Текст книги "Парацельс. Гений или шарлатан?"

– Ты странный человек, Теофраст! – восклицает Бруно. – Не будешь же ты спорить с тем, что знают все! Женщина – орудие Сатаны, сосуд зла. Все беды людей начались с грехопадения Евы! Любой подтвердит, что женщины, подобно обезьянам, упрямы, мстительны и одержимы злобой. Они влюблены в себя, предают и разоряют доверчивых мужей.

– Согласись, Тео, что женщины во многом уступают мужчинам! – вторит приятелю Вернер. – Господь наш сотворил Еву для Адама не из головы, чтобы она не умничала, а из ребра, чтобы она была послушной и безответной. Мужчины рождены править, а женщины могут быть забавными и милыми, но всегда останутся глупее мужчин. Они думают только о нарядах, притираньях, омовеньях, красят себе лица, подводят глаза. Почему они так гонятся за внешней красотой? К чему они стремятся в жизни? Только к тому, чтобы нравиться мужчинам!

– Женщины – это особый, таинственный мир, – отвечает Теофраст. – У них сильнее воображение, они более страстны, сильнее в любви и ненависти, чем мужчины. Их воображение проявляется в снах. Это знаки Божьи, посылаемые нам при большой опасности.

– А почему женщины не достигли высот в науке? В философии, музыке или живописи? – недоверчиво вопрошает Вернер.

– Потому что девочек учат не так, как надо. Женщинам нужно хорошее образование. Я многому научился от мудрых женщин, травниц и акушерок. А как помогала людям Хильдегарда Бингенская, настоятельница монастыря! Она внесла заметный вклад в науку. Женщины способнее, чем принято думать. От имени своего мужа или после его смерти они хорошо справляются с любыми делами.

* * *

Теофрасту во сне вспомнилась Катарина, первая девушка, в которую он влюбился в Филлахе. Ему было тогда 14 лет. Она сопровождала больную бабушку на лечение к отцу Теофраста и сразу поразила юношу. Катарина была стройная и гибкая. У нее были голубые глаза, искрящиеся и нежные, а волосы вьющиеся, белокурые с золотистым оттенком. Девушка охотно разговаривала с Теофрастом и была очень смешливой. Они были дружны, вместе гуляли в горах и катались на лодке. Похоже, что Катарина не была в него влюблена. Теофраст уехал учиться в университет. Пока он странствовал, она вышла замуж и уехала из Филлаха. Через несколько лет она ему встретилась, и ей не хотелось вспоминать о прежнем. Он же помнил о ней всю жизнь. Все, кто оказывался на его пути позже, не могли с ней сравниться.

Теофраст просыпается и вспоминает, как по дороге в университет в экипаже познакомился с Жаклин. Эта миловидная молодая женщина проявила к нему интерес. Они приехали на постоялый двор, где им предстояло переночевать. Ночью Жаклин легла к нему и стала приставать с ласками. А утром, когда он проснулся, ее уже не было. От таких приключений предостерегал Теофраста отец – и надо же, в самом деле, часть денег из кармана исчезла! Хорошо, что эта бестия все же оставила ему половину, иначе бы он до Феррары не добрался. Ну, что же, спасибо ей за урок – Теофраст стал осторожнее.

В университете он не был таким, как его приятели. Те знакомились с девушками с ходу, без всяких проблем. Йенс никогда не пропускал веселья, танцев и свадеб, девушки ссорились и даже дрались из-за него. Теофрасту же казалось, что он недостаточно привлекателен. У него непросто складывались отношения и со сверстниками. В детстве в Айнзидельне они дразнили его за то, что он заикался. Он страдал от того, что был не таким, как все. У него возникли «комплексы» и причуды, чувствительность, неуравновешенность, а также обостренное неприятие неправды. В университете было легче. Сверстники хоть и посмеивались над его рвением и успехами в учебе, над застенчивостью, но всё же порой втягивали в свои приключения.

