Текст книги "Королевский штандарт"

Гофман проснулся. Оглядев комнату, он встал с постели, Аннушка уже хлопотала по дому. Одевшись, Кристиан подошел к супруге и обнял ее, девушка расцвела в улыбке.

– Садись кушать, я пирожков напекла.

– Да, ты печешь самые лучшие пирожки во всей Империи, да что Империя, во всей Европе.

Девушка заулыбалась еще больше.

После трапезы Гофман поблагодарил супругу и вышел во двор, он непрестанно думал о тех записках, которые были у Йована, и как они могли быть причастны к его исчезновению.

Так много было загадок, а ответов на них не было совсем.

Глава 9

Все загадки прервал прискакавший Лапоухов, он был весьма озабочен чем-то и, едва спешившись, закричал:

– Письмо, письмо от Йована.

Услышав это, на улицу выбежала Анна, Гофман взял письмо и начал читать:

«Иван, я пишу тебе, а значит, дела мои плохи. Желая послужить твоему государству, я не сберег себя. Прошу об одном, позаботься о моей дочери, я написал ее адрес на обратной стороне. Со мной произошло следующее, я был обладателем бумаг, которые бы могли стать причиной казни многих поляков и русских. Они раскрывали ни одну личность, как прошедшего восстания, так и грядущего бунта. Я схвачен в Марселе и через неделю меня тайно везут в Варшаву, для суда. Как оказалось, одному из стражей двадцать лет назад я спас жизнь, он обещал отправить это письмо тебе, надеюсь, она дошло. За себя не боюсь, страшусь за Аннушку. Как только я умру, ее отцом будешь ты, мой друг.»

В глазах Анны померк свет и Кристиан едва успел поймать ее. Дела были хуже некуда, нужно было срочно отправляться в Польшу, но Иван этого делать никак не мог, до самых пор, пока его не пошлет туда приказом сам император. Кристиан был готов сорваться в любой миг, но понимал, что тут нужен хороший расчет.

Иван положил руку на плечо Гофмана:

– Я поскачу домой, если смогу что-то придумать, дам знать немедля.

Кристиан не ответил ни слова, лишь кивнув головой. Вернувшись, Иван увидел новое письмо, одиноко лежащее на мосту у двери. Открыв его, он понял, что оно вновь с фронта, а его он ждал с нетерпением. Скорее открыв конверт, он принялся читать:

«Будьте здравы, рады бы вновь написать хорошего, да не можем. Этот день рождения для Андрея был последним, он погиб девятнадцатого в ночь. Андрей стоял в карауле, когда на него напали кабарды. Бой он им дал, даже четверых повалил, но самому ему горло перерезали. Тут мы прибежали, да догонять их стали, догнали и перебили, а Андрюшка уже холодный лежал. Можете гордиться им, погиб как герой, да и хоронили мы его по-геройски, с залпами, как полагается. И могилу ему отдельную вырыли, крест с табличкой поставили, все как вы учили. Что самое главное, ходил он сам не свой два дня, будто предчувствуя кончину скорую. Все к нам подходил, прощения просил, а мы все думали, что просто домой хочет, да и заняты были, окопы копали. Вот и выходит, что не простились мы с ним, за то до сих пор гложет души наши совесть. Больше рассказать и нечего, прощаемся с Вами, со страхом. Простите ради Христа, ведь может кто-то из нас последний раз вам пишет. Ваш полк»

Дрожащими руками Иван достал свой военный помянник, нашел в нем Андрея и рядом подписал «упокой». Ответ солдатам он решил написать позже, сейчас же незамедлительно он выехал в Петербург. Иван вспомнил, что не отдал отцу Иллариону список погибших на поле брани. Теперь он был обновлен новым именем, всех их нужно было отпеть, Лапоухов спешил, почему-то боясь не успеть.

Всю дорогу его не покидали думы о прошедшем сне. Ведь Андрей звал его с собой, но куда с собой, и от чего там, в горах, появился Гофман, и что за странная птица кричащая по-польски так яростно желала разорвать его? Всего этого Иван не понимал, да и не хотел понимать.

