Текст книги "Черный Гетман"

Толку в дальнейших препирательствах не было ни на грош. Человек с помраченным рассудком – свидетель негодный: разницы меж придуманным и услышанным не знает, оттого вряд ли расскажет что путное.

– Ладно, ступай, божий человек, – примирительно сказал Ольгерд. – Дел у меня сегодня много, не до тебя. Доберешься до церкви, в которую на поклон идешь, свечку за меня поставь… – Он отвернулся от незнакомца к коню и стал проверять подпругу.

– Нет уж, так не пойдут дела, – раздался вдруг сзади холодный и жесткий голос. – Рассказывай сейчас же все, что мне нужно, или…

– Что «или»? – Ольгерд развернулся к ополоумевшему богомольцу, усмехнулся и положил руку на эфес. Теперь было совсем уж понятно, как и почему убогий оказался пленником Душегубца – если он и с разбойничьим главарем попробовал говорить в подобном непочтительном тоне, то странно вообще, как жив остался.

– Или я буду вынужден применить к тебе насилие, – не обращая внимания на угрожающую позу собеседника, договорил богомолец.

«Точно, буйный», – подумал Ольгерд. А с буйными нужно поосторожнее. Он скосил глаза к кустам, надеясь на подмогу, но казаков уже след простыл. Вздохнув обреченно, Ольгерд шагнул назад и вытащил саблю. Не рубить, конечно, – постращать. Ну а если в буйство впадет, то и врезать плашмя. Кто их, сумасшедших, знает, вдруг еще кинется?

Блаженный кинулся. Да так, что глаз едва уследил: метнулся вперед стрелой, выпущенной из тугого татарского лука. Хоть Ольгерд и был готов к любому коленцу, которое может выкинуть лишенный ума человек, но против столь стремительного броска даже саблю выставить не смог, только назад откинулся.

Ожидал всего – ногтей, что полезут в лицо, зубов, вцепившихся в руку, в крайнем случае – кулака. Но только не башмака, врезавшего по державшей саблю руке. Удар был несильным, самым кончиком носка по тыльной стороне ладони, но, видно, попал блаженный в какое-то слабое место – всю руку до плеча пронзила дикая боль. Пальцы разжались сами собой, и сабля упала в траву.

Бешеный богомолец отбросил ногой клинок и замер в шаге от Ольгерда, выставив перед собой кулаки.

Ольгерд облегченно вздохнул и набычился, предвкушая расплату. Не догадывался его лишенный разума поединщик, что лихой донской есаул, у которого Ольгерд три года ходил в казачках, главной забавою почитал кулачный бой стенка на стенку. В боях этих Ольгерд, хоть и не по доброй воле, был непременный участник, так что оттузить сухопарого незнакомца было для него делом нехитрым.

Не дожидаясь, пока рука придет в чувство, Ольгерд спружинился, оттолкнулся от земли и, вложив в удар весь свой вес, врезал бешеному под дых. Попал хорошо, крепко, но поставленный удар, которым он не раз выводил из строя врагов куда покрепче, чем сухопарый противник, на сей раз удался только наполовину. Богомолец, как и положено человеку, получившему кулаком в живот, сложился словно колодезный журавель, но вопреки ожиданиям не упал, хватая ртом воздух, а семенящими шагами отскочил назад, сделал несколько глубоких вдохов и снова ринулся в бой.

Ольгерд уже понял, что его противник любит пускать в ход ноги, и был к этому готов. Сумел отбить несколько нанесенных подряд ударов. И не только отбить, но и ответить хорошими тумаками.

Если спасенный противник и был на самом деле блаженным, то в бою он своего духовного нищенства ну никак не проявил – действовал хладнокровно, расчетливо и умело. Пропустив несколько точных и хорошо поставленных ударов, Ольгерд начал верить в то, что тот собрался в одиночку совладать с пятерыми разбойниками. А раз противник в здравом уме, то с ним всегда можно договориться – глупую и бессмысленную стычку требовалось немедля прекратить.

Заговорили оба сразу.

– Вот что, любезный, эдак мы все ребра один одному поломаем. Может, бросим кулаками махать? – спросил Ольгерд.

– Слушай, если мы покалечим друг друга, это будет очень глупо. Давай лучше поговорим, – одновременно предложил богомолец.

Они улыбнулись друг другу и опустили руки.

– Присядем? – предложил Ольгерд, указывая на поваленный ствол.