Как-то раз ночью при свете луны Теофраст вместе с Йенсом возвращались домой и шли мимо дома купца, у которого были две взрослые дочери и племянница. Девушки болтали в комнате у открытого окна и, увидев Йенса, затеяли с ним разговор. Беседа затянулась, и они решили пригласить Йенса к себе. Дверь дома была закрыта. Девушки связали простыни и полотенца, выбросили их из окна и предложили юношам забраться к ним. Начались веселье и смех то в одной, то в другой постели. На шум со свечой прибежал отец, но девушки ловко спрятали гостей, и тем через пару часов удалось беспрепятственно покинуть этот гостеприимный дом.

На войне, когда Теофраст служил в армии врачом, ему довелось провести несколько дней в доме, где жила мать с 18-летней дочерью Агнессой. Мать была тяжело больна и металась в жару. Теофраст упорно возился с ней и вылечил. Агнесса – быть может, из чувства благодарности, – влюбилась в него и умоляла после войны вернуться и жениться на ней. Она предложила ему взять на память ее украшения: золотые цепочки, жемчуга и кольца. Агнесса уверяла, что это принесет ему счастье, и в придачу дала свой зеленый шелковый платок. Зеленый цвет означал рождение любви, белый – надежду быть услышанным, красный – яркое пламя страсти, а голубой – нерушимую верность.

Теофраст ничего не обещал бедной девушке и от ценных вещей наотрез отказался. Но она плакала, и ему не хотелось обижать ее. Поэтому платок он все-таки взял и долго возил его с собой. Этот платок напоминал ему не столько об Агнессе, сколько о том, что при его бродячем образе жизни на серьезные романы рассчитывать не приходится.

Ему нередко приходилось лечить женщин – и монахинь, и знатных дам, которые не обходили его вниманием. Но он выбрал себе особый образ жизни – апостольское служение медицине, которая ревниво требовала отказаться от соперниц. Это не мешало Теофрасту посидеть в таверне за кружкой пива и иногда поболтать с женщинами, которые были доступны всем – а может быть, и не только поболтать.

Любви уже не возникало. Теофраст начал говорить о себе, что он «не является почитателем Венеры». Его знакомая Эстелла однажды сказала ему: «Я не продаюсь, а просто сдаю свое тело в аренду на время. А если и продаюсь, что в этом плохого? Все продаются своим хозяевам за деньги и надолго. Ты тоже продажен – продаешь богатым пациентам свое искусство». Теофраст полагал, что женщины не должны предаваться разврату, но спорить не стал.

Часть третья
Новые странствия.1525–1526 годы

Визит к Якобу Фуггеру, самому богатому человеку в мире, и лечение маркграфа Филиппа Баденского. Теофраст воскрешает мертвых. Получение гражданства в Страсбурге. Исследование психических болезней. Второе восстание в Зальцбурге

Первый цикл странствий Парацельса охватывал по меньшей мере всю Европу, а после бегства из Зальцбурга начался второй – по югу Германии, Эльзасу, Швейцарии и Австрии. Кибитки циркачей проехали Мюнхен и приближались к Аугсбургу. Здесь, гадал Теофраст, ситуация, наверное, давно уже успокоилась. Интересно, а что сейчас происходит в Зальцбурге? Скорее всего, еще идут допросы и расправы с мятежниками. Но спросить об этом некого – кто знает?

Между тем в Аугсбурге жил человек, который лучше всех знал, что происходит во всех городах империи. Это был купец и банкир Якоб Фуггер, самый богатый человек в мире, возглавлявший семейную фирму. К его имени добавляли «Богач», чтобы отличить его от покойного отца, которого звали так же. Не было почти ни одной европейской страны, в которой не существовало контор Фуггеров и где бы они не владели рудниками или текстильными мануфактурами. Агенты присылали Якобу информацию обо всем, что происходит в мире. Он создал первую в мире сеть частной разведки и первую газету, которая рассылалась в нескольких экземплярах. Якоб раньше всех знакомился с новостями и выбирал, что из них приберечь для себя, а что можно опубликовать.

Дед Якоба был простым деревенским ткачом, который начал торговать шерстью. Якоб же покупал и продавал всё – землю, дворцы, оружие, золото и другие металлы, китайский шелк, ткани, слоновую кость, пряности и прочие заморские товары. С его легкой руки стали продаваться и высокие должности, включая церковные. Он стал могущественнее императоров и римских пап. Нынешние миллиардеры по влиянию на мировую экономику и политику по сравнению с Фуггерами выглядят мелкими лавочниками.