***

Калисто и впрямь не вспомнил того, о чем говорил с Гофманом. Голова ужасно ныла, и он возненавидел ту минуту, когда согласился пить с новым знакомым. К сожалению у него не было того чудодейственного порошка, который был у Кристиана. Он сел за стол и взяв лист бумаги, принялся писать записку своему королю:

«Ваше величество, пишет Вам Ваш подданный, Калисто Аллегро. Повествую о том, что мною найден тот человек, о котором вы говорили. Спешу так же сообщить, что на него ведется охота, вызванная королем Александером, но то лишь мои догадки. Так же особо важен факт, что в России он не один. Ваш слуга, Калисто.»

Привязав записку к лапке голубя, он отпустил птицу, но по роковой случайности Аллегро не заметил, что привязал бумажку не крепко и та упала на землю. Сам итальянский король обедал после очень загруженного делами утра. Он перебрал весьма много бумаг, рассмотрел гору законов, но в голову постоянно лезла идея об итальянском объединении.

«Лишь бы Каллисто не подвел, только бы он смог повлиять на русского монарха», думал он. Неожиданно, обедающая с ним супруга спросила его:

– Почему у тебя такие секретности? Ты не совершаешь ничего преступного.

Она была посвящена во все тайны короля и знала буквально обо всем. Виктор понял, о чем она говорит сразу же:

– Видишь ли, любовь моя, душа короля всегда ищет подвох во всем, тем более душа русского императора. Такая держава как Россия полна недругами по всей Европе, от того он ко всем внимателен. И стоит отдать должное, из-за такого монарха как Александер, вся Европа внимательна к России. Едва ли он узнает о том, что кто-то следит за дипломатом дружеского государства, так сразу отправит того на виселицу, а с нами навсегда дружбу иметь откажется.

Ответа не последовала, супруга утолила свое любопытство и молча продолжила прием пищи. А ту самую записку, которую обронил почтовый голубь, поднял никто иной как белобрысый германец, за которым и следил Аллегро. Прочитав послание, он пришел в ужас, ведь понял, что в записке говорится о нем. Запуганный человек побежал в гостиницу, где бросил клочок бумаги своему товарищу.

– Джерд, мы покойники.

Прочитав записку, тот ответил:

– Не паникуй, я тебе сказал, что разберусь.

Алоис обхватил голову руками и еле сдерживался, чтобы не заплакать. Никто в Петербурге не знал, кто были эти люди, и нам, дорогой читатель, не время узнать о том, а потому предлагаю переместиться туда, где был сейчас Лапоухов. Иван приехал в храм Александра Невского, где иногда служил отец Илларион, к литургии, едва священник успел отпустить прихожан, как подошел к Ивану и благословив произнес:

– С праздником, чадо! – подошел к нему батюшка.

– С праздником, отче!

– Вижу вернулся живым, это славно, я за тебя молился усердно.

– Отец Илларион, за молитвой и пришел, вот записочки, здесь имена каждого солдатика, что дома не дождались.

Священник взял записки и обратился к Ивану:

– Помяну на панихиде, да в свой помянник перепишу защитников земли моей.

– Спаси Вас Бог!

Лапоухов поклонился и, попрощавшись, пошел на улицу.

Возле храма всегда собирался десяток нищих. Выходя, Иван увидел, как некий прихожанин оттолкнул одного из них, когда тот просил у него копейку. Лапоухов подошел к человеку.

– Мир тебе, друг мой, чего же ты нищих обижаешь?

Иван был очень умиротворенным человеком, а потому говорил всегда спокойно и с улыбкой. Человек отвечал ему:

– Так, как же с ними еще? Сидят, не работают, а деньги просят.

– Разве ты Евангелие не читал?

– Читал.

– Ну, раз читал, так должен знать, что сказал Иисус – «Просящему у тебя дай». Неужто не увидел этих слов?

– Видел, но как же я дам ему, ведь он не работает. А если мне понадобится помощь, разве он поможет мне?

– Друг мой, а какая тебе тогда польза, если ты ждешь своей выгоды? Давая милостыню не имеющему, ты милость Бога получаешь и себя из адского пламени вытаскиваешь. А помнишь ли ты, как Спаситель сказал «То, что делаете одному из ближних своих, то делаете Мне», а ты его толкаешь, знать самого Христа оттолкнул.

