедии кино:

Художник-постановщик, наряду с режиссёром и оператором, один из главных создателей изобразительного решения фильма. Основная задача художника-постановщика – с помощью изобразительных экспликаций, эскизов и раскадровок перевести словесный ряд сценария в визуально-пластический ряд будущего фильма, одновременно адаптировав его к реальным условиям съёмок, т. е. дав соответствующие указания и рекомендации для построения декорации, выбора натуры, реквизита, костюмов, композиции отдельного кадра и т. д.

Как правило, в съёмочной группе под руководством художника-постановщика работают художник-декоратор, художник по костюму, гриму, мебели, реквизиту, комбинированным съёмкам и т. д.

Играя незаменимую роль в постановке любого фильма, художник-постановщик вносит особенно важный вклад в создание костюмно-исторических, батальных и фантастических картин. В подобных проектах мастерство художника-постановщика нередко оценивается выше мастерства режиссёра.

Далее автор вкратце рассказывает, что художникам таких-то фильмов дали «Оскара», а режиссёров тех же фильмов не допустили и до номинации.

С последними словами автора я в корне не согласен. Что значит «оценивается выше»? Здесь, на мой взгляд, не может быть сравнения. Произведение существует целиком. Здание, построенное любым архитектором, по некоторым оценкам может оказаться не лучшим среди других зданий. Но декор его или инженерные особенности могут оказаться, по сравнению с декором и инженерными особенностями других зданий, лучше. И что? Зачем же сравнивать работу архитектора и декоратора?

Нам тоже за «Русский бунт» «Ник» понадавали, а А.А. Прошкину не дали. И что? Фильм-то существует. Благодаря режиссёру. А то, что мы там немножко лучше «проявились», чем художники других фильмов, по большей части – заслуга темы, режиссёра и продюсеров, не мешавших, но помогавших нам. Мы же просто старались, как и всегда, хорошо сделать своё дело. И никакой «злорадости» я не испытал.

(Конечно, если получится эта книжка, и кто-то потом скажет, что переплёт её лучше, чем «начинка», будет обидно. Но злиться на переплётчика я не буду).

В рассказе Василия Шукшина «Залётный» мне когда-то запомнились слова, сказанные «залётным» Саней Неверовым местным мужикам-крестьянам, которые те слова никак не могли уразуметь: «Я был художник, если уж вам так интересно. Но художником не был».

Ныне на волне всеобщего авантюризма, дефицита профессионалов и случайного подбора работников взметнулась активная и наглая поросль неучей и бездарей, которые ни уха, ни рыла не смыслят в профессии, но ничтоже сумняшеся берутся за любую работу, особенно – творческую, где определить степень квалифицированности работодатель не всегда может. Кино для таких ребяток – Поле Чудес в Стране Дураков. Никаких препонов в виде отдела кадров или Бюро художников не стало, биографию и резюме можно сочинить любые – проверять никто не будет. Зачастую продюсеры берут гастарбайтеров из провинции. Они имеют весьма смутное представление о кино, но, по мнению продюсеров, менее капризны и амбициозны. Покрутится такой «шустрик», «пооботрётся» в киногруппах, глядишь, через год, много – два, он – художник-постановщик. Бегает, нос задрав. Табуретки в декорации переставляет по указке оператора. Может шторки на окнах перевесить, если «капризному» режиссёру захочется. Всё идёт по «принципу Питера»: каждый вырастает до уровня своей некомпетентности.

Справедливости ради надо сказать, что бывают счастливые исключения. Я сам «взрастил» не одного художника из таких «варягов». Но и студенты, шесть лет промаявшиеся в институте, не все становятся художниками.

Сейчас кино, несмотря на всевозможные катаклизмы, находится на подъёме, продюсеры начинают понимать, что дёшево и сердито уже не получается, и востребованность в молодых талантливых художниках возрастает. Так что – делайте выводы. Вам предстоит поднимать кино и делать что-то такое, чего нам и не снилось.

Много лет назад Николай Губенко в сценарии «Из жизни отдыхающих» вложил в уста персонажей следующий текст:

– Вот вы, деятели культуры – очень своеобразная публика, – недоумевает Владислав Дмитриевич. – Вы часто лезете в бутылку не по делу.

– Не более своеобразная, чем вы, – ласкает клавиши Лисюткин. – Мы своеобразны, когда речь идёт о нашей профессии… когда в культуру вторгаются люди несведущие. Понимаете, все знают, как делать искусство! А я вот не рискну тебе, как дипломату, рекомендовать, как делать внешнюю политику… И не рискну говорить твоему соседу по палате, как выращивать свёклу… Зато про культурно-массовую работу всегда все всё знают. И про театр всё знают… и про музыку… и про живопись даже иногда. Давайте каждый заниматься своим делом.

В фильме это говорит Ролан Быков, и в зрительном зале непременно было оживление. Прошло более 30-ти лет, и махровое невежественное всезнайство расцвело ещё пышнее. Тогда, например, бухгалтерше даже в горячечном бреду не могло прийти в голову сказать художнику-постановщику: «Вот тут вот немножко подстарите, а тут подфактурите, и всё будет хорошо. Зачем тратить деньги?». Теперь же подобные слова можно услышать в любой момент от кого угодно. Я, правда, в зависимости от настроения, сказав бухгалтерше «спасибо», могу пообещать зайти к ней вечером в гостиничный номер, чтобы помочь подбить дебет-кредит и прочее сальдо-бульдо, а если она этот намёк поймёт неправильно, «смущённо» спросить: «Ой, прости, пожалуйста, я забыл – ты у нас кем работаешь?». Последнее действует практически безотказно. Особенно щедры на советы бывают водители, которых приходится «затыкать» необидным вопросом: «Скажи, пожалуйста, ты, случайно, не помнишь, как давно я тебе последний раз советовал переключаться со второй на четвёртую после разгона?».