Монархи и папы, князья и прелаты – все были его должниками. Якоб давал им деньги в кредит и забирал себе в залог земли и шахты. Еще не достигнув 30 лет, он прибрал к рукам всю добычу серебра и меди в Тироле, Каринтии и Венгрии. Император Карл V из династии Габсбургов занял свой трон только благодаря тому, что Якоб подкупил выборщиков. Взамен он получил исключительные права на испанские золотые, серебряные и ртутные рудники. После этого Фуггера прозвали человеком, который делает императоров.

Якоб демонстрировал свое богатство лишь при необходимости. Поскольку Карл мог бы попытаться занять трон с помощью других кредиторов, Якоб должен был показать ему, что он богаче их. Перед выборами в гости к нему приехал итальянский кардинал Людовик Арагонский. Якоб устроил ему пышный пир и провел по своему дворцу. Он знал, что гость обо всем сообщит молодому Габсбургу. Кардинал в самом деле рассказывал, что Фуггер показал ему коллекцию драгоценных камней, редких монет и кусков золота величиной с голову ребенка. Он провел гостя в башенку, до половины забитую талерами. «Говорят, что господин Фуггер мог бы купить целое царство», – добавлял Людовик.

Якобу было уже 65 лет, но он вставал рано и проводил в банке больше 12 часов в день. Сегодня с утра он вызвал главных помощников – бухгалтера Маттеуса Шварца и своего племянника Антона Фуггера. Шварц заметил: на Якобе не было золотой шапочки. Значит, сегодня у него нет встреч с сильными мира сего.

– Что с нашим счетом, Маттеус? – поинтересовался Якоб.

– Вас можно поздравить. Вы увеличили семейный капитал до двух миллионов гульденов, то есть в 100 раз. А за последние 15 лет – в 10 раз.

Антон улыбнулся. Якоб же был, как всегда, сосредоточен.

– Что ж, неплохо. Антон, что нам пишут?

– Эрцгерцог Фердинанд сообщает, что из тюрьмы в Инсбруке бежал Михаэль Гайсмайер.

– Это я уже знаю, – резко перебил Якоб.

Его волевое лицо было суровым, тонкие губы плотно сжаты, а светлые глаза, казалось, видели собеседника насквозь и неотступно сверлили его. Друзей у Якоба не было, но он в них и не нуждался. Он был истовым католиком, однако настоящим божеством Фуггера был рейнский золотой гульден, и он имел право сам чеканить монеты. В его голове ни на секунду не гасли цифры прибыли и баланса.

Якоб наращивал капитал каждый день и не собирался останавливаться. Он умел рисковать и выигрывать. Врагов у него становилось все больше. За ростовщичество его называли жидом, а некоторые еще хуже, живодером и скрягой, потому что он давал деньги в долг под очень высокие проценты.

Якоб расправлялся с врагами, не зная жалости. Конкурентов достаточно было разорить и пустить по миру. Главными врагами были мятежные шахтеры, крестьяне и горожане – их восстание было безжалостно подавлено на его деньги. Якоб платил жалованье армии Швабского союза и поставлял ей оружие. Медь для пушек добывалась на его рудниках.

– Эрцгерцог полагает, что за голову Гайсмайера нужно объявить вознаграждение, – добавил Антон. – Согласитесь ли вы это оплатить?

– Сколько? – нетерпеливо бросил Якоб. – Чтобы Фердинанд навел порядок в Тироле, мы дали кредит в 10 тысяч гульденов, но ему все мало.

– Полторы тысячи гульденов.

– Согласен!

Якоб не потратил ни минуты на размышления, хотя берег каждый пфенниг. Ведь Гайсмайер заявлял: «Нужно отнять у Фуггеров и других иноземных банкиров все рудники. Они виноваты в завышении цен, обесценивании денег и доведении шахтеров до нищеты. Фуггеры добились княжеских богатств безбожным ростовщичеством, ценой крови человеческой. Это надо по справедливости наказать и пресечь на будущее». Боясь мятежников, Фердинанд вначале сгоряча обещал «поприжать Фуггеров». Такого врага, как Гайсмайер, Якоб прощать не собирался.