Глаза человека начали слезиться, он сорвался и подбежал к нищему.

– Прости меня, брат. – Сказал он и положил ему в кружку несколько монет, затем он вернулся к Ивану.

– Спасибо Вам за наставления.

– Во славу Божию, тебя как звать то?

– Владимир.

– Ну, ступай, Владимир, с Богом!

Они разошлись, Иван как всегда улыбался, и было так мало причин, когда он выходил из того состояния. Поводом тому вновь была его вера. Он вспоминал слова из Псалтыря, и часто, когда ему хотелось впасть в ярость, он читал про себя «Щедр и Милостив Господь, Долготерпелив и Многомилостив. Не до конца прогневается, ниже во век враждует…». Он думал, что раз сам Бог не обрушивает свой гнев на людей, погрязших в грехах, то почему он будет впадать в него. Едва прочитав эти строки, его сердце мякло, и он вновь с улыбкой продолжал говорить.

***

Кристиан едва ли успокоил Анну, которая, придя в себя, рыдала около часа. Он понимал, с каждым днем шансы на спасение Йована тают, но верил, что все будет так, как должно быть. В тот же день он написал письмо Бисмарку, в котором просил разрешения выехать в Польшу по личному делу. Он желал ехать в Польшу сейчас же, но не знал, где его нужно было искать. К тому же, ему нужна была поддержка Ивана, но тот не мог ехать туда без приказа.

***

Меж тем Николай Никитин шел по улице недалеко от дома, он все также не поднимал головы, когда на него кричали люди и мирно шел дальше. Неожиданно он вскинул голову и увидел ее – свою бывшую супругу. Она шла вместе с Евгением – ее новым мужем, ученым. Анастасия улыбалась и была весьма счастлива и тут их взгляды встретились. Они поравнялись, и Николай достаточно близко подошел к женщине.

Он тихо произнес, глядя ей прямо в глаза:

– Настя.

Улыбка исчезла:

– Николай?

– Настя, прости меня за все.

В разговор вмешался супруг:

– Слушай, уходи по добру.

Никитин не слышал его:

– Настя, прости, за все прости, хоть и прощения я не достоин.

Евгений вновь сказал:

– Ты меня не слышишь? Я сейчас тебя…

Он занес руку, чтобы ударить Николая, а тот лишь закрыл глаза. Девушка закричала, пытаясь удержать супруга:

– Стой, не тронь его, он ничего дурного тебе не сделал.

Никитин как ни в чем не бывало продолжал:

– Настя, если можешь, прости меня. За все годы, что ты со мной мучилась. Я знаю, что упустил самое ценное – тебя, и если когда-то тебе нужна будет помощь, какая угодно, ты всегда можешь обратиться ко мне, если будет не противно. Прости… Если сможешь, прости.

Он вновь опустил голову и прошел мимо пары, направляясь домой. Девушка еще несколько секунд смотрела ему в след и думала, что если бы это понимание пришло к нему раньше, то она конечно бы осталась с ним, потому что она искренне любила его, любила, наверное, и сейчас, но все было сломано. Хотя, если бы любила, то смогла бы воссоздать. Все это были ее мысли.

В голове Николая их почти не было, он давно перестал фантазировать, о чем-то мечтать. Он давно уже перестал жить и ходил по улицам Петербурга, словно живой труп, всеми забытый, всеми ненавидимый. Не знаю, как бы сложилась его судьба, если хотя бы третья часть его знакомых приняли его, но сейчас все шло крахом. Он день за днем умирал от бранных людских слов. Засыпая, слезы душили его, но просыпаясь, он шел умирать вновь. Коля плакал ежедневно, не скупыми мужскими слезами, нет. Самое страшное было то, что даже излиться было некому, он был изгнан теми, кто по сути своей сам был достоин изгнания, ведь все смотрели на его дела, забывая, что сами грешны, но грехами другими.