Несколько выше я написал, что словари и энциклопедии грешат оторванностью от реалий жизни. В них написано-списано с забытых справочников по кинопроизводству. На самом деле художнику-постановщику некому давать «соответствующие указания и рекомендации для построения декорации, выбора натуры…» и т. д. Нет в его команде художника по реквизиту и, тем более, – по мебели. И отродясь не было. Один-единственный раз я настоял, чтоб был художник по реквизиту на «Русском бунте». Спасибо продюсеру М. Зильберману – пошёл навстречу. Второй творческий состав – вообще беда, а ассистенты по реквизиту – беда чрезвычайная и особенная.

Вернувшись, для сравнения, к водителям, скажу, что без них тоже никакое кино не состоится. Они обязаны много чего знать и уметь, быть всегда в хорошем настроении и следить за своим здоровьем, от состояния которого напрямую зависят наши жизни. Кроме того, они должны иметь права.

Ни один ассистент никаких прав не имеет. Никому не известно, откуда берутся те же ассистенты по реквизиту, а их знания и здоровье никогда никого не интересовало. Этой профессии нигде не учат, и найти ассистента более-менее соображающего – наша вечная головная боль. Работа эта очень и очень интересная, требующая много знаний и самых неожиданных умений, и рассказать о ней – никакой бумаги не хватит. Расскажу пару-тройку вспомнившихся историй. Истории, конечно, нехорошие. Когда всё хорошо – вспоминать нечего. А подобные случаи заставляют быть в дальнейшем более требовательным, в большей степени – к себе.

1971-й год. Съёмки фильма «Пришёл солдат с фронта». Я – художник-декоратор, мне 24 года, за плечами – незаконченный ВГИК. Ассистент по реквизиту – опытный и самый пожилой в группе человек, прошедший Великую Отечественную, имеющий с тех пор орден и хромоту. Нам его рекомендовали как грамотного и опытнейшего ассистента. Естественно, мы его уважали и советовались с ним по многим вопросам. Честное слово, я относился к нему с пиететом.

В одной из сцен на стене недостроенной конторы должны были висеть часы-ходики. Я знал, что ходики из Москвы привезены, но, будучи тогда уверенным и в «Мосфильме», и в ответственном и опытнейшем ассистенте, заранее их не проверил. Да и не моя это была забота. Когда ходики принесли в декорацию, оказалось, что они не ходят. Такой вот каламбур.

В ту далёкую пору художники-постановщики редко посещали съёмочную площадку во время съёмок, поэтому за готовность объекта отвечал я. Тогда я был очень застенчивым и не посмел орать на фронтовика и инвалида, тем более, что и по должности формально он был выше меня. Если бы я чуть-чуть заранее увидел эти проклятые ходики, то – стоило лишь шепнуть кой-кому об этой беде – местные крестьяне притащили бы мне на выбор с десяток этих ходиков, они тогда были почти в каждой избе. Почему же наш опытный ассистент привёз из Москвы этот лом? Видно, тоже доверился реквизиторше, набиравшей реквизит по списку, не проверяя? Реквизиторшам часто всё «по фене». Для меня это событие было первым тревожным звонком, породившим чуть позже мой первый жёсткий постулат – не доверяй никому!

Я взял мелкие гвоздики, откусил у них шляпки, согнул в виде скобок и забил в стену по придуманной схеме. Потом пропустил сквозь ушки скобок тонкую леску, один конец которой привязал к маятнику, а со вторым от отчаяния полез на стену, где и запечатлел меня наш фотограф Валера Кречет. Порепетировав, я понял, что съёмки не сорвутся. Группа веселилась, наблюдая во время съёмок не столько за игрой артистов, сколько за моими манипуляциями. После съёмки артисты признались, что тоже всё время прислушивались к размеренности тиканья часов. Дело в том, что брёвна имели заусенцы, леску иногда заедало, и два дубля были испорчены, за что «втык» от Николая Губенко получил, естественно, я, а не забытый за моим «эквилибром» уважаемый ассистент по реквизиту.

А вскоре наш опытнейший ассистент и вовсе учудил.

Мы готовились к съёмкам сцены, где к героине (её играла Ирина Мирошниченко) приходит незнакомый солдат и вручает ей бесхитростные солдатские гостинцы, переданные главным героем. Что должен достать солдат из своего сидора?

Недели за две до дня съёмки мы «обминали» эту тему с ассистентом-фронтовиком и договорились, что солдат достанет из вещмешка две-три банки лендлизовской тушёнки, кольцо «краковской» колбасы, несколько крупных кусков колотого сахара и краюху хлеба.

Репетиция с ходиками

Время от времени мы спрашивали его об успехах в деле доставания оговоренных продуктов, и он докладывал, что каравай чёрного хлеба заказал на хлебозаводе, колбасу и тушёнку – на мясокомбинате, а сахар обещали привезти из Пскова. Понимая, что никаких этикеток лендлизовской тушёнки не будет, мы облегчили задачу, сказав, чтоб он купил хотя бы банки со сгущёнкой, которые мы обмажем солидолом и завернём в крафт-бумагу.

На съёмки этого объекта приехал актёр Фёдор Одиноков, которого мы «выдернули» с другой картины и которого должны были вечером отправить обратно.