– Как с листовками, Маттеус? Надеюсь, врагам заткнули рты? – спросил Якоб.

– Нет, хозяин. Листовок все больше. Все проклинают ростовщиков. Особенно рыцарь Ульрих фон Гуттен.

– А что же он пишет? Прочитай-ка!

– Да вот, например: «Откройте, ваши глаза, немцы, и посмотрите, кто он – тот, кто грабит вас… тот, кто виноват во всех ваших несчастьях… Взгляните на торговцев индульгенциями, безумцев, торгующих Божьей милостью, отпущением грехов и всевозможными посланиями папы! Это они превратили в рынок, в лавочку Церковь Божию, из которой Бог когда-то выгнал тех, кто занимался там торговлей. Это они – мастера всякого мошенничества, создатели рабства и угнетения народа».

– Довольно, Маттеус! После открытия Гутенберга каждый безумец печатает все, что ему в голову взбредет. Я богат, и многие относятся ко мне враждебно. Но я богат Божьей милостью, никому не во вред. Деньги правили и всегда будут править миром. А тот, кто этого не понимает – безумец, – заключил Якоб.

Он отпустил Шварца, чтобы наедине с Антоном обсудить ситуацию в Венгрии. Уже был случай, когда шахтеры на руднике в Нойсоле из-за роста цен потребовали повышения жалованья. Они отказались работать, угрожали затопить шахты и разграбить склады. Якоб лично проверил документы и возмутился, что управляющий тратит на работников слишком много денег. По приказу Фуггера на городской площади под барабанный бой прошли парадом 500 наемных солдат. Тогда шахтеры поутихли.

– Беспорядки разгораются опять, – доложил Антон. – Толпа схватила Ганса Альберса, нашего управляющего в Венгрии. Его пытали и заставили подписать бумагу о том, что у нас отнимают наши рудники. Мятежников поддерживает Лайош, король Венгрии. Он пишет нам: «Вы заменили в монетах часть благородных металлов медью. Это нанесло Венгрии убыток в миллион венгерских гульденов, и Фуггеры должны этот долг вернуть».

– Опять этот мальчишка! – возмутился Якоб. – Срочно подготовь письма. Одно – Клименту, папе римскому. Пусть потребует от Лайоша возвращения нашей собственности. Второе – канцлеру Швабского союза. Если парень не образумится, то союзная армия войдет в Венгрию и силой вернет нам рудник. И третье – императору. Пусть его величество запретит всем покупать венгерские товары.

– Сделаю, – кивнул Антон, но на мгновение замешкался. – А удобно ли беспокоить самого Карла V? Ведь он правит огромной империей – такой не было со времен Древнего Рима!

– Очень удобно. Вскоре после избрания Карлу внушили, что я причиняю империи ущерб, и он хотел ограничить мои права. Я послал ему письмо – надеюсь, ты не забыл?

– Наверное, он таких писем больше ни от кого не получал?

– Я написал: «Наисветлейший, всемогущий Римский император и всемилостивейший повелитель! Ваше Величество без моей помощи вряд ли могло бы получить императорскую корону… Ведь если я встал бы на сторону короля Франции, то получил бы много денег, как мне предлагали». На избрание Карла мною потрачено 852 тысячи гульденов! После этого он уже не спорил cо мной.

– Понял, сделаю немедленно! – заверил Антон.

– Как все-таки люди неблагодарны! – заметил Якоб. – Подлая чернь хочет жить богато, а работать по-настоящему никто не хочет! Апостол Павел учил: «Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим, боясь Бога!» Нет у них ни кротости, ни смирения – какие же они христиане? Я увеличиваю число рабочих мест. И это из года в год! Из моих рук получают жалованье 150 тысяч жителей империи, одних шахтеров 50 тысяч. Без меня они все стали бы нищими. Я кормлю их всех, а они еще бунтуют! Уступать им нельзя и увещевать нет проку. Ибо сказано в Писании: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и …не растерзали вас». Все несчастье, Антон, еще и в том, что люди не умеют правильно расходовать деньги, – добавил Якоб.