Глава 10

Утро Фредерика XI, датского короля выдалось весьма добрым. После трапезы он сел перебирать письма, после чего подозвал своего секретаря:

– Олав. – обратился к нему король. – Как дела у наших ребят под Кёнигсбергом?

– Я не успел донести, сообщили буквально несколько минут назад. Русский король узнал о деяниях Разумовского и его людях, их немедленно отправили на каторгу.

Фредерик вскрикнул:

– Что? Как?

– Не знаю, но уверен, к этому причастны прусаки.

– Как они могут быть к этому причастны, болван?

– Разведка донесла, что в Петербург приезжал человек Бисмарка.

Лицо монарха одновременно приобрело гримасу удивления и злости.

– Что? Ты смеешь говорить мне об этом лишь сейчас?

– Эти известия не подтверждены.

– Ты должен говорить мне все, что слышишь сам. Все.

– Я понял Вас, мой господин.

Фредерик несколько успокоился, сделав минутную паузу он подошел к широкому окну, и произнес, глядя в него:

– Этот человек все еще в Петербурге?

– Сего я не знаю, Ваша Светлость.

Монарх снова вскричал:

– Ну, так узнай. А сперва, принеси мне чаю, и поскорее.

Олав, поклонившись, удалился.

В Берлине в тот же самый час король Вильгельм и министр Бисмарк готовили план возможной войны:

– Если Россия сдержит свое слово, то Франция и Британия нам помешать не смогут. – Говорил министр. – Старый австрийский волк Франц поддержит нас, желая заполучить Гольштейн, так тому и быть. Наша армия гораздо сильнее датской, что скажете?

– Я соглашусь с Вами, Отто, но чтобы Россия не вмешивалась в нашу войну, мы должны оказать им помощь.

– Я предлагаю отправить туда генерал – адъютанта Альвенслебена, он силен в дипломатии.

– Так тому и быть.

***

Александр проснулся довольно рано, а его сон длился всего пять часов. Голова болела Польшей, и правитель не мог спать, пока в стране творился раздор. Он никого не вызывал этим утром, а лишь думал о том, как подавить восстание не применяя насилие? В голову ничего не шло, ведь ранее Россия уже обходилась со шляхтой гуманно и демократично, но то не произвело ожидаемого эффекта.

Ровно в тот час, когда король Фредерик пил утренний чай, думая о грядущей войне, в Польшу вернулся Замойский. Приехав в Тыкоцин, он направился в дом своего приятеля Владислава Цихорского, который уже два года жил в этом селении. Сам Владислав ранее трудился клерком в «Государственной комиссии по духовным сборам» и ни в каких подпольных делах замечен не был. Однако в 1861 году он переехал жить сюда, где стал участником повстанческого кружка, который входил в состав Центрального народного комитета.

Казалось бы, что царский приближенный забыл у Цихорского? Но причина встречи была.

Едва войдя в дом Владислава, Януш приветствовал его:

– Здрав буде, полковник!

Хозяин дома гнусавым басом отвечал:

– Какой я тебе полковник?

– Служивый! Возвещаю, что тебе дали этот чин, в надежде, что ты послужишь Царству Польскому.

– Не понимаю, о чем ты.

– Восстание в мыслях затевал?

– Да какой же поляк о том не думал?

– А вот более умные шляхтичи не только думали, но и решили.

– Бунт? Да я только бы людей имел.

– Людей тебе даем с полсотни, десятого числа трубим клич, а ты немедля идешь на Высоке-Мазовецке, силой ли, уговорами, но взять ты его обязан.

Цихорский повторил.

– Только людей мне.

– Вижу, готов! Хвалю! Знай, теперь ты полковник, и будущие успехи великой Речи Посполитой – на твоих плечах!

Похлопав его по плечу, Замойский не дожидаясь слов прощания, покинул комнатушку.

Дело близилось к вечеру, Кристиан гулял по аллеи один, его супруга чувствовала себя неважно и уже к восьми она уснула. Не желая тревожить ее хождениями по дому, Гофман вышел на воздух. Неожиданно рядом с ним развязался конфликт: трое подвыпивших мужчин, бранились с четвертым:

– Мсье, я Вас заверяю, что все ваши слова могут быть использованы против Вас. Аз нахожусь под защитой государя, и любое Ваше действие вызовет его страшный гнев. – Все эти слова он говорил спокойно и с улыбкой. – А впрочем, пусть император занимается более важными делами, а я разберусь с вами сам! Как вы желаете, пистоль или шпага?