– С удовольствием, – честно кивнул богомолец.

Они уселись на разных концах ствола. Ольгерд начал разминать сильно ушибленное плечо, а его собеседник блаженно вытянул вперед ноги.

– Это с каких же пор у сирых богомольцев обувка из воловьей кожи? – спросил Ольгерд, разглядывая ладный башмак на ноге у недавнего противника.

– Это носорог, – ответил, почесывая скулу, собеседник, – недешево, конечно, обходятся, но для дальнего пути лучше ничего нет. – Богомолец выговаривал слова чуть неправильно, как говорят по-русски валахи.

Что за зверь носорог, Ольгерд знал, видел это заморское чудище в зверинце у магнатов Потоцких. Но с каких это пор, хотелось бы знать, в полунищей Валахии завелись редкие африканские звери?

– Издалека, значит, шагаешь? – спросил Ольгерд.

– Луксор, – коротко ответил богомолец.

«Так и есть, валах».

– Путь неблизкий. И чего тебя из самой Болгарии на Киевщину понесло?

– Я не из Болгарии.

– А… Так, значит, из Турции?

– Нет. Еще дальше. Приплыл в Аккерман из Александрии через Босфор.

– Ну на грека-то ты не сильно и похож…

– Александрия не в Греции. Это Египет.

– Какой еще Египет?!

– Тот самый. Где пирамиды.

– Ничего не понимаю. Там же басурмане одни живут, а ты вроде как христианин…

– А тебе не кажется, – усмехнулся богомолец, – что теперь моя очередь спрашивать?

– Согласен, – кивнул Ольгерд. – Что хочешь узнать?

– То же, что и вначале. Кто ты такой и как здесь оказался?

Ольгерд по примеру богомольца отвечал коротко и запираться не стал:

– Я литвин, родом с Курщины, до недавних пор компанеец у запорожцев. Не поладил со здешним кошевым, бежал от него, по дороге наткнулся на старого знакомого, с которым давно имел свои счеты. Это тот, кто тебя пленил. Остальное ты видел. Словом, случайность.

– Случайность, говоришь? – прищурил глаза странный египтянин. – В том, что произошло здесь сегодня, нет места случаю. Этих людей предупредили о моем появлении. Они ждали меня несколько дней, подстерегли в засаде и увезли в лес на допрос. Я дал себя связать, потому что хотел того же, что и они, – поговорить без посторонних глаз и узнать, что им нужно. Тут вдруг появились вы, и всё идет насмарку.

– Ничего не понял, – пожал плечами Ольгерд. – Это ведь были обычные разбойники, которые промышляют на Брянщине и в Полесье. Какой им резон соваться в Киев, чтобы на богомольца засадой стоять? Ты что, пуд золота с собой вез?

– Есть вещи много дороже золота, – улыбнулся богомолец. – Знания, например. Недавно умерший канцлер Франции, герцог Арман де Плюсси[37]37
  Более известный как кардинал Ришелье.


[Закрыть], оставил в своих воспоминаниях фразу: «Кто владеет информацией, тот владеет миром».

Польское слово informacja Ольгерд знал – оно обозначало знание и понимание. Стало быть, не ошибся он в своих предположениях – спасенный был и впрямь чьим-то тайным посланником.

– Дай мне руку, – потребовал вдруг египтянин.

– Какую?

– Ту, что от сердца.

Ольгерд протянул ему левую руку. Тот взял ее за запястье, развернул ладонью наверх. Провел пальцем по складкам, усмехнулся.

– Случай, говоришь? Не смеши. Ты ведь из того самого княжеского рода, который пятьсот лет назад заключил с нашими старейшинами договор на крови.

Ольгерд начал сомневаться, не рано ли перевел богомольца в нормальные. Спросил, уже скорее для поддержания разговора:

– Откуда про мой род знаешь?

– Сам смотри, – собеседник указал на две толстых скрещивающиеся линии. – Этот знак носят потомки князя Олега Черниговского. Так ли?

– Все верно, – ошарашенно кивнул Ольгерд. – Есть у нас в роду и Ольговичи Черниговские и литовские Гедиминовичи, от которых мальчикам имя дают. Но тогда совсем уж непонятно, что нас троих здесь свело – тебя, меня и Душегубца…

– Я и сам хотел бы это узнать, – усмехнулся египтянин. – Да только спасители помешали. Ну да ладно, про дела дней давно минувших мы, надеюсь, еще успеем поговорить. Теперь нам нужно решить, что делать сейчас.