– Вы имеете в виду простолюдинов, дядя?

– Нет, это про всех моих должников. Мое богатство в Тироле началось с того, что я финансировал графа Сигизмунда. А он сорил деньгами. Подумай, у него было два брака и оба бездетные. Зато этот бабник и сумасброд ухитрился нажить 50 внебрачных детей и расшвырял деньги на любовниц. После него Тиролем правил император Максимилиан I. Жаль, что его больше нет. Он был моим другом и хорошим семьянином. Но и Максимилиану тоже вечно не хватало денег – он воевал за расширение владений… Ну что же, Бог им судья. Ступай, Антон, я еще должен просмотреть бумаги.

Антон пожелал дяде удачного дня и удалился.

* * *

Кибитки приблизились к крепостной стене, окружавшей Аугсбург, и через Птичьи ворота въехали в город. Настала пора прощаться с Петером: цирк собирался ехать дальше, а Теофраст планировал здесь договориться об издании сочинений.

– Прощай, Петер! Храни тебя Бог! Никогда не забуду, как ты меня выручил!

– Рад был помочь, Тео! И тебе всего доброго. Бог даст, еще встретимся.

Теофраст остановился в постоялом дворе «У красного коня». Обычно в таких заведениях на всех была одна общая комната, жарко натопленная. В ней можно было отдохнуть и просушить у камина одежду. Вместе собирались и пешие, и конные гости, купцы и крестьяне, мужчины и женщины, старики и дети, здоровые и больные. В одно и то же время для всех устраивалась трапеза за общим столом. Еда была простая и обильная, с кислым вином. Начинались шум, общая беседа, крик и гвалт шутов. За вино все платили одинаково – и те, кто пил много, и те, кто вовсе не пил. Путники ложились спать в одежде, опасаясь кражи или из-за грязи.

На грязь и грубое обслуживание на немецких постоялых дворах многие жаловались, но, по мнению Теофраста, они были безопаснее иноземных. Здесь его порадовали к тому же чистотой. Ступени винтовой лестницы были покрыты льняными дорожками, коврики регулярно стирали, а лестницы мыли. Отдыхая от своих бумаг, доктор охотно ввязывался в беседу, спорил с собеседниками или шутил.

Аугсбург был вольным городом, входящим в империю. Такие имперские города имели право самостоятельно объявлять войну, заключать мир и чеканить монету. Молва о том, что Аугсбург по своему богатству будто бы превосходит все города в мире, возникла не случайно. Этот город, третий в империи по числу жителей, разбогател за счет торговли и стал крупнейшим финансовым центром. Здесь процветали ремесла, строились банки и фабрики, а рынки были полны товаров. Улицы украшали почти десяток прекрасных церквей и ратуша. Монахи встречались в трактирах и даже в борделях. В Аугсбурге жили богатейшие купцы Европы. Впрочем, на улицах было немало нищих, хотя закон запрещал им находиться в городе. Вместе с прохожими там разгуливали козы, свиньи и куры.

Аугсбург слыл оплотом католичества, но и здесь появились протестантские проповедники. Самым решительным из них был Иоганн Шиллинг, выступавший в церкви Босоногих монахов, храме францисканцев для городской бедноты. Он призывал не слушать папу, а жить по Евангелию. Якоб Фуггер потребовал изгнать Шиллинга из города, но горожане устроили бунт и вышли к ратуше с ножами, мечами и вилами. Двух ткачей, зачинщиков мятежа, схватили и ночью казнили по приказу бургомистра города Ульриха Арцта – он приходился дядей жене Якоба. Бунт утих, но выгнать Шиллинга так и не удалось.