– Да мы тебя сейчас изрубим на этом самом месте.

Один из трех достал саблю, его примеру последовали остальные, неизвестный же извлек шпагу:

– Да, видя ваши клинки, понимаю, на шпагах не получится. Может тогда на пистолях?

– Ах, ты сволочь. – Крикнул один и замахнулся своим оружием, но человек ловко увернулся, сохраняя на лице прежнюю улыбку. Кристиан подбежал к ним и извлек свой палаш.

– Что здесь происходит?

Неизвестный сказал:

– Мы с молодыми людьми не можем решить, где лучше дамы, у нас али в Париже.

Последовал еще один удар, но человек вновь увернулся. Неожиданно саблями замахнулись все трое и неизвестный смог увернуться от двух, но третья… Впрочем, он был обязан едва пришедшему Гофману, который сдержал своим палашом саблю неприятеля.

Разразилась драка, в результате которой налетчики были разогнаны и изранены, неизвестный подошел к Кристиану.

– Ловко ты с клинком обращаешься, где учился?

– Я обучался у своего отца, в Берлине.

Человек заинтересовался:

– Так ты прусак?

– Именно, Кристиан Гофман, к вашим услугам.

Он протянул руку для рукопожатия, неизвестный ответил тем же.

– Владимир Гурьев, русский солдат.

– Так, что вы действительно не поделили?

– Эта шайка давно допилась до белой горячки, причудилось им, что я украл кошелек одного из них.

– Причудилось?

– Заверяю Вас, я достаточно обеспечен, чтобы воровать чужие кошельки. Но давайте о том не будем. По случаю столь захватывающего знакомства, я предлагаю вам выпить со мной французского вина. Сочтите за честь, я недавно прибыл с Парижу и там смог приобрести сей дивный напиток.

– Я прошу меня простить, но вынужден отказать.

– О, не спешите отказываться, такого вина вы не пробовали в жизни. В России его не достать, а производится он во французском городе Шампань, я заверяю вас, вы будете в восторге. Прошу, не отказывайте мне!

– Хорошо, я смогу украсть час своего времени.

– Вот и прекрасно, здесь не далеко, прошу!

Кристиан последовал за Владимиром, Петербург накрывала мгла, ночь вступала в свои владения, русский правитель уже лег в опочивальню после томного рабочего дня, но в Европе еще бодрствовали все монархи великих держав той эпохи. Действительно, Европа вновь теряла равновесие, и было уже не понятно, кто союзник, а кто противник. Англы и францы совместными усилиями старались устранить опасность укрепления Берлина и Петербурга, но с недоверием смотрели друг на друга. Пруссия хоть и заключила с Россией дружбу, но искала свою выгоду даже в ней. Новая Италия не могла доверять никому, но рдела от прусской политики. Вена шла на помощь Берлину, но не желала делить территории поровну. Маленькая Дания искала поддержки у всей Европы, не желая отдавать немцам то, что с таким трудом было завоевано десятки лет назад. Не поменялось лишь одно – подлость монархов и жажда власти. Но чесать всех под одну гребенку было бы моей главной ошибкой, дорогой читатель, ведь в каждом правиле свои исключения, и в каждом исключении свой нюанс. Монархи менялись спустя годы, но оставалось одно – желание возвысить свою державу любой ценой. Некоторые выбирали честный путь, другие же путь обмана. Одни решали вопросы методом меча и крови, другие – мудрой дипломатией. «Á la guerre comme á la guerre» – говорят французы, что дословно переводится – «На войне как на войне». Все законы Европы, от правления Клавдия до нынешней эпохи, были законами военного времени, ведь войны шли постоянно. Один неверный шаг, мог стать крахом целой державы, и потому все, кому выпала нелегкая доля править – по истине, могут считаться людьми великими, ведь править – значит уметь управлять.

