Текст книги "17 писем А. Толкачёва к студентам"

Вообще удивительно, что верховные чиновники доверили делать такую ответственную картину беспартийным ребятам с не всегда предсказуемым поведением. Партийным у нас был, по-моему, только директор Константин Стенькин, но и у него спина не чесалась от прорастающих крыльев.

Режиссёра Алексея Николаевича Сахарова я заочно уважал за его фильмы «Коллеги» и «Случай с Польшиным», а также за смелую и яркую «Снежную сказку». На момент нашего знакомства ему было 43 года. Это был очень цельный и честный человек.

Мастерской у меня не было, и я работал над эскизами в комнате съёмочной группы (по-«нонешнему» – в офисе) вечерами и по субботам и воскресеньям, иногда пугая одинокого охранника встречей в пустом тёмном коридоре. Самый первый эскиз («Кошара», 50×100 см, оргалит, масло), написанный за одну субботу, очень понравился Сахарову, и через какое-то время он висел на стене его домашнего кабинета, где, по словам вдовы Алексея Николаевича, находится по сей день. Вскоре разрешился вопрос с помещением для работы – меня пустил туда друг и коллега Володя Аронин, которого, в свою очередь, тоже пустили туда на время друзья. Мастерская (если можно так назвать это помещение) находилась в странном сооружении. Над крышей шестиэтажного дома возвышалась кирпичная будка, на которой была смотровая площадка и стояла странная большая железяка – сирена оповещения на случай войны. Вот внутри этой будки размером 3 × 4 метра мы попеременно и работали.

Маленькие окна находились высоко под потолком, с которого постоянно осыпалась штукатурка.

Эскиз декорации на натуре «Кошара»

Никакой воды и туалета там не было, зато в стену был вмурован железный ящик, проверять состояние которого иногда приходили какие-то люди. Они озабоченно его отпирали и нажимали разные кнопки. Наверху, набирая силу, подавала свой голос сирена. Таинственные люди удовлетворённо запирали свой ящик и молча уходили. Небольшое пространство будки уменьшала железная лестница, ведущая в лаз в потолке. Ящик и лестница подсказали мне решение объекта «Склад райкома». Декорация эта так и не была построена – объект вылетел из-за «малометражное™» ещё на стадии работы над режиссёрским сценарием, а вот эскиз, надо же, сохранился и неоднократно выставлялся.

Попытаюсь проанализировать и вспомнить ход размышлений во время работы над этим юморным и по-своему страшным эскизом.

Я уже говаривал, что всегда в первую очередь, придумывая любой объект, стремлюсь к простоте его исполнения, всегда помню о реалиях наших возможностей.

Что такое склад? Из каких деталей можно быстренько сложить образ?

Это, как правило, подвальное помещение с вечно неисправными коммуникациями. Поэтому в эскизе я обозначаю бетонированный пол с лужей и какими-то обмотанно-обмазанными трубами, простыми в бутафорском исполнении. Несмотря на очевидную полуподвальность помещения, не делаю потолка (т. к. освещать декорацию будут с лесов, повешенных по периметру стен), а ставлю арки, ограничивающие высоту стен в перспективе, но не мешающие осветителям. Высокие, нестандартные, очень стоптанные ступени (тоже легко изготавливаемые), полуарка в дверном проёме и арки в коридоре подсказывают нам, что здание кирпичное, следовательно, старинное. Изнанка оштукатуренного лестничного марша нестандартной ширины также говорит о возрасте и характере здания. И под эту лестницу я сажаю за типичный письменный стол с канцелярскими принадлежностями нашего «скупого рыцаря», в лысине которого бликует шар лампы, висящей над столом. Электропроводка – витой шнур на роликах – тоже говорит о времени. Металлическая лестница легко изготавливается из швеллеров и труб, легко устанавливается и убирается. Фактуры стен не смогут сделать плохо даже самые неумелые бутафоры. Полотно двери обито оцинкованным железом, что было очень характерно в советское время. Теперь о «начинке». Шкафы и столы – любые старые с нашего склада. Остеклённые дверцы шкафов зашторены «тряпочками в складочку» – характерно для эпохи, и не надо напрягаться с реквизитом. Несгораемые шкафы стояли тогда в каждом павильоне для хранения мелкого реквизита, их легко можно передвинуть в декорацию. В подвалах любых учреждений десятилетиями пылится всевозможная мебель. Понимая, что новых стульев пятидесятых годов мне не достать, я обматываю бумагой любые стулья и леплю ярлыки на изнанку сидений. Сейчас деревянные ящики найти довольно трудно, а в 70-х годах и позже их безжалостно жгли во дворах учреждений, а металлическую окантовочную ленту утилизировали. Замотав ножки стульев, я надел чехлы на знамена и, шутки ради, запаковал в гипс руку персонажа.

