Текст книги "Стратегия Второй мировой. Восточный фронт"

Подвиги

ВОКЗАЛ

Начальник штаба 13-й гвардейской дивизии полковник Тихон Владимирович Бельский дал указание комбату старшему лейтенанту Захару Петровичу Червякову переправиться на правый берег реки Волги, пробиться к вокзалу, выгнать оттуда фрицев и закрепиться там.

Затем сам генерал Родимцев коротко поговорил с ним, и Червяков спокойно сказал: драться буду, пока жив.

Первый батальон переправился на правый берег успешно. В ночь на 15 сентября началась новая фаза в битве под Сталинградом. Солдаты и офицеры армии Чуйкова встретили гвардейцев с чувством выполненного перед страной долга. Они выстояли. Но как их мало осталось! Как мало останется в живых из тех 6 тысяч гвардейцев Родимцева, которые переправились в ту ночь на правый берег Волги!

Батальон Червякова вели по руинам города к вокзалу люди в милицейской форме. Они знали город. Не по картам, а по жизни. «Сталинград лежал в руинах» – это сказано слишком просто. Червяков, бывалый человек, ничего не мог понять в своей чистенькой карте.

Сентябрьская ночь в разрушенном городе. Вспышки ракет, испускающие несильный, обволакивающий ворохи умершей жизни тоскливый свет. Раны-воронки повсюду, груды кирпичей, неестественные позы автомашин, боевой техники. Таинственные тени. Темень непроглядная. Вспышки ракет, высвечивающие «сталинградский сюр», стрекот пулеметных очередей, гулкие удары не то собственного сердца, не то далекого снаряда.

Захар Петрович Червяков

Фантастическим казался людям вид реки с изрыхленными фашистскими снарядами и минами берегами, испещренной дрожащими точками звезд и вспышек ракет. Но город был фантастичней.

ПУЛЕМЕТЧИК ПАВЕЛ ДЕМЧЕНКО

21-го и 22 сентября немцы бросили на центр города, на позиции 62-й армии и 13-й гвардейской дивизии, много танков и пехоты, пытаясь вклиниться между ними и бить их поодиночке. Бой длился весь день. Кто-то насчитал 12 атак уже в первые часы боя.

Рано утром немцы вновь рванулись к Волге. Они не добрались до нее, хотя очень хотели этого. Сорок три танка, несколько сот солдат и офицеров потеряли они на участке обороны дивизии Родимцева.

Утром 22 сентября командир батальона, защищавшего здание военторга, доложил командиру полка, что на него идут четыре танка с десантом, попросил, если можно, послать пулеметчика в небольшой дом для флангового огня по десанту. Сложную задачу доверили пулеметчику Павлу Демченко, потомственному крестьянину.

Демченко, трудяга, любил порядок, неторопливость (то русская зима учит крестьян не спешить), азарт в работе (то страдная пора требует от крестьян быть в нужные дни на пределе возможного). День год кормит – придумано не зря. И, конечно же, по-крестьянски он относился к инструментам; на войне – к своему пулемету. С детства запомнил Павел Демченко слова деда своего, который говорил, что, например, хорошего плотника легко узнать по его другому инструменту. Если топоры прочно насажены, если они острые как бритва, значит, будет с того плотника толк. И уж пулемет Демченко всегда был – хоть на выставку его вместе с пулеметчиком!

Он повторил приказ, взял двух бойцов и через несколько минут был на огневой позиции. Командиры, наблюдавшие за его четкими действиями, только переглянулись одобрительно: вот тебе и увалень!

А танки с десантом уже подходили к месту, которое хорошо простреливалось артиллерией гвардейцев. На быстром ходу они приближались к домику, где оборудовал огневую точку потомственный хлебороб. На командном пункте батальона заволновались: почему не стреляет Демченко?

Танки уже совсем близко, чего он ждет? Неужели подвел пулемет? Да быть такого не может! Но почему же молчит Демченко, что там у него случилось? Сейчас танки вылетят из зоны обстрела.