Между тем ночь полностью объяла Петербург, Гофман и Гурьев пили шампанское вино, которое и впрямь было в диковинку не только русским, но и прусакам. Однако вкус прельстил Кристиана, и тот решил вырвать у себя еще полчаса.

– Славное вино, Владимир.

Гурьев, наливая в свой стакан новую дозу дурманящего напитка, сказал:

– Не верь тому, что чувствуешь на вкус, это может тебя убить.

Кристиан едва пригубив из стакана, поставил его на стол:

– Что ты имеешь в виду?

– Вино, каким бы оно не было, имеет свойство дурманить и… – он задумался, – и убивать. Чем слаще и приятнее напиток, тем меньше он напоминает нам яд, но не перестает быть таковым.

– Что ты хочешь сказать этим, я не понимаю.

– Есть люди, подобные вину, которые пьянят и убивают нашу душу, как правило, их манеры сладки и приятны, но за этим скрывается смерть.

Гурьев был прекрасным философом, хоть никогда не имел подобного образования. Он много читал и многим интересовался. Жизнь потрепала его во многом, оттого он раньше приобрел духовную седину. Гофман был заинтересован и более не прикасался к бокалу:

– Но разве душу можно убить?

– О, мой друг, любой человек умирающий телесно – не умирает духовно, но отравленная душа может умереть раньше тела. Смерь души и смерть тела – разного рода вещи. Душевная кончина не имеет материальной формы, так же как не материальна и сама душа. Она отравляется годами от недобрых людей, как отравляются наши органы от любви к алкоголю. И горе тому, кто умер духовно, великое горе, мой друг.

– Но как избежать тех, кто убивает мое духовное состояние?

– Увы, это сложно. Они окружают нас ежедневно, куда бы мы не шли. Порою нам кажется, что с нами рядом чистые люди, желающие нам лишь добра. Нет, нет и еще сотню раз нет. Любой из тех, кто предложил тебе прямо или косвенно идти против морали уже пытается отравить твою душу мыслью.

– Получается все мы давно покойники?

– Отнюдь нет, духовно умирает тот, кто принял это предложение, изменить совести. Умирает он постепенно, и ежеминутно у него есть шанс вернуться, но с каждым днем он становится все меньше.

– Неужели нельзя спасти таких людей?

– Спасти их можно, но будь осторожен, ведь ты рискуешь потерять себя.

– А если это мой близкий друг, как я отвергну его?

– Если твой друг предложит тебе воткнуть нож в свое тело, разве после того он будет считаться другом?

– Конечно нет.

– Предлагая изменить морали, он предлагает тебе воткнуть нож в свою душу, а она гораздо важнее.

– Я понял тебя, твои слова будут поводом для размышлений, но, увы, уже поздно и мне пора домой.

– Буду рад видеть тебя вновь!

– До встречи, даст Бог, свидимся!

Кристиан пробыл в доме Гурьева порядка полутора часов, но из-за столь колкой темы не успел выпить даже двух стаканов вина. Всю дорогу он думал над словами Владимира. Они казались ему весьма сложными, но он улавливал в них истину. Придя домой Кристиан лег рядом с мирно спящей Анной, но сон совсем не шел. Гофман погрузился в думы. Он искал в себе источники яда, и к его большому ужасу – находил. Неизвестно, что побудило Владимира затронуть эту тему, но она оставила в душе Гофмана значительный осадок. Слова Гурьева покажутся сложными многим из нас, но если вдуматься в них без тени иронии, то его речь уже не будет казаться смешной, непонятной или дикой.

Глава 11

10 января 1863 года поляков призвали поднять оружие. Восстание началось с нападения отдельных отрядов в Полоцке, Луковке, Кельцах, Курове, Ломазах и Россоше. Польские отряды были плохо вооружены и действовали разрозненно, оттого их действия не увенчались успехом. Несмотря на это, шляхта вместе с заграничной прессой заявили о «большой победе над русскими оккупантами».