Теперь о страшном.

По сюжету действие происходит в марте 1954 года. Прошёл год со смерти Сталина. В декабре 1953-го расстрелян последний «враг народа» и «японский шпион» Лаврентий Берия. В стране идет яростная борьба за власть. Какие головы ещё полетят? И я ставлю на видные места разные бюсты и головы, замотанные тканью, и с верёвками на шее. Может, это купленные ранее впрок бюсты вождей, может, убранные с глаз долой бюсты Сталина – роли не играет. Во всяком случае, в крамоле меня обвинить никто не смог бы из-за их неузнаваемости, но именно эта неузнаваемость, по моему разумению, легко ассоциировалась с повешенными, которым обычно надевали мешки на головы.

Замысел так и остался лишь в эскизе. Жаль, но это случается довольно часто.

А в подвалах разных учреждений ещё не одно десятилетие после XX съезда КПСС хранились портреты и бюсты Сталина. Уверен, есть и сейчас. Если не продали.

Эскиз декорации в павильоне «Склад райкома»

Из душного подвала пойдем на свежий воздух, к «Пивному ларьку». В сценарии два персонажа знакомятся в коридоре Министерства совхозов и идут пить пиво, чтобы закрепить знакомство. Мне захотелось, чтобы мы увидели общий план будущего объекта (то есть пивного ларька, находящегося где-то на улице) из окна, как бы глазами героев.

Я написал эскиз, и мы внесли этот объект в режиссерский сценарий:

– Да так… – ответил Сечкин. – Познакомиться хочу….

– Ну, тогда пошли со мной пиво пить, – предложил Коперник.

– Куда?

– А вон, – небритый указал в окно.

2 ПИВНОЙ ЛАРЁК. Декор, на натуре.

Зима. День. Пасмурно. Москва. Окно – декорационная выноска на натуре.

Внизу, через улицу, у ларька толпились мужчины.

Цифра «2» слева обозначает количество полезных метров. Это всего четыре секунды экранного времени. Достаточно, чтобы увидеть происходящее. Дальше, через сцену, герои уже пьют пиво на протяжении 2-х с лишним минут и говорят «за жизнь», следовательно, всё внимание будет сконцентрировано на артистах. Поэтому я и «выторговал» эти 4 секунды на «знакомство» с объектом. Кроме того, такой кадр «свяжет» павильонную декорацию с натурой и, следовательно, добавит убедительности павильону.

А теперь поставьте себя на моё место и предложите свой вариант. Не забудьте: 1954 год, зима, Москва, пивной ларёк.

Мой вариант представляю на ваш суд. Не знаю, насколько всё будет видно-понятно в маленькой картинке; эскиз имел 100 см в высоту. Это был единственный эскиз для этой картины с вертикальной композицией и тесно зажатым пространством. Конечно же, я понимал, что в «амбразурном» широкоэкранном кадре с соотношением сторон 1:2,2 всё будет иначе, а панорамировать сверху вниз или снизу вверх – нелепо, но для передачи ощущения сделал то, что сделал. Мне хотелось ощутить тесноту города с его грязными домами и безрадостными людьми. Ведь далее нам предстоит видеть бесконечные просторы с другими цветовыми гаммами и другими ритмами. При подготовке объекта к съёмкам пришлось, конечно, повесить рекламу гораздо ниже, а некоторые её части просто поставить на землю, как «недоповещенные». Так я пытался сохранить хоть часть той иронии, которую ненавязчиво часто привношу в эскизы и на экран.

К сожалению, в фотографических материалах и кинохронике тех лет не отображались подобные стороны жизни советских людей, и не нашлось второго Гиляровского для бытописания московских пивнушек в 1940–50-х годах. Такие «картинки» всё равно не опубликовали бы – ведь весь советский народ, как один, строил светлое будущее. А грязные пивнушки – тяжёлое наследие проклятого прошлого.

Но нетрудно догадаться, что характер подобных торговых точек мало менялся на протяжении всей второй половины XX века. Деревянные будки-сараи-ларьки-киоски постепенно менялись на деревянно-пластиковые, причем, более примитивные по «архитектуре» и декору, мраморные столешницы заменяли пластиковыми; классические пивные кружки, придуманные якобы автором «Рабочего и колхозницы» Верой Мухиной постепенно исчезли, продавщицы стали наливать пиво в 450-граммовые немытые и залапанные «евробанки», что, несомненно, было им выгодно; во время совсем уж развитого социализма стало не хватать и банок, и опытные посетители носили в карманах свою тару – сложенный литровый пакет из-под молока, что было очень разумно: и гигиенично, и над душой никто не стоит в ожидании, когда же ты, сволочь, допьёшь… У нас в картине герои пьют из «мухинских» кружек и лущат воблу. И то, и другое мы с трудом достали для съёмок. Ничего не поделаешь – развитой социализм! А в 1950-х годах даже, говорят, продавали раков. Я уже застал их сестрёнок – креветок, которые вскоре тоже исчезли, но были ещё солёные сушки и соломка… Пиво же называлось просто «Пиво» без всяких там прилагательных. Потому и придирок к качеству не было, и очереди хмурого люда не убывали. Места для установки подобных киосков выбирали, как правило, на каких-то пустырях и задворках, биотуалетов тогда еще не придумали, и все близлежащие подворотни, углы и подъезды благоухали вовсе не нектаром и амброзией. В Ленинграде, ещё исстари славившемся большей культурой, чем Москва, продавщица в зимнюю пору всегда держала на плитке чайник с пивом и предлагала, заботясь о здоровье клиента, подлить в кружку «тёпленького». Но где бы ни находился ларёк, стоило взглянуть лишь немного выше голов народа, чтобы почти непременно увидеть на крышах высоких зданий преогромные буквы, обращённые к этому народу и не замечаемые им: «Слава Великому советскому народу!», «Вперёд, к победе коммунизма!». И пиво не казалось уже таким кислым и разбавленным. Говорят, хорошее пиво должно удерживать на своей пене монетку. В нашем пиве всегда было много пены, но наши монеты, видимо, были очень тяжёлые – тонули. В 1975 году мы снимали в Одессе фильм «Подранки». Прогуливаясь воскресным днём по этому очаровательному городу, мы встретили возле одного из многочисленных пивных ларьков наших осветителей, терпеливо ожидавших, когда в их кружках осядет пена, и продавщица дольёт в них до нормы. Нет, они не капризничали. На прилавке под оргстеклом лежал стандартный в те времена призыв: «Требуйте долива пива». После того, как наши ребята в очередной раз попросили продавщицу дополнить их кружки, она, протиснув верхнюю часть своего объёмного тела сквозь узкое окошко раздачи, закричала, взывая к очереди: «Граждане, таки они хочут, чтоб вам не досталось пива!». Ребята рассмеялись и отошли. Одесса.