– А чего тут решать? – удивился Ольгерд. – Я собрался за разбойниками в погоню, если хочешь, давай со мной. Тебя, говоришь, ваш человек выдал? Вот для начала его и расспросим.

– Боюсь, что он уже ничего не скажет, – ответил богомолец. – Но поиски в любом случае нужно начать оттуда. – И он указал рукой в сторону нависающего над ними холма, туда, где сквозь верхушки деревьев проглядывал купол примеченной еще во время погони церкви.

* * *

Незнакомец оказался хорошим наездником. Из предоставленных ему Ольгердом на выбор двух трофейных коней – боевого и заводного – он без колебаний выбрал злого разбойничьего скакуна, проверил подпругу, похлопал коня по гриве, вставил ногу в стремя и, без заметных усилий взвившись в седло, уверенно направил коня по чуть заметной вьющейся меж кустов тропинке.

Рощи и перелески, укрывающие крутой склон, уже отметила ранняя осень: то здесь, то там среди зелени виднелись красные и желтые пятна увядших листьев. Помалу приходя в себя после всех сегодняшних передряг, Ольгерд вдыхал сочный лесной воздух. Хотел справиться у нового знакомца про имя, да не успел, уже добрались до цели. Пропетляв вверх-вниз по склону, тропа вывела в глубокий крутой овраг, по дну которого шла наверх укатанная прямая дорога. В конце нерукотворной аллеи виднелись деревянные стены надвратной церквушки – похоже, это и был тот самый Троицкий монастырь, о котором говорил казак.

Стремя в стремя они подъехали к воротам. В том, что, покинув поле боя, Душегубец отправился именно сюда, не осталось ни малейших сомнений: выбитая створка ворот покачивалась на одной петле, а рядом, истекая кровью, лежал привратник в послушничьем облачении.

Богомолец спрыгнул с коня, склонился над телом, взял лежащего за запястье, подержал и, обернувшись к Ольгерду, покачал головой.

– Не дышит.

– Значит, нам туда, – сказал Ольгерд и двинул коня вперед.

Монастырь, укрытый за простым деревянным частоколом, оказался сборищем разнотычных деревянных строений, из-за которых выглядывал круглый купол церкви. В том, что Душегубец с подручными, проломившись в обитель, не ограничился убийством несчастного привратника, можно было даже не сомневаться: пристанище смиренных иноков напоминало растревоженный муравейник. Меж срубами метались во множестве одетые в рясы вусмерть перепуганные люди, роясь вокруг осанистого, но изрядно взъерошенного иерарха, стоящего у входа в большой двухэтажный дом. Это, по всей вероятности, и был здешний настоятель-архимандрит.

Понять толком, что же именно всполошило божьих людей, не удавалось – сбивчивые заполошные выкрики «Божья кара за грехи наши!» и вполне деловитые бормотания: «Гроб у кого заказывать, у Василя в Гончарах или у ляшского плотника, он берет меньше?» и «Так кто же теперь лампадное масло на вечерню выдаст, братие?» – никак не укладывались в цельную картину. Отчаявшись вникнуть в стоящий гомон, Ольгерд решительно оттер одного из братьев к стене и учинил ему строгий допрос.

Монах, по всей видимости приняв осанистого оружного незнакомца за одного из служивых людей, поведал, что вчера в монастырском странноприимном доме, предназначенном для мирян: «Любой лишний талер для обители во благо еси», – остановились путники, представившиеся московитами, едущими по торговым делам к одному из подольских купцов, от которого якобы должны были взять обоз, чтобы сопровождать товары не то в Новгород, не то в Рязань. Утром пятеро постояльцев неожиданно сорвались с места и ушли. Рассчитались они сполна, а дела мирские, суетные, монахам до большой софийской лампады. Отворили братья ворота да благословили в путь, как водится, торговых людей. Про то, что вместе с уехавшими пропал вдруг и ночевавший в обители пеший путник, дознались не сразу. Когда дознались – поняли, что силком его увезли. Собрались воеводе гонца заслать, мол, подозрительные дела творятся, но не успели. С полчаса назад трое из пятерых лихоимцев во главе со своим старшим: «Черным, яко ворон», – вломились в мирный монастырь, проникли в келью отца-кастеляна, перерезали ему горло и были таковы.

– Это, я так понимаю, и был тот человек, что тебя Душегубцу выдал? – отпустив с миром монаха, спросил Ольгерд у своего спутника.

– Он самый, – кивнул богомолец. Накинув капюшон, он почти ничем не отличался от обитателей Троицкой обители. – Это был наш человек, который и вызвал меня сюда.

Разговаривая, они подъехали ближе к архимандриту, который как раз завершал напутствие неуклюже взбирающемуся на коня молодому послушнику.

– Князю-воеводе все как есть передашь. Пусть ратных людей в погоню немедля высылает. Виданное ли дело, чтобы человека монашеского чина вот так ни за что ни про что, как свинью, в собственной келье зарезали?

– А к казакам будем гонца посылать, владыко? – спросил кто-то из братии.

– Пошлем и к ним, пожалуй, – кивнул настоятель. – Куреневка поближе, чем Киселевка, скорее погоню вышлют. Хотя, конечно, казаков на помощь звать, что татей в дом пускать. Отымут они у нас после этого оболонский выгон, прости господи…

Отправив гонца, архимандрит немного остыл и обратил наконец внимание на вновь прибывших.

– Кто такие? Как в монастырь проникли? Почему ворота до сих пор открыты?! Ох и наложу я привратнику епитимью, сто раз «Отче наш…» коленопреклоненным, на горохе, с земными поклонами… Не монастырь, а проезжий двор какой-то.

– Мы путники. Сами от тех разбойников ноги едва унесли, – ответил Ольгерд.

– А привратнику епитимью наложить не получится, – добавил его спутник. – Он уже предстал перед иным судьей, гораздо более строгим, чем ты, отче…

Архимандрит посерел лицом и осенил себя крестным знамением. В толпе охнули, кто-то понесся к воротам, и оттуда донеслись горестные вскрики.

– Кто-то видел как они в келью ворвались? – спросил Ольгерд, обращаясь к братии.

– Я! – отозвался дрожащим голосом совсем молоденький лопоухий послушник.

– Что было потом?

– Сели на коней и уехали.

– Куда они ускакали?

– Тудою! – Послушник указал в сторону противоположную от ворот.

– Что, через паркан[38]38
  Паркан – изгородь, забор.


[Закрыть] перелетели?

– Да нет, там, на задах, у нас есть еще калитка для дорогожицких прихожан. По ней-то они и ушли.

Из всего увиденного и услышанного Ольгерд сделал главный малоутешительный вывод – Душегубец ушел, и пускаться за ним в погоню нет никакого резону. Можно, конечно, расспрашивать путников о «черном всаднике», уж больно Дмитрий приметен, ни с кем не спутаешь, да ведь тати по дорогам отродясь не ходили. Уйдут на запад, в Литву, где сейчас война, или на север, в Чернобыльские леса, от которых до Полесья и Брянщины рукой подать. Что так, что эдак – ищи ветра в поле.

Поиграла судьба с Ольгердом, словно напоминая ему, что выше головы не прыгнешь. Столкнула лицом к лицу с кровным врагом и снова развела. Правда, оставив взамен пусть сомнительный, но подарок – странного боевитого попутчика…

Архимандрит навел порядок в своем полохливом христовом воинстве. Тела убиенных понесли отпевать в часовню, и монастырские проулки стали понемногу пустеть. Только сейчас Ольгерд заметил, что солнце висит уже совсем низко. Приближалась ночь, и, стало быть, нужно было что-то решать.

В пословицу «утро вечера мудренее» Ольгерд не верил с тех самых пор, когда в персидском походе атаман, при котором он состоял казачком, отложив военный совет до утра, был убит ночью пробравшимися в лагерь азербайджанцами. Потому он твердо намеревался определиться с дальнейшими действиями прямо сейчас, тем более что было из чего выбирать.

Можно было, несмотря ни на какие доводы рассудка, все же попробовать пойти по следу Душегубца. Или же плюнуть на все, возвратиться на Куреневку и поступить на службу к казакам. В крайнем случае, надеясь на то, что Ольга откажется от глупой клятвы, возвратиться-таки в распроклятый Лоев… Однако первым делом неплохо было бы поговорить по душам с богомольцем. Ведь не просто так его разбойник искал…

Его спутник давно уже спешился и стоял, рассматривая монастырское подворье. Ольгерд соскочил с коня и представился:

– Ольгерд!

– Зови меня Измаил! – крепко пожав протянутую руку, ответил тот.

Познакомились.

– Что делать дальше собрался?

Измаил ответил не сразу. Сверкнув глазами из-под капюшона, смерил Ольгерда взглядом. Наконец произнес:

– До захода солнца осталось немного времени. Наверное, ты, как и я, не хотел бы ночевать в этих стенах, – он кивнул на неказистое одноэтажное строение, где располагался монашеский постоялый двор. – Там полно клопов и очень грязно. Но я хочу осмотреть то место, ради которого сюда прибыл, а заодно и рассказать тебе о некоторых вещах, о которых ты должен знать, как отпрыск рода Ольговичей.

– И что тебе нужно осмотреть?

– Вот это. – Измаил кивнул в сторону возвышающихся церковных стен.

– Как скажешь, – пожал плечами Ольгерд. – Только коней нужно кому-нибудь поручить.

* * *

Монастырская церковь с единственным большим круглым куполом, непривычным после шпилей польских костелов и русских луковок, тяжелой своей стремительностью разительно походила на вкопанного в землю витязя из былин.

Ольгерд и Измаил подошли к вратам.

– Троицкой эту церковь, как и монастырь, стали называть совсем недавно, – начал рассказ новый знакомый, – пятьсот лет назад потомки князя Олега Черниговского, Ольговичи, чьей родовой усыпальницей стал этот храм, нарекли его Кирилловским. В честь Кирилла, святого, которого почитают христиане в странах Средиземного моря…

– Значит, великий был человек, – отозвался Ольгерд, – раз князья древнерусские его именем церковь свою назвали…

Измаил в ответ хмыкнул.

– Если бы! Епископ Александрийский Кирилл был редкий казуист, мракобес и политикан. При его возведении в сан недовольные горожане едва не подняли бунт, и ромейским властям пришлось вызывать войска. Это был первый в истории Церкви кровавый гонитель евреев, язычников и раскольников, заслуживший своей неистовостью столь мрачную славу, пред которой меркнет «подвиг» самого Герострата: подстрекаемые им фанатики до смерти забили профессора Александрийской библиотеки Ипатию, знаменитую женщину-ученого, одну из самых просвещенных людей своего времени. Кроме того, он своими трактатами как никто способствовал церковному расколу, последствия которого ощутимы и до сих пор…

– Батюшка в монастырской школе говорил, что пути святых неисповедимы, – перекрестившись у входа и понизив голос, ответил Ольгерд. – Однако если все то, что ты сейчас рассказал – правда, то, в самом деле, зачем было именем этого Кирилла, которого у нас и не знает никто, русскую церковь называть?

– Причина только одна, – прошептал Измаил, – князю Всеволоду нужно было, чтобы храм строили не константинопольские, а александрийские мастера…

Они углубились в шелестящий церковный сумрак. Под куполом, в центральном нефе было пусто, во мраке отбрасываемых колоннами теней шептались несколько монахов, по всей видимости готовившихся ко всенощной службе, посвященной молитвам за упокой убиенных братьев.

Ольгерд повел носом и огляделся по сторонам. Несмотря на внутренний простор – под уходящим ввысь куполом вполне могло уместиться не меньше трех сотен человек, – воздух внутри пах сыростью, ладаном и чуть-чуть мышами, а сама древняя церковь имела вид неухоженный и облупленный. Осыпавшиеся фрески, плесень у основания поддерживающих свод колонн и, наконец, полуобвалившийся потолок над хорами ясно свидетельствовали о том, что у нынешней братии нет ни денег, ни мастеров, которые могли бы содержать творение неведомых зодчих в должном порядке.

Не дойдя десятка шагов до алтаря, перед которым, чуть раздвигая сумрак, островком благочиния кучно мерцали свечи и лампады, Измаил повернул направо и подвел Ольгерда к обширной глубокой нише.

– В одном предатель не обманул, – прошептал он. – Саркофаги Ольговичей действительно пропали.

На земляном полу, куда показал странный египтянин, были видны глубокие прямоугольные вмятины, словно оставленные большими тяжелыми сундуками.

– Слушай, – начиная злиться, сказал Ольгерд, – может, хватит всех этих недомолвок? Ты объяснишь мне, наконец, что это все означает?

Измаил кивнул.

– Вся история от начала до конца получится очень долгой. Пока что расскажу самое важное. Внук Ярослава Мудрого, князь Олег Святославич, потерпел поражение в междоусобной борьбе и бежал в Константинополь. Однако не задержался надолго и там: после беспорядков в русских кварталах ромейские власти сослали его на далекий Родос. Именно там и нашли его наши люди…

– Что за «ваши люди»? – не удержался и спросил Ольгерд.

– Небольшая община, существовавшая со столь давних времен, что ты мне вряд ли поверишь, – чуть улыбнувшись, терпеливо пояснил Измаил и, предваряя следующий, уже вертевшийся на языке у Ольгерда вопрос, продолжил: – Дело в том, что в здешних местах, точнее, именно на том месте, где мы сейчас стоим, хранилась древняя почитаемая нами реликвия. Познакомившись с опальным князем, мы предложили ему союз. Защиту нашей реликвии в обмен на поддержку его рода.

– А что, нельзя было просто забрать эту реликвию в свой Египет?

– Нет, – покачал головой Измаил. – Это кусок черного металла, один из упавших в незапамятные времена с небес на землю. Он не может быть перенесен дальше чем на три недели пути от места падения – тому, кто это сделает, грозят неисчислимые беды. Сперва мы поручили заботу о камне здешним волхвам, с которыми поддерживали связь. Но с обращением здешних князей в христианство над капищем, стоявшим на этом холме, нависла угроза. Для греческих епископов, не посвященных в древние тайны, наша реликвия – простой языческий талисман. Ни один священник не позволил бы его держать в освященных церковных стенах. Вот и пришлось заключить союз с одним из княжеских родов и под его покровительством построить особую церковь, которая, с одной стороны, стала бы надежным укрытием для реликвии, а с другой – не оскорбляла христианского канона.

– И как же это вам удалось?

– Я уже говорил, что на строительство были присланы александрийские мастера. Чтобы не вызывать подозрений, они взяли с собой каменщиков из Болгарского царства. Правда, к тому времени князь Олег уже умер, и строительство церкви началось при его сыне Всеволоде, а завершилось и вовсе после его смерти. Реликвия хранилась здесь, – Измаил указал на нишу справа от алтаря, – но вне церковных стен, на специально пристроенной площадке.

Действительно, из стены, на высоте чуть выше человеческого роста, выдавался вперед небольшой балкончик, за которым чернела маленькая дверца.

– Княжеская молельня располагалась на хорах, – продолжил рассказ Измаил. – Если бы не обваленный свод, то мы могли бы подняться туда, и ты увидел бы то, что видели твои предки. Впереди за стеной – ковчежец с реликвией, справа внизу – мраморные саркофаги, в которых лежали усопшие представители рода. Слева же, на колонне, был изображен сам князь Всеволод Ольгович, напоминавший своим потомкам о заключенном договоре.

Ольгерд повернул голову туда, куда указывал Измаил, и чуть не охнул от изумления. С колонны на него смотрел человек в полном рыцарском снаряжении с круглым щитом, кавалерийским копьем и выглядывающим из-за спины мечом. По мелким деталям, мало понятным людям не военным, было хорошо видно, что неведомый художник либо изображал настоящего, позирующего ему рыцаря, либо сам отлично разбирался в тонкостях ношения доспехов. Но самым поразительным в этом воине, неведомым образом попавшем на стены храма, где положено было изображать одних лишь святых, было его лицо!

– Узнал? – усмехнулся Измаил.

– Не узнаешь тут, – огорошенно прошептал Ольгерд. Изображенный на фреске человек разительно напоминал убитого Душегубцем отца. – Теперь объясни мне, где ваша реликвия и при чем тут пропавшие саркофаги?

– Охотно, – кивнул Измаил. – Во время строительства церкви мы провели тайную церемонию. Замешали кровь князя Всеволода в расплавленный небесный металл и выковали из него пернач[39]39
  Пернач – разновидность булавы, к головке которой приварено несколько металлических пластин (перьев).


[Закрыть].

– И что, никто не догадался за столько лет его перековать по новой?

– Это невозможно. Переплавить небесный металл могут лишь наши мастера. Реликвия хранилась в ковчежце до прихода монголов. Хан Бату был благоразумным правителем. Он прислушался к совету нашего посланника и трогать пернач не стал. Внук Чингисхана оказался столь добр, что посоветовал, чтобы реликвию перепрятали понадежнее. Удержать суеверных нукеров от грабежей могли, да и то не всегда, лишь могилы, поэтому с тех пор и до недавнего времени реликвия сохранялась в одном из саркофагов. Которые стояли здесь до недавних пор.