Армия России в разы превосходила польскую. В ее число на тот момент входили: 90 тыс. Человек и около 3 тыс. в пограничной страже. Состав пехотных полков составлял 3 батальона по 4 роты в каждом. Кавалерия состояла из 2 драгунских, 2 уланских и 2 гусарских полков, по 4 эскадры в каждом. В распоряжении же поляков было 25 тыс. человек и несколько тысяч городских низов. Вооружение шляхты так же было весьма скудным: Дворяне имели – пистолеты, револьверы и винтовки, более же низкий класс – охотничьи ружья, косы и ножи. Крестьяне в свою очередь воевать не желали. Между всем прочим 7 тыс. орудий были перехвачены русской армией.

Известия о восстании дошли до Ивана, тот незамедлительно прибыл к императору, Александр в то время вел беседу с Гофманом, советуясь с ним о грядущих действиях. Встав пред монархом на колено, он просил мобилизовать его в ряды добровольцев, император ответил отказом:

– Пойми, Иван, ты сильно ранен, эта поездка может стать для тебя последней, вернулся бы ты с Кавказа целым, немедля бы послал, но не такого.

Иван продолжал упрашивать императора, преклоняя перед ним колено:

– Исполни, самодержец, мою просьбу. Не твой ли отец глаголил, что на каждого смотрит как на солдата, ибо служит каждый. Я служу, и как солдат России, взирать на свои ранения не должен. Адъютанту Бабикову, в осемьсот двенадцатом руку оторвало, а он служить Родине продолжил. Скажи, Александре, не быв таких людей, одолели б мы французов? Испошли меня в Польшу, смотри на меня как на солдата, доколе как солдат не лягу.

Александр был впечатлен. Помедлив, он тихо произнес:

– Воля твоя, езжай, только приди ко мне завтра на обед, а после езжай. Аз за тебя молиться буду. – Только и сказал император. Иван поклонился и вышел из зала, Кристиан вышел следом.

В этот вечер к Гофману вернулся почтовый голубь с запиской, развернув ее, он прочел следующее:

«Король ценит твою преданность, Кристиан, но в шляхту тебя слать позволения не дает. Ты нужен нам в Пруссии, возвращайся, как закончишь свои дела. Отто фон Бисмарк.»

Прусак отправился к Ивану, едва войдя в его дом, он просил собрать его с собой для помощи, Лапоухов дал отказ, тогда Кристиан напомнил о Йоване. С минуту подумав, тот ответил:

– Ты, верно, сражался со мной на Кавказе, теперь моя очередь. Сгину, но помогу отыскать тестя твоего, собирайся. Они крепко, по-мужски, обнялись.

По прошествии двух дней Иван и Кристиан собрались ехать. Их путь лежал в город Вильно, где нужно было оказать сопротивление, после чего было принято решение разделиться. Иван должен ехать во Львов, а Кристиан в Варшаву. Миссия осложнялась тем, что было неизвестно место, куда прибудет Йован. Уже в дороге Иван обратился к Кристиану:

– Нужно взять одного человека, он едет с нами.

Спустя пятнадцать минут их повозка остановилась возле знакомого Гофману дома, и в карету вошел известный ему человек.

– Владимир?

Тот поднял глаза, это был Гурьев.

– Кристиан?

Лицо Ивана изменилось, примерив на себе удивление:

– Вы знакомы?

Владимир весело ответил:

– Имели честь знакомства!

– Тем лучше, знать дорога пройдет веселее!

Повозка тронулась.

27 января в Петербурге была подписана конвенция Горчакова-Альвенслебена, между Русской и Прусской стороной. Договор говорил о том, что русские войска смогут преследовать повстанцев на территории Пруссии, а прусские, на территории России. Таким образом, Бисмарк оказал свою помощь в Польском восстании. Между тем Лондон желал подтолкнуть Париж выступить на стороне Дании и тем самым поссорить ее с Берлином. Но Наполеон III желал, чтобы Англия дала свое согласие на расширение границ Франции, на что не хотел идти Лондон. Между двумя государствами начались жаркие ссоры и припоминания друг другу старых дел. Бисмарк имел удовольствие от конфликта двух держав. Он желал быть в благоприятных отношениях с Парижем и всячески напевал Наполеону песню о вечной дружбе. В итоге, Франция, как и Россия, заявила о полном нейтралитете в возможной войне.