По понятным причинам в своем эскизе я ограничился хоть и большим по размеру, но пассивным по содержанию напоминанием народу, что хранить деньги надо в сберегательной кассе. Абсолютно, на мой взгляд, никчёмная реклама, ибо альтернативой сберкассе мог быть только чулок с деньгами под матрасом. Позже появился столь же бестолковый призыв летать самолётами Аэрофлота. А какими, скажите на милость, ещё самолётами можно было летать, какими автомобилями ездить или какими столовыми обедать? О, великий и могучий!.. Правда, когда Хрущёв решил догнать и перегнать Америку, у нас появился конкурент – заграница. Вот тогда-то и проявилась «у советских собственная гордость». Появились рекламы-заклинания типа «Советское – значит отличное!». Понимай, как хочешь, от чего оно отличное. Запомнилась пародия: «Советское мороженое – самое мороженое мороженое в мире!».

Итак, сняли мы этот незначительный и необязательный объект, и я благополучно забыл о нём, равно как и об эскизе к нему. (К слову, я с каким-то непостижимым удовольствием вырывал тогда из сценария страницы с отснятыми сценами, радостно наблюдая за «похуданием» сценарных книжек). Эскиз где-то затерялся-завалялся, года через полтора-два я случайно обнаружил его в одном из мосфильмовских кабинетов где-то за шкафом, слегка удивился-обрадовался, но не настолько, чтоб срочно и трепетно унести его к себе. Так он и пропал. Не ценил я своих работ. А зря. И в этом пришлось вскоре убедиться. Потому-то и призываю вас не разбрасываться своими картинками.

А вот два эскиза одного объекта: «Опытная станция».

Начиная работать над этой киноэпопеей, я наивно надеялся, что магическое слово «Госзаказ» будет действовать наподобие волшебного «Сезама» и открывать всевозможные двери учреждений и архивов, что множество волшебников-консультантов и чародеев-исполнителей будут стремглав выполнять мои запросы и прихоти. Ничуть не бывало! Даже те 2–3 человека, взятые нами на зарплату и отвечающие за сбор материала по моим спискам, гуляя где-то по нескольку дней, приносили какие-то жалкие картинки и выписки, ссылаясь на сложности работы в библиотеках и архивах. И я не мог их ни укорять, ни уличить в обмане.

Пожалуй, единственную реальную помощь оказал мне наш художник-фотограф Валерий Кречет, который слетал в Казахстан и подробно обснял-сфотографировал все необходимые залы и кабинеты в ЦК и обкомах, сделал их обмеры и переговорил с нужными людьми. На основании его трудов мы и построили в дальнейшем ряд декораций.

Естественно, мы работали в кино-фотоархивах, просмотрели многие километры плёнки, но кадры ура-патриотических кинохроник-агиток тоже мало что дали. А других свидетельств того времени – можно смело сказать – не было. Это сейчас чуть ли не у каждого ребенка есть инструмент фиксации изображения. В 1950-х годах фотоаппарат был редкостью, дорогостоящим удовольствием, и сохранившиеся фотографии были в основном парадно-постановочного свойства. Было шутливое выражение: «Если хочешь разорить друга – подари ему фотоаппарат».

В самом начале 50-х к нам приехал мой двоюродный брат, отслуживший в армии «сундуком» (т. е. «сверхсрочником») целых 7 лет. Одет он был в «защиту гимнастёрку» и галифе, заправленные в «кирзачи». В чемоданчике, с какими раньше ходили в баню, лежала смена белья и портянки. Так благодарная Родина отпустила его со службы на её благо. Делать Ваня ничего не умел, потому что дослужился до старшины, попав в армию в конце войны с тремя классами сельской начальной школы. Неизвестно, как долго донашивал бы он казённое обмундирование, если бы не освоил довольно быстро фотоаппарат «Москва», подаренный ему моим отцом. Вскоре Ваня уже колесил по досягаемым на велосипеде деревням, привозя из поездок мятые рубли и трёшки, благодаря которым смог быстро поменять гимнастёрку и галифе на приличный костюм. Никаких приспособлений к фотоаппарату не было, карточки размером 6×9 см печатались контактным способом и проявлялись в эмалированной кастрюле при свете керосиновой лампы, загороженной красной тряпкой. Тем не менее, «фотовоспоминания» о моём детстве остались лишь на карточках, сделанных – спасибо ему – Ваней.

Как же выглядела сельскохозяйственная опытная станция в 1950-х годах? Через 20 лет работники подобных станций вспоминали только, что это были обычные одноэтажные домики в степи. И всё. Люди, с которыми я разговаривал, не смогли вспомнить ничего интересного. Спустя ещё 30 с лишним лет я любопытства ради только что нашёл в Интернете, что «в 1956 году на базе Шортандинской опытной станции Целиноградской области был создан Институт зернового хозяйства…». И ни одной картинки! Тогда же, в 1977-м, вспомнив мной же придуманный постулат, что думать надо долго, а решения принимать быстро, я «запузырил» лабораторию опытной станции в кривобокий саманный домик, начинив его всяким хламом, различимым даже на этой картинке:

Эскиз декорации в павильоне «Опытная станция»

Еще один постулат: зритель поверит любому бреду, если он будет убедителен и узнаваем. Как видите, декорация и начинка в ней наипримитивнейшие, а бред в виде странной дальней стены делает её ещё более убедительной. (Позже я привнёс ещё одну бредовую деталь в декорацию – окно-фонарь на потолке. Его я придумал уже во время работы над эскизом экстерьера). Когда какие-то научные дядьки привезли всякие приборы для обстановки декорации, они помогли мне ещё рекомендацией установить точные весы на полке, укреплённой на стене, как наименее вибрирующей опоре. Это была, по их словам, единственная моя неточность. Остальное они «узнали» и одобрили.

Общий же план опытной станции придумался следующим образом: степь, тоска, замызганные саманные домики, но с деревянной пристройкой и иными следами «развития» и «прогресса», рядок хилых тополей (как забота о будущем), метеостанция и ветряной двигатель (как детали чего-то электрического и псевдонаучного). Но официоза и «казёнщины» всё равно не хватало. Приколотить у дверей вывеску – мало и мелко. И откуда-то «вылезло» окно на крыше – то ли теплица померещилась, то ли Третьяковская галерея вспомнилась. Ведь в жилом помещении до такого идиотизма не додумаются! А в лаборатории, где нужно больше света – пожалуйста. Кроме того, в павильонной декорации-интерьере это окно очень облегчило заботы оператору Дильшату Фатхулину.

Эскиз декорации на натуре «Опытная станция»

Так я учился «лепить образ» из «ничего», состыковывая простейшие детали и фактуры. Ведь доски и железо на крыше пристройки – якобы цивилизация и прогресс рядом с потрескавшимися земляными стенами и дерновыми крышами.

А эскиз этот очень просил подарить ему мой друг, актёр Михаил Любезнов, работавший в ту пору в Министерстве культуры. Я наотрез отказался дарить, мотивировав свой отказ тем, что стал взрослым и очень талантливым, поэтому могу исключительно только продать эту замечательную картину, и только за известную цену – 4 рубля 12 копеек. Миша написал расписку, мы обменяли 4,12 на бутылку «Столичной», и через очень короткое время Миша унёс «картину» с собой. Больше я не видел ни картинки, ни Миши – он неожиданно умер в 32 года. А расписка его до сих пор цела.

Большинство эскизов придуманы и «намазюканы» за день-два, многие из них носили чисто производственный характер, и ни один из них мне не нравился. Видимо, поэтому я относился к ним столь наплевательски. Но поскольку надо было участвовать во всевозможных выставках, приходилось, протерев лачком, нести что-то из этих картинок, а потом удивляться и радоваться, что некоторые из них куплены по 250 руб. за штуку. (Напомню, что зарплата художника-постановщика была, в зависимости от категории, 140–200 руб. в месяц). Работы куда-то исчезали, деньги улетучивались, жизнь шла, а ты всё надеялся, что твоё время – впереди…

Всё, что сказано в предыдущем абзаце, происходило и происходит на протяжении всей моей корявой жизни. Нет, ребята, слово «происходит» надо жирно замазать. Давно уже эскизы писать-рисовать-придумывать некогда – не нужны они никому. Те картинки, которые приходится делать, не имеют ну никакой самостоятельной ценности. И что-то не слышал я за последние годы, чтобы с выставки у кого-то что-то покупали. Но, уверен, нынешнее время – не показатель. Всё, в конце концов, наладится.