Наконец все услышали дробный голос пулемета. Демченко четко разобрался в ситуации, увидел явную ошибку немцев, гнавших танки уступом, лесенкой. Хлебороб дождался, когда эта лесенка поравняется с ним, и открыл огонь. А уж стрелял он метко. Фрицев словно ветром сдуло с танков, и те суетливо развернулись и помчались восвояси.

Не успели русские солдаты и офицеры оценить случившееся, как вокруг дома Демченко заухали мины, а вскоре танки вновь появились и, настойчиво урча, стреляя то и дело, двинулись в атаку на крохотный домик. Один танк подбили бронебойщики. Атака захлебнулась. Но через четверть часа она повторилась. Из единственной амбразуры своей крохотной крепости Демченко стрелял и стрелял. И вдруг стены «крепости» рухнули, и все трое бойцов погибли.

Пулеметчики третьего батальона вместе с командиром добрались до своего друга лишь в феврале 1943 года, когда покончили с армией Паулюса. Они похоронили героев с воинскими почестями в братской могиле бойцов 13-й гвардейской дивизии на одной из площадей Сталинграда, а искореженный пулемет Павла Демченко вычистили до блеска и передали музею. И это правильно: пулеметам место в музеях, а павшим героям – в земле, которую они защищали, которой они отдали самое дорогое: жизнь.

СЕРЖАНТ ПАВЛОВ

Яков Федотович Павлов (1917–1981) родился в бедной крестьянской семье под Валдаем. Отец сапожничал, мать вела хозяйство. Детей у них было трое. Жили они в небольшой деревне Крестовой. Яков, старший сын, учиться хотел, о небе мечтал, как и все дети той поры. Но исполнилось ему двенадцать лет, и он стал помогать отцу, который устроился в артель возить дрова на станцию Дворец, что в пятнадцати километрах от Крестовой. Отец правил молодой лошадкой, сын – старым конем Акеней.

Федот Павлович одним из первых записался и отвел в колхоз обеих лошадок. Якову в колхозе тоже дело нашлось, он выводил по утрам лошадей из общественной конюшни. Вскоре он стал дважды в сутки возить молоко в деревню Моисеевичи. А еще через некоторое время Якова назначили почтовиком, дали ему хорошую кобылу Гальку, доверили возить почту на станцию Дворец.

Работником он был надежным, людей не подводил. И они не подводили его. Через два года колхоз послал Якова Павлова в Валдайскую районную школу крестьянской молодежи. В семнадцать лет Якова назначили колхозным счетоводом. Он часто бывал в городе, стал много читать, а в свободное время ездил в соседнюю большую деревню Моисеевичи на курсы допризывников, изучал винтовку, много и охотно стрелял, получил значок «Ворошиловский стрелок».

А тут и пора пришла идти в армию. Деревня Крестовая провожала Якова, даже не догадываясь, какая беда стоит у порога, ждет. Вскоре проводили в Красную армию и троих закадычных дружков его. И началась война, и ушел добровольцем на фронт старший счетовод крестовского колхоза, совсем недавно обучавший Якова Павлова своей профессии. Ему уже было за сорок. Он бы мог отсидеться в деревне. Не смог. Ушел драться с фашистами и погиб на фронте. И трое закадычных друзей Якова Павлова погибли.

Яков Федотович Павлов (1917–1981)

Яков Павлов стал прекрасным солдатом. На таких солдатах держатся все армии мира. Не на «качках», накачавших груды мышц в престижных спортзалах больших городов, а на деревенских парнях, сызмальства приученных делать любое дело. «Качки» хороши для парадов. В армии нужны солдаты. Такие, как Яков Павлов. Много подвигов он совершил в Сталинграде, мы расскажем только о некоторых из них.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ БОЙЦОВ И СЕРЖАНТ ПАВЛОВ

Командир полка полковник Елин получил донесение от комбата Федосеева по рации: «Нет боеприпасов. Силы на исходе…». И связь прервалась. Елин решил послать группу людей к Федосееву с заданием передать комбату приказ об отходе, а также как можно больше пошуметь в тылу врага. Подобные рейды по пылающему Сталинграду бесили гитлеровцев. Они вроде бы заняли город – и не заняли его: повсюду снуют русские тени, то там, то здесь вспыхивают перестрелки, гибнут солдаты и офицеры вермахта. Нервозность, хаос, страх царят в стане нацистов. Эту нервозность надо поддерживать постоянно. Пусть горит земля под ногами захватчиков.

Командир седьмой роты Наумов выделил четырнадцать человек. Старшим назначил сержанта Павлова, уже не раз проявившего себя в войне, в том числе и под Сталинградом в эти несколько дней.

Яков Павлов собрал людей. Из тринадцати солдат он знал четверых. А дело сложное. Подошел к ефрейтору Черноголовову, задал ему несколько вопросов и быстро понял, что именно такой человек будет хорошим заместителем. Ефрейтору перевалило за тридцать. Воевал на Украине, в России. Опытный боец.

Павлов объявил, что назначает Черноголовова заместителем, и сказал подчиненным: «На рожон не лезьте. Будьте внимательны и решительны. Все лишнее оставьте. Возьмите больше боеприпасов».

Четырнадцать пар глаз смотрели на командира. Бывалые воины и новички. Городские и деревенские. Совсем юные и уже познавшие жизнь.

Безлунной ночью поползли они в тыл врага. Час ползли. Наткнулись на немцев, завязалась перестрелка. Ефрейтор Черноголовов от воронки к воронке подполз к дому, изловчился, метнул в окна пару гранат. Резкие взрывы, несколько мгновений тишины – группа Павлова уже далеко от дома, возле которого осталось лежать трое его бойцов: немцы стреляли метко.

Метров через двести широкая улица. Здесь потеряли еще двоих.

Немцы обнаружили советских солдат, засевших в развалинах, пошли в атаку, потеряли несколько десятков человек, убили двоих русских, остальные словно в землю провалились. Они действительно ушли по лазу в подвал. Там увидел Яков Павлов раненную в плечо женщину. Ей сделали перевязку, она посветлела, сказала: «Теперь доберусь до переправы, – и добавила, узнав, куда путь держат солдаты: – В универмаге немцы! Не ходите туда».

Ни Павлов, никто в штабе не знали, что Федосеева «выкурили» из подвала универмага огнеметами. Они оставили раненую и на рассвете добрались до перекрестка, за которым хорошо просматривался универмаг. Немцы ходили перед ним спокойно, никого не боясь.

Уверенность фрицев разозлила советских солдат. Павлов начал новый бой. Немцы забегали туда-сюда, но из окон универмага стройно затрещали автоматные очереди, загалдел пулемет. Сержант дал команду отходить. Еще пятерых потерял он в том скоротечном бою. Пошумел. Однако приказ выполнил, пора возвращаться.

Целые сутки они продирались к своим. Двадцать четыре часа боев и стычек. Без еды, без воды. Очень повезло Павлову и Александрову. Они нашли на дороге скучающий без дела помидор. Командир приказал подчиненному отползти подальше, осмотрел помидор (не заминирован ли?) и стал медленно поднимать его. Взрыва не последовало. Павлов дал команду Александрову: «Ползи сюда, пировать будем!».

За девять суток он потерял девятерых из четырнадцати бойцов. Но задание выполнил.

Командир выслушал его и дал ему сутки на отдых. Яков уснул в углу подвала, радостный по такому случаю: двадцать четыре часа на сон!

Разбудили его через несколько часов – немцы вновь пошли в бой.

ЛЮДИ В ПОДВАЛЕ

Они жили в подвале на Пензенской, 61, уже месяц, с того дня, когда над городом пролетел огненный ураган 23 августа. Люди самые разные: от детей с мамами и бабушками до старого Дементия Матвеевича Караваева, высокого крепкого деда, воевавшего в Порт-Артуре, на фронтах Первой мировой и Гражданской войн. Одно слово: гренадер. Правда, бывший, глубоко пенсионного возраста. В боях за Царицын (так назывался город Сталинград в царские времена) он командовал батареей красноармейцев. Дело свое знал отменно. Даже в весьма солидном возрасте легко определял калибр разорвавшегося снаряда. Мальчишки уважали его, липли к нему, а он и рад: любому старику, бывалому солдату, приятно, когда его слушают дети! Самое полезное занятие для тех и других.

Жили здесь и другие люди, воевавшие и в Первой мировой, и в Гражданской, жили молодые две девушки, рижанки, чудом оказавшиеся в Сталинграде. И молдаванин здесь жил, Федя. Он ездил на заработки в Караганду, заработал деньжат на дом. Довольный, возвращался в родные края, а оказался в сталинградском подвале. Очень разные люди, сорок человек, жили здесь месяц: война уж в город вошла, гудела гулом тревожным над подвалом. Что делать, как жить дальше, можно ли выжить в подвале? Сколько придется здесь жить?

Подвал состоял из четырех помещений под четырьмя подъездами большого многоэтажного здания. Каждый отсек имел внешнюю дверь и двери между отсеками. С первых же дней обитания здесь люди занялись обустройством жилья и заготовкой продуктов и воды. Они еще не знали, сколько им придется так жить. Но они готовились серьезно: на месяцы! Пока действовал водопровод – запаслись водой. Увидели раненую корову на мостовой – прирезали ее, заготовили солонину. Натаскали ведрами пшеницу из сгоревшей мельницы. И так далее, как говорится. Вот чудо так чудо! Вот подход к делу бывалых, мудрых людей. А то: «нам „генерал Мороз“ помешал выиграть битвы под Москвой и Сталинградом!» Что это за лепет изнеженных дам?! Не умеете воевать в России – не суйте сюда носа. Здесь кроме мороза еще и люди есть, не сдающиеся, приученные Историей, самой жизнью побеждать всех врагов, в том числе и голод, и холод, и даже «подвальную жизнь».

Все, что можно было достать в доме, рядом с домом, для выживания в экстремальных условиях, эти люди принесли в подвал.

Начались бои в городе. Страшно стало жить. Но никто из «подвальных людей» не проявлял страх, не распространял его на других. Другим нужно помогать. Чтобы выжить всем. Однажды в подвале очутился лихой боец Яша Павлов. Его улыбка, смешливый говорок взбодрили людей. Они поверили, что совсем скоро немцев погонят на Запад, но Яша ушел, потянулись «подвальные дни», грустные, тревожные, а светлый день все не наступал. Лишь гул стрельбы и взрывов стоял над подвалом. В Яшу уже не верили, его уже не ждали. Но верили в Победу и жили.

В другой раз в подвал ввалился человек с человеком на спине. То был санитар из батальона, в котором служил Яков Павлов. Он не знал, что здесь люди живут, он от безысходности «нырнул» в подвал, человека спасти хотел. Он не знал, как будет спасать здесь раненого. Он под землю спустился, в темноту, не стреляющую, привык к темноте, разглядел силуэты людей и заученно вскинул автомат. Вскликнул отчаянно женский голос, как кричат обреченные люди, не то прощаясь с миром, не то на что-то надеясь, не то молясь-умоляя. И санитар понял – свои! – повезло ему и раненому.

«Подвальные люди» приняли санитара и раненого, а бои на земле, наверху, развернулись нешуточные. И не было никакой возможности санитару вырваться отсюда к своим. Западня, ловушка.

Через несколько дней одна из обитательниц подвала, рискнувшая выйти на землю, принесла страшную весть: немцы в соседнем подъезде, на первом этаже. А ну как фашисты спустятся в подвал? Обязательно спустятся. А здесь два солдата. Что делать? Спрятать нужно раненого и лечить его, лечить.

Над подвалом ухала война. Над подвалом светило солнце, и небо было над подвалом, хоть и обезображенное войной, но все же небо. Родное небо, родное солнце, родной воздух. А здесь лишь темнота, и неизвестность, и немцы, и… вера, вера в жизнь, в победу.

ПАВЛОВ В ДОМЕ

Командиру батальона Жукову доложили, что в дом на Пензенской, 61, вошли немцы. И тут только комбат понял, что совершил ошибку, вовремя не заняв «ничейный» дом. Он послал на разведку сержанта Павлова с тремя бойцами. К операции готовились тщательно. Немцы освоились в непривычной для себя «городской войне», зорко отслеживая движения противника. Нужно действовать наверняка.

Степное солнце опустилось за горизонт. И тут же степная ночь, трескучая, пахучая, ветреная – на воле и напряженная, пыльная, повизгивающая пулями, тяжело охающая взрывами – здесь, в искореженных застенках города, степная ночь взвилась звездами, и загрохотала артиллерийская канонада, и под ее неистовый шум группа Павлова отправилась на задание.

Разведчики рывками, от воронки к воронке, от одного разрушенного дома к другому, преодолели сложный «сталинградский марафон» (по прямой не больше километра!), добрались до цели, вошли в первый подъезд, осмотрели пару квартир. Никого. Зато все вверх дном.

Павлов подошел к двери подвала, слегка приоткрытой, и заглянул в щель. Странную картину увидел он: в центре большого подвального помещения за столом сидели смиренные люди (смиренные, но не смирившиеся!), они будто бы слушали что-то важное. Но Яков Павлов слышал только голоса детей. Дверь вяло скрипнула, люди всполошились, но разведчик быстро успокоил их:

– Здравствуйте, граждане!

Свой! Старый знакомый. Яша-автоматчик. Эх, поговорить бы по душам, как это принято у старых знакомых, да не до этого сейчас.

– Есть ли в доме немцы?

– Есть. В других подъездах. Много немцев.

Павлов командует своим:

– Вперед!

И вдруг слышит голоса вразнобой:

– Больше не уйдешь, Яша?

И так много было надежды в этих словах уставших от подвальной жизни людей, что сержант Павлов остановился и сказал:

– Фашистов турнем отсюда, вернемся, чайку попьем, поговорим.

И разведчики ушли во второй подъезд. Немцев они обнаружили в первой же квартире по чужой, ненавистной речи. Ну, уж тут не зевай, солдат, – дверь толчком нараспашку, две гранаты внутрь, мигом за стену, взрыв, скрежет мебели, стекла, пыль столбом, и вперед, в квартиру! И топот отчаянный, удаляющийся от дома. Павлов с людьми метнулся к окну, несколько коротких очередей: немцы падают.

Через час Павлов, обследовав дом, послал санитара Калинина с донесением капитану Жукову: «Дом занял». Немцы разозлились и открыли бешеный огонь. Дойдет ли Калинин?

Но думать и пить чай, и вести добрые беседы с подвальными людьми некогда. Фашисты, обозленные, пошли при свете удивленной луны в атаку. Четверо советских разведчиков отбили атаку. Немцев это разозлило еще больше. Атаки следовали одна за другой.

Вернулся ни с чем Калинин, не прошел. Уже светало. Немцам захотелось передохнуть.

Следующей ночью, 28 сентября, санитар Калинин прорвался-таки к своим, прибыл в штаб полка и выдохнул:

– Я из дома Павлова!

Командир полка, склонившийся над картой, переспросил:

– Это еще что за дом?

Санитар подробно рассказал полковнику Елину об истории дома 61 на Пензенской улице, и командир полка одобрительно покачал головой:

– Занял – пусть там и живет, и воюет.

И с этого момента на картах командиров появился «Дом Павлова».

«ДОМ ПАВЛОВА»

О том, как сражались и жили здесь люди, можно говорить долго и в восторженных тонах. Недаром на карте плененного командующего немецкой 6-й армией фельдмаршала Паулюса этот дом обозначался как крепость! А уж если бы немцы узнали, что им противостоит в доме-крепости не батальон, как им почему-то казалось, а небольшая группа бойцов, они бы от злости на стенку полезли бы!

И все-таки в одном немцы были правы: «Дом Павлова» действительно являлся крепостью, герметически осажденной. Причем мини-крепостью, да еще с «мирным населением», среди которого было пять мальчишек-сорванцов, несколько стариков, остальные – женщины очень разного возраста. Выжили они и победили в той схватке, продолжавшейся несколько месяцев, благодаря и вере в победу, и воинской выучке, и самопожертвованию, и народной смекалке, проявляемой и в быту, и в бою.

Немцы бомбили дом из пушек и минометов, дом крошился, рушился, но «гарнизон крепости» не сдавался. Враг посылал на «Дом Павлова» самолеты по ночам, наводчики пускали над ним сигнальные ракеты. Защитники смастерили точно такие же ракеты и во время налетов запускали их в сторону зданий, занятых фашистами! Несколько раз немцы бомбили немцев и, наконец, отказались от этой затеи. Подобных эпизодов было много. О них можно прочесть в книге Л. И. Савельева (Соловейчика) «Дом Павлова».

Наконец-то дела защитников Сталинграда улучшились, и появилась возможность переправить «подвальных людей» за Волгу. Казалось бы, радоваться надо! Некоторые обитатели жили здесь два месяца, кто-то чуть меньше. Подземная жизнь всех утомила физически и морально. Хотелось неба, солнца, воздуха, хотелось человеческой жизни. Все в подвале понимали, что так лучше, так надо, так правильно, но как расставаться-то не хотелось! Как сжились, сроднились они! Люди прощались, одни оставались в «Доме Павлова», другие отправлялись за Волгу, в новую жизнь.

Последней покидала дом Зинаида Ивановна Макарова. Солдаты дали ей сапоги с убитого солдата, одежду ей, ее малым детям. Семья Зинаиды Ивановны была самой большой из «подвальных людей», и ее снабжали особенно. Бойцы собрали для нее 930 рублей. Яша принес 10 пачек чая и тоже деньги и сказал на прощание: «Помните о нас; может быть, еще увидимся».

26 октября 1942 года люди вышли из подвала «Дома Павлова». До конца войны – более двух с половиной лет.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ РАН ИЛЬИ ВОРОНОВА

Ночью саперы убрали колючую проволоку, которая накануне сильно помешала наступающим. В «Доме Павлова» оставили группу хорошо вооруженных солдат, на всякий случай: вдруг атака сорвется и немцы в стремительной контратаке ворвутся в дом. Очень грамотное решение! В мировой истории осад разных крепостей было много подобных случаев. Осажденные обычно устраивали вылазки с различными целями. Бывало, что противник отбивал налеты, контратаковал неприятеля, вынуждал его бежать в крепость и прорывался к воротам.

Атака началась на рассвете. Пулеметчики преодолели несколько десятков метров, укрылись в руинах небольшого домика. Противник оказался начеку, обрушив на атакующих ураганной силы огонь. Особенно усердствовал немецкий пулемет где-то в «молочном доме».

Надпись на стене «Дома Павлова»

Воронов вместе с рядовым Мосияшвили выползли из укрытия, добрались до разбитой автомашины, спрятались за ней. Немецкий пулеметчик сеял пули широким веером откуда-то со второго этажа. Воронов осторожно высматривал пулеметное гнездо.

– Четвертое от нас? – определил Мосияшвили и уже уверенно добавил: – Точно. Там он.

Он сделал неловкое движение, забывшись, и тут же вскрикнул, схватился за плечо. Воронов приказал ему ползти назад. Мосияшвили прополз метра три и замер, получив еще три пули. Перевязав его, Воронов поднял бойцов в атаку, подбежал к дому. Немцы стали кидать на них сверху гранаты. Одна убила пулеметчика – другая пехотинца. Воронов смело бросился в «молочный дом». Немцы не удержались.

Командир полкапохвалил бойцов и сказал комбату: «Если удержишь дом, награжу по-царски». Награда, конечно, дело хорошее. Но можно ли удержать «молочный дом» такими силами и средствами – вот вопрос, который никогда не ставили перед командирами сталинградцы. Потому что они прекрасно знали ответ, и не верили ответу, и противились ему в любой точке битвы на Волге, и опровергали выверенные логикой военного дела ответы: «Нельзя!»

«Можно!» И не награды прельщали солдат, а желание поскорее покончить с захватчиками и заняться мирным трудом.

«Молочный дом» не имел подвала. Кирпичную, насквозь дырявую коробку заботливо «вычистили» от перегородок снаряды и мины, укрыться негде. Немцы соорудили за домом дзоты и окопы. Отсюда они спокойно расстреливали дом, здесь они готовили контратаку.

Командир третьей роты Наумов определил расположения пулеметных гнезд, расставил людей. Бронебойщики и автоматчики тоже «получили» свои места.

Немцы выбежали из окопов, но мощный дружный огонь из «молочного дома» вынудил их убраться восвояси, оставив много убитых. Подгоняемые офицерскими окриками «Шнель! Шнель!», фашисты вновь пошли на штурм. Они приблизились к коробке дома на расстояние броска гранаты, заработали немецкие минометчики – в «молочном доме» стало совсем худо.

Один смельчак поймал гранату на лету и вернул ее хозяину, немцу, – взрыв, стоны раненых. Другой советский солдат подхватил вражескую гранату с земли – в окно ее: взрыв, стоны раненых. И в этот раз немцы отступили.

Защитники «молочного дома» стали сооружать укрепление из битого кирпича, но заработали минометы врага – и пользы от наспех сработанного вала никакой. Осколки мины впились Воронову в ногу, руку и в живот. Он занялся перевязкой, но рядом рявкнула мина, и в раненую руку попал еще один осколок. Через несколько минут в нее же влетела разрывная пуля. Немцы бросились в очередную атаку. Воронов командовал пулеметным расчетом и бросал здоровой рукой гранаты в окопные проемы, вырывая кольца зубами.

И эту атаку отбили гвардейцы. Воронов отполз от пулеметного гнезда и вдруг получил сильный удар по каске: то кирпич слетел со стены. Вот не везет так не везет! Воронов, однако, плакать не стал. Сегодня не везет – завтра повезет, а перевязать раны нужно сейчас, и обязательно. Только он занялся делом, только-только к нему подошел солдат из его расчета, помочь хотел с перевязкой, другому-то перевязывать сподручнее, чем самому себя. Да и боль не так тяготит, когда рядом боевой товарищ, друг.

– Стой! – крикнул Воронов, неуклюже поднимаясь. – Немецкая пушка! Снимай пулемет!

Фашисты выкатили на прямую наводку пушку и, не успели русские выполнить приказ Воронова, раздался взрыв. Один боец расчета упал замертво, другого ранило. И град осколков впился в раненую ногу Воронова. Командир пулеметного расчета пополз, оставляя за собой кровавый след, к командиру роты. Не дополз: еще один снаряд взорвался в «молочном доме», и опять, уже в третий раз, осколки влетели в израненную ногу. И он потерял сознание.

Очнувшись, старший сержант Воронов ремнем потуже стянул бедро, дождался темноты и пополз по холодной земле к своим. Метров сто пятьдесят ему нужно было одолеть: живот ранен, рука – несколько раз, нога – еще больше. А ползти надо. Больше часа он добирался до подвала «Дома Павлова». Но дополз и замер у раскрытой двери. Тут-то его и подобрали, и той же ночью понесли старшего сержанта Воронова к медикам.

Бывалый хирург, повидавший всякое на своем веку, удивился: двадцать пять осколков извлек он из рук, ног и живота пулеметчика; вообще-то не пулеметчика, а орловского крестьянского парня, который и воевать не думал никогда, да вот привелось и повоевать.