Тем временем, дорога трех друзей действительно не казалась скучной, Гурьев рассказывал о своих похождениях в Париже, Кристиан говорил о Берлине, а Иван больше слушал, но по просьбе двух друзей рассказывал какую-нибудь новую байку. Анна наоборот насладилась скукой в полной мере. Прошла всего лишь неделя, после уезда любимого мужа, а она уже тосковала по нему и лила слезы из-за столь нежеланной разлуки. Однако пока ее супруг был в отъезде, она наняла репетитора по фортепиано и хотела сделать сюрприз Кристиану, сыграв ему по приезду какую-нибудь мелодию. Учителем стал некий Виктор Акимов, который за сомнительно низкую плату стал ежедневно заниматься с «миссис Митич» – так он обращался к девушке. Европейские манеры учителя только добавляли доверие к нему, и он действительно преподнес ей ценные уроки, но вскоре она стала ловить на себе его пристальные взгляды. Он стал подозрительно смотреть по сторонам, но девушка не заметила ничего подозрительного.

Между тем пока Анна изучала Баха и Шопена, Кристиан, Иван и Владимир приехали в Вильно, где располагался русский лагерь. Все солдаты попадали под распоряжение генерала Андрея Степина. Этот человек ничем не отличался от других главнокомандующих: седая голова, ясный взгляд и усы, широкие плечи и статное телосложение. На вид генералу было лет шестьдесят, на самом же деле семьдесят два года. Спустя три дня полк Степина выдвинулся для подавления сил противника, их ждали. Кто-то донес шляхтичам о намерении русских занять Львов. Неизвестно откуда взявшаяся засада, с численностью войск около двухсот восьмидесяти человек, напали со всех сторон, уничтожив тем самым пути к отступлению. В распоряжении России было порядка двухстах сорока солдат. Вооружена шляхта была так же на удивление основательно, но все же полк Степина на порядок их в этом превосходил. С первыми выстрелами пало несколько русских, другие разбежались по точкам и стали вести прицельный огонь. Лапоухов подбежал к генералу:

– Андрей Карпович, у поляков только огнестрельное оружие хорошее, я подползал ближе, их шпаги ржавые и погнутые, сабли едва ли точены, а палашей я вообще не наблюдал.

– Значит нужно ближе подобраться, в ближний бой их переманить.

Генерал отдал приказ, на плотный бой. Кристиан махал палашом быстрее, чем трупы падали наземь, он сражался бок о бок с Гурьевым. Неожиданно блеснула сабля, Гофман обернулся и раздался выстрел, то был Владимир. Сеча продолжалась уже с получаса, Лапоухов по приказу генерала командовал стрелками. Кристиан взял на себя правую сторону, Владимир – левую. Взмах шпаги Гурьева был подобен тигру по скорости. Не усмотрев выпад, он почувствовал укол в область таза.

Кристиан вскричал:

– Вова.

Засочилась кровь, не успел он взглянуть, как получил второй укол в область живота.

Гофман стал оборонять две линии, он с яростью разрубил того, кто проткнул его друга, а Владимир уже лежал на земле окровавленный, закрыв глаза. Пули пронзали и русских и поляков, ежесекундно наземь падали люди, кто-то кричал от боли, зажимая струящуюся кровь из сквозной раны. Кто-то молча лежал, закусив зубами землю и ожидая скорой агонии. Сама битва, несмотря на не очень большие размеры, была достаточно кровавой и жестокой. В прочем нет такой баталии, которая не была бы злой. Иван также пошел в наступление и схлестнулся с мощным шляхтичем, и тот, повалив его на землю, уже занес свой меч и убил бы, но Гофман вновь блеснул и пронзил поляка быстрее.

Спустя час битва закончилась, солдаты признавались, что подобного они не видели даже на Кавказе. Они собирали тела погибших друзей и предавали их земле, но некоторые так тела сильно обгорели, что лица нельзя было различить. У одного из таких трупов Кристиан заметил два прокола от шпаги, тело так же положили в братскую могилу и зарыли. Из битвы вернулась сто два человека. Когда все выжившие собрались вместе, Кристиан спросил у генерала: