Текст книги "Стратегия Второй мировой. Восточный фронт"

И умер. Морские пехотинцы похоронили юного сына азербайджанского народа, и такая их охватила ненависть, так они хотели отомстить врагу за Кафура. что утром, в атаке, они были неудержимы. Они мстили. Месть утраивала силы. Месть губила захватчиков десятками, сотнями. Немцы в ужасе бежали от хутора Пшада. Вся рота Синицкого получила за тот бой высокие награды.

Звание Героя Советского Союза получил посмертно бакинский юноша Кафур Мамедов, «последний в люльке», любимый сын.

АХ, ЛЮБА-ЛЮБА! (ЛЕТЧИК ЛЮБОВЬ ОЛЬХОВСКАЯ)

Полк «ночных бомбардировщиков» «По-2» прилетел в Донбасс на Южный фронт. В штабе дивизии растерялись и удивленно развели руками, не зная, что делать: прислали на наши головы «девчоночий полк»! Ситуация была действительно непростая: девчата-летчицы. Ходят по аэродрому гордые, смотрят на мужчин вызывающе, в любую минуту готовы наброситься на любого командира и растерзать его: «Почему не разрешаете летать, почему задерживаете боевые вылеты? Мы уже пять дней здесь баклуши бьем!»

Памятник Кафуру Мамедову (1922–1942) в Сабаилском районе города Баку

Самолет «По-2» (а точнее, «У-2») конструктор Н. Н. Поликарпов разработал в 1928 году. Он использовался в аэроклубах и в Военно-воздушных силах в качестве учебного самолета, в сельском хозяйстве, в лесном деле, в медицине и так далее. Нагрянула война, и самолет-труженик, его еще называли «небесный тихоход», попал на фронт, выполняя роль легкого ночного бомбардировщика. Скорость у него была небольшая, зато и шум двигателя гораздо тише больших боевых машин, и летать он мог на малых высотах. На «У-2» летали разные летчики, которым по состоянию здоровья, например, трудно было управлять истребителями, бомбардировщиками, штурмовиками.

Ночные легкие бомбардировщики У-2 летят на задание

Но девчата – это уж слишком. Сидели бы дома и ждали, когда мужчины победят врага и вернутся домой. Нет, воевать им захотелось! Так думали все без исключения летчики, все офицеры штаба дивизии, армии.

Так думали и в летной школе в Энгельсе. Первое время. А когда увидели девчат в деле, то есть пока в учебе, поняли инструкторы, что этих симпатичных молоденьких летчиц не остановит никто и ничто: они будут летать, они будут бить врага, они его победят.

Люба Ольховская до войны работала инструктором в летной школе. Летала радостно. Казалось, небо было ее родным домом. Но дом родной у нее был в большом украинском селе. И туда ее тянуло, к родным, к отцу-матери, братьям-сестренкам, к друзьям, также как и в небо.

Война ворвалась в ее село, враг прошел по родной ее земле, и ни села не осталось, ни родных, ни друзей. Сгорело село дотла, а у Любы Ольховской родилось в душе неистовое желание мстить фашистам. Ее, уже опытную летчицу, назначили в Энгельсе командиром эскадрильи. Никто из подчиненных, никто из командиров не знал о том, что творится в душе высокой темноволосой девушки. Она поражала всех энергией, работоспособностью, чуткостью, веселым нравом. Казалось, нипочем ей крутые морозы первой военной зимы и все тяготы, неурядицы, беды военного лихолетья.

Бедами не удивишь. Беды отбросить нужно и летать, летать, учиться бить нацистов. И она училась, и учила боевых подруг и тайком ото всех посылала рапорты вышестоящему начальству с просьбой перевести ее в истребители. Люба хотела бить немцев в небе, гнать их из неба родного, гнать. Руководство понимало летчицу, но она нужнее была здесь, в полку «У-2». И Люба смирилась, подчинилась необходимости, военной дисциплине.