Посмотрите, а смелым я, оказывается, был парнем! Это – неполный эскиз павильонной декорации «Общежитие райкома». Надо же было такое придумать! В сценарии ну совсем всё не так. Я же сделал просто театральную декорацию! Только сцена у меня глубокая. Смотрите – приехал новый человек, начальник районного масштаба. Это видно по меховой шапке, каракулевому воротнику и буркам. Он вошёл, а здесь все и всё.

Эскиз декорации в павильоне «Общежитие райкома»

Где можно устроить общежитие на Целине? Какое бы здание (которых там наперечёт) ни приспособить, везде будут комнаты-клетушки, и никакую мизансцену развести не удастся толком. Вот я и придумал какой-то вокзальный зал ожидания, решив сразу все проблемы, как социального, так и изобразительно-»киношного» плана.

В глубине зала, за шкафом я поселил «красавицу-комсомолку-спортсменку», здесь же все другие спят-едят-работают-готовят. Слева ещё печка – там валенки-портянки сушат. Любимая, знакомая с детства деталь – перебои с электричеством. И вокзальность во всём присутствует: от вокзальных дубовых диванов, кассовых окошек со следами букв до бачка с водой и кружкой на цепи. Замечательный неуют и чемоданное настроение. А режиссёру как удобно было – все на виду. Так – один к одному – и построил. Одного я чуток опасался – придирок со стороны нашего партийно-правительственного заказчика к такой «коммуналке». Ничего, «скушали» все за милую душу. Говорю же – чем больше «бреда», тем убедительней и даже понятней – и так бывает, мол.

Эскиз декорации в павильоне «Кабинет 2-го секретаря райкома»

А ведь большинство эскизов я нигде кроме «Мосфильма», не показывал. Да и там – по нужде. И сделаны они были тоже по нужде. Вам кое-что покажу под рубриками: «И так бывает», «Как не надо» и «Сюжет обязывает». Вот, например, такой эскиз. Думаю, даже здесь видно, сколь брезгливо я это делал. Часа два мазюкал – размер-то один для всех взял. Стал бы я сейчас такой эскиз писать-рисовать? Ни за что. Да сейчас они и не нужны. А тогда эскиз был серьёзным документом, по нему всё делали, на него ориентировались, по нему деньги считали.

Мой опытнейший Орест Константинович – декоратор, пожилой, как я сейчас – носил фотографии с эскизов в нагрудном кармане вместе с партбилетом, и, по десять раз на дню сверяясь, обставлял декорации только по ним. Это эскиз кочегарки на элеваторе. По сюжету парень-кочегар, облившись водой, лезет в неостывшую печь менять сгоревшие колосники. Такие случаи в жизни были, но никто не помнит этих печей. Всё, что я видел, нам не годилось – никакой артист в такую топку не залезет.

Пришлось придумать и построить во дворе студии. Кусок печи сложен из настоящего кирпича, остальное – бутафория.

На экране получилось убедительно. Эскиз был тоже убедительным для руководства студии и для исполнителей. Сам по себе – ни о чём.

Эскиз декорации на натуре «Кочегарка»

Вот ещё один эскиз. Смотрю сейчас, и сам диву даюсь – все на картинке видно, вплоть до марки радиолы. И источники освещения понятны, и падающие тени, нелюбимые вами, есть. И с мебелью и реквизитом всё ясно – специально картинку покрупнее вам показываю. Помню, что всё придумано, никуда не заглядывал. И написал очень быстро, эскиз-то – чисто производственный. Но работать по такому эскизу всем легко.

Эскиз декорации в павильоне «Квартира Сечкина»

Объект «Ток». Знаете, что это такое? Это не тот, который в розетках-выключателях. Это – горы зерна, которые туда-сюда перелопачивают, грузят и развозят. Как выглядели тока на Целине, что там было, никто из моих консультантов сказать не мог. Придумал навес. Мало. Столбы с фонарями, да, столбы, работа днём и ночью кипела. (Эскиз «Ночной ток» позже сделал. Ничего, вроде, получился – освещение и ритм поймал. На обложке «Советского экрана» напечатали, на задней стороне. Потом купил кто-то). Навес, столбы… Мало. Нужна вертикаль. Придумал бункер-накопитель, в который зерно транспортёром подаётся, под него машина подъезжает и быстро загружается. Построил. Бутафория, конечно – никакого транспортёра не достали. Госзаказ, называется. Едем как-то с бывшими первоцелинниками по каким-то делам, а они всё вдаль смотрят.

– Погоди-погоди, – говорят. – Эт-то что такое?

– Декорация моя, – говорю. – Ток.

– Давай подъедем.

Подъехали. Они смотрят, глазам не верят:

– А мы видим, думаем – неужели с тех пор осталась? У нас точно такая же в 55-м под Актюбинском была, ребята сварганили.

– Была, осталась… Кто была-то? – спрашиваю.

– Ну, вот эта, байда, чёрт её знает, как называется.

Приятно. Значит, «попал». По логике шёл. Нашёл. А ведь искал-то вертикаль какую-нибудь. Хоть и госзаказ, а горы хлеба каркасные делал – брёвна, доски, сверху брезент. А уж потом – зерна машин несколько. Здесь-то, на картинке, кучки маленькие. И всё равно – всё на каркасы насыпано. В других объектах бурты метра по 5 высотой сделал. И длиной по 30–40 метров. Совсем, вроде, не художественная работа. Но когда народа да техники нагнали, зашевелилось-забегало всё… А картинка – в самый раз для задней стенки шкафа в мастерской.

Эскиз декорации на натуре «Ток»

Да, ребята, наврал я в письме «Парад планет – явление земное» про количество эскизов. Там 17 было, точно. А здесь штук 25 намалевал. Вот, например. Такой вот зерносовхоз Семёновский – палатки, вагончики да трактора. Так построено. Так и снято. Эскиз – чтобы любому «ёжику» понятно было. Задача выполнена. Эскиз-то к кинофильму, а не к живописному полотну. Кинополотно создано, а эскиз – на выброс. Нормально. Но радости от таких картинок нет никакой. Потому некоторые художники писали «эскизы для выставок» после того, как фильм уже снят. Наверное, это правильно. Я так пробовал – не получилось вовсе. Когда шёл поиск, было интересно. А когда фильм уже снят, тема меня уже не греет, неохота «вдогонку кричать». Хотя и тут всё неоднозначно. После «Слуги», например, сделал триптих по теме, но отойдя от кинозадач. И так быстро он ушёл с аукциона, что, как обычно, даже не сфотографировал. А жаль. Такого больше никогда не сделаю.

Эскиз декорации на натуре «Зерносовхоз Семёновский»

«Начало посёлка». Из серии «Начало Целины». X., м., 60×100 см, 1980 г.

Со «Вкусом хлеба» тоже было продолжение. Не знаю, как сейчас, а в 80-х годах была при Академии художеств СССР какая-то комиссия по работе с молодыми художниками. Задача у неё была благородная – растить и поддерживать молодые таланты. Государство деньги на это давало. Теперь, похоже, талантам надо самим с боем уметь прорываться. А тогда увидели они мои эскизы на какой-то выставке, и в таланты молодые записали, к себе, в Академию, позвали. Чужой я тут, говорю им, киношник я. А они – ничего, не всем живописцами быть, работы, мол, понравились, давай дружить. Если тема, говорят, есть, заключим договор. Тема, говорю, вот она – целина, ещё не отошёл, три года жизни, считай, отдал. Заключили договор на четыре картины живописных. И стал я их мусолить. Интерес пропал, а чувство «заказной» ответственности отпугнуло все прочие чувства – «пересушил» их основательно. Очень старался быть на «уровне». Но договор закрыли, картинки куда-то уехали, деньги получил, талант не шибко раскрылся. Но заключили со мной следующий договор. Значит, надежда у них была. Я и другой договор выполнил. Тоже очень старался понравиться. Совсем сухо получилось. Вижу, альбом вышел, название очень оригинальное – «Молодые советские художники». В нём одна картинка из целинной серии обнаружилась (отсканировав, показываю вам), и искусствовед, анализируя её и другие картинки, а заодно и меня, немножко перестарался, сверкая эрудицией. И ведь правильно всё понял, спасибо ему. Но… Цитирую: «… Толкачёва… автора целинной темы привлёк масштаб предстоящего огромного труда. Сообразно такому пониманию задачи он избрал принцип панорамного решения композиций, широкофокусной развёртки земных пространств, увиденных как бы с вертолёта, в движении». И т. д. Там ещё и про планиметрию, и про эстетические переживания есть. Автор – кандидат искусствоведения всё анализирует, и в подкорку к художнику заглянуть норовит. Добро, это его хлеб. Но ошибочку дядя допустил, словами играясь. Интересно, вы – будущие кинематографисты – заметили, какую? Даю подсказку: весь фокус в слове «широкофокусной». Дальше, надеюсь, разберётесь сами. Или друзья-операторы разъяснят.

А, так сказать, мораль такова: когда очень хочешь всем понравиться или угодить, это не всегда получается. Другие, может быть, и не заметят, но ты в этом стремлении теряешь что-то очень важное, и, во всяком случае, получаешь не то, что хотел.

Киноэпопею нашу мы закончили и сдали в Госкино на 242 дня раньше срока, перекрыв все мыслимые и немыслимые нормативы. Мы успели «выстрогать свою ложку» к «обеду» – празднованию 25-летнего юбилея освоения целины. Довольно большой делегацией мы летали с картиной в Алма-Ату, нас хорошо принимали первоцелинники и прочие. 242 дня я мог бы сидеть дома и получать зарплату. Представляете – 8 месяцев независимости! Я мечтал заняться живописью и другими глупостями.

Не случилось. Николай Губенко позвал работать на картину «Из жизни отдыхающих», и я начал «отдыхать» на этой картине, подарив родному государству свою восьмимесячную зарплату – ведь по советским законам человек не имел права получать две зарплаты одновременно. Государство всегда ревностно следило за здоровьем граждан – на две, пусть и законные, зарплаты человек с непривычки мог и обожраться.

За киноэпопею «Вкус хлеба» я получил большое постановочное вознаграждение. Друзья интересовались, купил ли я машину? Я отвечал, что смог, наконец, расплатиться с долгами и купить машину, нужда в которой была давно. Машина эта, называлась, кажется, «Вятка» и стоила, помнится, 800 рублей. Это была очень хорошая, по тем временам, стиральная машина. Жизнь продолжалась!

А вот забытые и пылящиеся на стеллажах эскизы очень даже помогли мне в трудное время лет через 7–8, когда в «железном занавесе» «проковыряли дырку». Какие-то безвестные французские купцы-галерейщики, с возгласом «о-ля-ля», схватили и увезли в свои пределы 4 картинки со «Вкуса хлеба», оставив на моем продавленном диване 10 000 рублей, которых хватило и на машину, которая ездит, и на другие мелочи жизни.

Эскиз декорации на натуре к эпизоду «Свадьба»

Произведя простейшие арифметические расчёты, я с радостью понял, что одна картинка, намалёванная без изыска и затей на казённом оргалите казёнными красками максимум за два дня, равноценна семнадцати месяцам моей напряженной работы на благо отечественного кинематографа, что в очередной раз подтверждает правильность закона М.В. Ломоносова. Плохой фотокарточкой с одной из этих картинок я и хочу закончить это письмо. А на картинке – объект, придуманный к эпизоду «Свадьба».

Вот такой получился длинный рассказ о смысле и пользе хлама в жизни и в искусстве. Но, видит Бог, я «наступал на горло собственной песне» и был краток, в противном случае рассказ был бы бесконечным – так много разнообразных воспоминаний навалилось при обнаружении среди прочего хлама нескольких мятых, пожелтевших, забытых фотокарточек.