– Так кому же могло прийти в голову княжеские саркофаги из церкви увозить? – изумился Ольгерд. – Судя по отпечаткам, весу в каждом было по нескольку сот пудов. Не иголка. Да и кому они вообще могли понадобиться?

– Для того чтобы это выяснить, я и пришел сюда, – ответил Измаил.

Ольгерд было собрался продолжить расспросы, но к ним, шелестя одеждами, подошел один из церковных служек.

– Вы уж простите, ради Бога, уважаемые путники. Церковь, по закону христианскому, денно и нощно открыта для всех, кому нужна молитва и утешение, но мы ко всенощной готовимся, дабы молить Господа нашего Иисуса Христа о спасении душ братьев наших невинно убиенных. Просит вас настоятель смиренно: либо присоединяйтесь к молебну, либо потерпите до завтрашнего дня, дабы делами суетными таинству не мешать. А с первыми лучами солнца возвращайтесь и оставайтесь здесь, сколько душе угодно…

Ольгерд с Измаилом спорить не стали. Бросив в стоящую рядом кружку несколько талеров, взяли по свечке, поставили их у иконы покровителя воинов Георгия Победоносца и покинули церковь. У коновязи, забрав лошадей, продолжили разговор.

– Ну ладно, с твоими делами все худо-бедно понятно, – произнес Ольгерд, проверяя подковы. – Да только в толк взять не могу, при чем тут разбойники? Где и как они в этих делах могли свой куш углядеть?

– Я уже подумал об этом, – отозвался Измаил, сноровисто проверяя доставшуюся ему фузею. – И вижу только один ответ. Тот, кого ты назвал Душегубцем, каким-то образом проник в тайну реликвии и тоже хочет ей завладеть.

– Так, похоже, оно и есть. И что ты предлагаешь делать?

– Прежде всего – объединиться в поисках. Душегубец знает что-то, чего пока не знаем мы. Стало быть, идя по следам Душегубца – отыщем пропажу И обратно, отыщем реликвию – непременно с Душегубцем схлестнемся.

В голове у Ольгерда промелькнула вспышка воспоминаний. Из серого тумана выплыла вдруг любецкая поляна в тот день, когда они с Ольгой оказались вдвоем в лесу. Встали пред взором сечевики, сгрудившиеся вокруг походного ковра, и зазвучали в ушах слова, произнесенные батуринским полковником: «На черную раду нужен бы Черный Гетман…»

В горле у него пересохло.

– Черный Гетман, ты сказал? – спросил он осипшим голосом.

– Ну да. Этот пернач в здешних местах именно так называют. Толком о нем никто ничего не знает, но легенды передаются с давних времен. Так что, по рукам, литвин? Враг моего врага – мой друг…

Раздумывать было не над чем.

– Мне тоже на крови, что ли, клясться? – спросил у нового боевого товарища.

– В этом нет необходимости, – ответил тот. – Договор скреплен кровью твоего рода.

– Ладно. Тогда давай на ходу решать, что будем делать дальше? Закат вон уже…

– Прежде всего нужно разузнать, кто и когда похитил саркофаги.

– Резонно. В монастыре еще ваши были?

– Нет. Только убитый кастелян.

– Монахов надо бы порасспрашивать. Эдакие тяжести незаметно не вывезти.

– Без свидетелей, конечно, не обошлось. Но обитателей монастыря сегодня лучше не тревожить. Они напуганы убийствами и вряд ли что расскажут, к тому же Душегубец мог оставить здесь собственных соглядатаев. Даже и не знаю, с какого конца разматывать этот клубок.

– Зато я знаю, – сказал Ольгерд. – Едем на Куреневку.

* * *

Новый монастырский привратник, заслышав церковный колокол, начал уже закрывать ворота, как мимо него, отбросив прилаженную створку, пронеслись двое всадников: до зубов вооруженный казак, а за ним подозрительно ладный в седле богомолец с ружьем поперек луки и с заводной лошадью на поводу. Привратник, памятуя о судьбе своего предшественника, проворно отскочил в сторону и из укрытия наблюдал за скрывающимися меж дерев фигурами. Пусть себе ищут неприятностей на ночь глядя…