Однажды на учебный аэродром сорвался с неба ураган. Девушек подняли по тревоге, и Люба Ольховская повела подруг по черному воющему полю к самолетам, чтобы закрепить их надежнее. Шли плотной кучкой в непроглядной мгле, сверяли курс по компасу. Степной ветер пытался разъединить девчат, но натыкался на бодрый голос Любы: «Вперед, девчонки! Осталось немного. Держитесь вместе!» А ветер вновь налетал на девчат, кого-то заваливая на взлетно-посадочную полосу, с кого-то срывая валенки. Но звонкий и твердый голос комэска отгонял прочь и страх, и усталость, и драчливые руки ураганного ветра.

Они подошли к самолетам, закрепили их и до вечера, пока буран не устал, дежурили возле машин. А потом вернулись в казарму и уснули, чтобы завтра летать.

Девушки добились своего. В первый боевой полет полетели самые опытные, самые лучшие: командир полка, командиры эскадрилий и другие летчики. Поздно ночью они поднялись на фанерных «У-2» в небо. Оно было удивительно мирным. Где-то слева и справа на земле вспыхивали яркие бутоны, быстро гасли. Тарахтел чуть справа зенитный пулемет. Вернулись на аэродром разочарованные. Спали, ворочаясь, вздыхая.

Утром узнали, что это все дело мужчин: они хотели, чтобы девушки включались в боевую работу постепенно.

Но – война!

На следующую ночь полк вновь взлетел в небо. Задание было несложным. Но Люба Ольховская не вернулась. Через несколько дней в полку узнали, что командир эскадрильи нашла цель, крупный железнодорожный узел, направила туда самолет. Немцы обнаружили самолет в ночном небе, вцепились в него прожекторами, заработали зенитки. Люба летела на цель, к железнодорожному узлу. Она мстила. Она отомстила фашистам за свое село, за друзей своих, родных, за мать и отца.

Раздался страшный грохот. Эшелоны с боеприпасами, горючим, техникой взлетели на воздух.

«Мы не сдались, не испугались, мы будем бить вас, мы победим», – эти слова неслись на немцев вместе с самолетиком «У-2». Эти слова были страшнее взрыва. Немцы их не слышали. Они их чувствовали.

Любовь Ивановна Ольховская (1918–1942)

Позже они узнали, что на «ночных бомбардировщиках», на «небесных тихоходах» летают молоденькие девушки, и еще одна капелька страха появилась в крови немецких захватчиков. Ох, как им не хотелось проигрывать юным женщинам!

ЕВДОКИЯ НОСАЛЬ – ЛЕТЧИК-ГЕРОЙ

Дуся Носаль вместе с мужем, военным летчиком Грыцько, жили летом 1941 года в пограничном белорусском городе, ждали ребенка. В роддом Дуся попала за несколько дней до 22 июня, родила мальчика. В понедельник, 23 июня, она должна была выписаться вместе с сыном из больницы. Дома уже стояла детская кроватка, на столе лежала стопка ситцевых пеленок. Муждва раза в субботу приходил в роддом, и Дуся радовалась и гордилась собой, сыном, мужем, своим счастьем. Она поздно уснула, накормив ребенка грудью, спала спокойно, сны ей снились радостные, и вдруг ворвался в ее сон, в ее жизнь страшный скрежет рухнувшей стены, она потеряла сознание.

Очнулась Дуся в тени дерева во дворе роддома, уже горевшего, обвалившегося. В сознании мелькнула мысль, даже не мысль, а ощущение прижавшегося к груди ее ребенка, ощущение, ради которого живет любая женщина. Дуся рванулась в горевшее здание роддома. Но крепкие руки остановили мать. Она упала на землю, поползла, извиваясь, отталкивая руками, ногами, туловищем, головой крепкие руки. Она хваталась за камни, за пыльную, легкую землю, она не кричала, но хрипела отчаянно, что-то мыча, будто в бреду тяжелобольная. Она не плакала, но слезы лились по щекам ее, слетали на пыль крупными пятнами. Крепкие руки были сильнее. И шум пожара был сильнее голосов новорожденных, и шум войны был сильнее шума пожара.

Разве мог кто-то Дусе Носаль приказать не воевать? Или убедить ее, или уговорить, встав на колени: «Не воюй, Евдокия! Работай в тылу. Ты еще свое нарожаешь». Разве Дуся Носаль могла об этом думать? Она могла думать только о мести.

Евдокия Ивановна Носаль (1918–1943)

Они с мужем попали на Урал. Грыцько служил инструктором в летной школе, готовил летчиков-истребителей, писал рапорты, но на фронт его не пускали. Дуся училась летать, научилась, попала в Энгельс, оттуда с полком «ночных бомбардировщиков» в Донбасс.

Она быстро стала лучшим летчиком в полку. Она летала чуть ли не каждую ночь. Она делала по несколько вылетов за ночь. Она уже не мстила, а просто воевала, била немцев, била. Она мечтала победить, родить, жить.

Лишь самые близкие подруги знали о ее горе. Для остальных она была просто лучшей летчицей полка, своенравной и веселой, дерзкой и остроумной, жизнерадостной и упрямой. Она была «лидером в себе». Не капитаном, не организатором-командиром, а именно «лидером в себе»: я делаю все лучше всех, ты сделала хорошо – я сделаю еще лучше, я сделаю!

Восемь месяцев сплошных ночных боев. Немцы рвались к Волге, теснили советские войска на Северном Кавказе, работы было много. Именно работы: ночной, военной. Мужчины давно уже оценили их труд, а девушкам все было мало, мало. А Дусе Носаль никак не хотелось отдавать кому бы то ни было первенство.

Однажды она вернулась из полета расстроенная и сказала штурману Глаше Кашириной:

– Мышонок меня напугал до смерти! Вылез из отверстия на приборной доске, посмотрел на меня как хозяин. У меня душа в пятки.

– А я думаю, почему ты вся изъерзалась! – удивилась Глаша.

– А вдруг их там тыща! – вздохнула Дуся и перед следующим вылетом закрыла дырочку фотографией мужа.

Долго ее выручала фотография, помогала ей в борьбе с мышами. И в ту ночь муж помог Дусе. Села она за штурвал самолета, полетела со штурманом Глашей Кашириной на задание в район Новороссийска. Возвращались «домой» налегке. Настроение у девушек было бодрое.

И вдруг откуда ни возьмись немецкий самолет объявился в небе, увидел «ночную стрекозу», «У-2» Дуси Носаль, и атаковал его. Первой же пулеметной очередью фашист убил Дусю и отправился на свой аэродром.

Глаша Каширина несколько раз окликнула командира, поняла, в чем дело, моментально взяла себя в руки и каким чудом долетела до аэродрома, посадила машину. Через несколько секунд у израненного «У-2» стояла санитарная машина, а еще чуть позже самолет обступили женщины. Штурман Глаша Каширина спустилась на землю, подошла к командиру полка, громко доложила о выполнении задания, и силы ее оставили. Она, конечно, не упала в обморок, как какая-нибудь тепличная дамочка, она твердо стояла на ногах, но голосом тихим, беспомощным Глаша Каширина сказала:

– Летчик Дуся… погибла.

Девушки поднялись к кабине и увидели безжизненное тело лучшего летчика полка и залитую кровью фотографию ее мужа.

Через день Дусю Носаль похоронили на окраине станицы. Над гробом прозвучали три залпа из винтовок, пролетели истребители… А затем и холмик появился свежий над могилой, и памятник деревянный, а на нем – фотография красивой девушки.

А еще через несколько дней в газетах напечатали фамилии солдат и офицеров, которым было присвоено звание Героя Советского Союза, и на памятнике появилась нацарапанная твердой рукой надпись: «Евдокия Носаль – летчик-герой».

Глава 4. Сталинград. Надо держаться

Сталинградская оборонительная операция продолжалась с 17 июля по 18 ноября 1942 года. В эти четыре месяца бои здесь не затухали ни на день.

Немцы, развивая успехи весенних и летних сражений на Южном направлении, приближались к Волге. Неудачи Красной армии были неожиданны для Ставки, а значит, и для тех, кто должен был встретить врага в смертельном бою на Волге.

Сталинградцы все лето возводили укрепления в виде радуг с центром в городе. Ежедневно по 18 тысяч горожан выходили на работы. Они перебросали вручную, лопатами, да перенесли на носилках огромное количество кубометров тяжелой степной земли, соорудив четыре Сталинградских оборонительных обвода. Последний из них, самый близкий к городу, был 50 километров в длину. Действительно гигантская получилась окопная радуга.

Но немцы наступали быстро. К началу Сталинградской битвы готовность оборонительных обводов составляла всего 40–50 %. Это помогло захватчикам. В первых числах сентября они подошли к четвертому обводу, тянувшемуся вдоль заводских поселков и городских окраин. По сути дела, город оказался в блокаде. С запада его стягивала жесткая дуга фашистских армий, с востока тянулась широкая Волга.

Командующий 64-й армией генерал Михаил Степанович Шумилов

Командующий 62-й армией генерал-лейтенант Василий Чуйков на переднем крае обороны. 1942 год

Непосредственно в городе сдерживали давление немецких дивизий 62-я армия генерала Василия Ивановича Чуйкова (1900–1982) и 64-я армия генерала Михаила Степановича Шумилова (1895–1975). На плечи их воинов легли самые страшные тяготы Сталинградской оборонительной операции.

Врагов удалось удержать на четвертом обводе; казалось, вот-вот ослабеет их натиск, их воля. Но нет! Гитлеровское командование ввело в сражение крупные свежие силы, чтобы выполнить приказ фюрера, который уже растрезвонил по всему миру о скором захвате Сталинграда.

Атакуя позиции русских на стыке армий (в любом войске подобные стыки – слабое место!), немцы вбили танковый клин между 62-й и 64-й армиями, прижали части Чуйкова к Волге и вышли в очень узких коридорах к реке. Победа? Конечно же, победа – гитлеровская пропагандистская машина именно так и вещала, и писала, радуя союзников и печаля всех антифашистов планеты.

Но то была промежуточная победа в кампании 1942 года! И сами немцы, дошедшие до Волги, а не их фюреры в Берлине, быстро осознали цену этой промежуточной «победы». Вот она – Волга. Вот он – Сталинград, сокрушенный, разрушенный до основания, но не поверженный.

Четырнадцатого сентября, вновь получив подкрепление, немцы попытались взять центр города. Казалось, всего-то и осталось несколько часов (даже не дней, а часов) хорошего боя – и весь город будет в руках немцев. Нет. Но откуда у русских силы?! Как они могут противостоять частям и соединениям вермахта?! Почему вдруг окрепла воля русских солдат и офицеров?

Гораздо позже, работая над мемуарами, немецкие офицеры узнают, что к защитникам Сталинграда спешила на подмогу 13-я гвардейская дивизия знаменитого генерала Родимцева, недавно прославившегося в сражении за Киев, в других битвах на должности командира воздушно-десантной бригады, на базе которой и была сформирована гвардейская дивизия. Эта добрая весть вдохновила уставших воинов. Надо держаться. Надо продержаться.

Немцы выбили русских из вокзала, расположенного неподалеку от центра. Захватили два здания, словно скалы возвышавшиеся над берегом. Установили на них пулеметы, обстреливавшие центральную пристань. Приблизились на расстояние одного километра к штабу Чуйкова… Вот-вот сила воли защитников иссякнет.

Но в бой пошли штабисты, политотдел армии. Держаться. Надо продержаться до подхода Родимцева, до подхода гвардейцев. Надо сохранить на правом берегу плацдармы для переброски в Сталинград свежих сил. Надо драться. Надо.

ЛЮДНИКОВ ИВАН ИЛЬИЧ (1902–1976)

Под командованием И.И. Людникова 138-я стрелковая дивизия в октябре-ноябре 1942 года героически сражалась с врагом в Сталинграде. Сто дней и ночей эта дивизия вела тяжёлые бои за завод «Баррикады» на территории Нижнего посёлка. Территория 700 м по фронту и 400 м в глубину (позже названная «Остров Людникова») была с трёх сторон окружена фашистами, четвёртой стороной была Волга. Территория простреливалась прямой наводкой артиллерии, обстреливалась минами и снарядами. Дивизия стойко оборонялась до перехода в наступление в декабре 1942 года. 25 января 1943 года части дивизии повернули на север для уничтожения северной группы фашистских войск в районах заводов и заводских посёлков. 26 января 1943 года Людникову И.И. присвоено звание генерал-майор, он награжден орденом Ленина.

Прошли руины рынка, здание универмага (эх, знать бы, что именно здесь пленят фельдмаршала Паулюса!), городской театр, дошли до Комсомольского сквера, и неживой пейзаж вдруг зло ожил: немцы открыли по первой роте старшего лейтенанта Антона Драгана артиллерийский огонь. Атака чуть не сорвалась. Гвардейцы залегли.

Лежать-то бесполезно, немцы накрыли бы лежащих снарядами. Но встать-то как тяжело! Не хочется вставать, хочется хоть чуть-чуть еще пожить. Комиссар батальона Александр Федорович Крюков поднялся с земли и громовым голосом поднял гвардейцев в атаку. Рота Драгана преодолела Комсомольский сквер, Гвоздильный завод, подошла к вокзалу. Комиссара, однако, ранили. Санитары отнесли его к берегу. Это был очень сильный человек. Три ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», другие боевые награды, четыре ранения – последнее в 1943 году в Донбассе. Здесь Крюков потерял ногу. Но не волю к полнокровной, настоящей жизни. После госпиталя он прибыл в Сурское Ульяновской области и служил здесь на должности районного военного комиссара еще долгие годы. Сослуживцы восторгались майором Крюковым, который на «индустриальной» ноге занимался строевой подготовкой лучше многих из них!

Иван Ильич Людников во время боев в Сталинграде

Он сделал в бою на Комсомольском сквере всего один шаг: он сделал главное.

Антон Драган провел разведку с тремя бойцами, обнаружил в вокзале немцев, чем-то напоминавших мышей в амбаре, снующих в поисках зерна. Так и фашисты беспечно бродили по залам вокзала в поисках ценного барахла и продуктов. Командир вернулся в расположение роты. Там уже находилась и вторая рота вместе с комбатом Червяковым.

Атака русских была неожиданной для мародеров. Они мигом разбежались.

Оставить вокзал противнику немцы не могли. Отсюда захватчики вели огонь по переправе, по важным частям города. Советские гвардейцы закрепились, приготовились к бою. Фашисты тоже готовились к атаке: основательно, не спеша. Рано утром, когда солнце озарило первыми лучами издерганное тело Волги, дымящиеся развалины и широкие степи вокруг города, захватчики начали штурм вокзала. Сначала отбомбились самолеты, затем в дело вступила артиллерия, и только после этого заурчали танки, двинулись к вокзалу, подминая гусеницами мертвый мусор войны.

Две гвардейские роты в тот день отбили четыре штурма. Они держали вокзал больше суток. Немцы применили зажигательные бомбы, в залах вокзала возник пожар. Антон Драган со своими людьми стремительным броском пересек вокзальную площадь и овладел одним из цехов Гвоздильного завода. Здесь возникла привычная для Сталинграда ситуация: в одном цехе русские, в другом немцы; в одной половине здания русские, в другой немцы; на первом этаже немцы, на втором русские.

СТРАШНЫЙ ДЕНЬ

23 августа 1942 года шестьсот немецких бомбардировщиков собрались в небе в огромную стаю тяжелых, напичканных авиабомбами птиц и взяли курс на Сталинград. Они летели спокойно, будто не чужое это было небо, а свое, германское. Был воскресный день. Горожане занимались повседневными делами: кто-то работал на заводах, кто-то колготился по хозяйству. И все они, даже малые дети, знали, что совсем скоро наступят для Сталинграда страшные дни. Они не говорили на эту тему друг с другом. Они гнали от себя грустные мысли, но грохот войны в непосредственной близости от города, не мог ввести их в заблуждение: сейчас туго – будет со всем худо. Однако панических настроений не было. «Выдюжим, выстоим и победим!» – с этим настроением жили мирные люди, сражались солдаты и офицеры.

А тяжелые птицы летели на восток, недовольно гудя: слишком тяжел груз, сбросить бы его поскорее на город и налегке вернуться на базу. Недовольные немецкие генералы, офицеры, солдаты чувствовали, как с каждым днем растет сопротивление русских, но не верили в неудачу. Они наверняка знали, что «второй Москвы» не будет, что неприятель физически не сможет остановить махину вермахта. Они знали, что Сталинград падет; что это знают все в городе, в Советском Союзе, и они не могли понять, почему растет с каждым днем, часом сопротивление русских? В самом деле, почему? Если дело безнадежное, если все чувствуют, знают и понимают это, зачем воевать, сопротивляться?

Немецкое командование приняло решение жестоко покарать бестолковых русских и сровнять Сталинград с землей, и шесть сотен бомбардировщиков полетели на город. Немцы надеялись сломить волю защитников города. Шестьсот бомбардировщиков – это сила могучая!

Бомбардировщики миновали первый обвод – линию обороны Сталинграда, пошли на снижение, пролетели над вторым обводом, третьим. И гул смертоносной стаи невидимым ветром тревоги всколыхнул город. Люди заметались по улицам, бросились в бомбоубежища. Нашпигованные бомбами самолеты уже бомбили окраины города, где стояли в основном деревянные постройки да мирные на вид хаты. Они спокойно принимали удары бомб, гибли, вскидывая огненные руки. И пламя отчаяния и безысходности быстро занималось над каждой погибшей постройкой, над каждым домиком, над которым минуту назад курились «кухонные» дымки.

Панорама Сталинграда. Сентябрь 1942 года

Для местных обитателей август – время страдное. Все лето, и сентябрь, и октябрь здесь время страдное. Но какая уж теперь страда, когда по всей этой тихой радости жизни с неба бомбы посыпались тяжелые! Заполыхали окраины Сталинграда, и трескучей дымовой завесой огородился город, а бомбардировщики летели уже над всполошенными улицами. И бомбы с надрывным воем падали на здания, крошили мостовые, отрывали от многоэтажек стены, бросали их со злобным рыком на землю, и самолеты облегченно взмывали ввысь, делали в небе петлю и вновь шли на город, бомбили Сталинград, уходили вправо-влево и вновь с безнаказанностью отпетого хулиганья возвращались, чтобы, сбросив последние бомбы, налегке лететь на базы.

Немцы превратили цветущий город в свалку строительного мусора. Лишь несколько зданий чудом уцелело то там, то здесь. Они высились над руинами Сталинграда как символы непокорности защитников, символы жизни.

Но была еще одна жизнь в Сталинграде – «бомбоубежная». После налета 23 августа многие жители города, не успевшие перебраться за Волгу, так и остались в бомбоубежищах жить-поживать да победу ожидать. Об этой «бомбоубежной» жизни осажденных пишут не так часто. Но жили там люди несколько месяцев, и выжили, и сохранили человеческое достоинство, и честь, и веру в победу.

Сталинград во время боев

Это очень сложно: жить в нечеловеческих условиях и победить.

О ЧУДЕСАХ «ДОМА ПАВЛОВА»

Чудеса и случайности в той войне, конечно же, были. Они очень помогали советским людям и советским воинам в жестокой борьбе с фашистами. Взять, например, «чудо», которое защитники Сталинграда назвали «Домом Павлова»: случайно уцелевшее здание по адресу Сталинград, Пензенская, 61. Тут действительно русским помогло чудо, подсобила случайность. Не смогли немцы, на свою беду, разбомбить дом (как не смогли их авиабомбы уничтожить городские подвалы).

«Дом Павлова» после окончания Сталинградской битвы

Чудом уцелел «Дом Павлова» после авиационного налета 23 августа 1942 года, после других налетов, после ураганных артобстрелов, после ударов минометов, после танковых штурмов, после атак пехотинцев. Действительно, в нормальной войне, безо всяких чудес и случайностей, такого не бывает и быть не может: весь город в руинах, а «Дом Павлова» и еще несколько зданий уцелело. Чудо – оно и есть чудо.

«Дом Павлова» сыграл в Сталинградской битве огромную роль. Он был крупной занозой в позициях немцев, являясь одновременно перевалочным пунктом для советских разведчиков, снайперским гнездом, маяком для наводчиков-артиллеристов, а также для авиации русских, моральным стимулятором, преградой для немцев.

«УРАН»

В середине ноября по Волге пошла шуга. Это месиво-крошево из снега и первого льда перерезало путь лодкам и бронекатерам, которые с трудом продирались через вязкую реку в Сталинград и обратно. Для защитников города наступило самое трудное время.

Доставка боеприпасов, питания, техники, людей, медикаментов замедлилась. Не хватало всего. Части и соединения 62-й и 64-й армий, других частей понесли за несколько месяцев непрекращающихся боев огромные потери. Например, из десяти тысяч личного состава 13-й дивизии в строю осталось лишь полторы тысячи бойцов. В других дивизиях положение было не лучше. Но и этих людей обеспечить самым необходимым было чрезвычайно сложно.

Помогли уже знакомые нам летчики и летчицы, летавшие на хрупких «ночных бомбардировщиках» «По-2». Они сбрасывали на парашютах военные грузы, возвращались на аэродромы, загружались и вновь летели в Сталинград. Летали много. Иной раз летчики промазывали, и груз улетал к немцам. Но и немецкие асы промахивались, и нашим солдатам и офицерам прилетали с неба «подарки».

Положение осложнялось еще и тем, что Ставка Верховного Главнокомандования, разработав план окружения под Сталинградом группы войск противника, готовила южнее и севернее города ударные армии. Перед защитниками стояла сверхсложная задача: не только выстоять и не пустить немцев к Волге, но своей активностью вводить врага в заблуждение, держать его в постоянном напряжении. Они справились с трудной задачей.

А в тылу тем временем шла напряженная работа. Об этом говорит хотя бы тот факт, что за время подготовки Сталинградской наступательной операции железнодорожники отремонтировали две тысячи километров разрушенных немцами железнодорожных путей, проложили тысячу двести километров новых путей.

Гитлеровские генералы проворонили крупномасштабное наступление войск противника, начавшееся 19 ноября – в тот момент, когда силы немцев, рвавшихся к Волге, надорвались. Уже 23 ноября войска Юго-Западного и Донского фронтов, наступавшие с севера, и Сталинградского фронта, наступавшего с юга, замкнули кольцо окружения. Двадцать две немецкие дивизии, 300 тысяч солдат и офицеров оказались в клещах.

А приближалась студеная пора – степная зима.

Немцы попытались разорвать кольцо советских армий. Не получилось.