Проходя мимо пекарни, Теофраст заметил собравшуюся на улице толпу. В пекарню ворвались вооруженные стражники. Толпа шумела, раздавались голоса: «Почему у хозяина отнимают пекарню? В пользу Фуггера? За долг – и всего-то в 150 гульденов? Да пусть богач такими деньгами подавится! Господь накажет скряг, мерзких ростовщиков!» В этот же день во всех церквях произносились молитвы за здоровье Якоба Фуггера. В соборе Девы Марии со старинными цветными витражами священник объяснил Теофрасту, что Фуггер сейчас болен. «Этот достойный человек финансирует промышленность и науку, – добавил святой отец. – А в нашем городе он построил квартал для бедных – Фуггерай[13]13
  Фуггерай – первое социальное поселение в мире – существует в Аугсбурге до сих пор. Его обитатели платят за жилье 0,88 евро в год, не считая счетов за воду, свет и тепло. Столько же они платят церкви Святого Марка и обязаны три раза в день молиться.


[Закрыть]».

Теофраст познакомился с философом Гансом Денком, которого называли «папой анабаптистов» или перекрещенцев. Эти люди отказывались от крещения детей и призывали креститься во взрослом, сознательном возрасте. Правда, Денк не придавал этому большого значения. Он считал обряды лишь внешним проявлением религиозности, и это объединяло его с Теофрастом. Денк был решительным сторонником возвращения к евангельской жизни, не признавал ни церковной власти, ни власти государства, но отказывалcя от вооруженной борьбы в отличие от другого знаменитого анабаптиста – Томаса Мюнцера.

В Германии и Швейцарии анабаптистов жестоко преследовали и католики, и реформаты. Самых радикальных из них топили, вешали или сжигали. Несмотря на это, Денк всюду проповедовал свое учение. В Аугсбурге он появился после изгнания из Нюрнберга. Городской совет разрешил ему работать здесь преподавателем греческого и латинского языков. Для него интересы морали были выше религии, и он не раз повторял, что Бог присутствует в каждом человеке. Денк призывал к религиозной терпимости по отношению даже к евреям, мусульманам и язычникам, что было редчайшим явлением. Он устроил Теофрасту встречу с молодым издателем Генрихом Штайнером. Тот был незаконным сыном безвестных родителей и потому не мог вступить в гильдию печатников, но удачно начал свое дело с издания листовок и «Книги псалмов» Лютера.

Ганс провел Теофраста по кварталу Фуггерай, сооруженному на средства знаменитого богача. У ворот на стене висела табличка: «Братья Ульрих, Георг и Якоб Фуггеры из Аугсбурга из благочестия передают городу в вечное владение эти дома на благо прилежных и трудолюбивых, но бедных сограждан».

– Посмотри, как позаботился Фуггер о спасении души! – Ганс показал на фонтаны и уютные двухэтажные домики под черепичной крышей, увитые зеленью. – Здесь за шесть лет построили полсотни таких домов, а в них по две большие квартиры с отдельным входом. На каждом этаже две спальни, гостиная и кухня. Квартал огорожен, и на ночь ворота запирают, чтобы сюда не заходили пьяницы и проститутки. Жители трижды в день должны читать молитву за здоровье хозяина и о спасении его души, а также быть добрыми католиками.

– Это для нищих, бездомных и безработных? – осведомился Теофраст.

– Нет, Тео. Для тех, кто работал, но не может сам платить за жилье. Фуггер считает, что все должны работать. Эти люди должны быть обедневшими не по своей вине, и у них не должно быть долгов.

– А за жилье они ничего не платят?

– Нет, платят, но только один гульден в год. По завещанию Якоба Фуггера так будет вечно. Он говорит, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Тебе тут нравится?

– Очень, Ганс! Те, кто помогает нуждающимся, могут рассчитывать на милосердие Божие. Для Фуггера это самое правильное вложение капитала.

– Вне сомнения, Тео!

* * *

Епископ Аугсбурга Кристоф фон Штадион сидел в своей резиденции за письменным столом и просматривал почту. Секретарь принес письмо от кардинала Ланга из Зальцбурга: «Из нашего города в Аугсбург отправился странствующий доктор Теофраст фон Гогенгейм. Согласно доносам, он подозревается в ереси и пособничестве бунтовщикам. Следствие и поиск свидетелей начаты. Не соблаговолит ли Ваше преосвященство допросить означенного Гогенгейма и сообщить нам о Ваших выводах?»

Епископу было на вид около 50 лет. Он переписывался с самим Эразмом Роттердамским и в отношениях с протестантами был сторонником умеренности. Но отмахнуться от просьбы Ланга было нельзя. Епископ вызвал викария отца Иеронима и дьякона отца Павла и прочитал им письмо.

– Нам провести допрос, ваше преосвященство?

– Нет, отец Иероним. Пока о допросе и суде нет речи. Побеседуйте с ним и доложите, что он собой представляет.

Монахи срочно вызвали Теофраста к викарию для дружеской беседы. Комната была мрачная, с темными стенами. Святые отцы в мантиях восседали за столом, как судьи, а Теофраст должен был смиренно отвечать на их вопросы.

– Первый раз вижу доктора медицины, который бродит из города в город с посохом и сумой, пьет из ручья и спит на лугу, – шепнул викарию отец Павел.

– Да, по одежде не очень-то он похож на доктора, – заметил тот.

– Скажи, Гогенгейм, имеешь ли ты при себе диплом доктора? – спросил викарий.

– Нет, ваше преосвященство. Но я могу доказать, что я его получил.

– Это пока не требуется, – сказал викарий.

– Часто ли ты бываешь в церкви и исповедуешься? – допытывался дьякон.

– Я странствую в поисках знания, лечу людей и не всегда успеваю посетить церковь.

– Людей без грехов не бывает, Гогенгейм. Каяться следует регулярно, – строго заметил викарий. – А как, по-твоему, можно заслужить свое место в раю?

– Я полагаю, любить Бога, иметь в себе милосердие, не противиться гонениям, прощать обиды и исполнять обещанное.

– И это все?! А славить имя Божие, молиться и почитать праздники – разве это не заповеди Господни?

– Конечно, так, ваше преосвященство!

– В чем ты, Гогенгейм, видишь причину всех болезней? – спросил отец Павел.

– Болезней много, а причин у них несколько. Я собираюсь о них написать в своей книге. От этого зависит, как лечить болезнь. Но об этом быстро не расскажешь.

– А ты все-таки объясни нам, только коротко! – потребовал викарий.

– Например, в организме происходят химические превращения. Поэтому ряд болезней вызван их расстройством. Это одна из причин…

– Ты уклоняешься от истинно христианского ответа, Гогенгейм, – упрекнул его дьякон. – Любая болезнь – результат наказания Божьего за грехи. Болезнь может быть дана человеку Господом и в качестве испытания. Болезни же в силу хрупкости человеческого организма иногда можно допустить, но таковые случаются гораздо реже.

– Простите, святой отец, – сказал Теофраст. – Разумеется, все, что с нами происходит, невозможно без ведома Господа.

– А правда ли, что ты, Гогенгейм, лечил раненого мятежника из Шладминга и не выдал его властям? – насупил брови викарий.

– Я, ваше преосвященство, лечил многих людей, от разных страданий и несчастных случаев. Бывали и люди с ранениями, травмами. Но о таком мятежнике я впервые слышу.

Викарий и дьякон переглянулись и начали шептаться. Чем же кончится допрос?

Вдруг, бренча сапогами со шпорами, в комнату вошел гонец:

– Прошу прощения, господа, у меня срочное дело! Есть ли здесь доктор Теофраст фон Гогенгейм по прозванию Парацельс?

– Да, это я.

– Вас вызывает к себе граф Якоб Фуггер, почетный гражданин города, друг императора. Почтительно прошу вас немедленно следовать за мной.

– У меня осталась на постоялом дворе сумка с лекарствами и инструментами. Я должен ее захватить.

– Нет проблем, доктор, мы вас отвезем. Пройдемте – вас ждет карета.

Гонец с доктором вышел на улицу.

– Когда же мы продолжим допрос? И что мы скажем его преосвященству епископу? – обратился к викарию дьякон.

– Продолжения не нужно, отец Павел. Мы скажем, что доктор Теофраст – хороший врач и настоящий христианин. Неужели ты не понимаешь, что иначе его не вызвал бы к себе сам Фуггер?

* * *

Этот день с утра показался Якобу Фуггеру самым черным в жизни. Боль мучила его давно, а теперь стала невыносимой и приковала к постели. Якоб избегал думать обо всем, что не относится к делу. Но не станет ли этот день для него последним? Жена Сибилла зашла к нему с сияющей улыбкой. Она отлично выглядела.

– Доброе утро, граф! Как вы себя чувствуете?

– Доброе утро, графиня! Можете не беспокоиться.

– Да, надо надеяться на лучшее. Я уже позавтракала. Мы с Релингером едем на конную прогулку. Желаю вам доброго здравия.

– Приятной прогулки!

Сибилла вышла, и Якоб вызвал слугу Дитриха. Встретив по дороге Сибиллу, он почтительно поклонился ей. Она давно ненавидела Дитриха, и эта ненависть была взаимной.

– Вызови священника и доктора, – приказал Якоб слуге.

– Кого первым?

– Понятно, священника.

– Будет сделано, ваше сиятельство. Вот только… – слуга замялся.

– Ты чем-то недоволен, Дитрих?

– Простите, ваше сиятельство, это не моего ума дело. Но в доме идут разговоры, – прошептал слуга. – Релингер ночью не выходил из дома. Он был у ее сиятельства.

– Как ты смеешь?! Раз дело не твоего ума, молчи!! Всех, кто болтает лишнее, я вышвырну из дома! Ступай!

«Какой позор! – думал Фуггер. – Придется опять напомнить Сибилле – пусть ведет себя приличнее! О Боже, в который раз!» Он уже подготовил завещание. Якоб в возрасте 39 лет женился на 18-летней Сибилле фон Арцт. Они прожили в браке 27 лет, но детей у них не было. Главным наследником дела Якоба должен был стать Антон, один из двух племянников. Сибилла и все родственники в завещании тоже не были забыты. По заказу Якоба для него и его жены была построена великолепная усыпальница при монастыре Святой Анны. Монастырю он много лет платил и велел каждый день молиться за спасение его души. «Завещание придется изменить, – решил Якоб. – Пусть Сибиллу после смерти похоронят не со мной, в другом месте. Я оставлю ей дом поскромнее и ренту уменьшу, ей и этого вполне хватит».

Брак позволил Якобу войти в высшее общество. Дядя Сибиллы вскоре был избран бургомистром Аугсбурга и главой Швабского союза имперских городов. С этого времени любые дела должны были решаться в пользу Якоба. Но уже после первой брачной ночи Сибилла почувствовала себя разочарованной и глубоко несчастной.

Какая молодая женщина не любит дорогие украшения? Якоб купил невесте к свадьбе бургундское колье – уникальное сокровище за 40 тысяч гульденов. Однако ожерелье могло вызвать зависть у императрицы, поэтому оно чаще всего лежало в сундуке с другими драгоценностями.

Супруги даже днем встречались нечасто – Якоб работал в конторе, а жена устраивала приемы гостей и застолья. Сибилла относилась к мужу в лучшем случае с безразличием. Самым близким человеком для нее стал ее ровесник Конрад Релингер, дворянин и видный купец, знавший Сибиллу с юности. «Конрад – наш давний деловой партнер. Жаль, что протестантской веры, но надежный, – думал Якоб. – И ее ведь тоже не назовешь непостоянной».

О разводе не могло быть и речи – это нанесло бы непоправимый удар репутации. Якоб Фуггер Богач, властелин всего мира, которого все считали счастливцем и баловнем судьбы, в семейной жизни не был счастлив. Он не имел власти над собственной женой.

– Здравствуй, сын мой! Ты желал исповедоваться, не так ли? – вошел священник.

– Добрый день, отец Симон! Святой отец, мне плохо. Душа болит, не дает покоя. За что Бог наказывает меня?

– Почему ты так думаешь, сын мой?

– Тяжко мне жить с моей женой. Вы же знаете, святой отец. Мучительно тяжко.

– Твоего греха в этом нет, сын мой. Ибо сказано в Писании: «Кто разводится с женой, тот подает ей повод прелюбодействовать». Ты, напротив, живешь праведно, не противишься злу и прощаешь твоим близким согрешения их. Значит, и тебя простит Отец Небесный. Старайся совершать добрые дела.

– Я стараюсь, святой отец. Пожертвовал 15 тысяч гульденов на благотворительность. Но люди все равно меня проклинают. Они ненавидят ростовщиков.